В. Ваврик. Маша. Картина австро-мадьярского террор

5325. Мохнацкая Мария Игнатьевна, р. 21/12 1897 в Войковой (Новый Санч), гимназистка 7-го класса сяноцкой гимназии, Войткова (Добромиль), арест. 6/9 1914, зарубана мадьярами в Перемышле 15/9 1914. Похоронена в братской могиле "44-х". ТА 1, 103 (снимок), 104, 105, 106, 107, 110, 197; Ш, 92. Глеб Соколович: Кровавые годы, с.17-24. А. Копыстянский: Наш всенародный памятник с.7,9,12,22,23. Ваврик: Талергоф, с.15,16. Ваврик: Маша. Картина австро-мадьярского террора в 1914 году (в кн. "Временник" на 1934 год, с.67-75 и отдельный оттиск). Его же: поэма "Маша" (в кн. "Временник" на 1927 год, с.162-163). Запрос деп. Стржибрного в парламенте 12/3 1918. Лясоцкий: Поляцы в австрацких обозах для уходзьцуф и интернованых, Краков, 1929, с. 86. В.Н. Лелявский: Ночные песни в Галичине, Львов, 1927. с.18-25
Р.Д. Мирович. Алфавитный указатель жертв австро-мадьярского террора во время первой мировой войны 1914 – 1918 гг. на землях Галицкой и Буковинской Руси, в пяти книгах. Третья, значительно пополненная редакция (9047 душ). Львов, 1971
http://personalhistory.ru/papers/talergof.txt
 
В числе убитых находилась также и 17-летная девушка, ученица 7 кл. гимназии, Mapия Игнатьевна Мохнацкая, дочь настоятеля прихода в с. Войтково, добромильского уезда. Талергофский Альманах. Вып. 1, 1924
Маша. Картина австро-мадьярского террора в 1914 году
Природа Карпат трепетала ликующей жизнью; все было ею проникнуто. Каждая былинка дышала нежным шелестом, каждый листок шептал полную гармонии, радостную думу.
Начало лета 1914 года было непостижимо чудесным.
Получив свидетельство, Маша обрадовалась им очень. В нем преобладали все хорошие отметки. И не пустяки: Маша перешла в 7 класс гимназии!
Какое несказанное веселие! Шестой класс канул в пропасть прошлого. Каникулы, воля, свобода на лоне торжествующей природы манили к себе.
Простясь с подругами, Маша живо и сердечно целовалась с каждой и еще в день раздачи свидетельств выехала домой к родителям.
Маше пошел 17-ый год.
Она расцвела, как вешняя роза в Троицын день. На румяных, свежих ланитах, в карих, задумчивых очах и в очаровательной талии был заметен расцвет приближающейся весны ее жизни. От нее веело каким то мягким и тихим настроением. Черные, длинные косы она свивала по тогдашней моде в кольца на уши и в прическе делала ровный раздел, что придавало ее молоденькому девичьему лицу особую прелесть.
Город Сянок, с Дубровкою Русскою и прочими холмистыми приселками, остался позади. Поезд выехал на пригорок, а оттуда на простор полей. На нивах колосились хлеба, на лугах, покрытых пестрыми цветами, гнулась под ветерком трава. Из белых туч вырынало синее, ясное небо, освещенное ярким солнышком.
Господи Боже, что за счастье! Как любо и приятно!
Повернув лицо в сторону локомотива, Маша увидала в соседнем окне вагона миловидное лицо юноши, с ясными голубыми глазами и буйными, каштановыми волосами. Эта случайная встреча расшевелила в ее сердце какую-то таинственную тоску, новое, до сих пор неволновавшее ее, чувство.
Молодой человек улыбнулся вежливо и дал ей понять, что она ему нравится. Порывисто забилось у нее сердце, как никогда прежде, но все таки она вздохнула с облегчением. В этот миг промелькнуло через ее ум убеждение, что она еще никогда не видела более умного и симпатичного лица, чем у этого незнакомца. И тут-же явилась у нее идее: умчаться с ним, куда удастся, куда глаза глядят в широкий, прекрасный Mир. Однако как на зло, к большому ее огорчению, поезд остановился, а стройный юноша выскочил из вагона и успел ей только бросить в окно вытянутую из петлицы сюртука красную гвоздику.
И, словно алмазами, загорелся паровоз жгучими искрами и под стук колес и свист и шипение машины умчался поезд дальше. Прекрасный флирт прекратился внезапно.
Маша высела в Коростне; 13 километров она ехала бричкой в родное Войтково.
Но вот впереди засиял крест на церкви. В роскошной прикарпатской котловине, вдоль столбовой каменной дороги, раскинулось селение. Дремотная тишина медленно опускалась на уютную долину из гор и окутывала ее дымкою сероватого тумана. Последние отблески заходящего солнца гасли на верхушках сосен и елей. Над крышами крестьянских хат вился жидкий дым. Пахло цветом липы.
На встречу Маше из крыльца на подворье вышли все родные: мамаша, отец, сестры и братья. И все решительно заметили в ней разящую перемену: бывало, она, как ясочка-касаточка, щебетала о школе, подругах, пансионе, о Нине Орловой, новой учительнице русского языка, о сем, о том и всем, что только придет в память. Теперь-же она упорно сохраняла молчание и отвечала лишь на ответы, и то не хотя. Сейчас после ужина, она постоянно уходила в гостиную и в темноте любила наигрывать на рояле какую-то весьма жалобную песенку.
Однажды Маша ушла в свою комнатку еще до ужина, зажгла лампадочку с абажуром, присела на диванчике и повела кругом глазами по стенам. И удивилась: над ее кроваткою висел новый образ с изображением св. Георгия на белой, красивой лошади. Под ее ногами вился страшный дракон, из пасти которого вылетал огонь. Позади стояла девушка особенной, нужной изящности и тонкой красоты. Картина была нарисована с редким проникновением в смысл борьбы рыцаря со змеем и с большим знанием древнего быта.
Маша встала и подошла к иконе, и чудо, и диво: св. Георгий был очень похож на незнакомца, подарившего ей гвоздику. Она набожно опустилась на колени и начала шептать материнские молитвы.
И всю ночь не спала.
И так проходили дни за днями, ночи за ночами.
*
Утренняя заря.
Проснулась вселенная. Румянная улыбка загорелась на восточном небосводе. Белая тучка расплылась над землею. Вышло солнышко, и роса самоцветными изумрудами засияла на траве. В распахнутое окошко из сада струился ароматный ветерок и звал к себе на волю и простор.
Маша стояла у окна, утомленная предразсветной безсонницей, и неподвижно глядела в дивную даль. Нечаянно она вздрогнула, ибо ей почудилось, что кто-то робкой и несмелой поступью подошел к окну. Нет, никого там не было, только в кустах сирени несколько раз озвалась лягушка. Через гостиную и крыльцо она вышла в сад и по узкой дорожке, между высокой, уже дозревающей рожью, пошла по направлению Яворника Русского. Полные колосья касались ее лица, голубые васильки дергали ее юбочку.
Маша тихо вошла в лес.
Тишина звенела в ее ушах, но она продолжалась не долго. Стройно шумели ели и многочисленные мушки и укрытые птички наполняли воздух разными голосами. Эту дивную музыку нарушил писк кукушки. Хищный ястреб держал ее в своих острых когтях и крючковатым клювом клевал в голову. Перья сыпались на сучья и землю.
— Ух, поганый! — промолвила Маша и обратно по тропинке пустилась идти в родное жилище.
На холме она остановилась. От села несся тревожный звон колокола, а когда внезапно обрывался, то слышно было жужжание народа.
— Что это?
И девушка скоро побежала домой.
*
Мобилизация запасных взбудоражила не только одно Войтково, но всю Галицкую Русь. Сараево вызвало всемирную суматоху, и за последнее время событие международной жизни пошли усиленным шагом. На славян Австрийской империи пал тяжелый удар, в первую очередь на сербов и русских. Приближаясь к естественной смерти, Габсбурги пошли на пролом против Славянства, задумав его всецело поработить.
Однако это им не удалось. И сербы, и чехи, и русские не пожелали быть рабами.
Вспыхнула война со всеми зверскими инстинктами.
Дом о. Игнатия Мохнацкого, родителя Маши, во всех отношениях был славянским и русским. У него были полные издания лучших славянских писателей и всех русских классиков. Не смотря на то, что он был очень экономен, весьма охотно выдавал деньги на литературу и музыку. Но будучи священником, он отдавал кесарю кесарево.
Политикой он мало занимался. Как умный человек, он знал, что война Австрии с Россией принесет не мало горя Галицкой Руси, и он был готов на жертву. Он полагал, что ему повелят переселиться в глубь державы и спокойно ожидать конца войны. Но никогда он не думал, чтобы Австрия мучила своих граждан пытками и арестами, разстреливала и вешала их целыми тысячами лишь за то, что родились русскими.
В одно утро, когда Маша вернулась из леса, она уже не застала родного отца дома: два жандарма увезли его на крестьянской подводе из села. Рыдание семьи слышно было во всех комнатах.
Как ни странно и больно, Австрия нашла сильную поддержку в украинофильской партии; поголовно вся интеллигенция этого направления состояла на добровольной, тайной службе безпощадной, немецкой стихии.
Все семейство о. Игнатия находилось под наблюдением тайных доносчиков.
Прошел долгий, томительный месяц.
От о. Игнатия из Перемышля было получено письмо, что ему предъявляется обвинения в том, что он на исповеди уговаривал людей дать клятву на верность русскому царю и что собирал деньги на военные цели для русской армии. И австрийский суд поверил в эту чепуху.
Вечерело.
На приходстве явились три жандарма. Они перетрясли все кровати, сундуки, чемоданы, библиотеку, чердак и погреб, но не нашли ни бомб, ни спрятанных телефонов. Не нашли даже ни одной русской копейки.
Это их взбесило. Как это так? Ведь учитель видел их собственными глазами.
— Зачем вы нас тревожите? — осмелилась спросить Маша.
— Молчи! — крикнул старший жандарм. — Мы на тебя удочку имеем. По лесам, по полям бродишь, все подробности записываешь, конечно, для козаков! А ну ка с нами!
Маша стояла, как врытая. Щеки ее побледнели, губы посинели, глаза наполнились слезами, и она тихо прошептала:
— Мамочка! я боюсь этих людей.
Мать прибежала к ней, но жандармы оттолкнули ее и насильно потянули Машу на подводу.
И увезли.
— Прощайте мои мальвии, настурции, васильки и незабудки, село и лес, и все родные, и кукушка, и комнатка! Прощайте!
Августовская ночь стонала придавленным стоном.
Поле с несжатым хлебом покрылось серой пеленой. Перелески, каких много в Прикарпатской полосе между Сяном и Вигором, казались в освещении луны мглистыми туманами. Оторвавшись от других, волокнистая облачки быстро неслись по небосводу. В сырости воздуха чувствовалась таинственная глубина царящей над землею прохладной темноты.
На соломе в летней юбочке и кофточке лежала Маша. Подвода катилась по шоссейной дороге в Тростянец. И только теперь, пришедши в себя, пленница вспомнила все, что с нею произошло. Все случившееся было до того ужасно и непохоже на истину, что у нее опять закружилась голова.
— Не сон ли эго? — подумала она несколько минут спустя.
Но ее арест не был сном, а был голой, страшной правдой. Маша звала и искала помощи у звезд, у неба, но все ее молитвы были напрасны. Победу торжествовала хищная, звериная злоба жандармов, от которых несло вонючей брагой, и они смеялись так громко, что в лесу, где Пятково русское, отзывалось звучное эхо.
От боли у Маши ныло все тело. Горячка сожгла ее уста.
По полуночи подвода въехала в Бирчу и остановилась напротив суда. Сбежалась толпа. Усатые солдаты подошли с фонарями.
И пошла солдатская потеха с безстыжей руганью и уличными шутками. Эта ночь была для Маши ночью ужаса, а вся вселенная развалиной. Не на ком и не на чем было ей опереться, и она поняла, что ей предстоит испытать пропасть человеческой подлости и насилия.
Ибо люди стали бесами.
Из суда вышел высокий, рыжий офицер с грубым, широким лицом. Под его сонными глазами на выдававшихся углами скулах чернели по два кирпичных пятна. Увидев трех дюжих жандармов и одну девушку, он пришел в бешеный гнев и велел отвести ее в тюремную камеру, а жандармов позвал к себе.
В камере на полу лежало несколько крестьян.
Светало.
Не нарушая молчание, какое царило в тюрьме, Маша присела на скамейке в углу и, склонив измученную голову на грязную стену, уснула.
И приснился ей ужасно мнительный сон: большой город на большой реке. На улицах неподвижный туман черно-желтого цвета. С воем и криками копошится толпа вперед и назад, и тут и там раздаются тяжелые вздохи. Из канала, точно из вулкана, вырывается высоким столбом огонь; из огня выбегает громадной величины зверь, и топчет, и поедает и разрывает в куски толпу. Разинув страшную пасть, он прямо мчится к Маше. Она хочет убегать, да не может. Бьется сердце, млеют ноги, и она кричит, что мочи...
*
Мне очень часто делают критики упреки, почему не пишу бодро, весело, а постоянно плачу, но разве при моей теме можно смеяться? Нет, я не могу смеяться, когда вспомню Машу, эту печальную голубку Карпат.
Вот она проснулась и почувствовала в голове сильную боль, попросила у крестьян воды, но воды не было. Вдруг открылась дверь, и в камеру вошел молодой жандарм и накрепко перевязал крестьян и Машу железной цепью.
Маша зарыдала. Жандарм крикнул на нее ошеломляющим голосом и перевязанную громадку потянул за собою на двор. Тяжко было идти, железо ломало кости. Лай и насмешки сопровождали влекомых.
Эх ты, путь-дороженька вдоль Вигора! Круто ты вьешься у высоких холмов и скалистых обрывов! Пекуч твой камень, когда его обжарит летнее солнце! Едка твоя пыль, взметенная вихрем и бьющая в глаза! Далеко разстояние села от села, и в безлюдии погибай без помощи!
У Маши избились летние ботинки и босыми ногами она прошла через Рыботычи в Добромиль; шла два дня и две ночи.
Каким желанным уютом казался Маше товарный вагон после этой тернистой дороги! Однако не долго она в нем ехала. В Нижанковичах поезд остановился, и арестантам велено уходить из вагона — опять на пыльную дорогу, на жгучее солнце, на смех солдат, на вой толпы.
О, горе невольным!
За Нижанковичами, над блестящей излучиной потока, стояла каменная статуя с изображением великомученицы Варвары. Здесь остановил жандарм пленных на ночлег. Маша, бездомная сиротка, припала к земле и, орошая ее слезами, целовала горячими устами.
Тут впервые проснулась в ее сердце пламенная любовь к родной кормилице — к земле отцов и дедов. Она казалась ей недостижимой, как звезда на далеком небе. Маша чувствовала в своем существе часть тихой ночи, шелест полей и гор, сияние солнца, дыхание рощ, мощную связь с ветхими крестами на деревянных церквах и таинственную струю стона поневоленного народа.
— О Русь моя! Какая ты несчастная, бедная! — думала она, не отдавая себе отчета в том, что сама была живым олицетворением своей седой родины.
*
Принахмурилась земля. Вдали прогремело, молния окаймила западный край небосвода. Неистовый вихрь средь тучи пыли, поднятой с дороги, нес листья и солому с опрокинутых подвод. Всполошенные лошади бежали по полю. Из-под колес разбитых подвод вытягивали руки рыдающие дети и женщины, кричали старики. Это беженцы, оставившие родные места.
Война! И целые селения уходили, куда очи глядели.
Маша прижалась к статуе, ожидая чего-то страшного. Но буря миновала, не бросив на засушенную землю ни капли дождя. Из золотистых грядок летучих облаков выкатилось чистое, ясное солнце.
Жандарм приказал подыматься. Пленники вышли на дорогу, ведущую в крепость Перемышля. Чем ближе подходили они к городу, тем пестрее от толпы, солдат, лошадей, возов становились все к нему подходы.
Начался трагический, крестный путь Маши и всех с нею перевязанных цепьями и веревками. Со всех сторон несся кровожадный, бешенный гул люто возбужденной толпы.
*
Чтобы пощадить тебя, читатель, и себя не мучить, приспешаю окончание печальной повести сжатой справочкой, заимствованной из „пропамятной книги австрийских жестокостей, изуверств и насилий над карпато-русским народом во время всемирной войны".
Перемышль в лихорадке. Рев, визг, свист, гул сплелись в дьявольский хаос. Сражение на линии Янов—Городок окончилось поражением австрийской армии. В 2 часа дня толпа накинулась на проходивших под конвоем арестованных русских. Улица огласилась стонами и криками.
Девушка пала на колени перед Распятием, находившимся на углу дома и, подняв к нему руки, воскликнула:
— Мать Божья, спаси нас!
И точно чудо-диво! На белом, игривом коне, словно св. Георгий, из-за угла примчался молоденький офицер. Маша в трепетной истоме устремила на него свои полные отчаяния глаза.
И что?
В красивом молоденьком офицере она узнала незнакомца, подарившего ей на разъезде возле Коростна красную гвоздику.
— Неужели это он? Спасение! Богоматерь не забыла меня — мелькнуло в ее безутешной голове.
Однако и на этот раз ошиблась Маша. „Рыцарь" вытянул из кармана брюк блескучий револьвер и выстрелил из него в несчастную девушку. Черный платок слетел с головы; косы высыпались на грудь.
Маша пала на землю. В ее ушах зашумело и загудело; ей казалось, что тысячи незримых рук тянутся к ней, и в ее уме все перемешалось: и мать, и отец, и сестры, и братья, и незнакомец из вагона, и гвоздика, и св. Георгий, и дракон, пышущий огнем, и девушка у белой лошади, и сон в Бирчанской тюрьме, и статуя у Нижанкович и гром; и опрокинутая телега, и вопль детей.
И жгучий огонь объял ее со всех сторон. Она слышала точно сквозь сон, как топтали кони острыми копытами тела убитых, как в невыносимой тоске рыдали и стонали мужчины и женщины, как неистово кричали солдаты и с ними вся звериная толпа.
А Русь роняла свои неотрадные слезы. Оказалось, что растерзанных в этот злопамятный день, 15-го сентября, было 48 человек. В их числе находилась и Маша.
Может быть, неодин, прочитав смутную повесть, подумает, что напрасно призывала Маша в помощь Богородицу, напрасно была влюблена в св. Георгия, напрасно целовала землю, у статуи великомученицы Варвары, подумает и станет сомневаться в том, что в Mиpе существует святое, справедливое Провидение. Не за чем сомневаться! За мучения не одной только Mapии Мохнацкой, но за многие тысячи таких-же мучениц, как она, постигла Австрию заслуженная кара: она распалась, как порохно, и ею на Галицкой Руси уже теперь никто не интересуется. А душа Маши светится над Карпатами лучезарной зорькой, ее имя все чаще слышится на народных вечах, все глубже оно проникает в недра народа; и придет время, когда народный певец споет про нее вечную, звучную думу.
Дыниска возле Равы Русской, 30-ое июля 1933
***
В 1930-е годы повесть Василия Ваврика «Маша» в виде пьесы ставилась в некоторых театрах Галичины. После 1939 года она была запрещена советской властью, как подрывающая ее политику украинизации. Пьеса была не просто снята с репертуара, но и вычеркнута из театральной истории, тем более, что автор был не только сторонником «реакционного» карпато-русизма и западнорусизма, а еще из бывших белых офицеров. В современной Украине, имя автора как и его произведения вообще под строжайшим запретом.
В.Р. Ваврик. Маша. Картина австро-мадьярского террора в 1914 году. Львов, 1933, 8с.
http://zapadrus.su/ruslit/hudlbib/1064-v-r-vavrik-masha.html
В.Р. Ваврик. Червонная Русь
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_474.htm
Василий Романович Ваврик
http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_276.htm
КарпатоВедение
http://sinsam.kirsoft.com.ru/KSNews_755.htm