Последняя заря

—Это здесь!  Ломай! — крикнул голос за металлической дверью. Глухой стук, один, второй… Наконец, дверь под ударами могучих плеч поддалась и рухнула. В квартиру ворвался спецназ, одетый по последнему слову оружейной техники. Сжимая в руках ружья, бьющие электрическим током насмерть, отряд начал обыск комнат. Старший лейтенант, Андрей Рошанов, вошел в комнату, набитую компьютерами. На экране единственного, рабочего, монитора (все остальные были расстреляны в упор) мигала надпись: «Включишь — и ты труп». Спецназовец фыркнул и щелкнул мышкой. Вместо надписи появилось изображение темноволосой девушки с татуировкой лотоса на лбу. Она поправила волосы и веб-камеру и начала говорить:

«Сегодня восьмое января две тысячи сто пятнадцатого года. Три года после окончания ядерной войны. Единственная страна, где мало кто пострадал, — Албания, благодаря своим бункерам в Тиране. В России тоже некоторые спаслись, — те, у родни которых остались бункеры с 2012 года. Мы — одни из них. Мы знаем, что от Красной площади и Таймс-сквер остались жалкие руины. Запретный город в Китае выстоял. От Рио-де-Жанейро осталась кучка пепла. Население людей, исчислявшееся семи миллиардами, сократилось до трех. Погибла половина китайского и японского населения, а также арабов.
Нас было пятеро друзей. Спевшихся и сработавшихся за восемь лет. Кейт, Лео, Баньши, Гейб и Мара. Мара — это я. По паспорту меня зовут по-другому. Два привода в полицию, но судимости нет. Химик, варганю всякие смеси, поэтому у меня своя комнатуха с реактивами. Татуированная брюнетка с синими глазами. Забиваться начала с пятнадцати, сейчас мне двадцать четыре. Уперла во время суматохи с оружейного склада беретты и к ним обоймы с патронами, два ящика.

Лео — ловеласище. Ему все телки давали. Его трудно воспринимать всерьез, потому что у него дико ангельская внешность. Но вломить он может — мама, не горюй! А еще он стреляет из лука. Распилил все березки в Карелии и наклепал себе стрел колчанов восемь. Он старикан — ему 30.

Кейт — дурнушка, непонятно как с нами связавшаяся. Видимо, не настолько она дура. Просто вовремя прилепилась. Она — психолог, лекарь душ. Но даже этот лекарь душ поняла, что разговорами мало кого проймешь, и обучилась кик-боксингу. Она мелкая, ей 23. Рыжая и зеленоглазая, поэтому мы иногда обзываем ее «Колдуньей».

Гейб — он умный. Дофига начитанный, и знает много. Он — наша Википедия.  Брюнет, как и я. У него слабое зрение, поэтому он всегда в очках. И с нунчаками. Он озлобился, когда его батя изнасиловал его маленькую сестричку, а потом убил. Мы никогда не заговариваем на эту тему; мы знаем, что Гейб мстит всем. Особенно полицаям, которые отказались тогда возбуждать дело. Гейбу двадцать пять.

Наконец, Баньши. Он — сатанист. Нет, не показушник, который надевает на себя голову козла и убивает котят на алтаре. У него целая философия взглядов на смерть, но безмолвных тварей (читай — животных) он не трогает. Ему 27, шатен с самострелом.

Мы — Мародеры. Мы ломанули хату и зажили, как цари. Нас ненавидит правительство, но еще одну бомбу не скидывает. На самом деле, таких Мародеров много. Чиновники же передохли, а хаты остались. Многие, правда, заняты бомжиками. Это сообщение — таким же, как мы. Современная Россия — страна для тренировок в условиях выживания. Магазины работают нормально, жратва — годная. По крайней мере, когда нас видят, то дают все самое свежее.  Видимо, боятся Баньши, — он заточил клыки, и теперь у него жуткая плотоядная улыбка. В Рашке победил коммунизм. Правда, теперь он вооружен до зубов. В школах учат обращаться с оружием в пятнадцать лет. И тут же отбирают нариков, психов и просто неконтролируемый био-мусор. Этот био-мусор идет пахать в котельную. Нарики за дозу, психи — за транквилизаторы. Нам жаль их, особенно жалеет Кейт, но потом самый умный из нас объясняет ей, что иначе они убьют нас, продадут все, что у нас есть… Или просто сдадут правительству.

Кто-то нас все-таки сдал. Поэтому теперь я записываю это сообщение, а потом разошлю всем остальным начинающим Мародерам. Нас не уничтожить. Мы — проказа этого века. Всегда найдется тот, кто встанет после нас. Мы — на секунду герои. Поначалу беременными мамками мы приравнивались к бандитам. Но потом, когда Лео подстрелил из лука грабителя, сидя в ветвях липы как эльф, они перестали так думать. Каждый раз я чувствую, что мы сидим на бочке с порохом…» — сообщение обрывается: девушку за волосы оттаскивают от компьютера. Рошанов поднялся с места и потер лицо под маской. Эту пятерку повесили вчера — да, повесили. В двадцать втором веке таких просто вешали — прилюдно. На рассвете. И нельзя было не прийти. Рошанов вспомнил, что сам, своими руками выдергивал из соска рыжей девушки пирсинг. Она рыдала, но слез не было— она просто орала от боли.

Пятерка стояла перед глазами старшего лейтенанта: в своей одежде, пропитанной кровью, с синяками и кровоподтеками, они стояли прямо, смело глядели на толпу и на Президента. Полковник отдал приказ встать им на табуреты — они встали; отдал приказ надеть петли — они надели; приказал сказать что-то на прощание… Мара, Кейт, Лео, Гейб и Баньши переглянулись и, затягивая на себе узлы, громко выпалили, и их голоса звучали как грохот снарядов:

—Последняя заря — все остальное зря! — Рошанов и его подчиненные выбили табуреты из-под их ног. Отвратительный хруст ломающихся шей огласил площадь. И тут Рошанов нащупал взглядом сначала одного, потом еще двоих, которые в ответ на этот лозунг подняли кулаки, закрыли лица капюшонами мантий и разбежались в разные стороны.

После работы Андрей пришел домой. Но кусок не лез в горло, в голове ясно звучал этот лозунг, который был как плевок системе. Он вспомнил речь этой Мары, которая так просто все объясняла. «Неверен!» — прозвучало в голове у Рошанова. И он понял, что другого пути нет. Люстра с громким звоном рухнула на пол, освободив крюк. Рошанов подставил табуретку и долго, любовно, смазывал веревку мылом. Затем встал на табурет и продел голову в петлю. День шел к концу, город накрывало серым одеялом заката. Но Рошанов крикнул:

—Последняя заря — все остальное зря! — и оттолкнул табурет.