Над пропастью

Стрелка часов приближалась к полуночи. Галина металась по комнате, не находя себе места. Дочери-девятиклассницы не было дома.

Женщина подошла к окну. На небе – ни звездочки. Рваные, темные облака плыли по небу. Промозглый ветер трепал кроны деревьев. И от этого на душе становилось стыло и неуютно.

«Где ее носит?» – сверлила навязчивая мысль.

Галина нервно закурила. В последнее время Олеся совсем отбилась от рук. Раньше мягкая, послушная, она занималась музыкой, ухаживала за рыбками, за цветами на окошке. Куда все подевалось? Замкнулась в свои тайны. Разговаривать с ней невозможно – молчит,  тупо уставившись в угол. Чуть что –  в слезы. О чем ни попросишь, в ответ: «Мне это надо?»   или «У меня свои дела!» Глаза как у волчонка.

Да, она мало внимания уделяет дочери. Но когда же вникать в ее проблемы? Работает в двух местах – лаборантом в городской больнице и ночным сторожем в детском саду, куда ходит пятилетний сын Васятка. Он все время болеет – аллергия мучает и простывает часто.

И парализованную свекровь, живущую на другом конце города, не бросишь. Ведь она же мать погибшего в автокатастрофе мужа. И такой тихий, благодарный человек.
Магазин, рынок, стирка, уборка, да еще дача, чтобы хоть что-то вырастить. С ног падает, порой вздохнуть некогда.

Олеся как будто ничего этого не понимает. Дерзит, вместо того, чтобы помочь.
Заскрипел ключ в замке, хлопнула дверь. Дочь бросила куртку на диван. Шарф упал на пол. Она даже не подняла его. Не говоря ни слова, прошла мимо матери.
В сердце Галины закипела злоба.
 
– Ты где была? – спросила она с раздражением в голосе.

– Где надо! – бросила Олеся.

– Как ты с матерью разговариваешь? – на глазах Галины выступили слезы.

– Чего ревешь? Я у бабушки была.

– Не была ты там, я звонила ей! – всхлипывая, проговорила мать.

– Ну, значит, не была. – Дочь скрылась в своей комнате. Галина промучилась в бессоннице всю ночь. Горькие мысли, неясные подозрения не давали покоя.

На следующий день была суббота. Олеся ушла в школу, а Галина решила сделать уборку.

Она вошла в комнату дочери. Как всегда, все вверх дном: постель не заправлена, фантики от конфет на полу, стакан с недопитым чаем, открытая книга под кроватью, жвачка, приклеенная к лампе.

Галина устало опустилась на стул. Неожиданно ее взгляд коснулся общей тетради. На обложке было написано: «Дневник одиночества». У матери похолодело все внутри. Она открыла тетрадь.

«Я все время думаю о том, какая я некрасивая. Просто гадкий утенок, которому никогда не стать гордым лебедем. Мне нравится мальчик из десятого класса. Но мама говорит, что мне рано думать о мальчиках. Я часто обижаю братишку. Он еще такой глупенький, везде лезет. Но я все равно его люблю. А еще я люблю море, оно такое загадочное. Удивительно, что там тоже есть своя, полная непознанных тайн, жизнь. Я вспоминаю наши поездки на море, когда еще папа был жив. Это было так улетно!»

«Мама меня не понимает, часто наказывает за «двойки» и «тройки», от этого я еще сильнее не хочу учиться. Я прячу дневник, чтобы она не ругала меня. Ее крик я просто выносить не могу. Я и сама переживаю за «двойки». Мама называет меня безалаберной, говорит, что я – врунья и  лентяйка. Когда она начинает меня воспитывать, я мысленно закрываю себя на замок, чтобы не слышать нотаций. Из глаз непроизвольно текут слезы. Мне бывает горько и обидно от того, что меня никто не понимает все так беспросветно!»

«Почему у меня все не так, как у других? Почему другие добиваются большего, хотя стараются меньше?»

«Мама запрещает мне прогулки допоздна, не разрешает завести кота, собаку или хотя бы маленького хомячка, запрещает приводить домой друзей».

Галина перелистывала страницу за страницей. Пальцы ее дрожали.

«Сегодня мама опять набросилась на меня из-за «двойки» по физике. Она так распалилась, кричала, что я бездарная, что, если не возьмусь за ум, то мне останется после школы только лестницы мыть. Я слушала и думала, как я ненавижу физику!»

«Мне скоро семнадцать лет, но мама ни разу не поговорила со мной по душам. Все время срывается на крик. Лучше Ксюхе все рассказать. Она меня понимает. С ней можно обо всем поговорить: и про любовь, и про фильмы, и про книги.  Я удивляюсь, почему ребята не любят читать? Недавно мы с Ксюхой прочитали повесть Дины Рубиной «На солнечной стороне улицы», потом еще фильм по «телику» посмотрели. Классная вещь! Там тоже мать не понимала дочь».

«Мама смеется над моими мечтами. Я люблю рисовать и сказала ей как-то, что хочу стать художником. Она назвала мои рисунки мазней и сказала, что лучше бы я математику подтянула, чем тратить время на всякую ерунду».

«Я пробую писать стихи, но маме боюсь не только их по- казать, но даже заикнуться об этом.

Мне плохо, мне больно, хочу я кричать, Но могут услышать, придется молчать. Никто не узнает, что каждую ночь Я вою, как волк, – ты ведь мог мне помочь.
 
Хотела летать – крылья мне оборвал, Хотела любви – ты мне горечь лишь дал...
Как такое показать ей? Начнутся расспросы: что да почему? Я и сама во многом не могу разобраться. И больше всего не люблю, когда начинают допытываться».

«Мне стыдно, что моя мама немодная, какая-то суетливая, замотанная, усталая. Ей все время некогда. Вечно куда-то торопится. Совсем не следит за собой. Неужели я тоже буду такой?»

Галина отложила тетрадь. Прочитанное было для нее потрясением. Она долго сидела, забыв, что собиралась вымыть окна.
Как же случилась, что между ней и дочерью образовалась настоящая пропасть? Она снова и снова прокручивала в памяти прочитанное. Хлесткая, жестокая правда больно ударила прямо в сердце. Что делать? Как все исправить? И хватит ли на это сил?
Галина была в отчаянье. Она сказалась дочери, что заболела, и легла в кровать. Слезы душили ее.

А Олеся, будто не замечая состояния матери, включила в своей комнате громкую музыку. Аккорды электрогитар били в виски. Галина лежала молча, вынося их, как удары. Физическая боль была несравнима с раной, которая разрывала грудь.

Наутро Галина решила позвонить школьному приятелю Михаилу. Известный в городе психотерапевт, он был гордостью класса, защитил докторскую диссертацию.

– Галюсик! – послышался радостный голос  в  трубке. –  А я недавно тебя вспоминал. Перебирал книги и наткнулся на твой подарок. Помнишь, ты мне в седьмом классе подарила книгу «Над пропастью во ржи»? Ты даже не представляешь себе, какую роль она сыграла в моей судьбе! Да что я все о себе? У тебя стряслось что?

– У меня с дочерью проблемы, нужен твой совет, Миша! Договорились встретиться у входа в парк.

 Миша был лысый, солидный и степенный, в дорогом костюме и совсем не походил на худощавого паренька-мечтателя, который в школе писал стихи о звездах и о далеких мирах.

Они спустились к озеру и сели на скамью. На воде искрились солнечные блики. Вода переливалась, как нежнейший шелк. Это был торжествующий танец солнечного света.

Михаил внимательно выслушал рассказ Галины. Он тяжело вздохнул, в глазах мелькнула тревога. Но он не стал «резать по живому», говорить Галине о ее ошибках, хотя она внутренне была готова услышать жестокую правду. Он только, как бы невзначай, сказал:

– Советы редко принимаются с благодарностью. Те, кто больше всего в них нуждается, реже ими пользуются.

 И еще заметил, что дети – зеркало своих родителей.

– Ты думаешь, друг мой, у меня все в жизни было гладко? – неожиданно для Галины разоткровенничался Михаил. – Мои родители не знали, кто мои друзья, чем я занят после школы. Отец пил. Для меня был праздник, когда он приходил с работы трезвым. Он внушал мне, что я в жизни ничего не добьюсь, что я мыслю на уровне умственно отсталого ребенка.

Отец ревновал мать. Они часто дрались, обзывали друг друга, даже нецензурно. Чтобы не слышать весь этот кошмар, я убегал на улицу. А там ребята заставляли меня собирать окурки. Если я отказывался, велели идти домой на четвереньках или блеять, как баран.

Однажды заставили украсть из ларька бутылку пива. Меня поймали, родителям пригрозили, что поставят на учет в детской комнате милиции. Отец избил меня ремнем так, что остались красные полосы на спине.

Ребята с улицы продолжали издеваться. Я чувствовал себя самым несчастным человеком на свете. Я боялся идти домой.

При виде отца у меня возникал страх, начинали дрожать коленки и руки. Не знаю, чем бы это закончилось, если бы однажды меня, избитого в очередной раз, не привел к себе в каморку хромой сапожник дядя Кеша.
 
Он поговорил обо мне с участковым. Ребят приструнили, и больше меня никто не трогал. Я часто думал, почему совсем чужой дядя Кеша вступился за меня, а не родители? Этот вопрос не давал покоя.

Я решил доказать всем – отцу, матери, себе, что я могу чего-то добиться. Взялся за учебу, зубрил день и ночь. Шел к цели, отметая все, как ненужное.

И тут ты подарила мне на день рождения вот эту книгу Сэлинджера «Над пропастью во ржи».

Михаил достал из портфеля книгу.

Галина прочла на титульном листе. «Медвежонок, Миша, Мишка, твой подарок – эта книжка». Буквы выцвели, она с трудом узнала свой почерк.

– Не знаю, сколько раз я читал ее, – задумчиво сказал Михаил, – но именно эта книга вызвала у меня желание стать психологом, чтобы помогать подросткам, запутавшимся в своих проблемах, как я когда-то.

Мальчишку избили наркоманы, потребовали снять кроссовки… Десятиклассница пуще огня боится пьяного отчима… На глазах у малыша машина задавила голубя. Теперь у него непреодолимый страх при виде крови…

Как я понимаю этих ребятишек, которых приводят ко мне мамы и папы! Как близки мне их переживания, которые они не всегда могут доверить родителям!

Недавно привели ко мне семилетнего мальчика. Бледный, безучастный ко всему, словно неживой он тихо сидел на краешке стула. Мать в слезах рассказала, что сын отказывается есть, ходить в школу.

Я стал разбираться. Оказывается, в семье была собака, которую все любили, а мальчик особенно. Однажды собака заболела, в ветлечебнице было принято решение ее усыпить.

– Когда Джеку сделали укол, ему оставалось жить всего минуту, – со слезами на глазах сказал мне мальчик, – он лизнул мне руку языком.

Я был потрясен не причитаниями матери, а тем, как она   могла позволить сыну держать любимую собаку в такой момент, когда ей делали такой укол. Логику взрослых порой трудно понять...

Михаил тяжело вздохнул.

– А как ты думаешь, когда у вас с дочерью возник конфликт, за что ты впервые назвала ее лгуньей? – спросил Михаил.

– Это было год назад. Я копила деньги на стиральную машину. Когда собралась в магазин, не досчиталась ста рублей. Обвинила в краже Олесю. Она, мерзавка, до сих пор так и не призналась.

Галина вспомнила, как в детстве она жила на каникулах у бабушки и дедушки. Дед, возвращаясь с базара, всегда вешал у входа пиджак.

– Я выгребала из кармана мелочь, – сказала Галина. – Через две недели я поняла, что дед с бабкой догадываются об этом, просто виду не подают. Мне стало стыдно. Я решила признаться. Бабушка обняла меня:

– Мелочь – это пустяк. А дед спросил строго:

– А ты сама, как думаешь, можно так поступать?

Уже ночью, перебирая в памяти все детали беседы с Михаилом, Галина думала о том, как сложен, непредсказуем, порой непонятен и необъясним мир взрослеющего ребенка, который входит во взрослую жизнь. О скольких камнях предстоит ему споткнуться, сколько препятствий преодолеть!

Галина была благодарна школьному  другу за эту беседу – проникновенную, ненавязчивую, не назидательную, но ведущую к пониманию переживаний дочери.

Врезались в память слова из книги «Над пропастью во ржи», которые прочитал Михаил на прощание:

«…Я себе представлял, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом – ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю скалы, над пропастью… И мое дело – ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть. Понимаешь, они играют и не видят, куда бегут. А я тут подбегаю и ловлю их, чтобы они не сорвались. Вот и вся моя работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи. Знаю, что это глупо. Но это единственное, чего мне хочется по-настоящему».

Галина закрыла глаза. Она вдруг почувствовала себя, стоящей над пропастью. И увидела Олесю, которая бежала к самому краю, раскинув руки.

Нет, она ни за что не даст дочери упасть. Она спасет ее.

Она сделает все, чтобы удержать дочь от неверного шага.

Она подошла к окну, отдернула занавеску.

Легкий туман, прозрачный, синеватый и зыбкий, окутывал деревья, облаченные в покров осеннего увядания. Капли росы, как слезинки, путались в паутинках «бабьего» лета.