Повесть о Кате и Владике продолжение

_ _ _ _

     В последнее октябрьское воскресенье наступила, наконец, зима. Ночью выпал настоящий, "большой" снег, и утро казалось светлым оттого, что земля побелела, хотя небо было тёмным, и на нём за бегущими облаками поблескивали звёздочки.
     Тётя Домна убрала детские сапожки в ящик, который стоял в коридоре под вешалкой, а вместо них принесла детям валеночки, подшитые толстым войлоком. Она напоила их чаем,накормила оладьями со сгущёнкой и, обмотав поверх одежды длинными шарфами, выпустила на улицу гулять.
     - Подождите! Папас для вас вчера что-то принёс! - сказала она, когда дети стояли уже в дверях, и достала из-за бочки настоящие саночки, на полозьях, с верёвочкой. Дети ахнули!   
     - С горки ещё не получится, снег рыхлый, - сказала тётя Домна. - Но покатать друг друга по дороге можно. Сначала Владис будет лошадкой, а потом Катя. только не подеритесь ни с кем!
      - Не будем! Спасибо! - крикнули дети и выбежали с саночками наружу.
      На дороге, которая проходила мимо дома, снег был примят колёсами машин и гусеницами трактора. Катя села на санки, Владик взялся за верёвку и потащил. Санки пошли легко.
     Ребята доехали до домика с золотой крышей. На самом деле крыша была не из золота, а из толя, но этот толь был весь усыпан золотистыми и серебристыми чешуйками, поэтому ребята и называли его золотым. Домик был маленький, одноэтажный. В нём жила Капа Суслова, Катина подружка, со своими родителями и старшими сёстрами. Сёстры были уже совсем взрослые.
    - Капа! Выходи! У нас санки! - закричали дети под окном.
     Из двери выглянула старшая сестра Капы, Альбина. Она была нарядная, с завитыми волосами.
     - Заходите к нам! У нас, однако, праздник: Люську замуж выдаём!
     - Как это - выдаёте? - спросила Катя.
     - А так! Гулянку гуляем!
     За дверью слышались голоса. Там играл патефон. Он играл знакомые частушки:
      " Здравствуй, Вася, мой ненаглядный,
        Почему ты такой нарядный?
        Завивайте, девки, кудри,
        Нынче праздник весёлый будет!"
      - Пойдём? - спросила Катя.
      - Ты что? Тётя Домна заругается... Нет, Альбина, мы не можем; у нас санки.
      - Эка невидаль, санки! Поставьте их за дверью.
      - Нам нельзя: тётя Домна заругается. Мы за Капой пришли...
      - Брезгуете, значит, народом, начальнички?.. Не выйдет к вам Капа! - Альбина за что-то рассердилась и захлопнула перед ними дверь.
      - Она пьяная, - сказал Владик.
      - А чего это они Люську замуж выдают? Они ж её уже выдавали!
      - А она у них каждую неделю замуж выходит, - усмехнулся Владик. - Ты что, Сусловых не знаешь?
     Но детям было обидно, что их обозвали начальничками и сказали, будто они брезгуют народом. Настроение у них испортилось, и кататься расхотелось. Они пошли, куда глаза глядят. Санки бежали за Владиком на верёвочке, как послушная собачка.
     - Хорошо, когда у тебя папа шофёр. Или моторист. Или ещё кто-нибудь... А мама, например, уборщица. Или повариха... Никто тебя не дразнит, - печально рассуждал Владик. - А у нас?.. Ну, за что такое наказанье? - он задумался.
     - А мне наш папа нравится! - сказала Катя. - И люди его уважают. И тётя Домна говорит, что наши папас и мамас самые лучшие... Владик, а почему она так странно говорит - "папас, мамас"?
     - Потому что она нерусская. Литовка она.
     - А где её Антонас?
     - Знаешь, я тебе скажу, но ты об этом ни слова. Я у папы спрашивал. Он мне объяснил, но он с меня честное октябрятское взял... И ты мне дай честное Ленинское.
     - Честное ленинское - честное сталинское! Ленина-Сталина за копейку не продам! - произнесла Катя формулу известной ребячьей клятвы.
     - Сидит её Антонас. Он националист.
     - Как сидит? Где сидит?
     - На Быковом. Там лагерь, где националистов перевоспитывают. И ещё других всяких врагов народа. Трудом. Они там рыбачат... Ну, Антонас и раньше рыбаком был. Дело знает. Так что ему, наверное, там хорошо.
      - "Хорошо"!.. А почему она тогда плачет?
      - От стыда, наверное. Думаешь, ей приятно, что у неё сын националист?.. Но ты мне смотри, Октябрина! Обещала, так молчи!.. Мы должны с тётей Домной быть особенно чуткими, - добавил Владик папиным голосом.
      - Не бойся, я ж честное ленинское... Ой, Владька! Зырь!
     Около баржи-барака стоял олень. Настоящий олень, запряжённый в нарты. Нарты были обычные, а вот олень...
       - Айда, подойдём!
       - А он не убежит?
       - Ну да, он же привязанный!
      Они подошли так близко, что могли бы погладить оленя, как гладили свою знакомую лошадь Харю.Волосы на шее у оленя были длинные. Длиннее, чем у собак. Из носа шёл пар. А когда олень поднял голову и посмотрел на них, их охватило вдруг такой глубокой печалью, как будто случилось в их жизни что-то непоправимое... А может, это в его жизни случилось что-то непоправимое?..
      - Владик, почему он так смотрит?
      - Не знаю... Может, он догадывается...
      - Про что догадывается?
      - Что люди съели его маму или папу... или, может быть, сестрёнку или братика...
      - Ты что говоришь! Ты что такое говоришь! - закричала Катя.
      - Не притворяйся! - сверкнул глазами Владик. - Ты что, сама не знаешь? Не знаешь, что ли, что мы все едим оленину?..
    Кате стало нехорошо, и она разревелась во весь голос. Но Владик даже и не подумал её утешать. Он и сам плакал... Такие глаза были у этого оленя...

_ _ _ _

     Подходил праздник 7 ноября - день Великой Октябрьской Социалистической Революции.
     Папа и мама приходили домой очень поздно, потому что у них было очень много работы.
    На улице пуржило, и детей не пускали гулять. Можно было только в окошко смотреть; но там ничего не было видно - ни сопок, ни бухты, ни даже причала. А из других окон, которые на улицу, вдны только два дома, двадцать пятый и двадцать шестой, да столб посреди двора - и то, как в тумане, из-за поднявшегося снега. Владику-то хорошо, он хоть в школу ходил, а Кате так вообще никуда...
    А когда пурга прекратилась, ударил мороз. Но мороз никого не пугал, и детей снова выпускали. Они смотрели, как посёлок готовится к празднику.
    По улице ездил трактор с таким большим щитком впереди и расчищал дорогу. Дорога становилась гладкая, а по бокам вырастали снежные кучи. На многих домах под крышами висели красные флаги. На школе, на клубе, на Политотделе, даже на детском садике и на магазине красовались плакаты с лозунгами. На площади около Политотдела, где стоял каменный памятник товарищу Сталину (единственный памятник в посёлке), поставили трибуну. На трибуне висел плакат:" Под знаменем Ленина, под руководством Сталина - вперёд, к победе Коммунизма!"
     Дома дети с папиной помощью выпустили стенную газету, они назвали её "Красный Октябрь". Заголовок написал Владик разноцветными карандашами и перевёл через копирку портреты Ленина-Сталина в профиль. И он сочинил статью про Великий Октябрь. Для этого ему пришлось много перечитать - и "Пионерскую правду", и "Мурзилку", и журнал "Пионер"; всё это выписывали для детей по почте. А потом он составил свою статью. В ней рассказывалось про революцию.
     А Катя сочинила стихи про войну:
     Сначала молча отступали,
     Потом уж двинулись вперёд.
     Ведь нас ведёт товарищ Сталин,
     За ним всегда - в любой поход!
     Стенгазету прикололи кнопками на дверь в большой комнате.
     Мама и тётя Домна готовились принимать гостей: пекли пироги, гладили скатерти и занавески. Потом мама сделала маникюр и покрасила ногти красным лаком. У него был чудесный запах, как у конфетки. Волосы мама накрутила на бумажки, чтобы утром они кудрявились...
    А утром опять началась пурга. Не сильная, но всё-таки. Мама сказала, что младших школьников на демонстрацию не поведёт. Но Владик м Катей сказали:
     - А мы всё равно пойдём!
     - Что значит "всё равно пойдём"? - строго спросил папа. - Где же ваша революционная сознательность и дисциплина?
     Мама добавила:
     - Это - приказ!
     Обычно такие слова действовали на детей, как волшебное заклинание. Но на этот раз они заупрямились. Владик прямо заявил, что так нечестно. Он объявил, что пойти в такой день на демонстрацию - его октябрятский долг, и выполнить свой долг ему никто не может помешать, даже папа с мамой. А на пургу он вообще плевать хотел. Вот Катя - другое дело, она ещё не октябрёнок.
      - Между прочим, - сказала Катя неуступчиво, - вы, кажется, забыли, как меня зовут. Меня зовут Октябрина! Я, однако, октябрёнок уже с самого рождения! И у меня тоже есть октябрятский долг!
     Мама с папой переглянулись, засмеялись и - представьте себе! - разрешили!
     И вот начался праздник.
     Демонстрацию назначили на два часа дня, потому что в это время было немножко светло.
     Катя и Владик пришли к школе точно в половине второго. Идти было трудно, от ветра болел лоб, и лицо кололи острые снежинки. Приходилось иногда поворачиваться к ветру спиной и так отдыхать. Но это только радовало детей, потому что преодолевать трудности - самое благородное дело.
     Старшие школьники построились в колонну. Самые сильные старшеклассники держали плакаты, знамёна, портреты Ленина, Сталина, Ворошилова, Будённого, Молотова. Младшеклассники (они тоже пришли, хотя им и не полагалось) в колонну не строились, они топтались в сторонке, пряча руки в карманы и рукава. Но Владик и Катя сразу встали в строй, замыкающими. Тогда и другие, осмелев, встали рядом с ними, и получились сразу две октябрятские шеренги. Их никто не гнал, наоборот, все хвалили.
     Учитель физкультуры, Владимир Андреевич, скомандовал: "Шагом марш!" - и колонна пошла.
     Кто-то запел "Отцы о свободе и счастье мечтали"; но Владимир Андреевич крикнул: "Песню отставить! Рты шарфами замотать!"      
     До площади от школы рукой подать, но помучиться пришлось. Ветер старался расстроить ряды. Однако ребята держались геройски, и школьная колонна оказалась самой стройной. А ведь народу пришло немало: и Гидробаза, и Третий участок, и Полярка, и Рудник... Много было народу на митинге!
     Митинг продолжался, наверное, целый час. Первым с трибуны говорил дядя Миша Трусов. Потом папа. Потом военный. Потом Фишкин дядя Витя, капитан-наставник порта. Потом лётчик. Потом дядя Володя Дьяконов. Потом мама. Потом старшеклассник Юра Тихонов. И только после этого митинг окончился.
    Владик и Катя вынесли всё до конца, стояли в шеренге и кричали ура везде, где положено, хотя от ветра и мороза из глаз у них катились слёзы. Зато после митинга мама и папа взяли их с собой в клуб.
    Клуб у них в посёлке был замечательный. С виду ничего особенного: бревенчатый, одноэтажный. Но внутри - большой-большой вестибюль с раздевалкой; там снимали пальто и получали жестяные номерки. Там в раздевалке, между прочим, работала их знакомая тётя Каля, жена дяди Володи Дьяконова.
     А в потолке вестибюля горела голубая звезда, почти во весь потолок. И даже не голубая, а салатовая.
     В зале звезды не было, зато над входом и над выходом светились красные лампочки. В зале были скамейки с откидными стульчиками и сцена. Сцену закрывал красный бархатный занавес. Над сценой висел плакат: "Под знаменем Ленина, под руководством Сталина - вперёд, к победе Коммунизма!" А когда занавес раздвинулся, там оказался стол с красной скатертью; на нём стоял графин с водой и стакан на блюдечке. А в углу сцены было пианино.
     Когда все сели на свои места, перед публикой выступил дядя Саша Страхов, прочитал что-то по бумажке, и все захлопали. Что он прочитал, Владик и Катя не расслышали, они были очень заняты своими откидными стульчиками. Они учились качаться на сидениях так, чтобы стульчики не складывались, а только приподнимались и опускались. Беззвучно!.. А когда все захлопали, на сцену поднялись дядя Миша Трусов, папа, мама, дядя Володя Дьяконов, Фишкин дядя Витя и офицер с Третьего участка. Они все сели вокруг стола и стали по очереди говорить про Великую Октябрьскую Революцию и про трудовые победы советского народа под руководством товарища Сталина, нашего вождя и учителя. Им всем много хлопали. Это называлось - торжественная часть.
     Вдруг раздались звуки горна и двух барабанов. Из вестибюля шли пионеры. Впереди шёл знаменосец с бархатным знаменем, за ним мальчик и девочка, отдавая знамени пионерский салют, потом горнист и два барабанщика. Потом, через несколько шагов после знаменосной команды, шли ещё человек десять пионеров и пионерок. Они шли, и все люди, мимо которых они шли, поднимались с мест, а военные отдавали знамени честь.
     Ребята поднялись на сцену. Которые со знаменем, прошли за стол президиума, встали справа и, по команде мальчика с салютом, чётко повернулись к залу, а остальные продолжали маршировать ещё некоторое время.
     Все, кто сидел в президиуме, тоже встали и смотрели на знамя, пока мальчик не скомандовал всем "вольно". Тогда все сели, а пионеры и пионерки начали по очереди говорить стихи. Это был "монтаж". Он был тоже про революцию, про товарища Сталина и про трудовые победы.
     Когда "монтаж" закончился, пионеры так же торжественно вышли из зала, и снова все вставали, а военные отдавали знамени честь.
     Потом занавес опустился, и в зале все начали шуметь и переговариваться. Мужчины, которые курили, вышли в вестибюль покурить. Папа вернулся к детям, а мама осталась на сцене за занавесом, потому что готовился концерт.
     Наконец, все уселись, и концерт начался.
     Там читали стихи, пели песни, танцевали, показывали акробатический этюд и гимнастические упражнения. Володя Думинов, мальчик очень маленького роста, из второго класса "б", совершенно замечательно играл на аккордеоне. Аккордеон был такой большой, что из-под него торчали только Володины ноги, а над ним - Володина макушка. Но играл он здоровски! Он исполнил вальс "На сопках Манчжурии" и "С берёз неслышим, невесом...", и вальс "Берёзка", и "Танец маленьких лебедей". Ему очень сильно хлопали. Все взрослые перешёптывались и повторяли, что у Володи талант...
     Когда концерт окончился, и люди вышли на улицу, оказалось, что погода улучшилась. По снегу всё ещё бежала позёмка, крутились маленькие столбики снежной пыли, а иногда взлетал целый смерч. Но небо очищалось, облака бежали мимо луны, между ними мерцали звёздочки. Во всех домах горели окна, светились, раскачиваясь, лампочки на столбах под своими железными абажурами, и ветер развевал над посёлком флаги...
     Но и это ещё не всё!
     Дома в большой комнате был накрыт праздничный стол, и чего там только не было!.. Потом стали приходить гости. Дядя Вася Мелешко пришёл с гитарой, а Трусовы принесли патефон и пластинки.
     Большого стола на всех не хватило, из детской комнаты принесли ещё один стол. У соседей попросили стулья, табуретки, тарелки, вилки и стопочки. Было тесно, все сидели вплотную, а некоторые жёны - на коленях у своих мужей, как маленькие. Даже некоторые молодые учительницы...
     Но детей за общий стол не посадили. Их отправили в свою комнату, тётя Домна принесла туда пирогов, морса, конфет и яблок, и ровно в девять уложила спать.  Сама она тоже веселиться не захотела, хотя и мама, и папа, и гости звали её к себе, уговаривали. Она сказала, что ей уютней с детьми, и тоже легла спать в девять часов...

       (продолжение следует)