Памяти моего отца

Записано из воспоминаний моего отца.
Человек жив, пока жива память о нём…
                I

Родился я на живописном берегу притока Днепра в небольшой деревушке, правильнее сказать хуторе под названием Дябловичи Чернобыльского района. В 20-х годах этот хутор насчитывал порядка 40 дворов. Мой дед, Василий Андронович, участвовал в первой мировой войне и не один год провёл в окопах. Жизнь в холоде, под дождем и снегом сказалась на его здоровье, и он умер в возрасте 60 лет. Его детей - Ивана, моего отца, и Оксану - воспитывала вторая жена деда, Палажка. Только мачехой её никто не называл. Не имея своих детей, женщина всю душу отдала приемным.

Сколько себя помню, моя жизнь была борьбой за выживание. И, тем не менее, я счастлив, что прожил именно такую жизнь. Трудности воспитали и закалили мой характер, научили радоваться каждому дню, ценить каждое мгновение, ибо оно неповторимо и, главное, верить в лучшее завтра…

Что помню я из своего раннего детства? Голод... Я, трехлетний мальчик, худенькими ручонками тереблю подол матери и на только ей одной понятном языке прошу поесть: «Мама, лысты… Мама, лысты…». В глазах у мамы слёзы. Она молчит. Сказать ей нечего, как и нечем накормить сына…

Как-то отец принёс домой полведра крошечных воробьят: «Свари, мать, суп». Настоящая удача – «мясной» суп. Ели и ракушки, вылавливали в реке лягушек. Летом и осенью выручали ягоды, травы и грибы. Но чувство голода преследовало и во сне…

В колхозы «завлекали» силком. Нежелающих просто выгоняли с нажитых мест. Люди целыми семьями, с детьми и стариками, вынуждены были переселяться в холодные землянки. Выбора нам не оставляли: если не колхоз, то выселение. Неподчинение грозило голодной смертью…

                II

О начале войны узнали из громко кричащего репродуктора. Заявление Молотова о нападении немцев на Советский Союз восприняли как временное недоразумение, которое вскоре разрешится. Время шло, а сводки с фронтов становились всё напряжённее. Враг все дальше продвигался вглубь нашей страны. Фронт неумолимо приближался. Всем жителям деревни была предложена эвакуация, но никто не захотел уходить с нажитых мест. Люди молча собрали то, что могли унести с собой, и ушли в лес. Только надолго ли спрячешься без запасов еды с малыми детьми и стариками? Приходилось пробираться в деревню и отыскивать на огородах неубранные овощи. Моя бабушка под бомбёжкой даже умудрилась накопать картошки. Дело в том, что она была глуховата. Видела хорошо, а вот слышала только если кричать в самое ухо. О налёте немецкой авиации она поняла после того, как бомба разорвалась на краю поля. Бабушка знала, что при взрыве нужно упасть на землю. Она так и делала. Свист падающего снаряда не был доступен её ушам, а после взрыва, когда земля разлеталась фонтаном пересохшей земли, она исправно «бухалась» на землю. Так, падая и снова поднимаясь, бабушка, не получив ни одной царапины, собрала урожай.

Немцы заняли хутор и расквартировали своих солдат. Оккупацию приняли по-разному. Человек не без слабостей. Одни, надеясь выжить, записались в полицаи и вместе со старостой забирали скот для немцев и отправляли молодежь в Германию. Другие партизанили небольшими группами. Я помню, как такие лесные мужики заходили к нам в землянку обогреться и поесть. Когда наши войска освободили Дябловичи, старосту арестовали и отправили в штрафбат. В деревню он уже не вернулся.

Отца в армию не взяли. Еще в молодости он неудачно сломал ногу и получил инвалидность. Это отдельная история. По молодости подрядился отец валить лес. Опыта у него в этом деле было мало. Неудачно подпиленное дерево упало отцу на ногу, раздробив кость в кровавое месиво. Вердикт врачей был единогласен – ампутация конечности. Как молодому 28-летнему парню остаться без ноги? Для сельского жителя – это трагедия. Выслушав врачей, отец одолжил костыли и… сбежал с больницы. На перекладных добрался до Дябловичей и обратился за помощью к местной знахарке. Добрая бабушка долго колдовала над его ногой травами и компрессами. Не один месяц пришлось пролежать, залечивая страшный перелом, но время сделало своё дело - кость срослась. Только нога стала немного короче, поэтому отец слегка прихрамывал. Ковылял, но всё же ходил на своих двух.
      
Деревня, расположенная на берегу реки Тетерев, представляла интерес для нас и наступающих войск вермахта. Бои шли ожесточенные. Территория несколько раз переходила из рук в руки. Земля в полном смысле слова была полита кровью и завалена разбитой техникой.

Как-то мой односельчанин, тремя годами старше меня, предложил посмотреть поближе на перестрелку за лесом. Стараясь не шуметь, мы пошли по лесу в направлении идущего боя. Уж не знаю, как мы не заметили немецкую огневую точку. Окрик: «Хальт!» застал нас на краю поляны. Двое фашистов обосновались с пулеметом на небольшом возвышении. Один из них с автоматом наперевес подошел к нам, ухмыляясь и зубоскаля. Ноги сразу стали ватными. Знаками фриц показал на две лопаты. Ройте, мол, яму.

- Ну, всё, Мыколка, попали мы с тобой, - прошептал Федор. - Сейчас себе ямы выроем, и стрельнет нас немец».

На глаза навернулись слёзы. Делать нечего. Стали, не спеша, копать. Как оказалось, немцы нашими руками решили построить себе блиндаж. Сначала мы вырыли яму в полный рост, потом стали стелить сверху брёвна. Пока носили брёвна, присмотрелись. И поняли: в одном месте тропинка проходила мимо кустов. А дальше - неглубокий овраг. Вот и решили с Фёдором по команде разбегаться в разные стороны. Так и сделали. Уж не знаю, где и силы взялись бежать так долго. Немец что-то кричал и стрелял из автомата. Пули свистели над самой головой. Но долго гнаться за нами фашист не осмелился.

Годы мытарств по лесам под артобстрелами, жизнь в постоянном напряжении и ожидании нападения. Однажды, спасаясь от бомбежки, мы снова попали к немцам. Те начали отступление и, переписав захваченных в плен сельчан, погнали вместе со скотом для работы в Германию. Привели нас в село Приборск. Разместили в большом сарае. Что ждало нас впереди? Страшно было подумать. Дождались темноты, а поздно вечером староста предупредил о предстоящем наступлении Красной Армии. Куда деваться? Решили бежать к реке. Там, окопавшись, и дождались прихода наших войск. Я хорошо помню, бегущую по лугу девчушку с платком в руках: «Ура! Наши!»

Какое это было счастье! Тут уж нас, пацанов, никто удержать не мог. Поздороваться за руку с проходящим солдатом, примерить пилотку со звёздочкой, проехать на тачанке – что ещё нужно мальчишкам для счастья!

Почему-то запомнился один эпизод. Залихватские песни, крики «ура», уставшие, но радостные лица. Мы видели, как отступали немцы: с танками, бронемашинами, тяжёлыми пушками. А наши освободители маршировали с пулемётами и винтовками. Где же наши орудия? Когда мы обратились с этим вопросом к усатому лейтенанту, тот подмигнул лукаво и, похлопав меня по плечу, ответил: «Ничего, ребята, мы с этим пулемётом и до Берлина дойдём!» Обещание этот лейтенант выполнил – дошел до Берлина. Но какой ценой далась нам эта победа! Не было семьи, которая бы не потеряла брата, отца или сына. В Чехословакии погиб и мой дядя, родной брат матери. Он был призван в январе 1945-го в возрасте 45 лет. Это был последний призыв на фронт. Дядя сложил свою голову 12 апреля 1945 года, не дожив до Победы 27 дней.

Канонада уходила всё дальше и дальше от нас. Фронт откатывался на запад. Начался обратный отсчет…

                III

Мы возвращались в наши Дябловичи. Дорога домой проходила через места боевых действий с развороченной техникой и погибшими людьми. Минные поля остановили нас недалеко от деревни. Что делать? Я до сих пор не могу поверить и понять каким образом наша коровка Кулька провела нас по этому минному полю. Она не хуже собаки вынюхивала землю перед собой и только потом осторожно ступала ногами. Мы шли за ней следом. 

Хотелось поскорее добраться домой. Но там… Из ста дворов хутора уцелели лишь шесть. Наш дом тоже сгорел дотла. Остались почерневшие столбы и обуглившаяся печь. А впереди была зима… На руках у отца - жена, двое детей и две престарелых бабушки.

Война закончилась. Сельчане начали отстраивать свои жилища и сеять хлеб. Мы трудились наравне со взрослыми. Нельзя было иначе. Только вместе, только сообща. Лишняя пара рук была на вес золота. Строились долго. Рассчитывать было не на кого. От колхоза тоже помощи не ждали. Одна чудом уцелевшая старая кляча да молоденький жеребец с выпирающими рёбрами - вот и всё колхозное хозяйство. Правда, лошадёнка работала на износ. Как-то и мы взяли подводу, чтобы привезти кирпич из соседнего села. Кирпича было килограммов триста. Дорога неблизкая. Половину пути мы с трудом проехали. Начинало смеркаться. В какой-то момент лошадь тяжело задышала и рухнула на передние ноги. Как мы только не пытались её поднять! Так в поле нас с мамой и застала ночь. Мама распрягла обессиленное животное и отпустила пастись, меня закутала и уложила спать на подводе, а сама всю ночь не сомкнула глаз. Не зря говорят: утро вечера мудренее. Лошадка отдохнула и довезла нас до села.

Пахали землю на коровах, которые тоже были наперечет. Без слёз не могу вспоминать о бедных животных. Непривычные к таким нагрузкам, коровки, целый день не доенные, натирали зажатыми оглоблями ногами распирающее вымя в кровь. Приходилось работать по две смены и нашей Кульке. В больших коровьих глазах я видел слёзы. Плакал и я. Раны смазывали вазелином, а на следующий день снова запрягали и гнали животных на поле.

Учет труда в колхозе велся в трудоднях. За год нужно было отработать определённое количество трудодней. Учет вёлся исправно. Список лучших колхозников вывешивали в сельсовете. Только, увы, за трудодни до 50-х годов ничего никому не платили. Ни деньгами, ни натурой. Работали на благо родины абсолютно бесплатно. Выручал только небольшой личный участок, который кормил всю семью, да подработки отца по столярному делу. Я частенько выходил пасти колхозных коров или высаживать картошку вместо матери, чтобы она могла остаться дома и поработать на своем огороде. Что такое отдых мы не знали.

                IV

Примерно в 1946-м году в нашем районе начали действовать бригады по уборке неразорвавшихся снарядов, гранат и сборе оружия. Привлекали и нас, мальчишек 16-17 лет. Утром в пункте сбора садились в грузовики и по двое прочёсывали местность квадрат за квадратом. За это полагалась продуктовая пайка: суп и кусок хлеба. Иногда давали пятёрку рублей.

В один из таких дней нам приказали закончить поиски «железа» до обеда. Потом погрузили в машины и повезли в Чернобыль. Чтобы не было лишних вопросов, объявили, что нужно пройти медкомиссию. Ребята постарше смекнули, что тут дело «не чисто» и по дороге разбежались кто куда. А нас, молодых и неопытных, «подкупили» обещанием вкусно накормить. Медкомиссия забраковала нескольких совсем уж худосочных ребят, а нас, человек 40, отправили дальше. Как оказалось, в Киев. Поселили в большом бараке. Покормили, выдали одежду. Никто толком не понимал, что происходит. Ситуация прояснилась утром, когда в барак пришёл «покупатель». Нас всех построили в ряд. Высокий грузный мужик, заглядывая в лицо, ощупывал руки и плечи. Он явно остался недоволен: «Ну и кого ты мне привёз? Эти дохляки в шахте на второй день загнутся!» Так мы поняли, что нужны были люди для работы на шахте для добычи угля. Из всех ребят на Донбасс отобрали человек 10 покрепче и постарше, а остальных перевели в другой барак в так называемое ФЗО - школу фабрично-заводского обучения. Я попал в группу по столярному делу. Всё в этой истории было бы ничего, да только увезли нас, фактически еще детей, без разрешения и уведомления родителей и без документов. Мой отец отыскал меня в Киеве только на третий день. А некоторых детей и не искали – на один рот в семье меньше, и, слава Богу.

Так началась моя новая трудовая жизнь. Сначала нас обучали азам столярного дела, а потом стали доверять несложные заказы. Через несколько месяцев перевели в СМУ – строительно-монтажное управление и выдали трудовую книжку. Проблема возникла с моим свидетельством о рождении. Еще перед началом войны все документы я спрятал в металлической коробочке из-под конфет «монпансье» на чердаке нашего дома. Дом сгорел, и коробочка расплавилась. Церковь, где нас с сестрой крестили, разбомбила наша авиация – по данным разведки на колокольне сидел немецкий наводчик. Никаких документов, подтверждающих дату моего рождения, не сохранилось. Записывали со слов матери – 1930 год, но девушка, взглянув на щуплого мальчугана, засомневалась и поставила год рождения 1931. Так я стал на целый год моложе.

Первым нашим «взрослым» заказом был ремонт двух домов по улице Карла Маркса, ныне архитектора Городецкого, в Киеве. Я даже помню их номера – 15 и 17. Киев сильно пострадал во время войны, особенно Крещатик. Уцелели считанные дома. Вот нас и посылали вставлять рамы и ремонтировать двери, где это можно было сделать.

                V

Службу в армии я проходил в радиолокационных войсках на Кольском полуострове в поселке Вилга возле Петрозаводска. Полярная ночь с неповторимой игрой красок северного сияния, морозы до -50 градусов по Цельсию и белая снежная пустыня вокруг – таковы мои первые впечатления о Севере. В таких условиях нам и выживать было сложно, не то что службу нести. Руки без перчаток примерзали к железу, при каждом вдохе, казалось, замерзало всё внутри. Мороз словно кирпичами давил на лицо. В армии я получил водительские права и был зачислен в радиотехническую батарею в Петрозаводском военном округе. Именно служба определила моё призвание – радиотехника. Прослужил я на Севере три года. А в мае 1960 года американский военный лётчик Пауэрс беспрепятственно залетел на территорию Советского Союза и был сбит только через три часа. Это было чрезвычайное происшествие, о котором еще долго писали газеты.

После окончания железнодорожного техникума мне предложили работу лаборанта, затем мастера-инструктора производственного обучения. Это была очередная маленькая ступенька, которую я, простой сельский мальчишка, преодолел на своём жизненном пути.

Через некоторое время мой хороший товарищ предложил мне перейти в Институт механики Академии наук УССР. Наша лаборатория занималась секретными разработками и испытаниями пластиковых материалов. Работа была интересная, творческая. За тридцать лет работы в СКБ мною было подано несколько десятков рационализаторских предложений и одно изобретение.

Нужно сказать, что я всегда оказывался в гуще происходящих в стране событий. Так, в 1963 году Дябловичи, как и многие из прибрежных сёл, исчезли с карты Советского Союза в связи с переселением жителей и затоплением территории во время строительства Киевского водохранилища. Мои родные переехали в деревню Зорин, названую в честь военного ватажка Зорина, который прославился во время борьбы за освобождение этой местности от поляков в XVII столетии. Отец перевёз и могилки сестры и родителей. Трудно было привыкать к новому месту, но всё же в этом районе также была река, а значит и рыбалка. Красивая природа, зеленый забор камыша и чистейшая вода. Весной во время разлива образовывались маленькие озерца, в которых плодилось несметное количество карасиков. Тут уж не зевай. Бывало, рыба ловилась даже на пустой крючок. Теперь о том времени можно лишь вспоминать.

26 апреля 1986 года нашу жизнь круто изменила авария на Чернобыльской атомной станции. Я наблюдал на горизонте зловещее зарево - в то время я был в деревне, где проведывал родных. Конечно, никто и не предполагал настоящих масштабов той страшной катастрофы. Мои родители и семья сестры оказались на границе зоны отчуждения. Из нашего села никто не уехал, хотя уровень радиации превышал норму в несколько раз.

Мой рассказ был бы неполным, если бы я не упомянул о своей семье. Женился я в 30 лет.  С женой Людмилой мы прожили вместе более 40 лет. У нас две дочки и две внучки. Наша мама, к нашей скорби, ушла в мир иной 14 лет назад. Как бы нам ни было больно, жизнь продолжается. Сейчас у меня главная забота – это дача. Участок небольшой – шесть соток. Домик я построил своими руками. Дочки говорят, что один памятник я себе уже воздвиг. Весной сажу немного картошки, помидоры, огурцы. На участке есть и кусты смородины, крыжовника. Радуют глаз белые цветущие вишни и яблони. Что еще пенсионеру нужно для счастья? Проснуться рано утром под пение птиц, увидеть рассвет, пройтись босыми ногами по прохладной росе, ощущая своё единение с матушкой природой, дающей нам силы и вдохновение жить дальше…