Звонок из прошлого

Всю ночь ныло плечо и ломило поясницу. Павел Афанасьевич проснулся разбитым. Тело было как отбивная котлета. Казалось, не было ни единой клеточки, наполненной
свежим соком жизни.

Но страшнее всего было тягостное предчувствие чего-то неожиданного, внезапного. Это предчувствие возникло в первые минуты пробуждения.

Павел Афанасьевич глубоко вздохнул и энергично растер виски, чтобы отогнать неприятные мысли, завладевшие им.

Казалось бы, сегодня такой знаковый день. Он – герой войны, храбрый танкист отмечает девяностолетие. Уже и стол в ресторане дети заказали. И мундир сияет наградами – вчера целый час зубным порошком медали начищал. Вот и жена Полина Андреевна румяным колобком выкатилась из кухни.

– Поздравляю, Павлуша, с днем рождения, – сказала она  с нежностью  в  голосе, – я  пирог  твой  любимый  испекла,  с яблоками.

Пирог, действительно, был вкусный. Хозяйка Полина Андреевна была отменная.

Плечо снова нестерпимо заныло. Павел Афанасьевич хотел прилечь, но тут с радостными возгласами вошли внук с женой и правнуком Даниилом.

– Павел Афанасьевич, мы гордимся Вами, – возвышенно произнесла жена внука, школьная учительница. – Ребята до сих пор вспоминают, как Вы им про войну рассказывали.

Она поцеловала Павла Афанасьевича в щеку и вручила букет гвоздик. Внук развернул теплый мягкий плед.

Павел Афанасьевич растрогался. Он хотел найти какие-то особые слова благодарности, но тут подскочил Даня.

– Деда,  я  твой  танк  нарисовал, – он  уселся  на  колени  к Павлу Афанасьевичу и протянул рисунок.
 
– Танк у тебя хорошо получился. А что это за цветы на небе?
– Какой же ты, дед, непонятливый! – подпрыгнул Даня. – Это же салют Победы. Ведь ты же – победитель!

Павел Афанасьевич прижал к себе правнука, ощущая родное тепло.

Если говорить, что счастье складывается из таких маленьких мгновений, то это была та самая минута.

Отец взял Даниила за руку:

– Пошли, а то в школу опоздаем.

 Полина Андреевна поставила цветы в вазу, прикрыла ноги Павла Афанасьевича новым пледом, а он опять почувствовал, как что-то острое и непонятное сдавило грудь.

День прошел как в тумане. Павел Афанасьевич несколько раз забывался сном, но тягостное предчувствие не проходило.

Вечером гладко выбритый он надел мундир и подмигнул себе в зеркало:«Не хандри, старина, есть еще порох в пороховницах!»

Вошла Полина Андреевна. На ней было черное бархатное платье с меховой горжеткой. На шее блестел кулон, который Павел Афанасьевич подарил жене в день золотой свадьбы.

Седые волосы были уложены в высокую прическу. Полина Андреевна уловила восхищенный взгляд мужа и засмущалась.

И тут раздался телефонный звонок. У Павла Афанасьевича оборвалось сердце. Он сразу решил: это то, что мучило его с самого утра. Похолодевшими пальцами снял он трубку телефона.

– Павел Афанасьевич Федорцов? Это Вы? – спросил мужской голос. – Вам именно сегодня девяносто лет, ведь так?

– Да, – выдохнул Павел Афанасьевич.

– Все совпадает, значит, это точно Вы. А ведь я Вас полгода через всероссийский розыск искал, пока из Подольского военного архива бумагу не прислали.
 
– А в чем, собственно, дело? – глухо проговорил Павел Афанасьевич, и смутная тревога с новой силой завладела им.

– Я выполняю волю матери, – ответил голос в трубке. – Мария Сергеевна Соболева. Вам это имя о чем-нибудь говорит?

Павла Афанасьевича словно прожгло молнией.

«Маша… Машенька… Мария Сергеевна…»

– А как же? – забормотал он. – Да я ей жизнью обязан. Кто я был? Контуженый мешок с обожженными ногами. Она больше месяца меня выхаживала, хотя в том госпитале таких, как я, раненых, было полным-полно.

Павел Афанасьевич почувствовал, что не может совладать с собой. Он нащупал в кармане спасительную таблетку, положил ее под язык.

– Мама мне про это много раз рассказывала. Как Вы несколько дней после того, как в танке горели, в сознание не приходили. Она говорила: «Молодой парнишка, жаль, если умрет!»

– А где она, Машенька? Как она? – не сразу спросил Павел Афанасьевич.

В трубке повисло молчание.

– Нет больше мамы…

– Я же искал ее, – проговорил Павел Афанасьевич, чувствуя, как слезы душат его. – В госпиталь из части писал. Мне даже на одно письмо подруга ее ответила. Сказала, что Маша уехала на родину, в Свердловскую область.

– Так я Вам отсюда  и звоню, из города    Красноуфимска. Здесь все наши предки жили, и я здесь родился.

У Павла Афанасьевича потемнело в глазах от неожиданной догадки.

– Мама тоже Вас искала. Куда она только ни писала! Потом бумага пришла, что Вы без вести пропали.

«Да никуда я не пропадал», – с горечью подумал Павел Афанасьевич.
И  сразу  вспомнил,  как  после  боя  его, окровавленного, Петька Гордеев до леса на себе тащил. У деревушки под Прагой такой тяжелый бой был, что они с Петькой только и уцелели. Три дня голодали, в лесу сидели. Потом к другой части прибились.

– Павел Афанасьевич, – снова зазвучал голос в телефонной трубке. – Я ведь о главном не сказал. Мама тоже не верила, что Вы погибли. Она уже перед смертью призналась мне, что всю жизнь Вас любила. Умирая, прошептала, что чувствует, что Вы живы, и просила Вас разыскать и сказать, что сына назвала вашим именем. Это была ее тайна, которую она до самой смерти хранила.

– Так ты Пал Палыч, сынок? – прошептал Павел Афанасьевич, не веря собственным словам.

 Голос в трубке что-то говорил: живем, мол, в достатке, свое фермерское хозяйство. Дети, внуки – все при деле.

 Павел Афанасьевич толком не слышал ничего. В затылке заломило, он почувствовал, что может потерять сознание.

– Приезжай, сынок, адрес теперь знаешь. Только поспеши, здоровье у меня совсем никудышнее.

 Он положил телефонную трубку и неловко локтем смахнул со стола чашку с чаем. Она разбилась со звоном, но Павел Афанасьевич не слышал этого.

 Оглушенный внезапной новостью, он мысленно перенесся в тот самый госпиталь, где у его изголовья сидела Машенька. Первое, что он увидел, когда очнулся тогда, было ее нежное лицо с завитками светлых волос, выбивающихся из-под шапочки.

 Вот и сейчас все всколыхнулось с прежней силой. И тот бой, когда бомба попала в танк, и прохладная Машина рука на его пылающем лбу, и первый поцелуй в зарослях сирени, что так пышно цвела в глухом углу госпитального двора.

 Самые прекрасные мгновения полны грусти, они мимолетны, хочется их удержать, а это невозможно.

 С Полиной они поженились в пятидесятом году. Уж больно надоела Павлу холостяцкая жизнь. Он рассказал жене все начистоту: и про госпиталь, и про Машу. И даже фотографию показал, где они с Машей сняты. Он – в сером байковом халате, с перевязанной головой, худющий, с черными кругами под глазами, а она – вся такая тонкая, сияющая от счастья.

Эта фотография долго хранилась в семейном альбоме. Но однажды Павел Афанасьевич обнаружил, что он на фотографии один,а портрет Маши аккуратно отрезан.Он не стал допытываться и корить жену. Наверное, женским сердцем она понимала, что в глубине души муж по-прежнему любит Машу.

– Павлуша, нам пора, там люди ждут, – Полина Андреевна тронула мужа за плечо. В ее глазах светилось предвкушение торжества.

– Да ты никак плачешь? – она заметила, что по ложбинкам морщин по лицу мужа текут слезы.

 Увидев разбитую чашку, быстро собрала осколки.

– Стоит ли расстраиваться по пустякам, Павлуша? Эко горе – чашка разбилась. Посуда всегда бьется к счастью!