Копье судьбы. книга вторая. глава третья

ОДИННАДЦАТАЯ ЗАПОВЕДЬ

Стукает кормуха.
«Скворцов, с вещами на выход!»


Спросонья ты спрыгиваешь со второго яруса нар. Конвойный нянчиться не будет, мигом придаст ускорение дубиналом. Но почему хата пуста? Что это было вчера ночью? Превращение односидов в мертвецов, преображение вора в первосвященника…
Гониво? Бред? Галлюцинации?


Некогда размышлять, руки - в кормуху, наручники сжимают запястья.
Новиков пришпоривает ключами в поясницу: «Шнель, шнель!».
Лампы горят через одну, длинные пролеты погружены в полумрак.
На фоне дальнего окна вырисовывается силуэт встречной пары.
«Стоять, лицом к стене!»
Выводные отходят, тихо переговариваясь.


В потолке мигает испорченная неоновая трубка.
Рывком за локоть тебя разворачивает... Финт!
Узкие губы едва шевелятся.
- Молчи и слушай! У нас пять минут. Скажи, было такое, чтоб ты заявлял ментам, вообще любому официальному лицу, что это копье - твое?


Бьет в глаза трубка с задроченным дросселем. 
… так мигала лампа в купе поезда «Симферополь – Москва» …
«Открой глаза, Сереженька, открой глазки».
Даша склоняется, хлопает тебя по щекам. На пол сползает убитый таможенник.


- Вспомнил! – распахиваешь ты глаза. - В поезде, на досмотре! Таможенник спросил, чье это копье, и я сказал…
- Что? Что ты сказал?
Ты начинаешь мелко дрожать, запрокидываешься, и неподвластный твоей воле жуткий вой шаманского горлового пения летит в трубу тюремного коридорища.
- «КХАПЬЕ - МАЁ-Ё-Ё-О-О!-!-!»


О!-о-о-о-о-о-о!… - гулко катится эхо под сводами. 
Безумные вопли нередко оглашают застенки СИЗО, немало страдальцев, не выдержав тягот заключения, сходят тут с ума. Финт захлопывает тебе рот и держит так, пока ты булькотишь в татуированные пальцы. 


Втиснутый затылком в стену, избываешь ты микроприступ эпилепсии.
- В глаза мне! – шепчет вор. - Ты Сергей, я Финт… Все хорошо… все нормально… дыши, дыши! – и вдруг генерал преступного мира по-братски обнимает зашуганного первохода. – Эх, укатала тебя следственная! Ну, ничего, держись, первые полгода самые тяжелые. Что было дальше? Крикнул ты и что? Что потом случилось?


Ты рассказываешь про смерть таможенника.
Финт переспрашивает несколько раз.
- Так ты заявил государеву слуге, что копье, мол, твое, и тут же убил его этим копьем?
- Я не убивал! Так получилось.


Законник встряхивает тебя за плечи.
- Эй, парень, ты хоть знаешь, КТО ты теперь такой?
- Да кто я… - кажешь ты руки в «браслетах», - зек я поганый.
- Дурак! Ты первый в истории РУССКИЙ Владыка Копья Судьбы! Слушай меня
внимательно. Тебя автозак дожидается, повезут к прокурору, да не к простому, а к генеральному. Запомни, никому копья не отдавай, не продавай и не дари. Понял меня?


- Копье и так у них, это же вещдок…
- Они не могут по беспределу забрать у тебя копье. Это будет не по их понятиям. Так что они будут тебя уламывать, уговаривать, запугивать…
- Кто, мусора?
- Транскорпы. "Мировое Правительство", «Череп и кости», элита Запада, не суть. Они не могут отнять у тебя копье, поэтому попытаются подкупить, сломать, запугать, словом, ссучить… Жаль, времени нет потолковать с тобой по душам. Короче, это те же гады, что под погонялом Романовых закабалили Россию, переписали древние летописи, испохабили Правословие Никонианской реформой, уничтожили прежнюю Русь, и сохранилась она только здесь, в тюрьмах да лагерях. 


Цокают подковки - возвращаются надзиратели.
    «Наклони голову!»
Законник возлагает на тебя руки.
- Черный археолог! Впервые в истории самый могущественный артефакт попал
в русские руки. Слушай древнее пророчество. Когда Запад насильно крестил Русь, когда языческих идолов сбрасывали в Днепр, волхвы предсказали народу страшные беды за отступничество от веры предков. Беды должны закончиться на тех же берегах Днепра, где вырубались священные рощи и попирались святыни. Враги готовятся окончательно расчленить и уничтожить святую Русь. Тебе предстоит нанести им поражение.


Ты силишься высвободить голову, но Вор сжимает твой череп так, что начинают ныть костяные своды.
- Молчи и слушай! – шелестит гипнотический шепот в извилинах ушной улитки. – Я, вор в законе Финт, посвящаю тебя в воровское братство и даю одиннадцатую заповедь: «Не ссучься!» Поклянись под страхом смерти не нарушить эту священную заповедь! 


ВОЛОДАРЬ КАБЛУЧКИ

Автозак проезжает по мосту над Днепром. 
Ползет буксир, лодки с рыбалками качаются на волнах, в зеленоватой воде отражается мост Патона с потоком автомобилей. 
Автозак въезжает во внутренний двор монументального здания с колоннами.
Заключенного поднимают на лифте в просторную приемную.


Отворяются дубовые двери.
Бликует золотая табличка с изображением щита с Тризубом.
«Генеральний прокурор України
державний радник юстиції України
Решетняк Михайло Іванович»


Ледником дышит сплит-кондиционер.
Здесь - вершина следственного мира. Гималаи надзора. Шамбала юстиции.
Конвой, следователь, заключенный коченеют.


«Дозвольте, Михалваныч?» - дребезжит голос следователя Фоминых. Это в СИЗО ты царь и бог, а здесь - вошь и тля. 
В глубине огромного кабинета за крытым зеленым сукном столом в окружении символов державы - тризуба и жовто-блакытного прапора - восседает могутный «дядько» в синем мундире с шестью золотыми звездами на погонах.
- Зніміть з нього наручники! – велит он.


Фоминых - на цырлах - к шэфу: «заключенный опасен, склонен к нападению на адм…» Слова застывают на облизываемых волнением губах, бо шэф распоряжается не только снять наручники, но и «усим залышыты примищення» (всем оставить помещение).


Наручники снимают. Когда конвой выходит, кресло, стоящее у окна спиной к залу, поворачивается. В нем сидит иностранный джентльмен в темно-сером костюме. В переплете его пальцев, охвативших задранное колено, посверкивает бриллиантовыми глазами серебряный череп СС «Мертвая голова».


- Хеллоу, мистер  Скворцов! – перевод на русский идет из очков «гугл глас» и накладывается поверх английской речи. - Меня зовут Роберт Кондвит. Я готов выплатить вам компенсацию в обмен на те немногие и по большей части фиктивные права на копье и перстень, которые вы нашли в ходе незаконных раскопок в Крыму. Какую сумму вы назначили бы за случайно доставшиеся вам артефакты?


Итак, читатель, какую сумму должен назвать Сережа Скворцов?
Нет, не так. Какую сумму назначили бы вы?


ПЕРВОЕ ПОДКЛЮЧЕНИЕ К КИБЕР-МОРГАНЕ. ДАША ЖУКОВА

Лицо отечное, из носа торчит назогастральный зонд, изо рта - интубационная трубка. Пищат, пыхтят, жужжат и мигают аппараты. Из прозрачных мешков в «поплавки» капают лекарства, под кровать по трубкам истекает в градуированный пакет моча.


Губы коматозника смазаны белой мазью от пересыхания, поэтому Даша целует его  в заросшую щеку. 
- Очнись, Скворцов, – говорит она шепотом, - это приказ.
Горестно вздыхают насосы.


Звенит зуммер, девушка вздрагивает.
- Это сигнал о смене капельниц, - успокаивает ее врач.
Пока Римма Львовна меняет флаконы, профессор Дмитриев отслеживает Дашины реакции. Девочка держится молодцом. Либо не догадывается о тяжести состояния любимого человека, либо характер такой крепкий. Что? Когда он очнется?


- Шанс, конечно, есть, – Владимир Алексеевич снимает очки. - Мозг его жив, но нарушена связь с реальностью. Если вы поможете, то дело пойдет быстрее. Есть возможность подключиться к нему через компьютер. Вы сможете даже поговорить с ним, если хотите. 
- Конечно, хочу! - оживляется пасмурная Даша. – Еще бы! Зачем вы спрашиваете!


Рядом с КВР-ом стоит малый кокон, соединенный с большим гофрированными трубами. Профессор делает приглашающий жест. Я залезаю, ложусь на мягкое ложе. На голову надевают шлем, крепят датчики к телу, на левый указательный палец надевают «прищепку». Крышка закрывается, как в солярии, кибер-моргана наплывает, как сон, миг – и ты уже шагаешь по тюремному коридору… руки за спиной… слышны команды конвоира: «прямо, направо, стоять, лицом стене»


Обалдеть! Все такое реальное! Вау, у меня все пальцы целые! Сжимаю и разжимаю руки, а «Даша-из-прошлого» с удивлением смотрит на свои самостоятельно двигающиеся пальцы, пока конвоир не одергивает ее грубым басом: «Руки за спину!» Но и за спиной я ощупываю свои вновь приобретенные пальчики, и чуть не плачу, потому что знаю, что они уже потеряны, а «та Даша» не понимает, что с ней происходит, пугается, я слышу ее мысли «че за гальюники, пальцы сами шевелятся, я что, с ума схожу?»


Входим в камеру для допросов. С другой стороны стола сидит мой Сережка! Господи, живой, измученный, прикованный наручниками к табуретке! Так хочется броситься к нему, обнять, расцеловать, но Дашка-из-прошлого боится его, и вообще ей стыдно за свое предательство, а я наоборот тянусь к нему, и наше общее тело трепещет…


Следователь задает вопросы. Сергей на меня не смотрит, называет колдуньей, мне становится так обидно, что я не выдерживаю и кричу, хотя профессор предупреждал ни в коем случае не раскрывать ему правду о его положении.


- Сережа, а ну, быстро опомнился! Посмотри на меня! Я Даша! Твоя жена! Мать твоего будущего ребенка! И я люблю тебя! Никогда не предавала. И не предам!
Бросаюсь к нему, обнимаю, целую, следователь меня оттягивает, я кричу, забыв про все наставления, что он лежит в коме и видит оцифрованные сны, что тюрьмы этой проклятой на самом деле не существует!
В общем, провалила я задание.
Чувствую - хлопают по щекам, отстегивают датчики.
«Даша, очнитесь! Ну, что же вы наделали!»


«КОПЬЕ НЕ ПРОДАЕТСЯ!»


- Копье не продается! Янки, гоу хоум! Фак ё Америка! Фак ю!
- С ума сошел! – вздымается из кресла Решетняк. - В ШИЗО захотел?
Эмиссар закулисы останавливает его.
- Минуточку, господин генеральный прокурор. Может быть, мистер Скворцов хочет обменять копье на свободу?
- Нет!


Некоторое время иностранец сидит молча.
- Well, - он берется за подлокотники кресла и резко встает, - вы сами сделали свой выбор. Да, я не могу забрать у вас Копье силой, вы должны либо продать, либо обменять его. Но есть и третий путь. Боюсь, вам он не понравится.
Пройдя к столу, сэр Роберт вынимает Копье из упаковки и делает им несколько фехтовальных взмахов.
- Вас, господин Генеральный прокурор, я прошу быть свидетелем… 


- Свидетелем чего? – настораживается Решетняк.
- Того, что Копье… – американец отводит руку за спину и через весь кабинет с криком бросается на заключенного, - мое-е-е!
В сознании отпечатываются стоп-кадры: дуга удара снизу, твое инстинктивное отшатывание, противное ощущение вспоротой одежды… летящий сбоку, как атакующий регбист, Генпрокурор Украины...


Украинец сносит «пикадора» с линии атаки, борцовским захватом за туловище увлекает, кружа, в угол кабинета. Со стороны это выглядит как вращение в парном катании на скользком паркете.
- Та шо ж вы робыте! – приговаривает переполошенный Михаил Иванович. – Та шо ж вы так нервуете, мистер Кондвит, кудысь поспишаете! Продаст вин вам цей спыс, я вас запевняю! (Продаст он вам копье, я вас уверяю).


«Унесенный ветром» сэр Роберт озирается в недоумении.
Он все сделал правильно. Взял Копье. Произнес заклинание. Нанес удар.
И… ничего не случилось.
Он не стал Владыкой Копья!
И кто помешал дерзновенному замыслу? Тупой факиншит юкрейнский боров!


Американец поддевает на пику жирный ошеек над синим воротничком прокурорского мундира и прет «борова» к стене. 
- Вы что натворили! Зачем вмешались?! Копье карает самозванцев! Я сотру вас в порошок!


Но в генпрокуроры берут людей не из робкого десятка. Штангистская кисть перехватывает Копье и с небольшим напрягом отводит его в сторону.
- Та не переймайтеся вы так (не беспокойтесь), он первоход, сломаем, продаст как миленький!


Кондвит вырывает руку из могучей длани и отходит в сторону, бурно дыша.
- Окей, окей, у меня появилась идея получше. Отправьте его в тюрьму, - Копьем он  указывает на арестанта, - и не спускайте с него глаз! Он нужен мне живым и невредимым. А теперь прощайте!


Аршинными шагами американец устремляется к выходу.
Но на его пути вновь возникает прыткий тяжеловес украинской политики.
- Спыс… - распирает руками дверной проем Михаил Иванович, - спыс трэба
повернуты. Цэ вещдок.


Губы американца дрожат от бешенства.
- Вы забыли, КТО я?! Прочь или, клянусь, я уничтожу вас!
Но хозяина этого кабинета уже столько раз «пужали» и «уничтожали»!
- Охрана! – приоткрыв дверь, зычно зовет он в приемную.


Вбегает конвой.
- Уведите его! – указывает Решетняк на арестанта. - А вы, мистер Кондвит, повернить, будь ласка, вещдок! 
- Факинг шит! – шипит американец, испепеляя его глазами. - Я решу этот вопрос с вашим президентом!


- Колы решите, тоди и прыходьте, а зараз вертайте-ка сюда копьецо, - Михаил
Иванович преображается в щирого хуторянина, с усмешечками разлепляет пальчики дорогого гостя, изымает вещдок и относит в сейф за жовто-блакитным прапором. – Не извольте беспокоиться, мистер Кондвит, за мной, как за каменной стеной.


Эмиссар Запада тупо изучает свою пустую ладонь.
Он промахнулась. Не важно, по какой причине. Жертвоприношение не состоялось. Это очень опасно. Граф лишился руки и глаза только за то, что провел магический обряд вместо законного владельца. Что же будет с претендентом, объявившим  Владыке войну и тут же с треском ее проигравшим?


На столе звонит телефон с золотым трезубом на диске.
Генеральный берет трубку. Выслушав, чертыхается.
В ответ на вопросительный взгляд американца пренебрежительно машет рукой.


«Та, ерунда! «Беркут» отмудохал ночью студенческий митинг за евроинтеграцию. Теперь жалуются в американское посольство. Будут знать, как бузить. У государства рука тяжелая. Виктор Федорович это вам не Кучма, любой Майдан в два счета разгонит!»


В «БРАТСКОЙ МОГИЛЕ» 


Тебя привозят в Лукьяновку, но в родную хату не возвращают, ведут по лестницам вниз, все глубже и глубже. Воздух густеет, шаги звучат глуше, тускнеют лампы, давит на уши… «Стоять. Лицом к стене».
Трафаретные цифры «1-9-0». Оббитая листовым железом дверь усеяна конденсатом.
Странно, стена рядом сухая, а дверь в росе…


С натугой, как присосанная, оттягивается тяжкая створка.
Из щели валит пар. Доносится крик: «Забейте тормоза!»
Ты входишь. Жесточайший удар в нюх - нокаут! – ноздри расквашены, сознание разлетается и оседает нервной изморозью в костном мозге. Ты держишься на ногах, но ничего не соображаешь…


Мама дорогая! В этой парилке на каменку плещут не воду - мочу! Стены черны от грибка, как угольная шахта. С потолка на веревках свисают волглые рубахи, полотенца и электроудлинители, скрепленные между собой скотчем. В проходах между шконками чухаются шеренги голых мужиков. Все покрыты сыпью и нарывами, в стопроцентной влажности любая царапина нагнаивается, любой прыщ превращается в фурункул.


- Увага! Кипяток! – худой мужик протискивается сквозь толпу с парящей кружкой.
- Дорогу! Дайте дорогу!
- Толкан свободен. Леха, твоя очередь!
Очередь в дальняк занимают загодя, еще не имея нужды, потом все равно захочется.
Стены, шконки, одежда, матрасы – все мокрое.
Субтропики. Джунгли. Мангровые заросли.
Кишат крысы, тараканы, блохи, вши.


Камера делится от тормозов до решки. У тормозов кучкуются шныри, петухи, чуханы  и новички, в середине камеры обитают мужики, у решки - элита.
Проход между шконарями рассчитан на одного человека, и то не особо плечистого.
Длинным продолом, как по плацкартному вагону, ты протискиваешься к «вертолету». Здесь под обдувом вентилятора дымит цигарками братва.


Стол вбетонирован в пол. "Табурка" к полу не прикреплена, что вообще-то является нарушением. На ней сидит двухметровый рецидивист с погонялом Полтора Ивана.
«Кто? Статья? С кем сидел? Где в хате отдыхал? С кем кентовался?»


В среде заключенных работает четкая система контрразведки. Заключенный с ходкой в зону способен работать детектором лжи, достаточно наметанного взгляда и перекрестного допроса.


Смотрящий протягивает пачку сигарет.
- Финт мой крестный, - прикуриваешь ты от зажигалки сидящего справа от смотряги блатного. - Поднял меня в воровское братство. Дал заповедь.
- Какую?
- Одиннадцатую.


Воры переглядываются. 
- Почему сразу не сказал?
- Вы не интересовались. («Вы не спрашивали» – был бы неправильный ответ, в тюрьме не спрашивают – интересуются).
- Проверим.
- Проверяйте, ваше право.


По продолу, сонно зевая, пробирается Качан, голый, в черных трусах.
- Здорово, Андрюха! – говоришь ты радостно.
Не замечая твоей протянутой руки, Качан выбивает из пачки «Севера» папиросу, сминает мундштук особым зековским способом и прикуривает от зажигалки пожилого заключенного с седыми, как у штукатура, волосами.


- Что скажешь за этого кентюрика? – спрашивает его Полтора Ивана. - Назвался Черным Археологом, крестником Финта.
Качан внаглую выпускает струю дыма тебе в лицо.
- Это Скворец. Объявился мужиком. Оказался беспредельщиком. Резал женщин и
детей. Гусь замастовал его в петухи. Так этот «кентюрик» хату поджег и выломился! 
Мертвое молчание накрывает общак. Только лопасти «вертолета» вращаются, гоня дым от шести сигарет в галдящую толчею продола.
- Так он это, втирает типа, что Финт поднял его в черную масть.
- Андрей, - в недоумении упрекаешь ты односида, - о чем ты говоришь? Мы с тобой побратались!
- Я с серогорбыми не братаюсь! Гон у него, братва. Посмотрите, где он, а где Финт!


Все ясно, Качана купили. Но есть еще надежда оправдаться. Ты клянешься, что Вор лично сделал разборку и вышиб Гуся из камеры за работу на абвер.
Полтора Ивана грозно выпячивает тяжелую, как горнолыжный ботинок, нижнюю челюсть.


- Не надоело коня красить? Гусь по новой раскрутился (заработал уже в тюрьме второй срок) и сидит сейчас в «Черной дыре». Цирик над ним прикололся. Принес банку пива. Только вместо «затецкого гуся» притаранил «велкопоповицкого козла». Надзиру прилетела заточка в горло.


- Кремень! – одобряют зеки.
- Стал бы такой человек на абвер работать? Нет, не стал бы. Твой прогон не
проканал! - Полтора Ивана вперяется медвежьим взглядом в рассухаренного понтореза. - Гусь замастовал тебя в петухи. Воровской приговор никто отменить не вправе. Сейчас ты отправишься на петушарню. Взять его! Широкой кверху.


Тебя хватают за руки, пытаются заломать. Потный, скользкий, ты вырываешься, ломишься сквозь толпу по продолу, сшибаешь мужика с кружкой кипятку, рушишься в кучу-малу орущих ошпаренных тел и, как автослесарь под днище машины, забираешься под нары. За щиколотки хватают, тянут, ты отбрыкиваешься, вцепляешься в поперечные полосы шконок, подтягиваешься на них, как на шведской стенке, на разрыв связок, раз!… другой!.. третий!... вырываешься и с такой силой таранишь головой одну из сварных ножек, что на какое-то время теряешь сознание.