Необычный концерт

Она была как сама весна – его внучка Полинка. Стройная как березка Полинка к семнадцати годам расцвела, как весенний цветок. Глаза цвета неба, промытого дождем, светлые волосы, в которые, казалось, вплетены солнечные лучи, и кофточки  нежных  расцветок – голубые,  сиреневые,  розовые.

Павел Афанасьевич не мог нарадоваться на внучку. Она была не только хороша собой, но мила и приветлива в обращении.

Случилось так, что отец Полины, работая вахтовым методом, погиб во время аварии на шахте.

Мать долго печалилась, а потом сошлась с разведенным соседом. Отношения с отчимом у Полины не складывались. Она часто ночевала у бабушки с дедушкой, а когда Пелагея Степановна умерла, и вовсе перебралась к деду.

Павел Афанасьевич по профессии был потомственным столяром-краснодеревщиком. Его прадед, дед и отец делали мебель из тиса. У отца в деревне был дом с резными наличниками. Свое искусство он передал Павлу. До войны они вместе изготовляли на заказ резные столики, этажерки, рамы для трюмо. А еще отец умел делать гитары и скрипки и увлек этим искусством сына.

Последнюю скрипку отец сделал для своего друга-музыканта. Но подарить ему так и не успел. Оба ушли на фронт, оба погибли на Курской дуге.

Сделанная отцом скрипка лежала завернутой в шерстяную бабушкину кофту в продолговатом ящичке, который смастерил для нее отец.

Шли годы, о скрипке никто не вспоминал. А когда Полинка поступила в музыкальную школу, скрипка как раз и пригодилась. Правда, поверхность ее местами покрылась едва заметными трещинками, лак облупился, и звук был не такой ясный. Но для обучения сошла и такая.

 
 Полинка не на шутку увлеклась музыкой и мечтала после школы поступить в музыкальное училище.

 Тогда и задумал Павел Афанасьевич смастерить для внучки новую скрипку. Он достал с чердака доски, разложил по столу чертежи отца, которые бережно хранил все годы, и прежде чем приступить к работе, развесил по стенам мастерской плакатики с изречениями мудрецов. Отец всегда делал так, считая, что это подпитывает и вдохновляет мастера. Эти крылатые выражения отец собирал всю жизнь. Сейчас листки пожелтели, чернила выцвели, но мудрые мысли по-прежнему волновали.

«Каждый раз, начиная сложную работу, никогда не спеши, дай время, чтобы войти в эту работу, мобилизоваться в порядке, а не бессмысленно, суетливо».

«Если ты чего-то очень хочешь, то добьешься. Если не добился, значит плохо хотел».

«Отдай миру лучшее, что есть в тебе, и к тебе вернется лучшее, что есть в мире!»

«Жить надо так, чтобы каждый день был как маленькая жизнь с ее рассветом и закатом. Надо успеть сделать за эту жизнь что-то доброе, значительное. И тогда каждый прожитый день будет как цельный кристалл прозрачного счастья!»

А еще в отцовском ящике с инструментами лежал листок со стихами о скрипке:

Про все, что людям дорого от века,
Кто нам споет душевней и нежней?
Прижата плотно к подбородку дека,
Как буква S два выреза на ней.

Упругих струн смычок коснулся гибкий,
И замер ты, дыханье затая,
Взволнованный и теплый голос скрипки
Неповторим, как песня соловья.

Павел Афанасьевич долго сидел, разглядывая досточки. Он помнил заветы отца: мягкая и упругая ель – для верхней деки скрипки, отвечающей за звучание басовых струн, нижняя дека – из волнистого клена, гриф – из черного дерева.
 
Шейку и головку скрипки Павел Афанасьевич вырезал из кленового бруска, просверлил отверстия для колков, закрепил на смычке струны из конского волоса.

Это была кропотливая работа. Целый год, когда Полинка уходила в школу, Павел Афанасьевич колдовал над скрипкой, прокладывал в миллиметровые отверстия на деке ус, подбирал клей, а потом три месяца, слой за слоем, покрывал поверхность различными лаками, добиваясь золотистого сияния.

Он смастерил футляр, обил его изнутри мягким сукном, положил туда скрипку, обернув ее байковым одеяльцем.

Теперь, когда внучки не было дома, он доставал скрипку, гладил заскорузлыми пальцами ее шоколадные бока и любовался игрой солнечных бликов на теплой поверхности дерева. Иногда он подносил скрипку к подбородку и, едва касаясь смычком струн, играл простенькую мелодию, которую разучил с ним отец.

Отец, молодой, веселый, в завитках стружек на волосах, смотрел с выцветшей любительской фотографии, которую сделал перед самой войной его друг-музыкант дядя Коля.

Павел Афанасьевич даже не представлял себе, что   внучка будет так рада его подарку. Она прыгала, целовала деда и боялась коснуться смычком струн скрипки. А когда заиграла, комната наполнилась чарующими звуками. Теперь Полинка не расставалась с новой скрипкой.

В музыкальном училище, где она училась, был назначен отчетный концерт.

– Жаль, не смогу пойти, – с горечью вздохнул Павел Афа- насьевич, – ноги совсем никудышные стали, ступить больно.

– А давай, деда, я для тебя одного концерт сыграю. Когда Блок написал свою поэму «Двенадцать», у него в первый раз был только один слушатель – Максим Горький. А у меня будешь ты.

Тут же на красивой открытке Полинка написала приглашение. Концерт был назначен на шесть вечера в воскресенье.

В субботу Павел Афанасьевич позвонил Валентине Егоровне из отдела социального обслуживания, попросил ее купить букет цветов.
 
В воскресенье с утра он позвал знакомого парикмахера Якова Матвеевича, у которого стригся без малого сорок лет.

– Ты никак собрался куда? – удивился Яков Матвеевич, ловко орудуя ножницами.

– На концерт! – торжественно произнес Павел Афанасьевич, чем немало озадачил парикмахера.

Яков Матвеевич помог старику принять ванну, постриг, побрил его, как положено.

 Когда пришла Полинка, дед торжественный, при полном параде, уже сидел в кресле.

– Какой ты у меня красивый, дедушка! – Полинка обняла деда. – Просто супер!

Она зажгла свечи, надела длинное голубое платье, вскинула к подбородку скрипку.

У Павла Афанасьевича все сжалось внутри.

Никогда еще внучка не играла так вдохновенно. Полинка водила смычком по струнам с такой воздушной грацией, что у него перехватывало дыхание. Павел Афанасьевич был заворожен прелестью, таинственной грустью и наивностью ее юной души. От облика внучки исходило какое-то лучезарное сияние. Она была вся пронизана солнечным светом, который проникал сквозь кружевную занавеску.

Смычок едва касался струн, и из-под него, как стаи весенних птиц, вылетали звуки. Они соединялись в мелодии – то щемяще-грустные, то бравурно-радостные. Павел Афанасьевич подумал, что ничто так не может разбередить душу, как звуки скрипки.

Прикрыв глаза, он вспомнил свою Пелагею Степановну, сельский загс. Всплыла в памяти их золотая свадьба, которая проходила во Дворце культуры. Их, как и других золотых молодоженов, чествовали, для них звучали песни и стихи, а глава города преподнес в подарок телевизор.

«Как жаль, что Пелагеюшка не слышит, как поет в руках внучки моя скрипка», – подумал Павел Афанасьевич.

Скупая слеза скатилась по щеке старика. Полинка испол- нила «Полонез» Огинского, потом «Чардаш» Монти и любимую Павлом Афанасьевичем «Метель» Свиридова.
 
Растроганный дед наградил внучку аплодисментами. Он поцеловал ее, преподнес розовые розы, которые стояли в вазе возле кресла. Все было, как на настоящем концерте.

 Оба они были бесконечно счастливы…