Завръщане - Возвращение

Разказ от Генка Богданова с превод на руски език

  Самолетът , нетърпелив да се гмурне в лазурната синева на небето , плавно се отлепи от пистата, набра височина и остави зад себе си  огромния чужд град, който погълна десет години от живота му.
   Десет кошмарно дълги, тягостно и тъжни години,  изпълнени с тежък труд, унижения, тревоги, чувство на вина и непреодолима носталгия  по България . Всяка нощ сънуваше  родното си  селце  и  старата им къща.Тревожеше се за болния си баща и малките си братя и за майка си. Остави я  измъчена и състарена от бремето на цялата отговорност за голямото им семейство, легнала на плещите й  след аварията в мината, която остави без крака баща им и най – вече след нейното заминаване.
   Като прелетна птица, устремена  към  родния си кът след дълго отсъствие, самолетът уверено скъсяваше огромното разстояние между  Канада и България.
Предстоеше едно дълго и изморително пътуване, но душата й, макар и неспокойна  беше най – после щастлива. Скоро, много скоро щеше да се върне сред своите. Така копнееше да види родният си дом, да прегърне майка  си и братята си и да им поиска прошка за глупавата си  постъпка. За голямата грешка, която заплати с огромна, тежка цена.Спомените се завъртяха като калейдоскоп  в главата й и я върнаха назад във времето.
    Труден  беше животът в планинското селце. Светът й бе затворен в тесния кръг на голямото им семейство и малкото приятелки, които имаше. Тютюновите нивички, разхвърляни по стръмните баири , почти целогодишно я държаха вързана за себе си, пиеха силите й, крадяха съня й, убиваха мечтите й. Чувстваше се свободна и щастлива само когато ходеше на училище, макар , че  то се намираше в съседното село. Налагаше се сутрин и вечер да върви по пет километра пеша в студ, сняг, дъжд, или жега, но това не я плашеше.  Мечтаеше да продължи образованието си в града, за стане лекарка, да ....
    И тогава се случи непоправимото. В мината стана срутване, една греда падна върху краката на баща й и го остави безпомощен инвалид. Тази греда прекърши и нейните мечти  и надеждите й за по – добър живот. Беше красиво, добро и умно момиче, но трябваше да се откаже от  мечтите си, защото семейството  й имаше нужда от нейната помощ. 
    Само тя си знаеше каква болка прониза сърцето й  през септември, когато вместо към гимназията, тръгна към нивата. Когато видя стария автобус да отвежда съучениците й към града, легна на коравата земя и дълго, горчиво плака. Не можеше, не искаше да погребе младостта си и мечтите си под тежките кошове с лепкави тютюневи листа. Задушаваше се под схлупения покрив на тъжния им дом, от скуката и еднообразието на безперспективния си живот.
    Единствената й радост бе гостуването при леля й  в селцето край гръцката граница  по Великден. А там се запозна с човека, който й обеща  само срещу 100 лева да я преведе през границата в Гърция, където я очаквал  чудесен свободен живот.
   „Колко млада и наивна бях тогава, за  да повярвам в тези красиви лъжи!? Само отчаян, или луд човек може да направи тази  непростима грешка – да открадне от чичо си парите и да тръгне след непознатия  човек направо към собственото си  падение. Приличах на малка пеперуда,  привлечена от измамния блясък на огъня, който щеше да изгори крилата ми.
      На шестнадесет години, сама в чуждата и непозната страна, неразбираща нито дума от езика на гърците, като последната наивница бях тръгнала да покорявам върховете на мечтите си. Но вместо духът ми да се извиси към висините , много скоро се оказа стъпкан в най - калните локви на живота в чужбина. А младото ми, невинно като пролетна роса тяло се превърна в мръсна играчка, която мъжете си подхвърляха от ръка на ръка пет години срещу подслон и храна...И все пак имало Бог и за мене! Когато оскотяла и отчаяна от живота реших най – после да се опълча на мъчителите си и да избягам от сводника си, той ме преби до смърт. А после, уплашен от последиците, решил да ме изхвърли в морето.
И тогава се случило чудото. Кипърски рибари се прибирали с  лодка към кораба си когато забелязали сред скалите изхвърлен от вълните труп  на младо момиче. Решили, че съм мъртва , но все пак  ме изтеглили на борда , а после ме качили на кораба, като  разчитали собственика -капитан да реши  какво да направи  с тялото.
    Капитанът повикал  корабния лекар, за да  установи със сигурност смъртта ми, но  какво било учудването на всички, когато  слушалките  доловили  слаб пулс  в пребитото ми и обезобразено  от скалите тяло.  Дълго умували  какво да правят с мене. Вече  били преминали всички митни-чески проверки и всеки момент трябвало да потеглят в открито море.  Не искали  неприятности с гръцките власти, а и не знаели нито коя съм, нито  кой и защо ме е пребил и захвърлил в морето, затова решили  да ме задържат  и лекуват  докато  дойде време да се завърнат в Кипър след рибо-лова, който предстоял.
     Младостта  и издръжливата ми душа си казаха своето. След две седмици вече можех да ставам от койката и да се разхождам  с придружител по палубата. В края на месеца, вече дотолкова бях укрепнала, че помагах на готвача  в кухнята.
    Като видя, че съм възвърнала силите си, една вечер капитанът ме  повика в каютата си и ме помоли да му разкажа своята история. Давеща се от сълзи и срам, разказах  чистосърдечно  за
всичко, което ме довело до това окаяно положение. Като разбра, че съм българка, капитан Никос
предложи да  уреди връщането ми в България. Но имах ли очи да се върна при близките си, след всичко, което им бях причинила,  след тези пет срамни години, които ме превърнаха в достойна за презрение жена?
     Не, не можех  да се върна! Аз сама бях изгорила всички  „мостове”, които  ме свързаха с Родината и близките ми. За мене нямаше връщане назад,  но нямаше  и  пътища напред. Бях съвсем сама, безпомощна и беззащитна, без ясна цел и посока, без надежда …
- Защо ме спасихте, капитане?  Защо не ме оставихте да умра  сред скалите? И без това нищо друго не ми остава, освен  да сложа край на своя  мизерен живот  в милостивите  вълни  на морето?  - извиках отчаяно аз  и  се втурнах  навън  с намерение да скоча зад борда и да реша веднъж - завинаги  всичките си  нерешими проблеми. Но капитанът ме догони, прегърна ме през раменете  и ме върна в каютата си не по-малко развълнуван и уплашен от мен.
- Какво щеше да направиш, момиче?  Не гневи Бога с такива намерения! Изход и път винаги има. Обещавам ти, ще ги открием заедно!
   Добър човек се оказа капитан Никос. Добър и много изстрадал, както по-късно научих от  самия него.  Рано останал вдовец с една  дъщеричка, която била утехата и светлината в живота му.Фоти-
ни била на моята възраст, когато с нея се случило непоправимо нещастие. Докато чакала една ве-чер на кея  завръщането на бащиния си кораб  след дългото му отсъствие, пияни турски моряци  я нападнали и изнасилили.
   Ужасът, който изживял капитан Никос  щом влязъл  късно през нощта в дома си бил неописуем.
Вместо да го посрещне  с радостна усмивка и топла прегръдка, за които бил зажаднял,  Фотини го посрещнала  обесена на полилея, цялата окървавена от кръста на долу  и  насинена от  побоя  и  гаврите на насилниците. В широко отворените й очи била застинала такава  болка и толкова ужас, че сърцето на бащата не издържало  и  след покосилия го инфаркт  месеци наред  се люшкал меж-ду смъртта и живота.  Дори на погребението на дъщеричката си не можал да отиде,  нито  успял  да  погледне в очите  и да заплюе  тримата изверги, които все пак си получили заслуженото  и  били осъдени на  двадесет години строг тъмничен затвор.
- От този ден нататък, аз нито за ден не съм се връщал  в дома си! – промълви капитан Никос.  - Корабът е моят дом, моряците са моето семейство. Бог ми е свидетел, че от тук – нататък   ще се грижа за тебе като роден баща. Да съберем несретните си съдби в едно и да се опитаме да живеем  някак подарения ни от Бог живот, който нямаме право да  отхвърля-ме, въпреки  тежките изпитания на които бяхме подложени. Ще уредим нещо, за да ти на- бавим документи, а по-късно, ако си съгласна, ще те осиновя и ще те направя своя наслед-ница…
   Слушах  думите на капитана и не можех да повярвам на ушите си. След всичко, което бях пре-живяла  през последните години, не мислех, че на този свят все още има добри и благородни хора със състрадателни сърца.  Не разбирах  и  защо  точно на мен, грешницата,  Бог  изпрати надежда и спасение в лицето на  този непознат човек.  Но се вкопчих  отчаяно в тази  спасителна  идея   и  си дадох дума, че щом не мога да бъда добра дъщеря на своите родители  ще дам цялата си синовна любов и  почит  към  този благороден човек и ще се опитам да живея така, че  да  внеса радост и светлина в живота му.
     Оттогава  изминаха  още пет години. Не зная  как го постигна капитан Никос, но  няколко месеца  след като се завърнахме  в Кипър  с богат улов,  аз  вече бях осиновената  му дъщеря Фила. Беше избрал това име, което аз с радост приех, в памет на Фотини и  за да не се затрие съвсем българското ми име  Трендафила.
      Не останахме дълго в Кипър. Здравето на капитана  не позволяваше вече да  води с месеци кораба си в открито море, затова  той продаде  всичко, което имаше – разкошната къща  на острова,  кораба  и наследените от баща му  ниви и двамата се преселихме в Канада  при  негови
приятели.  Живях щастливо с капитан Никос  в тази далечна, чужда страна. Той се отнасяше с мен като истински баща и ми даваше толкова  любов и топли грижи,  с колкото и аз му отвръщах.   Заради него успях  да науча езика, да завърша колеж  и да възвърна доколкото беше възможно  самоуважението и човешкото си достойнство.  И мисля, че успях да стопля  сърцето му и  да внеса радост в последните години от живота му.  За съжаление,  преди няколко месеца, добрият капитан Никос  получи втори инфаркт  и  душата му най-после  се пресели там, където, с цялото си сърце се надявам, да се е срещнала с душата на скъпата му  Фотини.
    Време беше и аз да  се отзова на повика на душата си. През тези десет години и в най черните,  отчайващи моменти от живота си, и в последвалите ги щастливи дни,  които все пак  съдбата ми бе отредила да изживея, чувствах, че сърцето ми е   разкъсано на две  и  постоянно  страда за  изгубената ми Родина и  близките ми. Питах се, какво е станало с тях? Живи и здрави лиса? Дали ще могат да ми простят и да отворят сърцата и обятията си за блудната дъщеря и сестра, когато се завърне разкаяна и  зажадняла за  тяхната любов?
     И ето ме на път. Връщам се богата  с наследството, подарено ми от  капитан Никос  и по –бедна  от  преди десет години, когато изгубих  безценното съкровище, което имах – Родина, дом, любящи родители  и мили братя. Сърцето ми тръпне  от противоречиви чувства. Вълнуват ме безмерна радост и нетърпението  да  падна на колене пред бащиния си дом, да целуна родната земя, да поискам прошка и  да намеря най-после покой и утеха  в прегръдките на близките си.  И в същото време ме  заливат вълни от  леден страх, че  след тези десет години може  да  ме посрещнат  гробовете на  нещастните ми родители, омразата и презрението на братята и съселяните ми.
    - Господи, не ме изоставяй и този път! Не ми отказвай милостта  да  заваря живи и здрави близките си, да получа  и заслужа прошката им! – помолих се горещо, докато самолетът  кръжеше  над Софийското летище, а България, като  всеопрощаваща майка  разтваряше  пред мен
топлата си  прегръдка.


…Самолетът направи обход, сниши се плавно, плъзна се по  дългата писта и накрая спря като изморена и изтощена от дългия полет птица. От утробата му бликна навън поток от пътници, нетърпеливи да получат багажа си и да  изминат последната част от дългия път към дома си или към местата, за където се бяха запътили.
   Рояк развълнувани  посрещачи: роднини и приятели на завръщащите се от чужбина  хора, служебни лица, вдигнали високо табели с имената на очаквани чужденци, тълпа от журналисти, скупчили се около  връщащи се от някакво световно първенство спортисти, се надвикваха с таксиметрови шофьори, предлагащи услугите си. Сърдечни прегръдки и целувки, възторжени или просто радостни писъци, официални приветствия и  интервюта – всичко това беше да другите пътници.
      Фила  остана последна до лентата с багажа. Последна премина граничната и митническа проверка и кимна  към един от младите носачи, който натовари  на количката си трите й куфара и я последва навън, към останалите все още незаети няколко таксита.
       Филка спря пред едно от тях, възрастният шофьор любезно поздрави, отвори вратата на колата и й помогна да се настани, после натовари куфарите в багажника  и попита:
- Накъде, госпожо?
- Карайте към гарата! – тихо отговори жената, а после, взела неочаквано решение, попита:
- Господине, бихте ли приели един доста дълъг курс? Близо до границата с Гърция е, на около тридесет километра от Смолян.
   Шофьорът  се обърна и я  погледна изненадано. Обходи с внимателен поглед стройната, привлекателна и стилно жена, чиито куфари бяха облепени със задгранични марки и която в първия момент помисли за чужденка. Изглеждаше тридесетина годишна, говореше на перфектен български език, с лек акцент, но някак си не можеше да проумее каква работа има такава жена в това  далечно родопско село.
- По принцип, госпожо, няма проблем да Ви закарам, макар, че докато стигнем до там ще се свечери. Този курс е доста дълъг, ще пътуваме около три часа и половина  и трябва да Ви предупредя, че ще Ви струва скъпо.
- Парите не са проблем, господине, стига да приемете да Ви платя с кредитна карта. Аз просто не мога да губя повече време, за да търся и пътувам с влакове и автобуси. Трябва да пристигна колкото може по-бързо в селото.
   Възрастния шофьор се вгледа в  черните, влажни очи на пътничката, в които се бяха спотаили трогателно вълнение, явна тревога и едва сдържани сълзи и развълнувано помисли: „Кой знае какви грижи и тревоги има тази жена? Може да отива при близък болен или…, не дай Боже…
Но това не е моя работа. А и от този курс ще взема толкова пари, колкото цяла седмица не бих заработил в София.“
- Е, парите са си пари, млада госпожо, независимо дали са в брой или  платени с кредитна карта. Моля Ви да ми дадете само   няколко минути преди да потеглим!
След два кратки разговора, навярно със семейството и работодателя му  поеха на път. От време на време, шофьорът  поглеждаше към жената в огледалото за обратно виждане. Тя стоеше притихнала и мълчаливо гледаше през прозореца навън. Жадно поглъщаше с поглед есенната красота на България и често отронваше тиха въздишка.
   Сърцето на възрастния човек се сви, дожаля му, разбра, че  преживява някаква трагедия, но не посмя да наруши тъжното й  съзерцание на „прелитащите“ край магистралата  пейзажи. Преминаваха ту край  притихнали за след родилен покой неизорани все още ниви, ту край накипрени с пъстри одежди обрани лозя, отдавна обрани овощни градини,  високи тополи  и широко разклонени  орехови дървета… Пресякоха реки и рекички, в чиито лениви води се оглеждаше  небето, в което вяло размахваха криле, отлитащи на юг ята прелетни птици и с тъжни гласове се прощаваха с България.
    Цели три часа и половина пътуваха потопени в тягостно мълчание. Напуснаха магистралата край Пловдив, преминаха през Нареченските бани, Асеновград, Чепеларе и след Смолян се отправиха към селото, разположено в полите на Ардин връх. Последните лъчи на слънцето багреха величествените  върхове на  красивата Родопа планина и целуваше гордите чела на стройните, вечно зелени  борове, смърчове и ели; белите дъбове, красивите букове и габъри, преди да залезе.
      Пътят беше  доста стръмен, изкачваха се все по-нависоко, затова шофоьорът нямаше възможност да се наслаждава на планинските прелести, но притихналата зад него пътничка  не откъсваше поглед  от  тях. Вълнението най-после отприщи  потока на напиращите в очите й сълзи
и те се зарониха като кротък есенен дъжд  изпод дългите й ресници по пребледнялото й, красиво лице.
- Моля Ви, спрете за малко! – промълви Фила. – Искам да сляза и да остана за малко сама!
Шофьорът, трогнат до дъното на душата си спря колата на първата отбивка на тясното и  пусто шосе.  Пътничката слезе, огледа се наоколо и пое по една тясна пътечка  навътре в гората, където в сънната тишина се долавяше ромон на  малка рекичка или изворче. Загуби се от погледа му зад гъсталак от хвойнови  храсти, които  растяха  сред  старата  гора.
     Докато я чакаше, пусна радиото, за да чуе новините, но гласът на говорителката  не успя да задържи вниманието му, защото  то беше ангажирано със странното поведение на пътничката му.
По едно време погледна часовника на таблото и с тревога установи, че  стои на отбивката вече двадесет минути, а пасажерката му все още я няма.
     Дали не й е прилошало, да се е загубила или е претърпяла злополука? – мина тревожна мисъл през ума му. – Ще взема да я потърся. Ето, слънцето вече залязва, а ние все още не сме стигнали до края на пътя си.
      Стана, взе за всеки случай аптечката за първа помощ и пое след жената  по тясната пътечка. Като отмина хвойновите храсти, пред погледа му се откри малка полянка, край която наистина ромолеше  бистро поточе. А там, на  поляната, върху мекия килим от пъстроцветни мъртви листа, лежеше по очи неговата пътничка, разперила широко ръце, сякаш искаше да прегърне цялата планина. Раменете й се тресяха от горчив, но пречистващ плач. Такъв горък плач, шофьорът никога не беше чувал през живота си. Това безмълвно, извиращо от дълбините на  сърцето й страдание разплака и неговата душа.
     Той се наведе, погали бащински къдравите й дълги коси, разпилени  около  мокрото й  от сълзите лице и  й помогна да стане като тихо и грижовно й заговори като на  дете:
- Моля Ви, станете, госпожо! Поляните в горите са хладни и усойни, Ще настинете…
Филка вдигна към него  потъмнелите  си от плача очи и в този момент му се стори, че пред него стои не жена, а смъртно ранена в сърцето кошута. С одрезгавял от плача глас тя простена:
- Оставете ме да се наплача, човече! Оставете ме да поискам прошка от родната земя, да излея  в тази гора морето  мъка  и срам, да споделя с планината огромния товар на изтерзаната си душа! Дано ми вдъхне сили и кураж за съдбовната среща, която ми предстои  след малко. Сърцето ми кърви, разкъсано между надеждата да получа прошка от любимите си хора, които се надявам да открия живи и здрави и страха, че може да не ги открия  и да живея в непоносимия ад непростени грешки и вина.
- Не Ви разбирам, госпожо…
- Не бихте и могли да го сторите, човече, ако никога не сте обръщали предавали родината си, не сте обръщали гръб на близките си. Ако не сте се хвърляли доброволно в най-мръсното блато на живота и да сте потъвали в него все по-дълбоко и по-дълбоко, без надежда за спасение. Ако не сте умирали, пребити като куче и захвърлени като мръсен, непотребен парцал  в чужда страна и не сте отворили очи отново под  грижите на напълно непознат, но благороден човек, изстрадал загубата на най-скъпото си същество. Не можете да ме разберете, ако след всичко това сте възкръснали за нов живот без лишения, с подарена възможност да  живеете в охолство, да получите образование, да възвърнете поне малко от човешкото си и женско достойнство, но да не можете да се зарадвате истински, защото  живеете с празна душа, жадуваща за единственото, което нито чуждата земя, нито и най-добрите чужди хора не могат да ни дадат – топлината и уюта на бащиния дом, ласката на майчината ръка, любовта и подкрепата на баща, братя и сестри.
     Но, хайде да вървим! Нека не отлагаме неизбежната среща от която зависи целият ми по-нататъшен живот.
    Фила стана, изми очите и лицето си в поточето, отърси полепналите по пазвата й ръждиво-червени листа, които кой знае защо, му заприличаха на бликнала кръв от нараненото й сърце. Поеха в падащия здрач назад към колата, край която прелитаха светулки, които сякаш им сочеха пътя към родното селце на Фила.
     Скоро пред очите им затрепкаха светлинките  на малкото крайгранично село. Шофьорът беше изморен, развълнуван и с не-по-малко разтревожена душа очакваше развръзката на тази странна история в която случайно беше замесен. За връщане в София не искаше и да помисли. Налагаше се да пренощува  в селото, в което едва ли имаше хотел. След кратко колебание, пристъпи отново към  Фила, която  вече щедро му беше платила и стоеше нерешително с трите си куфара пред портичката на двор, сред който  се открояваше  силуета на малка, едноетажна къща, покрита с каменни плочи. Личеше, че е обитаема, защото през леко притворените дървени капаци на два от прозорците й се процеждаше  светлина.
- Извинете, госпожо, знаете ли дали някой в селото дава стаи под наем за гости!
- Стаи за гости ли? – сепна се Фила. – Не зная, господине. Някога в Родопите и в селото, което познавах, всеки дом беше отворен за гости. родопчаните са гостоприемни хора. Но сега…, не знам. Сега не знам дори коя съм самата аз, каква съм - любим, очакван човек, или презряна странница, нямаща право на покрив и коричка хляб?   Но нека заедно да прекрачим този скъп на сърцето ми праг и да потърсим отговорите за които така жадувам и от които ужасно се страхувам.  Ако има все още място в този дом, ще се намери  подслон и за тебе.
Шофьорът хвана мълчаливо ръката й и топло я стисна, за да й вдъхне кураж, помогна й да пренесе багажа си и почука вместо нея на входната врата. Хлопна се друга врата, чуха се забързани мъжки стъпки и някой попита  отвътре:
- Кой е? Има ли някой там?
Вратата се отвори и  един висок, строен мъж на средна възраст, с рано побеляла коса, но с благ поглед застана пред тях и ги поздрави:
- Добър вечер, госпожо, господине! – после, като  хвърли един бегъл поглед към таксито и облепените с марки на чужди страни куфари попита:
- Да не сте пътници, изгубили се в нашия край? Не вярвам да сте се запътили към Гърция
напряко през границата в този час, щом чукате на вратата ми. – опита се да се пошегува той.
    Фила изхлипа, навела към земята очи като виновно дете, очакващо строго мъмрене и наказание за сторена пакост. Виолетовата нощ вече разпростираше крилете си над нас и ние все още стояхме навън, потопени в полумрака.
    Озадачен, стопанинът пристъпи през прага, протегнал ръцете си като повтаряше окуражително:
     - Не бойте се, госпожо! На сигурно място сте. Вратата на този дом винаги е отворена за добри и почтени хора, изпаднали в затруднение. Влизайте! Заповядайте вътре и добре сте ми дошли!
Любезният господин грабна два от куфарите и ги внесе в коридора, говорейки през рамо:
- Влизайте, влизайте, не се срамувайте! Хора сме, трябва да си помагаме в беда.
   Шофьорът, вдигна си  леката си пътна чанта,  взе третия куфар и влезе след него в скромната, но уютно обзаведена с пъстро тъкани родопски черги, одеала   и китеници стая. До камината, спретнато подредена, стоеше купчинка с дърва, очакващи търпеливо зимата. На масата, покрита с тъкана покривка на синьо-червени квадратчета  беше сервирано ястие за един човек. Фила втренчи уплашено поглед в чинията с димящо ястие, но не посмя да попита стопанина дали живее сам. Озърна се наоколо и като видя, че на тепсия върху печката  има още една чиния с топло мляко и  филийка хляб, в очите й припламна плаха надежда.
    В този момент зад леко открехнатата врата на съседната стая се чу слаб женски глас :
- Бояне, гости ли имаме, сине? Кои са, познаваш ли ги? Дано на добър час и с добро сърце да са почукали на вратата ни и нека са добре дошли!
   Но преди  Боян да й отговори, Фила изхлипа, скочи и се втурна към  другата стая.
- Мамо, майчице миличка, аз съм. Твоята Филка съм, мамо. Върнах се при вас. Прости ми, прости ми, мила майчице! – ридаеща падна на колене пред леглото Фила, обсипвайки с горещи целувки  слабата, ръка на  съсухрената старица с невиждащи очи, лежаща в леглото.
   Пребледняла, разтреперана от изненада и вълнение, старата жена вдигна другата си ръка, опипа мокрото лице, погали косите на Фила и после, събрала последните си  сили, се надигна, притегли я и я притисна силно към сърцето си. Зарови глава в косите на скъпото си чедо, вдъхна аромата им  и сълзите й заваляха  над тях:
- Филе, чедо, жива бях да те дочакам! Сега и да умра, ще си отида спокойна душа от този свят. Толкова години те носих като жива рана, като жарава в сърцето си. толкова години плаках и молих Бог да те върне при нас. Очите си изплаках по теб!  Сладък залък не съм преглътнала, хубав сън не съм сънувала откакто ни остави, дъще.
Боже, благодаря ти, че ми подари още дни да докачам този жадуван миг! Смили се над майчиното ми клето сърце и те върна при нас жива и здрава. Добре си ми дошла, щерко! Добре си ми дошла, мила мамина! – нареждаше през сълзи щастливата майка и притискаше Фила до гърдите си, сякаш се боеше, че ако  я пусне, тя отново ще изчезне, ще се стопи като мираж, като блажен ,но кратък сън.
   Боян, също разплакан и развълнуван, пристъпи към двете жени, наведе се и притисна в обятията си двете скъпи на сърцето му жени. Малката му сестра се беше завърнала. Тази, която десет години търсиха, очакваха, оплакваха, най-после се беше завърнала при тях.
Друго в този момент нямаше значение. Друго не го интересуваше. В този  миг нямаше място за въпроси. Отговорите можеха да почакат. Единственото, което ги вълнуваше в този момент беше завръщането на  любимата дъщеря и сестра, която най-после държаха в прегръдките си.


Возвращение, Автор Генка Богданова
Генка Богданова
Перевод с болгарского: Татьяна Макарова


Самолет, спеша погрузиться в лазурную синеву неба, плавно оторвался от взлетной полосы, набрал высоту и оставил за собой огромный чужой город, который забрал десять лет жизни.

Кошмарно долгие десять лет, тягостные, тяжелые, полные унижений, тревог, тяжкого труда, чувства вины и неодолимой тоски по Болгарии. Каждую ночь ей снилось родное село и их старый дом. Она переживала за больного отца и младших братьев, и за свою мать. Дочь уехала, оставив мать, измученную, состарившуюся под бременем ответственности за всю свою большую семью, ответственности, навалившейся ей на плечи после аварии в шахте, которая оставила без ног отца.
Похожий на перелетную птицу, устремленную к своим родным берегам после долгого отсутствия, самолет уверенно сокращал огромное расстояние между Канадой и Болгарией.

Предстояло долгое и утомительное путешествие. Хотя на ее душе было неспокойно, она наконец чувствовала себя счастливой. Скоро, очень скоро она будет среди своих. Ей не терпелось увидеть свой родной дом, обнять маму и братьев и попросить у них прощения за свой глупый поступок. За большую ошибку, ту, за что она уже заплатила огромную цену. Как калейдоскоп кружились воспоминания в ее голове и возвращали ее назад, в прошлое.

В горном селе жизнь была несладка. Мир ограничивался тесным кругом семьи и нескольких знакомых. Круглый год она была привязана к табачным плантациям, разбросанным по крутым холмам; работа забирала у нее силы, крала ее сон, убивала ее мечты. Она чувствовала себя свободной и счастливой только когда отправлялась в школу, хоть и в соседнее село. Приходилось утром и вечером ходить по пять километров пешком и в холод, и в снег, и в дождь, и в жару, но она не жалела. Мечтала продолжить свое образование в городе, стать врачом…

И тогда произошло непоправимое. В шахте случился обвал, бревно упало на ноги ее отцу, и он остался беспомощным инвалидом. Это бревно разбило все ее мечты и надежды на лучшую жизнь. Она была симпатичной, доброй и умной девушкой, и ей нужно было отказаться от своей мечты, потому что семья нуждалась в ее помощи.

Только ей одной была знакома та пронизывающая сердце боль, когда в сентябре, вместо гимназии ей пришлось идти на плантацию. Когда она увидела старый автобус, отвозящий ее одноклассников в город, она легла на корявую землю и долго, горько плакала. Она не могла, не хотела похоронить свою молодость и мечты под тяжелыми корзинами с липким табачным листом. Она задыхалась от скуки и однообразия бесперспективной своей жизни под покосившейся крышей их тоскливого дома.

Единственной радостью в ее жизни были поездки на Пасху к тете в село у греческой границы. Там, в селе, она познакомилась с человеком, который пообещал всего за 100 левов перевезти ее через границу в Грецию, где ее ждала чудесная свободная жизнь.
 
«Какая же я была тогда молодая и наивная, что поверила в эти красивые сказки!? Только отчаявшийся или сумасшедший мог бы совершить эту непростительную ошибку – украсть у дяди деньги и отправиться с незнакомым человеком навстречу своим несчастьям.  Я была похожа на мотылька, летящего на манящий блеск огня. Огня, который должен был обжечь мои крылья».

Шестнадцатилетняя, совсем одна в чужой и незнакомой стране, не знающая ни одного слова на греческом, как последняя дурочка отправилась «покорять вершины». Но дух мой не возвысился, а очень скоро мечты были растоптаны в грязной жизни вдали от родного дома. И молодое, невинное как весенняя роса, тело превратилось в омерзительную игрушку, которую мужчины передавали из рук в руки все пять лет – за содержание и пропитание… Но Бог еще жив был в моей душе! Озверев и отчаявшись от такой жизни, я решила наконец распрощаться со своими мучителями и убежать от своего сводника, но он меня избил до полусмерти. А потом, испугавшись последствий, решил выбросить меня в море.

И тогда случилось чудо.  Кипрские рыбаки причаливали на лодке к кораблю и заметили среди скал выброшенный волнами труп молодой девушки. Они решили, что я мертва, но все же взяли меня в лодку, а потом и на корабль, посоветоваться с капитаном, что делать с телом.

Капитан позвал корабельного врача, чтобы констатировать смерть, но каково же было всеобщее удивление, когда врач уловил слабый пульс в разбитом о скалы и обезображенном теле. Они долго думали, что же со мной делать, ведь ими уже была пройдена граница, а впереди было открытое море. Они не хотели иметь неприятностей с греческими властями, да и не знали, кто я такая, кто меня избил и выкинул в море, поэтому решили меня оставить и лечить до тех пор, пока они не вернутся на Кипр после  рыбной ловли.

Молодость и выносливость сделали свое дело. Через две недели уже могла вставать с кровати и гулять по палубе в сопровождении. В конце месяца я уже настолько окрепла, что помогала коку в камбузе.

Когда ко мне полностью вернулись силы, капитан однажды вечером позвал меня в свою каюту и попросил рассказать ему свою историю. Давясь слезами от стыда, я честно рассказала обо всем, что довело меня до этого крайнего положения. Капитан Никос, когда понял, что я болгарка, предложил помочь мне с возвращением в Болгарию. Но разве могла я вернуться к своим близким после всего, что я им причинила, через эти пять позорных лет, которые меня превратили в женщину, достойную презрения.
 
Нет, не могла я вернуться! Я сама сожгла все мосты, которые связывали меня с Родиной и моими близкими. Для меня не было пути назад, но и не было дороги вперед. Я была совершенно одинока, беспомощна и беззащитна, без ясной цели, без надежды…

- Зачем вы меня спасли, капитан? Почему не оставили меня умирать среди скал? И без того мне ничего другого не оставалось, кроме как закончить свою презренную жизнь в благодатных морских волнах? – закричала я в отчаянии и выскочила на палубу с желанием броситься за борт и в один миг разорвать порочный круг своих проблем. Но капитан догнал меня, обнял за плечи и вернул в каюту, разволновавшись и не на шутку испугавшись за меня.
 
- Что ты собиралась сделать, девочка? Не гневи Бога такими намерениями! Всегда найдется выход. Я помогу тебе, обещаю!

Капитан Никос оказался доброй души человеком. Но он много пережил, и это я потом узнала от него. Рано стал вдовцом с дочкой на руках, которая была лучом света всей его жизни. Фотини была моего возраста, когда с ней случилось горе. Однажды вечером, когда она ждала на берегу возвращения отца после его долгого плавания, пьяные турецкие моряки напали на нее и изнасиловали.

Когда капитан Никос поздно ночью вернулся домой, он пережил настоящий ужас.

Вместо долгожданной радостной улыбки и теплых объятий дочери он нашел ее повешенной, окровавленной и посиневшей от побоев насильников.  В ее широко открытых глазах застыла такая боль и такой ужас, что отцовское сердце не выдержало, с ним случился инфаркт и несколько месяцев он находился между жизнью и смертью. Даже не был на похоронах, да и не смог посмотреть в глаза тем трем извергам, которые все же получили по заслугам и были осуждены на двадцать лет строгого режима.
- С того времени я ни разу не был дома! – произнес капитан Никос. – Корабль стал мне моим домом, а моряки – моей семьей. Бог свидетель, что я заботился о тебе как о родной дочери. Давай соберем наши несчастные судьбы воедино и попытаемся прожить как-нибудь жизнь, подаренную нам Богом, которой мы не имеем права распоряжаться, несмотря на все тяжкие испытания, выпавшие на нашу долю. Придумаем что-нибудь, выправим тебе документы, а потом, если ты будешь согласна, удочерю тебя и сделаю тебя своей наследницей…

Слушала я слова капитана и не могла поверить услышанному. После того, что я пережила в последние годы, не представляла, что в этом мире остались добрые и благородные люди с отзывчивым сердцем. Не понимала я почему мне, грешнице, Бог послал надежду и спасение в лице этого незнакомого человека. Но я отчаянно зацепилась за эту спасительную мысль и дала себе слово, что не могу быть хорошей дочерью своим родителям, и поэтому отдам всю свою любовь и уважение этому благородному человеку и попытаюсь жить так, чтобы озарить радостью и светом его жизнь.
 
С тех пор прошло еще пять лет. Не знаю, как это удалось капитану Никосу, но спустя несколько месяцев после нашего возвращения на Кипр с богатым уловом, а уже была его дочерью Филой. Это имя он выбрал сам, и я его приняла с радостью, в память Фотини. К тому же, оно напоминало мое болгарское имя Трендафила.

На Кипре мы надолго не остались. Здоровье капитана не позволяло уже ходить в открытом море месяцами, поэтому он продал все, что у него было – роскошный дом на острове, корабль, унаследованную им от отца землю, и мы вдвоем переехали в Канаду к его друзьям. В этой далекой чужой стране я жила счастливо с капитаном Никосом. Он относился ко мне как настоящий отец и дарил мне любовь и заботу, да и я ему отвечала ему тем же. Мне удалось выучить язык, закончить колледж и воскресить, насколько это было возможно, свое человеческое достоинство и уважение к себе. Думаю, что я смогла согреть его сердце и добавить радости ему в последние годы жизни. К сожалению, несколько месяцев назад капитан Никос получил второй инфаркт, и душа его переселились туда, где, я надеюсь от всего сердца, встретилась с душой его дорогой Фотини.

Время шло, и я прислушалась к зову своего сердца. В течении этих десяти лет и в самые черные, беспросветные моменты своей жизни, и в самые ее счастливые дни, которые все же судьба подарила мне пережить, чувствовала, что мое сердце разрывается надвое и тоскует по моей потерянной Родине и моим близким. Спрашивала себя, что же стало с ними? Живы ли они, здоровы ли? Могут ли простить меня, откроют ли свои сердца и объятия блудной дочери и сестре, когда я вернусь, раскаявшись и изголодавшись по их любви?

И вот я уже в пути. Возвращаюсь, став богаче - с наследством, подаренным мне капитаном Никосом, и беднее, чем десять лет назад, когда потеряла бесценное сокровище, которое было у меня – Родину, дом, любящих родителей и милых братьев. Противоречивые чувства терзали мое сердце. Я чувствовала безмерную радость и с нетерпением желала упасть на колени у отцовского дома, поцеловать родную землю, просить прощения и найти, наконец, спокойствие в объятьях своих близких. И в то же время я холодела от страха, что через эти десять лет я могу увидеть только могилы моих несчастных родителей, презрение братьев и соседей.

- Господи, не оставляй меня! Не откажи мне в милости встретить близких живыми и здоровыми, чтобы получить и заслужить прощение их! – молились я горячо, пока самолет кружил над софийским аэропортом, а Болгария, как всепрощающая мать, открывала передо мной свои теплые объятия.

 

Самолет развернулся, плавно снизился, заскользил по длинной взлетной полосе и наконец остановился, напоминая птицу, утомленную долгим перелетом.  Возле него замелькал поток пассажиров, торопящихся получить свой багаж и завершить наконец последнюю часть долгого пути к дому или же еще куда-то.

Гудели взволнованные встречающие: родственники, знакомые людей, вернувшихся из-за границы, какие-то представители организаций, высоко поднимающие таблички с именами ожидаемых иностранцев, толпа журналистов, сгрудившихся около вернувшихся с какого-то чемпионата мира спортсменов, и голосили таксисты, наперебой предлагая свои услуги. Сердечные объятья и поцелуи, восторженные или просто радостные возгласы, официальные приветствия и интервью – все это было для этих людей.

Фила же оставалась последней у багажной ленты. Последняя прошла пограничный и таможенный контроль и направилась к носильщику, который погрузил на тележку три ее чемодана и двинулся к выходу, к нескольким пока еще свободным такси.

Фила остановилась около одной из машин, пожилой водитель ее любезно поприветствовал, открыл дверь и помог ей сесть, затем положил чемоданы в багажник и спросил:

- Куда едем, госпожа?

- К вокзалу! – тихо ответила женщина, а после, вдруг неожиданно приняв решение, спросила:

- А вы могли бы проделать большой путь – до границы с Грецией, на тридцать километров от Смоляна?

Водитель повернулся и удивленно взглянул на пассажирку. Присмотрелся внимательно к стройной, привлекательной и стильной женщине, чемоданы ее были в заграничных наклейках, и в первый момент он принял ее за иностранку. На вид ей было лет тридцать, она  отлично говорила на болгарском языке, с легким акцентом, и никак он не мог предположить, что за дела могут быть у такой женщины в том далеком родопском селе.

- В принципе, госпожа, а могу Вас довезти, только если там можно будет заночевать. Путь не близкий, займет около трех с половиной часов, и должен Вас предупредить, что стоить это будет недешево.

- За деньги не переживайте, если примите, то заплачу Вам кредитной картой. Просто у меня нет больше времени ждать, чтобы добираться поездами и автобусами. Нужно приехать в село как можно быстрее.

Пожилой водитель, вглядываясь в темные, полные слез глаза пассажирки, в которых таилось трогательное волнение, видимая тревога и едва сдерживаемые слезы,  подумал с опаской: «Кто знает, что за заботы и что за тревоги у этой женщины? Может, едет к больному родственнику или… не дай Бог… Но это не мое дело. После поездки получу столько денег, сколько бы за неделю не заработал в Софии».

- Эх, деньги есть деньги, неважно, наличные или на карте. Пожалуйста, подождите несколько минут, и потом мы отправимся!

Водитель два раза поговорил по телефону, видимо, с семьей и со своим начальником, а потом тронулись в путь. Время от времени водитель посматривал на женщину в зеркало заднего вида. Она тихонько сидела и молчаливо смотрела в окно. Жадно всматривалась в осенние красоты Болгарии и часто вздыхала.

Пожилому человеку было жалко ее, было понятно, что она переживала какую-то трагедию, но он не смел нарушить ее грустное созерцание пейзажей, пролетающих вдоль шоссе за окном. Мелькали то наконец притихшие после жатвы непаханые поля, то пустые виноградники в пестром уборе, голые огороды, высокие тополи и ореховые деревья, широко раскинувшие свои ветви… Пролетали мимо рек и ручейков, в ленивых водах которых отражалось небо, а в нем, размахивая крыльями, летели на юг стаи перелетных птиц прощаясь с Болгарией грустным курлыканьем.

Целых три с половиной часа ехали в тягостном молчании. После шоссе у Пловдива, проезжали через Нареченские бани , Асеновград, Чепеларе и после Смоляна направились к селу, расположенному на равнине у вершины Ардин. Последние лучи заходящего солнца окрашивали багрянцем величественные Родопские горы и ласкали высокие лбы стройных, вечно зеленых сосен, пихт и елей, белых дубов, красивых буков и грабов.

Дорога была отвесной, поднимаясь все выше, поэтому водитель не мог наслаждаться прелестями гор, но пассажирка, притихшая за его спиной, не открывала своего взгляда от пейзажей. Наконец она не смогла более сдерживать нахлынувший поток слез, и они закапали словно осенний дождь из-под длинных ее ресниц на ее красивом, побледневшем лице.

- Пожалуйста, остановитесь ненадолго! – попросила Фила. – Хочу выйти, мне нужно немного побыть одной!

Водитель, тронутый до глубины души, остановился на обочине узкой, пустой дороги. Пассажирка вышла, огляделась по сторонам и пошла по узкой тропинке к лесу, где в сонной тишине доносился рокот маленькой речонки или ключа. Женщина скрылась в зелени хвойной поросли, пробивающейся посреди старого леса.

Водитель, пока ждал ее, включил радио, чтобы послушать новости, но он не мог никак сосредоточиться, так как был взволнован странным поведением своей пассажирки.

Взглянув на часы, он с тревогой обнаружил, что стоит на обочине уже минут двадцать, а его пассажирки все еще не было.

«Может, ей стало плохо, или она заблудилась, или еще какая-то неприятность случилась? – пролетело в него в мыслях. – Нужно пойти поискать ее. Солнце уже садится, а мы все еще не доехали до места».

Он вышел из машины, взяв на всякий случай автомобильную аптечку, и пошел то той же узкой тропинке. Когда закончились кусты, его взгляду открылась полянка, где действительно был слышен рокот бегущего потока. А там, на мягком ковре из разноцветных опавших листьев, лежала его пассажирка, закрыв глаза, раскинув руки в стороны, словно обнимая всю поляну. Ее плечи вздрагивали, она горько плакала, но, казалось, что от этих слез ей становилось легче. Такого плача водитель никогда не слышал. Его душу тронуло это безмолвное страдание, исходящее из самых глубин души.

Он поклонился перед ней, по-отцовски подгладив ее по длинным кудрявым волосам у ее мокрого от слез лица и помог ей подняться, тихо и заботливо, словно ребенку, приговаривая:


- Прошу Вас, поднимайтесь, на земле холодно, вы простынете…

Фила подняла на него глаза, мутные от слез, и ему в тот момент показалось, что перед ним не женщина, а олениха, смертельно раненая в сердце. Дрожащим от слез голосом она простонала:

- Дайте мне вволю наплакаться! Я хочу попросить прощения у родной земли, излить в этих лесах море муки и стыда, поделиться с горами тем, что терзает мою душу! Пусть вдохнут они в меня силы и одарят смелостью для судьбоносной встречи, которая совсем скоро ждет меня. Ноет мое сердце, мечется: надежда получить прощение любимых людей, которых я очень хочу увидеть живыми или страх, что я их уже не найду?  И буду жить до конца дней своих, страдая от непрощенных ошибок и чувствуя свою вину.

- Я не понимаю, о чем вы говорите…

- Вы не могли такого пережить, если никогда не предавали свою родину, не поворачивались спиной к своим близким. Если не попадали по своей воле в самое гадкое болото жизни и не тонули там все глубже и глубже, без надежды на спасение. Если вы не умирали, побитым как собака и выброшенным как непотребный мусор в чужой стране, и не открывали глаза снова, находясь рядом с совершенно незнакомым, благородным человеком, который заботился о вас, но пережил потерю самого дорогого существа. Вы не сможете меня понять, если после всего этого вы воскресли для новой жизни без лишений, с подаренной возможностью жить в достатке, получить образование, вернуть хотя быть чуть-чуть человеческого достоинства, но не уметь радоваться по-настоящему, потому что осуждены жить с пустой душой, жаждущей того единственного, чего не может дать ни чужая земля, ни самые добрые, пусть и чужие люди – тепла и уюта родного дома, ласки руки матери, любви и поддержки отца, братьев и сестер.

Ладно, давайте пойдем! Невозможно отложить неизбежное, то, от чего зависит дальнейшая моя жизнь.

Фила встала, умылась в реке, отряхнула с себя алые листья, которые, казалось, блеснули кровью ее раненого сердца. Пошли назад к машине в тумане, спускающимся с гор, среди искорок-светлячков, которые будто направляли Филу к родному селу.

Скоро перед ее глазами задрожали огоньки маленького села. Водитель был уставший, взволнованный и с тревогой ждал развязки этой странной истории, невольным свидетелем которой он явился. Он даже не мог подумать сейчас о возвращении в Софию. Нужно было переночевать в селе, в котором вряд ли была хоть какая-нибудь гостиница. Немного подождав, он подошел снова к Филе, которая ему уже щедро заплатила и теперь стояла в нерешительности с тремя чемоданами у ворот своего двора, откуда виднелся силуэт маленького одноэтажного дома, с крышей из каменных плиток . Было видно, что дом был жилой - сквозь приоткрытые деревянные ставни в двух окнах прорезался свет.

- Простите, не знаете ли, кто-нибудь в селе дает под наем комнаты?

- Комнаты? – произнесла Фила. – Не знаю. Когда-то в Родопах и в этом селе, где я жила, каждый дом был всегда открыт для гостей, люди здесь были гостеприимные. Но сейчас как, я не знаю. Не знаю даже, кто я есть на самом деле, какая я – любимый, желанный человек или презренная странница, без права на ночлег и корочку хлеба? Может, вместе переступим этот дорогой моему сердцу порог и поищем ответы на вопросы, и я наконец узнаю то, чего я так хочу знать и чего ужасно боюсь. Если мне все еще есть место в этом доме, я и вас не оставлю.
Водитель молчаливо взял ее за руку и легонько сжал, чтобы придать ей силы, помог взять ее багаж и постучался вместо нее. Внутри хлопнула дверь, послышались быстрые мужские шаги. С улицы донеслось:

- Есть кто-нибудь дома?

Дверь открыл высокий, стройный мужчина среднего возраста, рано поседевший, он приветливо посмотрел на гостей и поздоровался с ними:

- Добрый вечер! – и потом, бросив взгляд на такси и чемоданы с наклейками, спросил:

- Неужто вы потерялись в наших краях? Неужели в Грецию едете к границе в этот час, а чего тогда стучитесь ко мне в двери? – спрашивал он с улыбкой.

Фила вздохнула, опустила глаза вниз, как провинившийся ребенок, ожидающий строго порицания или наказания за совершенную пакость. Фиолетовая ночь уже накрывала все вокруг своими крыльями, а гости все еще стояли в полумраке улицы.

Удивленный хозяин переступил через порог, протянув руку и, приглашая в дом, повторял:

- Не бойтесь, госпожа! Вы здесь в надежном месте. Двери этого дома всегда открыты для добрых людей, которые попали в затруднительное положение. Заходите! Проходите и добро пожаловать!

Любезный господин взял два чемодана и занес их в коридор, повторяя из-за спины:

- Заходите, заходите, не стесняйтесь! Люди должны помогать друг другу.

Водитель поднял свою небольшую дорожную сумку, взял третий чемодан и вошел в скромную, но уютную комнату с пестрыми ткаными родопскими покрывалами и коврами. У камина стояла вязанка дров, аккуратно подобранная, в ожидании зимних холодов. На столе, покрытом тканой скатертью с сине-красными квадратами, стоял обед на одного человека. Фила посмотрела с тревогой на тарелку с теплой едой, но не посмела спросить хозяина, живет ли он один в этом доме. Осмотревшись по сторонам, и увидев, что у печки на подносе стоит еще одна тарелка с теплым молоком и кусочек хлеба, почувствовала внутри огонек надежды.

В этот момент тихонько заскрипела дверь соседней комнаты и оттуда послышался слабый женский голос:

- Боян, сынок, у нас гости? Кто они, знакомые? Раз постучались к нам, с добрым сердцем встречаем, добро пожаловать!

Но не успел Боян ей ответить, как Фила глубоко вздохнула, встала и подскочила к двери.

- Мама, мамочка милая, это я. Твоя Фила, мама. Вернулась я к вам. Прости меня, прости, милая моя! – рыдая, упала на колени у кровати Фила, осыпая горячими поцелуями слабую руку слепой женщины, лежащей в кровати.

Побледнев, дрожа от удивления и волнения, старая женщина подняла другую руку, потрогала мокрое лицо гостьи, погладила Филу по голове и после, собрав свои последние силы, приподнялась, прижав ее сильно к своей груди. Прильнула к волосам своей дорогой дочери, вдохнула их аромат, и слезы покатились из ее глаз:
- Фила, девочка моя, дождалась я тебя! Теперь и умереть могу, со спокойной душой уйти из этого мира. Столько лет ты была живой раной в моем сердце, столько лет я плакала и молила Бога вернуть тебя к нам. Все глаза проплакала по тебе! И свет белый был не мил мне без тебя, как только ты нас оставила, дочка.

Боже, благодарю тебя, что подарил мне эти дни, чтобы я дожила до этого долгожданного момента! Сжалился над материнским разбитым сердцем и вернул к нам тебя живую и здоровую. Милости прошу, дочка! Прошу милости, дорогая дочурка! – повторяла со слезами счастливая мать и прижимала Филу к груди, будто боялась, что если она ее отпустит, то снова потеряет, что все растает как мираж, как блаженный, но короткий сон.

Разволновавшись, Боян со слезами на глазах подошел к женщинам, нагнулся и сжал их в объятьях - двух самых дорогих его сердцу. Вернулась его младшая сестра. Та, которую десять лет искали, ждали, оплакивали, она наконец к ним вернулась!
Ничего не имело значения сейчас. Ничего не нужно было знать ему в тот миг. Это было не время вопросов, вопросы могли и подождать. Его волновало тогда только одно – возвращение любимой дочери и сестры, которую наконец-то он мог обнять.