Злоключения с продолжением

=========ЧАСТЬ 1. О том, как неудобно лежать головой на рельсе
Я открыла глаза и зажмурилась от брызнувшего в них солнца. Чёрт! Шторы задёрнуть забыла, а… Чёрт! У меня же окна на север, в них солнце никогда не заглядывает, какие шторы?  Голова гудела и плохо соображала, но я вспомнила, что возвращалась с лыжной прогулки, а кататься я предпочитаю за городом, а билет лежал в кармане штормовки. Ещё там лежало двести рублей. И всё это бесследно исчезло, после того как меня угораздило грохнуться в обледенелом тамбуре, когда поезд на подходе к станции неожиданно резко затормозил. Какие-то парни помогли мне подняться, заботливо отряхнули штормовку и сунули в руки лыжи. Я помахала им рукой, они помахали в ответ.

На выходе, у турникетов, обнаружилось, что билета в кармане штормовки нет, как и денег. Объясняться с бдительными работниками железной дороги мне не хотелось, потому что всё равно не поверят. Поэтому я отправилась в конец платформы, где можно было спрыгнуть вниз. Как все нормальные люди, у которых не было билета.  Делов-то!
Платформа оказалась неожиданно высокой. Вместо снега внизу блестел лёд. На нём-то я и навернулась… Лыжи полетели в одну сторону, я в другую…

...Лежать было жёстко и холодно, солнце немилосердно слепило глаза, а под головой вместо подушки оказалась рельса. И теперь она, голова то есть, гудела точно рельсы и почти не соображала. Поднявшись на ноги, я охнула: правую ногу пронзила острая боль. Ничего, потерплю, до дома как-нибудь доковыляю, тут всего две автобусных остановки. В автобус без билета нельзя, а билет купить не на что.

Доковыляла. Как же я завтра на работу пойду? А-аа, ничего, за ночь пройдёт. А не пройдёт, потерплю, мне ж не танцевать, мне на стуле сидеть, в компьютер глядеть и лясы точить с посетителями. Такая, блин, работа.  Сапожки мягкие надену, чтобы нога не скулила и не жаловалась, и пойду.

Одного я не учла: на работе сапоги пришлось снять и влезть в туфли. Нога немедленно запротестовала. «Замолчи и не ной. Потерпи до вечера. Вечером ванночку с морской солью сделаю, масла пихтового брызну, тебе понравится» - пообещала я ноге…  Нога верещала и ныла. Ходить нормально было невозможно, я прыгала по коридору, словно играла в классики, или семенила на полупальцах, как балерина. В туфлях это получалось смешно, на меня оглядывались… Тапочки бы надеть, было бы легче, обреченно думала я. Но носить на работе тапочки запрещал регламент: только туфли.

Три дня я мужественно терпела – коридоры, туфли, и регламент. А на четвёртый наша главбухша, расспросив меня о причине столь странного способа передвижения, завила мне, что я «совсем уже», что, вероятнее всего, я хожу на сломанной (как вариант – треснула кость) пятке и что мне срочно надо сделать рентгеновский снимок.
- Угу, в субботу поеду, сделаю, - буркнула я.
- И не в субботу, а завтра поедешь. Ненормальная! – проводила меня главбухша тёплыми словами.

=====ЧАСТЬ 2. О том, как не выходя из дома побывать на Приполярном Урале
Поликлиника была ведомственной, персонал навязчиво заботливым, диванчики в коридоре мягкими, воздух приятно свежим (в окне в конце коридора приоткрыта форточка. А летом окно всегда распахнуто настежь, внизу клумба с георгинами и розами, и воздух пахнет цветами).
Но радости я не испытывала: в очереди к хирургу человек десять, значит, сидеть придётся долго, не один час, и с этим ничего нельзя сделать, и уйти нельзя…

Женщина справа от меня читала свою медкарту. И что она в ней интересного нашла? Врачи прирождённые писатели-прозаики: что им в голову взбредёт, то и напишут. К действительности это не имеет отношения, жизнь мы делаем сами, и в конечном итоге всё зависит от нас самих.
Ответив мысленно женщине, я посмотрела налево. Грузный, едва помещающийся в тесном костюме мужчина поминутно вздыхал и теребил в руках носовой платок (измятый так, словно его долго жевала корова), являя собой воплощённое несчастье с двумя подбородками и выпирающим в коридор животом. Хирург ему вряд ли поможет, разве что диету назначит…

Глаза бы не глядели! Тягостно, муторно, и уйти нельзя… Впрочем, выход я нашла: уткнулась в прихваченную из дома книжку и через минуту была уже на Приполярном Урале, на лыжах и в подходящей компании (если читали «Ковчег Марка» Татьяны Устиновой, вы меня поймёте). Поднималась метель, а нам предстояло преодолеть Галыгинский перевал, и идти всё время по глубокому снегу и всё время в горку… Ко всему прочему, наш командир Володя сломал лыжу…  И ногу, кажется, вывихнул. А мозги у него были вывихнуты давно. 

- Как вы можете?! – вернул меня с Приполярного Урала чей-то голос, в котором сквозило возмущение пополам с удивлением.
- Что, простите? – оторвавшись от книжки, я недоумённо взглянула на мою соседку. Женщина таращилась на меня со странным выражением лица.

- Как вы можете читать, ведь к хирургу сидите! – упрекнула меня женщина. (Я ведь не спрашиваю у неё, как она может читать – свою медкарту?)
- А что? – ответила я вопросом на вопрос.
- Ну, я не знаю… Я бы не смогла. К хирургу на приём не с простудой приходят, - просветила меня соседка. – Сами знаете, с чем. (Не знаю. Никогда не лезу в чужие проблемы). А вы сидите и книжку читаете! И даже улыбаетесь, ну и нервы у вас! Вот скажите мне, над чем вы сейчас смеялись? (Я… разве смеялась? Не заметила…)
- Да тут один идиот ногу вывихнул, - брякнула я не подумав. Тётка смотрела на меня с ожиданием, и я продолжила. – На лыжах, на Приполярном Урале. Они через перевал шли… фиг теперь дойдут. И спасателей фиг теперь вызовут, потому что этот придурок рацию в ручье утопил. Лучше бы он сам утопился.

Женщина, вероятно, сочла меня садисткой, потому что смотрела испуганно. Я решила её успокоить.
- У меня тоже нога. Трещина в кости, наверное. На сломанной я вряд ли дошла бы, мне до поликлиники (прим.: я живу на окраине, а поликлиника в центре, в районе Тверской) ехать больше часа, автобус и метро с двумя пересадками. Видели бы вы, как я шла.
- А такси… Вы бы такси вызвали!
- Я что, с ума сошла? Оно дорогое, такси-то, я лучше потерплю. Не сдохла же, доехала…
- Как вы можете так про себя говорить? Нельзя же так!
- Почему нельзя? Мне в детстве всегда так говорили. Я же не о ком-то говорю, я о себе…
- Всё равно нельзя. Себя надо любить (Ага-ага, рассказывай сказки! Любить. Слово «себялюбец» имеет негативную эмоциональную окраску, подумала я, но вслух не сказала, промолчала. Может, отстанет?)

Интересно узнать, как они выпутаются, группа эта, которая на Приполярном Урале застряла… Или не выпутаются? Что с ними будет? Татьяну Устинову начнёшь читать, оторваться уже не сможешь…
О том, как выпутаюсь я сама и что будет со мной, я не думала. Сидеть на диванчике было уютно, нога не болела, завтра будет суббота, потом воскресенье, на работу не надо идти, и можно жить.

=======ЧАСТЬ 3. Что мы, не люди, что ли?
Я прочитала уже половину «Ковчега», а очередь почти не двигалась. Поддавшись общему настроению, я начала, мягко говоря, плохо думать о хирурге. Она там спит что ли? Три человека в час, на каждого по двадцать минут, это сколько ещё сидеть? В коридоре, потом в кабинете, потом на рентген тащиться, на четвёртый этаж, потом на третий спускаться.  Потом ждать, пока снимок «опишут» и хирургу принесут, потом снова в кабинет… Потом полтора часа ехать домой, как раз в час пик. Легче застрелиться.

От невесёлых раздумий меня отвлекли громкие голоса: в кабинет пыталась пройти без очереди бледная как полотно девушка. То есть не сама девушка, а её спутница.
-  Как вам не стыдно! Да пропустите же, у неё перелом, руку сломала, не видите разве?
- Не вижу. У всех перелом, все в очереди стоят.
- Да  она на ногах стоять не может! Она зелёная вся, еле держится! Ей же больно!
- Стоять не может, пусть сядет. Больно ей… Здесь всем больно, здесь здоровых нет.

С последним хотелось согласиться, но девчонку было жалко. Ничего не добившись, её спутница осторожно усадила девушку на диван и пристроилась рядом. Девушка изнеможенно положила голову ей на плечо и сказала чуть слышно, словно ветер прошелестел: «Ничего, я потерплю. Только ты не уходи. А то у меня в глазах всё время темнеет, и я боюсь, что… Как ты думаешь, они мне там обезболивающее уколят? Очень больно… Господи, как же больно!»

Про себя я решила: моя очередь уже скоро, и я приглашу в кабинет этих двоих. Я знаю, как болит свежий перелом – невыносимо и не переставая. И сидеть с этим в очереди – жестоко и бесчеловечно. Впрочем, здесь же не люди, чиновники, - с ненавистью думала я, забывая о том, что ведь и я принадлежу к их числу, значит, не все они такие… Значит, не все. Тогда почему они молчат? Сидят, уткнувшись в планшеты, медкарты,  кроссворды… И я молчу. Разве их переспоришь?

Над дверью замигал зеленый огонёк вызова. Наконец-то! Моя очередь! Я вошла в кабинет, от волнения забыв поздороваться. И не отвечая на вопрос «Что у вас случилось?», забормотала: «Там девушка в коридоре, со сломанной рукой, она… Она бледная такая… Ей очень плохо. И очень больно. А её без очереди не пускают! Вы сначала с ней разберитесь, а я потом.

- А с вами мы когда будем разбираться? – улыбнулась врач. – Что у вас случилось?
- Да, наверное, тоже перелом, или трещина, но вы сначала её осмотрите, пожалуйста! Мне ничего, я уже четыре дня так хожу… Не сдохну.

Осмотрев мою ногу, которая болела какой-то новой, горящей огнём болью, врач вышла вместе со мной в коридор и поддерживая под руку отвела на четвёртый этаж. Вместе с той девушкой.

- Почему без очереди принимаете? – пискнула какая-то тётка. Врач вежливо ответила:
- Вот сломаете себе что-нибудь, приходите, мы вас тоже без очереди примем.

В очереди хихикнули. Тётка повернулась было, желая осадить насмешника, но получила жёсткий отпор. В очереди громко возмущались, патетически восклицая и задавая вопросы, оставшиеся, впрочем, без ответа.
- Что ж она сидела, с переломом-то? Сказала бы медсестре!
- Почему сразу на рентген не пошла? Полчаса сидела, терпела…
- Что мы, не люди? Объяснила бы, в чём дело, мы бы пропустили…

В контексте последних событий вопросы звучали риторически. Но ответить мне хотелось – нестерпимо. Просто язык чесался ответить. Извините.
Ответы вертелись в моей голове, пихаясь и нетерпеливо подталкивая друг дружку к языку. Язык благоразумно молчал… Лестница наконец кончилась. Двери рентгеновского кабинета гостеприимно распахнулись, приглашая войти. Я помотала головой, отказываясь. Пусть сначала эта, с переломом…

Я сидела в кабинете хирурга и упрямо мотала головой, отказываясь от навязываемого мне больничного листа. На душе было спокойно: девушке сделали укол, наложили гипс, и она ушла, кивнув мне на прощанье, и её щеки больше не были зелеными, а были розовыми. Всё теперь в порядке, всё у неё хорошо. Заживёт. 

И у меня всё в порядке. Небольшая трещина, так, ерунда. Перелома нет. Даже гипс накладывать не стали, сказали, так пройдёт. О том, что треснулась головой о рельсу, я благоразумно молчала. Иначе больничного  мне не избежать. А может статься, не избежать и больницы. У нас ведь как? – Положат и не спросят, хочешь или нет.
Голова у меня не отвалится, надо полагать.  А завтра суббота, потом воскресенье, два дня можно ни о чем не думать, а потом придётся в тапочках ходить… У меня работы вагон, кто её за меня сделает? На кой мне чёрт больничный?

- Что значит, на кой чёрт? – переспросила врач. Выходит, я уже думаю вслух? Блин! На пенсию пора…
- То и значит. – Я посмотрела на врача, и выражение её лица мне не понравилось. – Ладно. На неделю я согласна. Но не больше, - сдалась я.
- Больные пошли… Условия ставят. Вы мне лучше скажите, как домой собираетесь ехать? Может, вам вызвать такси?
- Нет, не надо такси! Я здесь рядом живу, мне недалеко, - заторопилась я.

На метро доеду, не умру. Всего-то полтора часа. И целую неделю буду валяться на диване и мечтать о Приполярном Урале. Я очень хочу там побывать. Я бы хоть сейчас! Пройду, не сдохну. Да что мы, не люди, что ли?