В сортир за червонец

Шла война, воздух был пронизан перегарами нефти, пороха и серы.
Её огонь пожирал всё, что попадалось на пути.
И чтобы он полыхал ярче, требовался дешёвый расходный материал.
Нужна была постоянная кровавая подпитка.
А на войне  дешевле мирного населения ничего нет.
Это мы мним из себя, чёрт знает что.
А не война.
Она нас упоённо долбила –
военные верили, что мочат боевиков, боевики верили, что защищают Родину.
А нам бы умереть, сгинуть, испариться, улетучиться из этого ада,
вслед за диванными хероями, заварившими эту горькую кашу.
Чтоб не «портить обедни» опьянённым от крови «защитникам и освободителям».
Чтоб не мозолить им глаза на их пиру...
А мы цеплялись за свою никчемную жизнь и боялись,
что без нас, дураков, осиротеют могилы предков.
Не верьте тем, кто говорит, что на войне гибнут только виновные –
неправда, невинных людей гибнет больше.
Многажды больше.
Мало того, что в них стреляют,
им ещё разрешают умирать от голода, холода, болезней и унижений.
И никому, поверьте, никому нет до них дела.
Каждый дорожит своей шкурой.
И на гуманитарку не рассчитывайте,
на ней родимой, будет греть лапы родная  мафия.
Да-да, вездесущая, вечноживая, ненасытная мафия.
А людям бы пожрать, хотя бы разочек в сутки.
Нет, ни поесть чего-нибудь, а именно, пожрать что-нибудь…
И вот, при такой непростой ситуации,
один аргунский чудак на пару с дражайшей половинкой,
на свой страх и риск, организовали гуманитарный рейд
по «контуженным» от страха и безнадёги сёлам.
На старом, но надёжном «москвичонке».
И перечень товара, приобретённый ими на имевшуюся в семье наличность
в приграничном городишке, был скромным –
свечи, спички, сахар, соль, сигареты «Прима».
И цены чисто символические.
Это уже после войны народ с катушек съехал,
рыночные цены в автономное плавание пустил.
Червонец стали брать за раз поссать в вонючем сортире,
полста за въезд на работу (рынок, рабочее место торговцев).
Упыри ненасытные. Горе-мусульмане.
Это вам надо установить плату за сортирные услуги и вход на работу.
Не торговцам, послам мира,
что в жару и стужу несут вахту у прилавков, чтоб только вы сытно ели
и модно одевались.
А тогда ещё была жива человеческая совесть,
люди ещё верили, что человек человеку друг, товарищ и брат…
Однако, мы не ставили перед собой цели описывать приключения
четы торгашей на дорогах военного времени. И стенать, рассказывая о том,
как над ними шелестели снаряды и шлёпались по курсу их движения мины.
Как пьяные уроды в камуфляжной форме, забавы ради, строчили
над ними из пулемётов. И ставили условие – жизнь или машина с грузом?
Как пройдя сквозь огонь, воду и медные трубы они имели наглость выжить.
Мы хотели лишь напомнить нынешним нуворишам, фраерам, рабам денег,
подмявшим под себя все доходные точки республики – вас тогда здесь не было.
«Вас» тогда были в бегах, шкуры свои спасали. И что удивительно,
не у горячолюбимых ближневосточных единоверцев.
А по всей католической Европе.
Да по необъятным просторам государства,
что было в состоянии войны с вашим народом.
И была вам тогда глубоко безразлична жизнь соплеменников,
что остались где-то там, меж чечено-русской Сциллой и Харибдой.
Как впрочем, и сегодня.
Это относится и к тем фабержетрясам,
что раскатывают в дорогущих авто и сорят «зеленью» в роскошных ресторанах.
Так и подмывает схамить: «Чьих сановных жуликов будете?»
Только, бесполезно уповать, что у рабов с барскими замашками, проснётся совесть.
Сие чувство им неведомо, оно у них атрофировано.
Они флюгеры власти –
когда надо, «такбир» орут, а скажут, и «аллилуйю» будут петь.
А вот аргунскому чудаку было не всё равно.
Иначе бы, в беженцах числился,
а не мотался по военным дорогам как очевидец того, что Даймохк жив
и слухи провокаторов, мечтавших видеть его без коренных жителей, всего лишь слухи.
И наивысшей наградой за свои труды считал ни те копейки, что имел с «барыжества»,
(хотя, дома их возвращения ждала дюжина голодных ртов),
а когда воспрявшие духом люди прощаясь, говорили: «Приезжайте чаще, мы купим
ваш товар, даже, если он не нужен».
А говорили так во всех сёлах, где они бывали.