Грешная любовь

Еще мальчишкой он всегда находил на небе в золотых крапинках звезд Большую Медведицу. Его  завораживало ее загадочное мерцание. Но сегодня Медведица тускло поблескивала среди темных проплывающих облаков.
 
Он вспомнил, как все у них начиналось с Ольгой Сергеевной. День за днем…

Обычно они втроем крыли крыши у заказчиков, которые сами их, знатных мастеров, находили. А тут Миха, один из членов бригады, попросил сделать евроремонт в квартире тестя.

Материалы были первоклассные, да и плату тесть, кадровый офицер в отставке, назначил приличную.

Однажды вечером, спускаясь после работы с пятого этажа, где жил тесть Михаила, он увидел женщину, открывающую дверь своей квартиры.

Лишь на долю секунды она бросила на него свой печальный взгляд, но этот взгляд, как бритвой, полоснул ему по сердцу.

Теперь с пятого этажа он часто видел из окна таинственную незнакомку. То она, элегантно одетая, спешила на работу. То в потертых джинсах, с рюкзаком бежала, может быть, в горы или на дачу, то выскакивала во двор в легком сарафанчике, провожая подругу.

– Что это за дама живет у вас на втором этаже? – спросил он как-то хозяина квартиры.

– Это Ольга Сергеевна, – ответил тесть Михаила. – Она   в музыкальной школе преподает. У нее три года назад муж умер. Сын в Санкт-Петербурге на архитектора учится. Одна живет.

Тесть посмотрел с хитрецой:

– А что это ты вдруг ею заинтересовался? Если клинья подбивать, то бесполезно. Жорик пытался, такой поворот от ворот получил, до сих пор опомниться не может. А он у нас по женской части – не промах.

В тот вечер он опять, закончив работу, увидел Ольгу Сергеевну. Она никак не могла  открыть дверь своей квартиры.  С мольбой подняла на него глаза:

– Дверь заклинило, – выдохнула она. – Ума не приложу, что делать…
 
 Он поднялся наверх, взял инструмент и в   считанные секунды открыл дверь.

– Пружина лопнула, замок менять придется, – проговорил он и, увидев растерянность в синих глазах незнакомки, усмехнулся:

– Да не паникуйте Вы, это – пустяк!

На следующее утро он до работы зашел на рынок, купил новый замок и замер у заветной двери.

Она вышла к нему навстречу вся такая хрупкая, воздушная, в голубом пеньюаре, оттеняющим бездонную синь ее глаз.

Он быстро, не говоря ни слова, поменял замок.

 С благодарностью взглянув на него, Ольга Сергеевна протянула деньги.

– Обидеть хотите? – спросил он глухо. Ее щеки вспыхнули румянцем.

– Лучше Вы мне сыграете, я вечером зайду, – сказал он тихо и, не дожидаясь ответа, стал подниматься по лестнице.

Весь день прошел, как в тумане. Он работал, но в искрах сварки ему чудилось ее лицо.

Что произошло? Ведь он даже не коснулся ее руки, но она уже жила в его сердце – такая возвышенная, светлая, неземная, будто сошедшая из звездной тишины.

Ее тонкие пальцы бегали по клавишам пианино, и звуки, как птицы, улетали из-под них. Чарующая мелодия наполняла комнату. Он сидел в оцепенении в кресле, боясь пошевелиться.

Это было, как сон. Погружаясь в музыку и словно растворяясь в ней, он увидел себя босоногим мальчишкой на речке, в деревне, где они наволочками ловили пескарей.
Увидел мать, молодую, цветущую, с русой косой. Она почему-то любила его больше брата. А, может, ему так казалось.

Мать поседела, пока ждала отца с фронта. Он вернулся контуженный,  с раздробленным локтем, с седой от пережитого головой. Но такой родной, долгожданный. И так долго
«пахла войной» его колючая шинель.

Зачем-то всплыл из закоулков  памяти классный журнал,  в котором они с ребятами, прокравшись в учительскую, наставили себе «четверок» рядом с «двойками» и «тройками». Когда обман раскрылся, отец выпорол его ремнем.

Чтобы отогнать эти неприятные воспоминания, он устремил взгляд на Ольгу Сергеевну. Она сидела вполоборота. Ему были видны крапинка-родинка на шее и завиток светлых волос возле уха.

Музыка лилась солнечным потоком, как из золотого ковша. Она плыла легким облаком в притихшем небе, клокотала родником в траве, напоминала теплый ветерок, трепетание птичьих крыл.

И в его сознании возникал то цветущий луг, где серебристой волной кланялись ветру ковыли, то гладь озера с дрожащим поплавком, то заросли черемухи, где он впервые поцеловал одноклассницу.

Сварщик-работяга, он был далек от высокого искусства. Ему было лет пять. Однажды мать, которая работала в театре юного зрителя уборщицей, взяла его на детский спектакль «Сестрица Аленушка и братец Иванушка».

 Когда Иванушка напился из копытца и стал козленочком, он зарыдал на весь зал, и матери пришлось его увести.

 С той ранней детской поры ничто не могло вызвать у него слезы. Они словно ушли куда-то вглубь, высохли.

 Во второй раз в жизни он заплакал, когда мать, которую любил больше всего на свете, умирала у него на руках. Она не дождалась «скорой». Он остро почувствовал, как оборвалась незримая нить, связывающая его с матерью, и в один миг осиротел.

Всплыли из недр памяти последние ее слова:

– Ты памятник мне не ставь, сынок, сам свари крест. Ты сможешь, ты у меня – прекрасный мастер…
 
 Он украсил крест коваными  сердечками,   цветами, завитушками. Люди мимо проходят, останавливаются.

 Задумавшись, глубоко вздохнул, сбрасывая оцепенение. Ольга  Сергеевна  продолжала  играть,  извлекая аккорды, россыпи искрящихся, как солнечные зайчики, звуков, то затихающих, печальных, то бравурно-веселых, словно рвущихся к солнцу.

 Она вся была там – в волшебном мире музыки, способной проникать в самые потаенные уголки души.

 Подобно ребенку, он удивлялся любой неожиданности, открывшейся ему в ее игре.

 Почему-то вдруг вспомнились знакомые с юности строчки:

 Не бродить, не мять в кустах
 багряных лебеды
 И не искать следа.
 Со снопом волос своих овсяных
 Отоснилась ты мне навсегда.

Это было единственное стихотворение, которое он знал наизусть.

Когда-то маленький сборник стихов Есенина ему подарила соседка – пожилая учительница литературы. Тогда он был безответно влюблен в отличницу Ларису из параллельного класса. По ночам, таясь от матери, читал стихи, находя в них отзвук своих переживаний.

С этим маленьким потрепанным томиком не расставался  и в армии, где служил в пограничных войсках. В дозоре, когда пронизывал холод, стихи согревали. Брал книжку с собой на работу, на стройку. Когда, в ожидании раствора, остальные стучали костяшками домино, читал и перечитывал непонятные, но обладающие какой-то мощной, притягательной силой стихи.

Ольга Сергеевна закончила играть, а он сидел, не двигаясь, словно оглушенный. Потом встал, поцеловал ей руку и молча направился к двери. У порога оглянулся. В глазах женщины промелькнула грустинка, и это не ускользнуло от его внимательного взгляда.

– Я в другой раз зайду, – сказал, с трудом переборов нахлынувшее волнение.

 Это было как наваждение. Несколько дней ходил околдованный музыкой, которая разбудила то, что дремало в самой потаенной глубине его души.

Прикрыв глаза, он видел перед мысленным взором Ольгу Сергеевну. То она бежала к нему навстречу по цветущему лугу, то прорывалась сквозь метель, не в силах противостоять колючему ветру. Ему до мучительной боли захотелось согреть ее. Он протягивал к ней руки, но она исчезала – недоступная, изящная и загадочная, словно из другого мира.

– Ты не заболел? – спрашивала жена.

 Он отвечал односложно и надолго замолкал. Уйти бы куда - нибудь подальше, зарыться, затаиться, закопаться, чтобы его никто не трогал и ни о чем не расспрашивал.

Непонятное, неиспытанное раньше чувство обрушилось на него, словно снежный ком.
Они работали, не покладая рук. Тесть Михаила торопил  с окончанием ремонта.

Заметив, как сварщик наблюдает из окна за Ольгой Сергеевной, которая пересекала двор, стуча по асфальту своими тонкими каблучками, он не удержался от ехидного словца, прищурив зеленоватые глаза.

– Что, облом? – А ведь я тебя предупреждал: не по зубам орешек.

«Да что вы все понимаете?» – думал он, включая сварочный аппарат. Но и в золотистых искрах огня ему снова и снова виделось нежное лицо Ольги Сергеевны.

 В воскресенье он отвез жену на квартиру к дочери помогать ухаживать за родившимся недавно внуком и очень обрадовался, когда супруга сообщила, что останется там ночевать.

 Он купил в супермаркете шампанское и деликатесы, заспешил по знакомому адресу. Ему очень хотелось подарить Ольге Сергеевне розы или орхидеи, которые часто видел в богатых домах, где они делали ремонт, но при одной мысли, что он пойдет с букетом по городу, ему стало не по себе.

 Ни одной женщине он никогда не дарил цветов.

 И все же возле магазина скупил у старушки все ландыши, старательно упаковал их и зашагал по знакомой дороге, чувствуя, как с каждым шагом все сильнее бьется в груди сердце.

 Ольга Сергеевна отрыла дверь, и теплая волна радости, сверкнувшая в глубине ее синих глаз, окатила его с головы  до ног.

 Он протянул ей букет ландышей. Она, как маленькая девочка, спрятала в них лицо, вдыхая тонкий аромат.

 Переступив порог, поцеловал ее порывисто и дерзко, стараясь вместить в этот поцелуй всю бурю бушевавших в душе чувств.

 Она в ответ приникла к нему с такой беззащитной доверчивостью, каждой клеточкой своего хрупкого тела, как будто долго-долго ждала этого момента.

Это волшебство любви было продолжением ее музыки. Она с такой пылкой страстью трепетала в его руках, с такой невыразимой нежностью обнимала его, что у него кружилась голова.

Еще ни к одной женщине он не относился с такой пугающей его самого нежностью, словно к антикварной вазе, боясь ее разбить. Сколько безумной ласки вдруг поднялось из самых заветных глубин его души, привыкшей к внутреннему одиночеству!

Эта загадочная женщина открыла ему такие миры, которые без нее он, наверное, не узнал бы никогда.

Уже потом, вспоминая эту неистовую, полную пылких признаний и откровений ночь, он думал о том, что до встречи с Ольгой Сергеевной не подозревал о существовании другой жизни – с высоким полетом, с накалом страстей, с одухотворенностью и еще чем-то необъяснимым, заставившим по- иному взглянуть на все, что было раньше.

У него была работа, приносящая удовлетворение, делающая сильным и загорелым тело.

Были друзья по бригаде, с которыми сроднился за тридцать лет.

Он был благодарен жене за троих детей, которых она родила. Но не любил ее. Просто из армии его не дождалась девчонка, и он женился скорее от отчаяния, от какой-то безысходности, которая в тот миг овладела им.

И началась обыденная, в чем-то постылая жизнь: упреки, придирки, ворчание по любому поводу. По молодости это как-то сглаживалось. А с годами его все стало раздражать в жене: неприбранность, неряшливость, ободранный маникюр, оплывшая фигура.

Флегматичная, вялая, медлительная в движениях, она постоянно жаловалась на усталость и недомогание.

Его злила любая мелочь: разбросанные по стульям вещи, застиранные полотенца, остатки еды, неделями хранящиеся в холодильнике, а больше всего – командный тон жены, ее желание все делать по-своему, часто вопреки здравому смыслу.

Терпеть это было тяжело. И он поначалу начал заливать свое состояние водкой, но вовремя остановился. Работать приходилось на крыше, а высота шуток не любит.

Вот так и текла жизнь. Все было буднично и серо. Единственная радость – раз в году по весне поехать с  ребятами на Волгу, на рыбалку, где серебристая вобла идет даже на пустой крючок. Звездные ночи у костра, утренние туманы, бешеный клев – ни с чем несравнимое рыбацкое счастье.

Наверное, где-то в потаенных глубинах сознания дремало предчувствие любви. И теперь она вошла в его сердце в образе утонченной незнакомки, которая пленила своей чистотой и чарующей женственностью, умением выслушать и понять.

Его заскорузлая душа словно расправила крылья и взлетела над суетным бытом, над всем, что саднило, унижало и загоняло в тупик, отчего хотелось отряхнуться, избавиться.
 
 Пусть кто-то  назовет эту любовь грешной, но он ловил себя на мысли, что их тайные свидания и есть главный смысл жизни, придающий ей сладостную остроту желаний.

 Шло время – месяц за месяцем, расцвеченное пламенем любви. С каждой встречей он все сильнее привязывался к Ольге Сергеевне. Эта женщина стала ему необходимой, как воздух, как вера, как сама жизнь.

 До мельчайших подробностей он вспоминал их последнюю встречу. Она играла при зажженных свечах. Играла так вдохновенно, как никогда раньше. Музыка лавиной лилась из-под ее тонких пальцев. Звуки, такие легкие, прозрачные, сливались с воздухом и казались его журчанием.

 А потом была бессонная, полная огня и тайн ночь. Наутро ему нужно было спешить на работу, и он хотел тихо уйти, пока она еще спала. Но дойдя до двери, увидел, что Ольга Сергеевна стоит перед ним в своем голубом пеньюаре, еще теплая от сна, домашняя, бесконечно родная.

 Она молча приникла к его груди.

 Онемевшими от ночных поцелуев губами он коснулся ее щеки, прижал к себе, и так они стояли несколько минут.

На другой день неожиданно подвернулась работа в соседнем районе. Он с ребятами уехал, даже не успев предупредить Ольгу. А когда вернулся через две недели, узнал, что она уехала в Санкт-Петербург к сыну.

 В квартире теперь жила ее сестра. Она протянула ему сверток, в котором лежала тетрадь.

Он вышел на улицу, присел на скамейку и при свете уличного фонаря прочитал на первой странице: «Тебе, согревшему мою душу в самый горький час». В тетради были стихи:

                Сварщик мой


       Руки, как совковые лопаты,
       И от сварки вся рубаха в дырах.
       Встреченный однажды, в час заката,
       Как сумел ты стать моим кумиром?
       Сотканная вся из вздохов томных,
       Песен ветра, трелей соловья,
       Я, в твоих объятьях задохнувшись,
       Прошептала робко: «Я – твоя!»
       Как птенец, душа под робой грубой,
       Как мальчишка, каждой встрече рад.
       Опаленные пожаром страсти губы
       И задумчивый, влюбленный взгляд.
       Словно в сказке, я тобою околдована.
       Прочь года! Принцесса пред тобой!
       Мой Король! Цепями я закована,
       В твоем сердце – ключик золотой.
       Весна сверкает многоцветьем радуги,
       И новый день сияет и поет.
       За все страданья нам дана награда,
       В усталых душах растопив однажды лед.
       Как жизнь начать нам с чистого листа?
       Не ко мне – к судьбе немой вопрос.
       Выше, чем любая высота,
       Мир, в который ты меня унес!

Он сидел потрясенный и взволнованный. Ему еще никто и никогда не посвящал стихов.
Рыжие метели осени уже бушевали в городе. Багряные листья стекали с деревьев. Стояла такая тишина, в которой можно услышать шуршание каждого листочка. В воздухе был разлит запах меда и осенней свежести.

На фоне золотого иконостаса, в огне листопада, он снова увидел милое, до боли родное лицо Ольги.

«Интересно, по каким дням летит самолет до Санкт- Петербурга?» – подумал он, сознавая, что уже не сможет вычеркнуть из своей жизни эту женщину, согревшую теплом любви его озябшее сердце.