Повесть о Кате и Владике продолжение
Когда дети жили на Юге, им не разрешали оставаться на улице затемно. Но здесь, на Севере, они привыкли к ночи. Им уже казалось, что они всю жизнь так гуляли - при свете звёзд и луны, под разноцветными, перебегающими с места на место, дорожками северного сияния. Чёрное небо, белый снег, вертикальные столбики дыма из труб, весёлая позёмка - всё стало таким знакомым и родным, таким обыкновенным... Весь посёлок был украшен снежными горками.Для каждого занятия была своя, самая подходящая гора. Для катания на санках - горка между двадцать пятым и двадцать шестым домом, потом - около баржи: оттуда можно съехать прямо на бухту и ещё по бухте прокатиться, в силу инерции, метров двадцать пять. Здоровски было кататься с горки около Политотдела - но и опасно: санки оттуда вылетали на дорогу, по которой проезжали машины и трактора.
Для самой любимой игры - в "толкучки" - лучшая горка около двадцать четвёртого дома - высокая, крутая. В "толкучки" можно играть сколько угодно, хоть сто часов подряд! "Сговаривались" и по выбору "маток" разделялись на два отряда. Один отряд занимает вершину, второй остаётся внизу. Которые штурмуют, должны сбросить всех защитников вниз, и тогда те идут на штурм, а вы защищаетесь. А потом снова наоборот. Причём хвататься за одежду запрещается, не то карманов и воротников не напасёшься.
После этой игры дети приходили домой в задубевшей одежде и с негнущимися, как жестянки, руками. Одежду снимали и ставили около батареи, руки отогревали в холодной воде. Сначала вода казалась просто горячей; потом руки начинало ломить и покалывать, и только тогда чувствовалось, что вода на самом деле холодная. Тогда тётя Домна растирала им руки полотенцем, и пальцам полностью возвращалась подвижность.
По воскресеньям в клубе посёлка крутили детские фильмы. Собственно, кино в посёлке было каждый день, но только взрослое, по вечерам. Детей до шестнадцати туда не пускали. А в воскресенье пускали. ФФильмов было всего несколько, каждый человек в посёлке знал их наизусть; и всё равно по воскресеньям клуб был полон.
Приходили пораньше, за час-два до начала, чтобы взять билеты. В очереди дети толкались, дрались, играли по-всякому, пока не откроется касса. Тогда начинались споры, кто за кем стоял, а кто лезет без очереди. Те, кто уже добыл билет, выступали в роли арбитров; но они тоже путали, кто за кем стоял, и тогда им тоже доставалось.
Когда наконец начинали впускать, все уже были достаточно потрёпаны, вывалены в снегу и разукрашены синяками. Поэтому, когда идёшь в кино, ничего чистого надевать не стоит, а надо одеваться, как для игры в "толкучки". Но не все родители это понимали. Некоторые, как тётя Домна, например, имели привычку наряжать детей в кино, как на праздник; а потом сами же ругали их и наказывали... Но тут уж ничего не поделаешь.
В зале не раздевались, только шапки снимали, и места занимали, кто какие хочет; поэтому опять немножко дрались: каждому ведь хочется сесть поближе, чтобы никакой дылда не заслонял.
Когда гас свет и освещался экран, дети вскакивали с мест, мелькали тенями на экране, поднимали руки с растопыренными по-разному пальцами. Некоторые умели так складывать пальцы, что получался настоящий теневой театр. Владик и Катя тоже немножко умели: у Кати получалась тень зайчика, а у Владика ещё тень собаки и тень орла... а некоторые мальчишки хулиганы, те просто показывали народу фиги...
Но вот, наконец, слышалась музыка, и начинался журнал "Новости дня". А потом кино.
После кино, вывалившись толпой наружу, дети разыгрывали целые сцены из фильмов, дрались на палках, стреляли, падали ранеными и убитыми; девочки вытаскивали мальчишек из-под огня и шарфами перевязывали им раны...
Однажды папа принёс детям коньки - одну пару на двоих... это что! у некоторых ребят было и вовсе по одному коньку на две ноги; а у других и совсем ни одного... Папа помог приладить коньки на Владикины валенки и закрутить бечёвку на палочку. Потом Владик проделал этот фокус сам - по очереди на себе и на Кате. И ребята пошли кататься.
Кате не понравились коньки. Она любила стоять на земле прочно, на своих собственных ногах. А вот Владик просто ополоумел, однако, с этими коньками. Он целый день ковылял на них и падал, но к вечеру мог уже держаться вполне уверенно.
С этого дня у каждого из детей появилось своё собственное занятие. Катя по-прежнему каталась на санках, а Владик осваивал коньки на ледяной полянке, которая образовалась там, где всегда останавливалась машина-водовозка.
Когда Владик научился кататься, они с Катей отправились на каток.
Каток - настоящий! - был залит на площади около Политлтдела, недалеко от опасной горки. Он был освещён лампочками на четырёх столбах, и на одном из столбов висела чёрная тарелка радио. По воскресеньям оттуда слышалась музыка: всякие песни, марши и вальсы. А люди катались на катке или играли в хоккей. У Кати не было коньков, и она не умела кататься; но мальчики из Владькиного класса и без коньков ставили её на ворота. Они знали, что Катю с Владиком не разлучить, и если не найти для неё занятия, то и Владик играть не будет. А он был так хорош в нападении - лучше всех первоклассников, второклассников и даже некоторых третьеклассников...
_ _ _ _
Время летело очень быстро. Везде ведь нужно было успеть: и на горку - играть в "толкучки"; и на санках покататься, и на каток. Ещё нужно было Владику делать уроки, Кате - учиться вышивать. Надо было носить воду и уголь, выносить помойное ведро, мыть посуду, ходить в магазин (а там очередь), чистить снегом ковровые дорожки... и солдатскую теплушку нельзя было забывать - там ведь тоже друзья. И по доскам побегать в догонялки, и в угольной куче порыться, насобирать проволочек. Из них ребята плели ремешки, кольца и браслеты для девчонок - да мало ли!... И много, много всего... И всё успеть до семи часов, потому что в девять непременно уложат спать, так что не порисуешь, не почитаешь, в шашки не поиграешь...
А книжки, бывало, попадались такие интересные, начнёшь читать - зачитаешься! Своих-то книг - целая этажерка, да ещё в школьной и поселковой библиотеке брать было можно. И у ребят. Только Владику и этого было мало. Он ещё мамины учебники по истории читал. Да и Катя, бывало, в папин-мамин книжный шкаф заглядывала. Ей стихи очень нравились. Особенно "Тазит" Пушкина и "Беглец" Лермонтова. И ещё "Мцыри". Мама и папа за это не ругались. Мама говорила: " Что им будет неинтересно, не по возрасту, то они сами бросят. А если читают, не бросают, - значит, понимают что-то - пусть по-своему".
Как было здоровски сидеть вечерами под столом возле тёплой батареи - у Владика одна книжка, у Кати другая. Мама тоже с книгой - на тахте; а папа за столом читает. Одна только тётя Домна не читает ничего: она не умеет читать по-русски. А литовских книг у них дома не было.
Тётя Домна сидит на своей кровати и что-нибудь штопает. Или вышивает. Или петельки-пуговки пришивает, если у кого отлетели. И всё думает о чём-то, думает и вздыхает, вздыхает и думает... А за окном зима...
Однажды ребята построили снежную крепость. Они строили её вместе с двадцать шестым домом. Вы резали большие куски наста из снежного вала возле трубы и ставили один на другой, подтёсывая, где нужно, края плоскими дощечками и кусками жести. Снежные кирпичи на морозе примерзали друг к другу, и крепость получалась прочная, как из настоящих кирпичей.
В стене просверлили палками амбразуры, а сверху украсили стены треугольными зубцами, как в средние века. Потом они вбили в центре крепости шест и привязали к нему красный флаг. Флаг принесла Лидка Сидорова. Это был старый красный платок, правда, с цветочками; но цветочки мелкие и редкие, их почти не заметно.
А двадцать пятый дом рыл в это время нору в сугробе около своей трубы и делал вид, что не обращает на крепость никакого внимания. По честному, у них тоже было интересно. Нора получилась длинная, с несколькими ходами. Щелчок принёс из дома свечи, и они их там жгли, в норе...
Вот и радовались бы там, у себя в норе, кто им мешал!.. Но у них-то на уме, видно, другое было...
Едва наши закончили строить крепость, подняли флаг и прокричали "ура", как двадцать пятый дом, откуда ни возьмись, выполз на божий свет и пошёл на приступ.
Хорошо, что Мишка Шелехов оказался такой умный. Вообще-то он жил на барже-бараке, но в битвах всегда поддерживал двадцать восьмой и двадцать шестой. Мишка никогда не доверял двадцать пятому дому, и он их коварство предугадал. Он ещё когда сказал Владику, что нужно готовить снаряды. Так что, когда двадцать пятый начал штурм, его встретили градом слепленных голыми руками и оттого заледеневших
снежков. Двадцать пятый откатил. Захлебнулась их атака! Наши радовались и кричали "ура".
Но Мишка и Владик сказали, что радоваться рано: двадцать пятый умылся, но ещё не сыт.
- Хочешь мира - готовься к войне, - сказал Владик. - Мы их и накормим, и напоим, и спать уложим в наших снегах.Пока затишье - всем на заготовку боеприпасов!
Теперь уже снежки лепили все, включая девчонок и малышей. Лепили только голыми руками...
А двадцать пятый совещался у себя в норе. Отсюда был виден вход в их штаб. Там зловеще горели свечи...
И когда двадцать пятый снова пошёл на приступ, оказалось, что они вооружены палками и щитами. И щиты у них ,были настоящие, железные - крышки от выварок и больших кастрюль. От удара о такой щит любой снежок разлетается вдребезги...
Но крепость пала не из-за них. Крепость пала из=за "пятой колонны". Взрослые - вот кто был всему виной.
Мамы, папы, тётя Домна - все они вели себя, как последние предатели. Они, можно сказать, преподнесли Щелчку победу на блюдечке с каёмочкой. Правда, двадцать пятый тоже временно разбежался, когда на сцену явились взрослые; но домой их никто не загонял. А наших всех растащили. В двадцать шестом и двадцать восьмом жили, в основном, приличные семьи, которые заботились о детях и во-время укладывали их спать. Так что во дворе остались из наших только Мишка Шелехов, Сашка-башкир и сёстры Дина и Лиля Мухазакировы...
Стёкла в окнах за зиму заросли толстой снежной шубой, и только на форточках и под самыми форточками оставались лунки-проталинки, через которые можно смотреть.И через эти проталинки рыдающим от бессильного гнева Владику и Кате было видно, как двадцать пятый чёрными воронами налетел на обезлюдевшую крепость. Как отступили, наконец, четверо её защитников (Мишка и Сашка отходили последними, прикрывая отступление девочек); и как вооружённые до зубов варвары терзали и разрушали их снежное чудо...
Флага, однако, никто не коснулся. Не посмели. Это ведь был красный флаг.
Ветра не было, и флаг не развевался. Он одиноко и печально висел на шесте посреди развалин...
А над всем этим ужасом торжественно царила чёрная полярная ночь, с её белой луной, острыми звёздами и вечно бегущими в вышине синими облаками...
(продолжение следует)
Свидетельство о публикации №217012800496