Повесть о Кате и Владике продолжение

_ _ _ _

    Между тем время катилось себе и катилось. Шёл октябрь. Дни становились короче, холод стал суровей. Водопроводный кран на улице не закрывали, чтобы вода не застыла и не разорвала водопровод. Кран торчал из земли посреди площадки, весь обросший узорчатыми, бугорчатыми, причудливыми наростами льда. Вокруг на земле тоже был лёд. Сначала вода пробивала в нём дырку, потом на месте дырки образовался холмик, и он всё рос и рос, а струя воды становилась всё короче и короче. Однажды пришли мастера и сняли кран. Теперь воду в большой цистерне развозила по дворам машина-водовозка - раз в неделю. Люди приходили с вёдрами и становились в очередь за водой. Стояли в этой очереди и Владик с Катей. Они носили не по полному ведру, так что им приходилось делать больше ходок, чем взрослым.
     Папа поставил в коридоре вторую бочку, и воды натаскать нужно было в обе дополна. Да ещё в выварку, да в белую кастрюлю, да в чайник. Ну, и вёдра тоже должны быть с водой. Если водовозка приезжала, когда папы и мамы не было дома, приходилось справляться самим. Ничего не поделаешь, вода нужна и для питья, и для стряпни, и для мытья посуды, и для умывания. А полы мыть, а стирать?.. Много нужно воды.
     Уголь для печки дети тоже носили сами. И за продуктами ходили в магазин. Мама с папой всегда на работе; а в магазине всегда очередь...
     Владик с Катей научились готовить омлет из яичного порошка, жарить мясо, варить борщ из брикета с сухими овощами, открывать банки с тушёнкой и сгущёнкой. Посуду мыть они научились и засыпать уголь в печку. Папа показал Владику, как менять перегоревшую спираль в электроплитке. Он справлялся.
     Когда Владик уходил в школу, а мама с папой на работу, Катя закрывала дверь на крючок и занималась своими делами. Она читала, раскрашивала картинки, училась вышивать. Мама вечером натягивала для неё тряпочку на пяльцы и рисовала узор, а Катя его потом вышивала "стебельком". Крестиком и гладью, как мама, она ещё не могла.
     Иногда она слушала песни по радио, иногда смотрела в окно. Но чаще всего читала. И поглядывала при этом на часы. Когда стрелки занимали нужное положение, Катя включала электроплитку, на которой стояла кастрюля с борщом, и электрочайник, и ждала, когда закипит. Тогда она всё это выключала.
     Потом раздавался условный стук в дверь, и Катя знала, что пришёл Владик. Но на всякий случай она спрашивала "Кто там?", чтобы не ошибиться, и только тогда снимала крючок. Владик переодевался в обычный лыжный костюм, дети обедали, потом Катя мыла посуду, а Владик делал уроки.
     А после этого начиналась настоящая жизнь.
     Дети играли, рисовали, иногда дрались; а когда хотели - убегали на улицу. Не снимая крючка с двери. Они открыли, что, если через форточку вылезти на крышу кочегарки, то потом можно спуститься на завалинку, а там спрыгнешь - и гуляй.
     Они играли на угольной куче, забегали к солдатам в теплушку, которая стояла у причала, ходили по штабелям досок возле бухты, спускались к воде, выбирались обратно на берег, играли с ребятами в прятки, в войну, бегали к барже-бараку, у которой лежали собаки из упряжки знакомого якута, кормили собак хлебом и омлетом, получали за это от хозяина нагоняй, собирали сухие стебельки, кое-где торчавшие из мёрзлой земли, чтобы накормить лошадь Харю (на ней возил свои бочки сосед, ассенизатор Мухозакиров), дрались с двадцать пятым домом, дружили с двадцать шестым, искали разноцветные стёклышки, чтобы потом смастерить из них калейдоскоп (хотя у них не получалось), раскапывали помойки в надежде найти что-нибудь интересное - и многое, многое другое... Но от дома далеко не уходили.
      Темнело рано, по небу бегали облака, между ними горели звёзды, дым поднимался из труб; иногда - ах, как здоровски! - играло северное сияние, пока ещё бледное; иногда падали мелкие снежинки, и ветер сдувал этот лёгкий снежок к завалинкам, к трубам, к столбам.
     На бухте порой поднимались волны, и брёвна, которые плавали у берега, начинали плясать, как живые. По дороге мимо дома в сторону тундры или в посёлок из тундры проезжали иногда грузовики или "коробушки" с горящими фарами, проползали трактора. На угольном причале работал экскаватор с ковшом, бросал уголь на ленту конвейера, а конвейер сбрасывал его в кузов машины. Машина уезжала, конвейер выключался, экскаватор замирал с протянутым ковшом...
     Солдаты из теплушки махали руками, звали есть солдатскую кашу. Солдаты выскакивали на улицу в шапке, но без рубашки, поливали друг друга водой из ведра... Ах, всего не перескажешь!..
     Но дольше семи на улице оставаться было опасно: могли вдруг вернуться с работы мама или папа.
     Дети влезали на завалинку, потом на крышу кочегарки, протискивались в форточку - и дома.
     Умывались, развешивали на батарее носки и портянки, пили чай и занимались чем-нибудь мирным. Например - Владик рисовал, а Катя смотрела. Или мастерили лук и стрелы. Или меч. Или кинжал. Или в шашки играли. Или ещё что-нибудь такое... Или в войну...
     Потом приходили родители. Иногда с гостями. Иногда одни. Папа говорил: "шахсей-вахсей, шахсей-вахсей... ап!" - и вынимал из кармана что-нибудь для детей - шоколадку, печенье, книжку, сине-красный карандаш - что-нибудь.
     Если были гости, то были и гостинцы. А если гостей не было, так даже и лучше.
     Вся семья дружно ужинала вместе. Родители рассказывали друг другу о работе, расспрашивали Владика про школьные дела, Катю - про что она читала. Потом мама готовилась к урокам (она вела в школе историю во всех классах, потому что историка ещё не прислали).
     А папа укладывался на тахту,сделанную из ящиков, досок, матрасов и покрывала; дети забирались к нему, и втроём они пели всякие песни - революционные, военные, пионерские. Или папа читал им всякие стихи на память. Или что-нибудь придумывал смешное - так что сама мама, и то смеялась.
     Папа учил детей играть в шахматы. Иногда он боролся с ними, показывал приёмы "тур-де-те" и "тур-де-бра". Или читал им книжки.
     А иногда они вынимали большой альбом и вместе с папой вклеивали новые марки. Или рассматривали фотографии.
     Если по радио передавали концерт или какую-нибудь постановку, вся семья слушала радио. А мама при этом иногда вышивала. Или штопала. Или пришивала кому-нибудь пуговицы и петельки. Или зашивала что-нибудь порванное...
     Ну, а потом детей отправляли спать...

_ _ _ _

     Однажды мама пришла с работы раньше, чем обычно. Дети только-только успели в форточку пролезть. Владик ещё даже на столе стоял, а Катя шапочку развязывала: у неё узел затянулся.
     - Ну, вот вам мои сорванцы, - сказала мама кому-то. - Совсем от рук отбились без присмотра.
     Владик закрыл форточку и спокойно слез со стола, как будто ничего не случилось.
    - Здравствуйте, - сказал он незнакомой тёте, которая пришла вместе с мамой. Катя тоже поздоровалась.
    - Это тётя Домна, - сказала мама, - наша домохозяйка. Она будет жить с нами, а вы её будете слушаться. Как бабушку. Ясно?
    - Ясно, - буркнул Владик.
     Тётя Домна была не очень высокая, плотная, крепкая женщина с красными щеками. На ней было чёрное плюшевое пальто и серый шерстяной платок с двумя полосками и толстой бахромой, а на ногах - чёрные валенки с галошами. Так одевались в "Шанхае". ("Шанхай" - это район бараков и самостроя в посёлке).
     В руках она держала узелок, белый с голубыми цветочками.
     А когда она сняла пальто, оказалось, что на ней надета клетчатая юбка, довольно длинная и с кармашком, клетчатая мужская рубашка и толстая серая вязаная безрукавка. Чулки у неё тоже были серые и толстые, а сверху - такие же серые толстые носки. Волосы узлом и с проседью. Она совсем не улыбалась.
     Мама провела тётю Домну в детскую и показала ей ту большую кровать, которая так и стояла у них в комнате, не занятая. На ней только гости спали.
     - Удобно вам тут будет?
     Тётя Домна кивнула, но ничего не сказала. Она положила на кровать узелок и поправила волосы.
      - Вот ваша тумбочка, а под кроватью есть пустой чемодан. Туда можно вещи складывать, - говорила мама. - Ну, я пойду займусь ужином, а вы располагайтесь.
     Не глядя на детей, тётя Домна развязала узелок, достала чемодан и стала туда укладывать бельё и какие-то документы. Потом она поставила на тумбочку фотографию, прислонив её к вазе с крашеным кавылем. С фотографии улыбался парень с такими же, как у тёти Домны, глазами. Две верхние пуговицы на его рубашке были расстёгнуты. Он был красивый и молодой. Зубы у него были ровные, а волосы светлые.
     - Это Антонас, - сказала тётя Домна. - Это мой сын Антонас.
     - Ясно, - сказал Владик. - Айда раздеваться.
     Они с Катей пошли в прихожую.
     - Сдалась нам эта тётка! - прошептал Владик.
     - Привыкнем, - пожала плечами Катя.
     - Ещё и слушаться её, как бабушку! Тоже мне бабушка нашлась!
     - Ничего не поделаешь, - вздохнула Катя.
     - Посмотрим, - сказал Владик и замолчал. Катя тоже примолкла.
      Пришёл папа и принёс настоящий торт из бисквита с кремом! Такие торты иногда продавали в столовой. Они были дорогие. Одни кремовые розы чего стоили!
     Мама велела детям накрыть на пятерых. Ужин был прямо праздничный. Варёная картошка (не сушёная, а настоящая!), кондёвка с луком и постным маслом, мясо, жаренное большими, с ладонь, кусками, балык ( мама сняла самую крупную из рыбин, которые висели в кухне под потолком), конфеты трёх сортов - "Эльбрус", "Счастливое детство" и "Чио-чио-сан", печенье "Крокет" и сверх всего - торт!
    Для папы, для себя и тёти Домны мама поставила на стол графинчик с водкой и лимонными корочками и три красивые рюмки из тонкого стекла с ободком.
     Папа сказал, что у них сегодня праздник, потому что семья увеличилась. Взрослые чокнулись, выпили водку, съели кондёвку с картошкой и луком, и мама стала рассказывать, какие дети у неё непослушные и озорные, оттого что за ними некому смотреть.
      Тётя Домна слушала и кивала, а потом сказала:
      - Антонас тоже много баловался, когда был маленький. Но он всегда был добрый мальчик.
      Она говорила неправильно: не "добрый", а "топрый", не "баловался", а "палофался"; но её никто не поправлял.
      - Мы с вами сегодня вечерком соберём вашему Антону передачку, - сказала мама. - Послезавтра Дерябин на Быков-мыс едет, вот с ним и передадим.
      - Спасипо фам, - сказала тётя Домна.
      - А торт есть будем? - спросил папа. - Или он тут за свидетеля?
      - Будем, будем! - закричали Владик с Катей и полезли через стол с тарелками. Они не могли уже терпеть, потому что торт был такой красивый.
     Вот тут тётя Домна засмеялась, как-то вдруг сразу перестала стесняться, сама без приглашения взяла нож и отрезала каждому по громадному куску торта. Причём и Владику, и Кате досталось по розочке.   

      (продолжение следует)