И ВОТ Я САМ...

Жена в угаре от базара, я под машиною лежу,
нет времени у нас на свары и в доме потому ажур.
Обед проходит не без стопки: я - водочку, жена - токай,
в теченье лет совместных стольких нам сам Всевышний потакал.

И потому без перегруза и нравственных, и прочих сил
перенесли развал Союза - а сколько он людей скосил?!!
И вот я сам на мониторе, где мне двенадцать, и смотрю
как облака ласкают горы, и юность ворошу свою.

В порту громада теплохода, немецкий ДОТ повержен в прах,
припоминаю год за годом и нынче часто вижу в снах
перипетии, перевалы, любви нечаянной грехи...
Давно уже седою стала моя башка и всё ж лихи

мои по-прежнему дерзанья, и в диалоге с пацаном
не содрогаюсь от рыданья, поскольку многое дано.

   ИЗ ТЕХ Я...

Из тех тридцатых я, сороковых,
что пламенно срослись с вождём усатым,
с террором и наследьем роковым,
с ленд-лизом из заокеанских Штатов.

Идёт война и сытых немцев тут
на улицах полно,на танках ездят,
горланят марши и"зиг хайль" орут,
пока ещё не ведая возмездий...

Закончилась война, в очередях,
но не за эскимо - за пайкой хлеба
стоял я днём, частенько и впотьмах -
не деться никуда от той потребы!

Усатого вождя тогда любил
не я один, а все, кто не в ГУЛАГе,
что говорить, когда досель знобит,
хотя над головой другие флаги...

Пятидесятых вихри пронеслись,
и оттепель была, и дух свободы,
былое в настоящее вплели,
и в будущее старые невзгоды.

Но был отрадой желтышёвский пляж,
цаблон* по виноградникам рискОвый,
сводил на нет невзгоды наш кураж,
и жить возможно было на целковый.

Велосипед и мото, серпантин
и жаркие шоссе в стране без края,
простая жизнь с мечтою во плоти,
что нынче слишком шибко дорожает.

Любви к стране большой я не боюсь,
пускай ослаб, не ною и доныне,
и буду всей душой болеть за Русь,
покуда  сердце в теле не остынет.

Цаблон (местн.)- собирание винограда, оставшегося после санкционированной
 уборки, т.е. несобранных остатков. В моём случае(рисковый)- набег на охраняемый виноградник, связанный с риском нарваться на охрану, иными словами - воровство.

   ПАМЯТИ ПЯТИДЕСЯТЫХ

В аллеях тишина и мирные рассветы,
бил в берег штормовой
накат, дробя утёс,
был желтышёвский пляж
для нас просторен летом,
и лайнер, что ни день,
шёл в порт, утюжа плёс.

Сливало божий свет
светило на Слободку,
на Елине царил безУдержный кураж
и местный хулиган,
прибрав к рукам погодков
со всех дворов Морской,
по "набке"* вёл на пляж.

А на Дарсане зрел
мускат, дразня соблазном,
за дерзостный набег
"дубак"** грозил пальнуть,
но риск полировал
нам кровь в попытках праздных,
и было невозможно не рискнуть.

С Ай-Петри по шоссе,
побитому войною,
летели тачки вниз и ветер бил в глаза,
на каждой виртуозно
управлялся стоя
один из нас, другой
давил на тормоза.

Весомою была страда по заготовке
для зимних вечеров: и шишки, и сушняк,
но главною была
для пацанов сноровка -
жизнь ставила клеймо,
кто хваток, кто слабак!
                *набка - на детском жаргоне - набережная
                **дубак - на местном жаргоне - охранник виноградника