Один день из новой жизни, или...

Один день из новой жизни,
или История одного изменения


Если наблюдать достаточно долго, становиться понятно, что мы получаем не больше, чем готовы были отдать.

Шелдон Копп

На смену летним радостям пришла пасмурная тоска. Был первый месяц осени. Холодный ветер, словно невидимое лезвие ножа, разрезал легкую одежду людей, решивших с началом нового сезона немного сэкономить на своем здоровье. Так поступили, конечно же, не все. Но большинство. И вот теперь каждый из них с забавной дрожащей гримасой про себя проклинал этот день и все, что было связано с естественными капризами природы.

Атмосфера духовного напряжения отражалась на памятнике, возвышающемся над площадью с неугомонными перекрестными живыми потоками людей. Гранитная масса из аккуратно вытесанных красных и черных камней отображала чью-то мужественную задумчивую и очевидно известную фигуру, сжимающую в тяжелых руках творческое подобие легкой фуражки. Когда-то она была личностью, не подозревающей в себе ничего из того, приписанного ей намного позже.
Монумент возвели в этом месте относительно давно. По крайней мере, никто сегодня не мог бы сказать, когда именно. Память человеческая преступно коротка. Но время не властно над каменной памятью о человеке. Ибо камням не свойственно ничего забывать. Не зря же ставят их на могилах умерших. И пусть себе возражают ученые лбы, но и в этом камне жила память. А точнее, душа застывшего в нем образа. Жила, смотрела. Видела и понимала. В глазах прохожих она была простым огромным не воодушевленным предметом. Но в глазах истории она навеки оставалась частичкой живого существа, способной мыслить и бороться даже не сходя с места. Частичкой, которая также дрожала, но от другого, режущего даже камень, неестественного холода.

Памятник заплакал. Да-да, господа материалисты, именно заплакал! И это, похоже, случилось не в первый раз. С марта прошлого года, помимо зимы, каждый день сотрудники местных коммунальных служб не переставали удивляться появлению странных лужиц у подножия монумента. Некоторые уборщики, повидавшие всякое за многие годы своей продолжительной службы и умеющие отличить нечто от чего-то совсем привычного, догадывались о происхождении той необычной воды. Но убедить себя в том, что это действительно могли быть нечеловеческие слезы, оказывалось не по силам даже для них.

Безысходность. Неужели он, некогда почитаемо-проклинаемая, но все же героическая личность, Светоч революционных идей, боролся за свободу и счастье своих соотечественников для того, чтобы через века наблюдать рабское камлание непутевых потомков? Может это и есть пресловутая Божья кара (именно-именно, ведь никаким богоборцем никогда и не был!), когда тело замкнуто в стеклянном сосуде, а душа в этом бесполезном граните на просторах вырождающегося народа? За что?! За что Господь обрек его безмолвно стоять на пороге бредущего куда-то и зачем-то общества, смешно нареченного «нацией»? За какие смертные грехи ему навеки слушать проклятия от проклятых? Зачем ему смотреть на вдохновенную поступь части некогда целой страны назад, во тьму забытых, неисправленных ошибок? А ведь это лишь видимая часть прогрессирующей ментальной болезни! Почему ежедневно он, Гений борьбы, должен видеть лица желудков и духовных мертвецов вместо лиц людей верующих, мудрых, сознательных? Когда-то его дар заковал в цепи собственную судьбу, изломав и покалечив едино данную жизнь. Но впоследствии он осветил всему человечеству истинно новую, справедливую, достойную дорогу в мир, лишенный рабства и бесполезности. Именно он еще более возвысил славу и честь великого, древнего народа, разъединенного нынче искусственными границами и политическими предрассудками. Воистину, немыслимые истязания – наблюдать, как гибнет твое творение! Упорно, с назойливостью, осведомленное чем-то меньшинство затягивает на шее безразличного большинства удавку ущербной исторической и культурной реконструкции. Без разницы в каком месте территориально. Прикрываясь игрой слов, на деле они угнетают традиции, обычаи, истинную веру, прорицая рай в растленных казематах западной тюрьмы народов. Это пытка, когда могущественный язык предков подменяют диалектами смешанной этнической закономерности. Своеобразно красивые, но слишком бесполезные механизмы миропонимания.

После своего недавнего пробуждения в памятнике душа стремилась к освобождению. Освободиться, и призывом, да по всей этой гнили… Но как раздвинуть скованные уста? Как поднять неподвижные ноги? Боль. Настоящая, отцовская, точащая даже гранит. Каждый день он наблюдал за последними земными минутами тех, кому не повезло вписаться в новые условия жизни. Тысячи прозябающих от голода и холода людей в практически обогретом и сытом современном обществе. Непосредственно у его подножия только за последний год скончалось десять человек. Это пространство нынче символизировало эдакий смертный одер для жертв неизбежного прогресса. «Люди ли вы?!» - вскипал праведным гневом монумент. Человеческое ли это общество, если выживание некоторых ценой многих – основа и суть его существования? Ничего не изменилось с тех, казалось бы, пережитых времен. Те же порядки, та же цензура, то же неравенство и такая выгодная власти бедность. Между прочим, системно поддерживаемая бедность. Ведь понятно, что несчастными и голодными управлять легко, равно как и теми, для кого брошенные с барского стола крохи – залог поддержания протертых штанов.

Он ждал. Чего именно? О, сокровенное и тайное желание! Оно есть у всех. Вера, молитвы и ожидание. День незаметно сменили сумерки, а спустя час все вокруг погрузилось во тьму, слегка освещенную, но абсолютную. Прежней суеты вокруг поубавилось, и наедине с очередным выброшенным на улицу стариком-отцом, беспомощно прижавшимся к постаменту, остался он, безмолвно стонущий памятник человеку. Небольшой кленовый листочек прибился к его левой ноге. Впервые за последнее время он почувствовал тепло.

***

Александр Заплавский жил в относительно тихом, можно сказать спокойном районе слишком провинциального, но достаточно живучего городка. Именно здесь, на старейшем из всех жилищном массиве почему-то никогда не кипели такие привычные для этого времени безрассудные хулиганские разборки и молодежные тусовки с их отборной матерной речью в сочетании с воплями, криками и стонами. Здесь ни разу не регистрировались случаи насилия, не говоря уже о смерти. А если оной и приходилось заглядывать сюда, то лишь с вполне оправданными Всевышним, закономерными целями. Ведь проживали на этом массиве в основном люди весьма преклонного возраста. На фоне всеобщего растления близлежащих улиц, в этом, поистине удивительном, уголке цивилизации жизнь проходила настолько умеренно и прогнозируемо, что тому находилось лишь одно объяснение – райончик наверняка забыли и дьявол, и его именем проклинаемый председатель горсовета. Последний, видимо, по той простой причине, что здешнее плотно заселенное место располагалось в непосредственной, можно сказать преступной, близости к огромной, наихудшей, по предписаниям соответствующих региональных служб, мусорной свалке в целой области. Но, несмотря на это или же по причинам куда более банальным, живущих здесь людей все вроде устраивало.

По крайней мере, точно так считал и сам Александр, иногда, чисто со скуки, неглубоко размышляя о своем однозначном социальном положении в невзрачной квартирке. Каждое утро с закрытыми глазами встречал он солнце и радовался дню, который начинался. Мысленно приветствовал просыпающуюся где-то очень далеко природу и все живое вокруг. Улыбался… Призрачная, но такая приятная иллюзия красоты необъятного мира привлекала его больше, нежели реальная необходимость что-то менять под собственным носом.

Сегодня он проснулся на несколько секунд раньше, чем заиграла знакомая мелодия старого электронного будильника. Как всегда, прослушав ее до конца, Александр еще минуту понежился в постели,  и лишь после приятного потягивания поднялся и принялся одеваться. Утро по-осеннему лениво расцветало за стеклянной преградой напротив. Исполнив некое подобие зарядки, он как-то неохотно направился к умывальнику на кухне. В зеркале над раковиной отразилось все-то же слегка грустное, серое, невыразительное лицо. Ну, разве что немного освеженное холодной проточной водой. Приведя себя в обычный порядок, Александр еще раз взглянул на себя. Сегодня ему захотелось поподробнее рассмотреть этого почему-то ничем неприметного человека.

Плавно взгляд скользнул и по окружающей обстановке. Ужасная однокомнатная дыра, жестоко и напрасно именуемая жилищем, наполовину оплаченная средствами из городской казны (следствие сотен законных прошений!), наполовину – занятыми под проценты деньгами. Бледные, не покрытые обоями, в некоторых местах треснутые стены. Поцарапанный пол. Отсыревший потолок, украшенный ровно по центру старенькой люстрой. Древние затхлые ковры с причудливыми узорами… Стержень пейзажа места обитания Александра. Небольшая кухня ограничивалась маленьким, наполовину заклеенным газетами, окном, дряхлеющей тумбой в углу, ржавеющим холодильником, который часто исполнял роль своеобразного сейфа для некоторых личных вещей, большим круглым столом посередине, покрытым новенькой цветной пленкой и двумя ветхими табуретами под ним, не считая умывальника с зеркалом и полочкой для предметов гигиены рядом. На столе размещались старенькое китайское радио на батарейках да две тарелки, в которых лежали две ложки – чайная и столовая, и вилка, а во внутренней выдвижной полке нашли себе место засаленный чайник, сковорода, кастрюлька и несколько чистых стеклянных пол-литровых баночек. Над кухонной дверью находилась умело прикрученная подставка, на которой расположились несколько кружек, а также разделочный нож. В холодильнике, который давно барахлил, лежала небогатая вчерашняя еда. Саму кухню и спальню разделяли старые скрипящие двери. Комната, где почивал после работы Александр, выглядела вполне спартанской. Окно на восток, старая армейская панцирная кровать с желтыми простынями, подушкой и черным шерстяным одеялом, инструменты под ней, маленькие электронные часы с будильником на полу и едва работающий телевизор в углу, который активно освоил неизвестный разноцветный грибок. Также здесь, под окном, находилась единственная в доме отопительная батарея, пока еще холодная. Чуть слева имелся вход в небольшую комнатку, некогда переделанную с чулана в туалет. Двери в него плотно закрывались, дабы не совсем приятные запахи не мешали сну. Рядом с ними, на стене, находилась вешалка с кучей одежды и полотенец вперемешку. Более симпатичная комнатная люстра, к сожалению, не работала по причине когда-то перегоревшей и почему-то забытой лампочки. Поразительно, но, несмотря на все это, хозяину сего места было радостно. Он существовал на мизерную зарплату. Но ведь существовал…

В тумбе на кухне среди каких-то тряпок и предметов для уборки находилась также небольшая электроплита, на которой Александр сейчас разогревал свой завтрак. В бархатных солнечных лучах за окном, всего в трехстах метрах от его двухэтажки, очередная мусорная машина сбрасывала свежую партию собранных отходов на заметно разросшуюся за последний год свалку. Он растерянно посмотрел на приоткрытую тумбу, и, сняв шипящую сковороду, отодвинул обувь на нижней полочке. Там, в уголке, Александр нащупал вожделенный предмет – плотную пластиковую папку, в которой находились несколько пожелтевших тетрадей и старая черная ручка. Он улыбнулся. Когда-то Александр умел и любил их использовать. В детстве он исписал около двух десятков таких, размещая в них стихи и небольшие, по-детски наивные рассказы. Но при печальных обстоятельствах, во время пожара, в родительском доме сгорело все. Отец, мать, и тетрадки. Господь отобрал у него, что только можно было, «любезно» определив перепуганного, но спасшегося мальчика в детский дом. Именно там и родились эти, нынче истлевающие, строки, наполненные болью и страданиями юной души.

Воспоминания развеял непреодолимый запах жареной картошки. Вздохнув, Александр бросил папку на прежнее место, завалил его обувью и захлопнул тумбу. Все равно уже много лет его рука ничего не могла написать. Вновь улыбнувшись, он достал чайник и принялся кипятить воду. Последний пакетик чая, между прочим, но… Не беда. Вот-вот получка! Да, и к тому же, сегодня ведь праздник – его день рождения. Сколько ему? Тяжело вспомнить. «Ну, и ладно! Главное, что точно не сорок…» Без образования, без семьи… Главное, что пока он существует.

За завтраком думать о чем-либо Александру хотелось меньше всего. Да и о чем? Зачем вообще думать? Легче от того, что ли?! И так каждый день. Вздрагивая от легкой прохлады в квартире, он то и дело поглядывал на отсыревший угол напротив тумбы. Там лежал старый разодранный ватник. Александр отодвинул тарелку и пристально посмотрел на то место. Сжалось сердце и стало немного больно. Чуть боле трех недель назад умер Дружок. Верный пес, единственное живое существо в мире, которое любило его, и было любимо им. Этого собаку подарили тринадцатилетнему Сашке друзья еще в детдоме. С того времени они были неразлучны. Человек и пес. Он слишком обожал своего мохнатого товарища, ухаживал за ним, кормил, лелеял. Летом, с наступлением сумерек, весьма уставший, он выгуливал его по району, а в суровые зимние ночи на прежних местах обитания оба согревались друг возле друга. Этот пес был смыслом жизни Александра. Но его возраст стал слишком прихотливым. И вот – Дружка нет. Он умер на этом старом ватнике, на котором совсем недавно весело лаял, пробуждая хозяина по утрам… Глаза наполнились слезами. Резким движением руки Александр включил радиоприемник.

 - А теперь новости в мире… - не успел договорить диктор, как тот час замолчал после повторного нажатия кнопки.

Не спеша, Александр допил свой чай и взялся за уборку. Кому нужен тот мир, когда свой рушится на глазах? Кому интересен очередной теракт в далекой стране, когда здесь, на родине, людей терроризируют те, кто обязан защищать? Кому нужно важное астрономическое открытие, когда человек не уверен, увидит ли он завтра давно открытое Солнце? К черту курсы валют и спортивные достижения, когда большинство населения бегает по своим городам, изводя себя, в тщетных попытках приобрести подешевле самое необходимое за кровью и потом заработанные жалкие гроши!

«Пора собираться на работу». Ту, которую он любил и ценил, несмотря на пренебрежительное отношение к ней городских чиновников. Александр причесался, предусмотрительно оделся потеплее, вышел из квартиры и сильным толчком плеча захлопнул двери. Несколько секунд, и за короткими щелчками дверного замка послышался звук неспешных шагов на лестничной клетке.

***

На улице шалил ветер, время от времени мелодично запутываясь в проводах. Холодный, пронзительный и непредсказуемый, он то бросался в лицо, то игриво подталкивал в спину. Последнее вроде ничего, но первое вынуждало прищуриваться и про себя бранить все и всех. Некоторые из прохожих делали это не громко – культура как ни как. Остальные же неистово извергали порции самой отборной ругани без тени смущения. А чего смущаться? Свобода! От всего, в том числе и от разума. И этот осенний ветер тому самый надежный свидетель.

Александр уверенно шагал по усеянному пожелтевшей листвой тротуару. Глаза вниз, под ноги. Да  и поднимать их не особо хотелось. Не из осторожности, но от одного неприятного вида всех этих встречных людей. Возможно он и отброс общества, но они… Может он действительно на дне, но они… Что-то взывало к протесту в глубине разодранной, словно тот ватник, молодой души. Разум порождал странные необычные мысли. О чем?

О, им не интересно! Да и не хотят они того знать, ведь на часах почти девять, и спешащие закономерно превратились в опаздывающих. Кстати, серые будни в последнее время заметно почернели, превратив озабоченную добычей средств для выживания рядовую общественность в жалкое подобие мечущихся теней. Естественно, что для таковых практически все вокруг представлялось в мрачных, неразборчивых тонах. Для них, вечно бурчащих госслужащих, прозорливых юристов, затейливых бизнесменов, балагуров от искусства, продажных стражей закона и правосудия, зарвавшихся уличных барыг, учителей с купленными дипломами, жаль вызывающих детей и пенсионеров, озлобленных врачей, верующих грешников, безнадежных бомжей или просто безработных – для всех них сегодня наступило очередное проклятое осеннее утро. Сырое, возвещающее скорый приход бесконечных ливней с их чертовыми лужами и грязью повсюду. С этим требовалось смириться. Как впрочем, и с тем, что ты – дежурная тень. Для них, не желающих вовремя остановиться, это был еще один день, когда необходимо проходить возле этого веющего уже позабытым прошлым памятника. Для абсолютного большинства это время года было самым мерзким снаружи.

И кому, какое дело до мерзости внутри, если спешим?

Александр не торопился, но мысли торопились к нему. Как-то особенно, не заурядно, а будто бы с теплым дыханием осеннего холода. От некоторых ему становилось даже жарковато. Необычайно странное, хрупкое ощущение появилось сегодня. Неожиданно и впервые. «Перемен, требуют наши сердца…» Мотив всеми позабытой песни пленил разум Александра именно в эти минуты, обретая какой-то чрезвычайно актуальный смысл. Хотелось к чему-то прорваться или что-то прорвать. При этом рядом другое, более привычное чувство безысходности постоянно сдерживало тот пробивающийся росток. Безысходность, безнадежность, проблемы… Да еще какие! Уж лучше жить себе вот так, и не обращать внимание.

Но… почему?

На лице Александра сверкнула улыбка. Искренняя, детская улыбка. Он улыбался миру не требуя ничего взамен. Есть ли смысл ругать природу? Да, он и раньше улыбался, но так – впервые. Как-то по-другому. Встревоженный взгляд устремился по сторонам в неистовом поиске неизвестно чего. Так сильно хотелось найти…

«Что?! Что именно?»

Мысль.

«Сколь предусмотрительны были наши предки, оставляя на камнях, обрывках кожи, пергамента или первой бумаги письменные свидетельства ошибок и назидание в их недопущении, именуемые историей! Все, что требовалось от нас – прочесть, понять и использовать себе во благо…»

Заплавский трудился более семи лет в местной коммунальной службе дворником. Уборка улиц, дворов, парков, скверов… Для него это была лучшая в мире работа. Да, единственная. Но, тем не менее, даровавшая жилье, какое-никакое пропитание и приносящая своеобразное счастье. Он ее ценил. Без высшего образования в этом городе ему ничего лучше не сулило. Поэтому счастливым просто приходилось быть. Его не тревожил тот факт, что родное предприятие задолжало ему за последних три месяца. Размер оплаты был вообще отдельной, весьма печальной темой. Но… Стоило ли волноваться? Не впервые. Бывало и похуже. А ведь на его место очередь вон уже! Значит в ожидании получки нужно покорно подчиняться пусть и феодальному, но порядку.

«А, ну его!»

Александру нравилось общаться с городом. Не с людьми, случайно его населяющими, а именно с ним. С его размывающимися окраинами, изувеченным временщиками во власти центром с ветхими строениями, молчаливыми памятниками по глупости утраченного прошлого. Он был убежден, что обычной метлой делает для культуры города втрое больше, чем официальные представители этого великого понятия. И это бодрило.

Очень странным был сегодняшний день. Миллионы вопросов осадили разум, в том числе и один, самый болезненный. Потерянный шанс. Почему он не учился как все? Чем хуже других? В чем его недостаток? В отсутствии желания дать «на лапу, кому надо»? А может в том, что его экзаменационная работа восьмилетней давности оказалась недопустимо лучше остальных? Возможно.
«Чертовы мысли! Откуда вы, и почему?» - Александр почувствовал сильное внутреннее напряжение. – «Пройдусь я центром!»

Заплавский не спеша пересек перекресток и вдруг как вкопанный замер прямо напротив знакомого памятника. Всего на мгновение его глаза встретили вечный каменный взгляд могучего гранитного исполина. Что-то не так! Не так как всегда. Будто что-то изменилось в привычных очертаниях этого образа некогда великого человека…

Оглушающий рев грузовика, промчавшегося за спиной, да очередная брань неподалеку вывели Александра из того удивительного состояния. Пройдя несколько метров вперед, он опять остановился. Возможно, показалось? Не может ведь камень дышать?! Заплавский недоуменно пожал плечами и второпях удалился.

Памятник не мог поверить в то, что действительно увидел. От самых необычных мыслей и волнения тяжелая грудь, казалось, вот-вот разорвется. Он еще долго провожал взглядом незнакомца, которого точно когда-то видел или знал. Гранитный стан слегка вздрогнул. От этого движения тройка нагловатых ворон, почивавших у подножия, испуганно взмыла ввысь. Памятник тоже чувствовал необычность сего дня.

Что заставило заметить того человека?

На серый асфальт упали первые тяжелые капли.

***

Теплый дождь смывал накопившуюся за неделю грязь с осеннего города 1917 года от Рождества Христова. Поразительно интересный контраст между утверждающей жизнь стихией и ее отнимающей средой обитания вроде бы живых людей. Что есть ироничней? Временность на фоне вечности. Хотя эту северную столицу великой империи можно было оправдать, всмотревшись в изящность камня, заточившего в себе волшебное искусство выдающихся мастеров своего времени. Великих предков, отцов народов, несомненно, лучших людей, умеющих ценить свободу и воплощать ее в своих творениях во имя родной страны.

Необычайно изысканный внешний вид города в сочетании с напряженностью бушующего событиями времени, казалось, предопределяли его неотвратимую трагичность. Красивое всегда топчут первым. На берегах живописной реки непременно должно было развернуться нечто грандиозно важное и судьбоносное не только для миллионов современников, но и для их потомков по всему земному шару. Некие уникальные, неповторимые события, разрушающие, и, в то же время, созидающие, историю. Именно так Всевышний начинает перемены, по праву отдавая славу и первенство всеобщего волнения тем местам, где положено быть несокрушимому спокойствию. И пресловутый контраст присутствует и  в этом. Ведь планы Господа вечны, как дождь, а жизнь очень часто ограничивает и без того жалкие человеческие возможности.

Ночь приступала. Заполненные днем улицы, переулки и площади заметно опустели в считанные минуты. Не только по причине надвигающейся тьмы или разворачивающейся стихии. Опустели также и от того, что ночью этот город, как и любой другой на него похожий, был опасен для всех, кто имел неосторожность побрезговать всеми перечисленными выше причинами, независимо от сословия. В это унизительное для некоторых и великое для остальных время, слишком реальным было убийство по самым нелепым причинам. Потому и оставались сейчас в компании бушующего ливня либо мечущиеся от трактира к трактиру беспечные почитатели вина и азарта, либо прячущиеся под навесами подъездов и торговых лавок вполне непредсказуемые тени.

По одной из улиц, между теснящимися жилыми домами и другими строениями, в направлении небольшой церквушки недалеко от едва освещенного сквера бежал человек. Огромные комки грязи то и дело поднимались за ним позади и в некоторых местах плотно прилипали к мокрой одежде. Время от времени перепрыгивая огромные лужи, он как-то добрался до храма и тотчас резко свернул за угол, в сторону недавно открытого почтового отделения. Почти достигнув северного конца небольшой площади, незнакомец остановился у закрытых деревянными щитами витрин небольшого ломбарда Завиля, старого и всегда очень занятого еврея-ростовщика. С незначительным, но специфическим интервалом мужчина трижды постучал в тяжелые дубовые двери. Яркая молния и далекий, но резкий раскат грома мгновением позже вынудили незнакомца ненадолго замереть. Однако стегающая ледяным холодом одежда тут же вынудила его постучать еще раз. На этот раз по ту сторону послышался едва уловимый тревожный мужской голос:

- Кто?! Кто там?

- Быстрее! – раздраженно прокричал незнакомец и встряхнул руками по сторонам. – У меня срочное письмо от товарища Умного!

После этих слов двери со скрипом слегка приоткрылись и человек, долго не думая, протиснулся вовнутрь. Как только Завиль набросил огромный засов, на ту же улицу в плащах и с фонарями в руках выбежали несколько мужчин. В свете очередной вспышки молнии через небольшую щелку в щите у витрины незнакомец разглядел на них отличия бывших жандармов. Остановившись у лавки еврея, они о чем-то перекликнулись, несколько раз выругались и бросились дальше, к речному вокзалу. Минутами позже их возгласы закономерно растаяли в шуме дождя.

- Он здесь? – снимая кепку, уверенно спросил незнакомый молодой человек.

- Собрание вот-вот должно было начаться, хотя Старика по-прежнему еще нет… – дрожащим голосом ответил невысокий, тучный пожилой мужчина, стоявший перед гостем в ночной сорочке, колпаке и с зажженной свечой в руке.

- Ну да, нет… Так оно началось? – снова спросил незнакомец, но на этот раз более мягко.

- Мне почем знать! – равнодушно ответил Завиль и учтиво кивнул головой. – Да и не должно быть мне известно обо всем этом!

- Ты прав – незнакомец слегка улыбнулся и вытер мокрое лицо ладонью. – А почему сегодня?

- Ой! Та шо ж вы такое спрашиваете бедного еврея?! – толстяк растерянно развел руками. – Но, судя по всему, вам уведомление было.

- Ага, - иронично бросил незнакомец. – И не только его. Впрочем, тебя же это не касается. Полно нам болтать ни о чем. Веди!

Миновав темный коридор, в котором повис едкий запах протухшей рыбы, двое опустились в подвальное помещение. В ломбарде, а вернее под ним, уже давно находился тайный подземный ход, пересекающий ту самую площадь к западу и ведущий в потайное убежище, имеющие другие выходы. О нем знали лишь немногие посвященные да сам хозяин. Добравшись до маленькой дверцы внутри подвала, Завиль толкнул ее и проводил гостя к едва заметному люку в полу. Затем он быстро вернулся обратно, и, потушив свечу, поспешил к себе наверх.

Незнакомец же, в кромешной тьме, не раздумывая, отбросил деревянную крышку и спустился в освещенный факелами каменный тоннель. Так как подобного рода конспиративные вещи были явно ему известны, он бросился вперед и через пару минут оказался у сплошной стены, немного отличающейся своей кладкой. Отыскав внизу болтающийся кирпич, мужчина, сильно нажал на него, от чего она содрогнулась, сдвинувшись влево и образовав весьма удобный проход. Затем он быстро вскочил внутрь, и спустя мгновение стена возвратилась на прежнее место.

Прямо за ней располагался большой, хорошо освещенный зал, приблизительно на сто мест, но почему-то совсем пустой. Собрание, по всей видимости, еще не началось. Широкий проход между рядами из скромных деревянных стульев вел прямо на небольшую сцену со столом и похожими стульями посередине. Именно за ним сейчас тихо беседовали трое мужчин. Незнакомец перевел дыхание, внимательно посмотрел на самого крайнего к нему и резко принял растерянное выражение лица.

- Товарищи! – приблизившись, он склонил голову. – Прошу меня извинить за опоздание.

Наступила тишина. Один из говорящих, усатый и слегка лысоватый, поднялся и поспешил через сцену навстречу к прибывшему. Было заметно, что он прихрамывает и еле слышно сопит. Лицо его отражало невозмутимость и строгость, а также внушало некоторый страх благодаря слишком выраженной язве на щеке под глазом, которую он небрежно прикрывал платком.

- Товарищ Заплавский! Вы никоим образом не опоздали, и вам нечего извиняться! – громко проговорил тот, и посмотрел в глаза собеседнику. – Но, извольте поинтересоваться, зачем вы собрали нас сегодня? И знает ли о встрече Старик?

После этих слов молодой человек прохладно улыбнулся, крепко сжав в руках свою кепку:

- Простите, доктор, что вы сказали?

- Помилуйте! – удивился последний и растерянно оглянулся по сторонам. – Я спросил вас, для чего мы собрались? И где остальные?

- Вот-те на! – воскликнул Заплавский, бросив кепку на стул позади себя. – Это же черт знает что! Старик или кто из вас… этого я не знаю… Но это меня сюда пригласили. По крайней мере, утром у своего порога я нашел черное уведомительное письмо.

Наступило напряженное молчание, во время которого все четверо присутствующих пристально смотрели друг на друга.

- Более того, доктор, - Заплавский едва заложил руку за спину, и сделал шаг вперед. – Меня преследовали.

Оживленное удивление заметно развеяло гнетущую обстановку.

 - Товарищи, что-то здесь не так! – после этих слов Заплавский выдержал паузу. – Пахнет изменой.

Двое все еще сидевших мужчины переглянулись, и тот, спиной к которому стоял доктор, худощавый, с пронзительным взглядом, выдавил из себя легкий немецкий акцент:

- Полно тебе выделываться! Потрудись ответить, зачем этот спектакль? И с чего такие громкие заявления, а?!

- Ответить?! – Заплавский выпрямился. – Знать бы еще мне… Но повторяю, инициатива не моя. А заявления не просто громкие, они вопиющие. Вчера за мной гнались аж до монастыря, а сегодня – опять облава. И сразу после письма, между прочим. А тут все смотрят на меня, и никто ничего не понимает!

- Товарищи, что происходит? – возмутился доселе молчавший четвертый мужчина в одежде матроса. – Как все это понимать?!

Заплавский молча, вынул из внутреннего кармана распечатанный черный конверт и бросил его на стол:

- Вот вам мое доказательство. И вопреки глупым вопросам от всех вас, я хочу знать, кто инициировал собрание?

- Но… Это точно не я, и… и Федечка тут ни при чем! – доктор недоуменно смотрел то на письмо, то на матроса. – Недоразумение какое-то!

- На нем отметка партии, - спокойно продолжил Заплавский. – Если я не ошибаюсь, такая лишь у четырех человек из нашей ячейки есть. И все четверо здесь. Ну, еще одна у Старика. Последнего здесь нет. И, как я понял, и не должно быть. Мою вы знаете, и это точно не она.

- Ну, и не моя! – доктор бросил на стол небольшой деревянный предмет. – К тому же, вот и мое письмо.

С этими словами он достал, спешно раскрыл и положил перед всеми еще один черный конверт.

- Кажись, темнит Саша наш! – настороженно произнес немец, доставая конверт и печать со своего кармана. – Вот мое уведомление. Но… Подумайте, друзья, он последний прибыл сюда. Говорит странно. Смотрит бегущим взглядом, пытается кого-то обвинить, оправдывая себя. Стало быть…

Послышался звук падающего стула. Достав свой пистолет, к ближайшей стене попятился бледный матрос:

- Товарищи! Как же это понимать? – он то и дело наводил оружие по очереди на своих оторопевших собеседников. – Что ж это творится?! Письмо… Оно было у меня… Где мое письмо? И печать…Их нет!

Все четверо переглянулись. Заплавский сделал шаг навстречу взволнованному матросу:

- Прошу…

- Еще шаг, Александр, и  я… Я спущу курок! – вскрикнул он. – Заклинаю вас! Меня тоже вызвали, как и вас.

- Неужели?! – голос доктора заметно задрожал. – Федечка? Только не ты!

- Нет! – вскрикнул матрос и перебросил оружие в другую руку. – Не я, дядя!

- Вот теперь мне кажется, что все понятно! – иронично подметил немец и резко выхватил свой маузер, нацелив его на матроса. – Верно, Заплавский?

- Не совсем, Хайнц! – Заплавский медленно попятился к доктору. – Письмо можно и украсть, незаме…

Не успел он договорить, как внезапно на него и на немца оказались нацелены два браунинга овладевшего собой доктора.

- Я не могу поверить, что виноват в этом Федор! – остро отчеканил он. – Я был его поручителем, когда мы принимали его в ячейку. Давайте, Заплавский, заканчивайте, что хотели сказать.

- Я хотел сказать, что письма ведь именные, - осторожно продолжил молодой человек. – Это ж легко проверить. Не так ли, товарищи?

- Отличная мысль! – ехидно улыбнулся немец. – Толковая. Да вот только кто проверять будет?

В напряжении замерли все четверо. Так как без оружия в руках оставался лишь Заплавский, именно он и подошел к столу:

- Давайте я. Итак. Этот мой, видите? А этот…

- Погодите-ка! – доктор невольно опустил один пистолет, нацеленный на немца. – Хайнц, прибыв сюда, заявил, что собрание назначил…

- Заплавский! – вскрикнул матрос.

Под воздействием неведомого инстинкта Александр мгновенно пригнулся, услышав над собой громкий выстрел. Рядом с ним повалилось тело сраженного доктора. Затем прогремели второй и третий выстрелы. В руках у Заплавского все еще находилось письмо, брошенное на стол немцем. Быстро развернув, его он увидел, что оно принадлежало матросу. Звенящее эхо от ударяющихся в стены пуль стихло. По всей видимости, патроны закончились у всех. Александр перекатился в сторону от опрокинутого в ходе перестрелки стола и увидел испуганное лицо Федора, безнадежно перезаряжающего свой пистолет, а затем неспешно поднимающегося из-под сцены напротив Хайнца.

- Ну, что, господа заговорщики! – крикнул он и вытащил из-за пазухи кривой турецкий нож. – Сдавайтесь именем Его Величества.

- А ты кому служишь, пес?! Николаю или своему Вильгельму проклятому?! – с этими словами матрос рьяно бросился к немцу.

- Нету у вас своего государя, свиньи! – кинжал Хайнца резко остановил Федора прямо у лица противника. – Нет у вас больше государства! Теперь мы – ваши хозяева! Сдавайтесь!

В этот момент в зал со стороны тайного входа ворвались еще несколько вооруженных людей. Готовый к сражению Заплавский медленно поднялся на ноги, сжимая в руках финку.

- О! Александр! Вы уверенны, что сможете причинить вред мне своей зубочисткой? – лицо немца украсила отвратительная гримаса, похожая на улыбку.

- Обычно, в таких случаях, я говорю «да», - Заплавский бросил нож и мгновенно достал из-за спины блестящий в свете факелов наган. – Но не сегодня, иуда ты проклятый.

Не успел Хайнц что-то крикнуть, как значительная часть его лица кровавой лепешкой отлетела в сторону приближающихся жандармов. Еще миг – и бьющееся в конвульсиях тело повалилось на сцену.

- Держи его! – крикнул кто-то в зале.

Зазвенели выстрелы. Но Заплавский, не теряя времени, во время бросился к потайному выходу возле небольшой статуи какого-то древнего ученого позади сцены и скрылся из виду.

Нужно было бежать. Бежать с непреодолимыми чувствами ярости, отчаяния и стыда.

«Может, стоило вернуться?! Сразиться с ними всеми?»

Подумать только. Куда катиться мир? Сбросив одного угнетателя, привели полчища других… Драться. До последнего вздоха! Лишь в сражении можно было определить судьбу этого многострадального, истекающего кровью народа. Народа, пробивающего себе путь к настоящей свободе.

Погибнуть в глупой потасовке сейчас он не имел права. Слишком велики ставки. Слишком много на кону. Никто не знает, чем должен обернуться для всех октябрь. И сейчас, ему нужен Старик. Время пришло. А бежать нужно только для того, чтобы вернуться.

***

Александр остановился у порога конторы местного комбината коммунальных предприятий. Остановился от внезапного чувства тревоги.

«Что это было?!»

Кто те люди? Что за странные события? Погони, убийства… Почему он хотел вернуться к преследователям? Господи, какой он? Ведь то был совсем другой человек.

А фамилия? А имя?

Бред. Полный бред! Вот же он: Александр Заплавский. Здесь, перед зданием своего места работы.

От сильного головокружения молодой человек чуть не упал со ступенек. Это внезапное видение очень взбудоражило его. Почему оно случилось? И почему именно с ним, сегодня? Заплавский быстро протер глаза и попытался совладать собой.

«В конце концов, это всего лишь мое воображение» - подумал он.

Александр, не отпуская дверную ручку двери, на миг растерянно замер на месте.

- Ну! – послышалось рычание позади. – Ты заходишь или как?!

Он обернулся и пропустил вперед невысокого толстяка в засаленном синем комбинезоне, от которого разило перегаром. Заплавский испытал непринужденное удивление. Он никогда не владел особым обонянием, даже наоборот. А тут… Александр мог с абсолютной точностью определить, что именно пил вчера и сегодня утром этот механик.

«Странно» - подумал он и, почесав затылок, зашел внутрь.

В помещении было прохладно. Засунув руки в карманы, Заплавский не спеша подошел к кабинету директора и тихо постучал.

- Да-да! – послышался голос и мгновенно изменился на вызывающее чавканье с неизбежными отрыжками. – Войдите!

- Доброе утро! – кивнул головой Заплавский, прикрывая за собой дверь.

- Угу-угу – пробормотал, давясь бутербродом среди кучи бумаг на столе, директор.

- У меня вопрос… был… - хотел продолжить Александр, но почему-то остановился.

Это же не в первый раз! Годы, целые годы, одно и то же. Каждый день он приходит в эту пору в этот кабинет, и постоянно застает директора в компании огромного бутерброда. И каждый раз ему было все равно. Но сегодня… Сегодня как-то все по-другому. Непонятно, что ли. Как-то дико и… противно. Впервые Заплавский по- настоящему обратил внимание на ту неудачную смесь жира и волос, что звалась директором. На его манеру питания и  управления в комплексе. На его загаженную, неопрятную одежду и по истине, Господи прости, свиное рыло.

«Что же это такое? Что за мысли такие?»

А с другой стороны… Это ж правда. Присмотреться получше – перед глазами типичный отброс, который отлично затесался в ряды руководящего состава. Таких в наше время не меряно. Сплошь да рядом!

- Санек, ты такой странный! – ржание начальствующей особи вывело Заплавского из состояния раздумий. – Чего стал там как вкопанный и бубнишь что-то?! Итак, вон незаметный, посредственный… Говори громче, а то жмешься как баба!

- Извините…

- Да ладно! Шучу я, Саня! – свиное рыло создало подобие дружественной улыбки. – Садись, и выкладывай, чего надо.

Александр присел на стул и как завороженный смотрел на своего директора.

«Неужели оно говорит правду?! Я незаметный и посредственный… Почему? А впрочем, когда я в последний раз действительно смотрел на себя? Боже, неужто я такой, как этот..»

Цепь разнообразных вопросов сковала его разум. Чувство отвращения становилось все сильней и болезненней. Ведь если существо напротив отброс, то кто же тогда тот, кто подчиняется ему каждый день? Нет, отвратителен Александру был не директор. Отвратительным выглядел именно он сам.

«Жалкий отброс» - прозвучало в его голове.

- Я… - пытался высказаться Заплавский. – Я хотел спросить вас, не посылали ли вы кого-то в парк сегодня? Это же моя территория, да?

Александр понимал всю бессмысленность поставленного вопроса. Однако то была откровенная импровизация с попыткой хоть как-нибудь прикрыть захлестнувшую его волну негодования.

Незаметный? Неужто он действительно такой? Тяжело поверить, но лучший помощник в таких ситуациях – воспоминания. В первый год его службы директор горячо поздравлял молодого сотрудника с днем рождения. А сегодня? Пятнадцать минут позади – а тот и не намекает ни на что подобное. Александр почувствовал злость. А еще заболело сердце. Гнев и боль будто наполнили его вены, от чего они заметно вздулись.

- Ой, Саша, тут такое дело! – равнодушно ответил директор. – Я сегодня по ошибке туда Мундштука отправил. Да, чего скрывать… попросил он меня, Санек. Сильно попросил. Мол, лужи его достали. Ну, те, что у памятника. Я ему и разрешил. Негоже отказывать, когда просят. К тому же, он заверил меня, что ты не будешь против обмена. Ты ведь не против?

Глаза Заплавского загорелись, и он сорвался с места.

- Что?! Какого обмена? Но… Там ведь я всегда работаю! И почему вы послушали Мундштука?!

- Не ори на меня, сынок! – рыло стало серьезным как никогда. – Разве я виноват? У меня дел по горло. Я же сказал, человек попросил…

- А я кто, по-вашему?! – вскипел Александр. – Я тоже человек!

- Ух! Ты посмотри-ка на него! – завопил толстяк. – Разошелся он тут! Ты чего кричишь, а? Человек он! Вы друзья, вот и разбирайтесь вообще сами между собой!

На этом директор едва приподнялся, с гневом посмотрел на Заплавского и с неприкрытой злобой бросил в рот остаток бутерброда. Александр взволнованно выдохнул и развернулся к двери. Уже на пороге он немного успокоился и остановился.

- Похоже, я сорвался, - тихо проговорил он, не оборачиваясь.

- Да ну тебя! – махнул рукой директор. – Ничего страшного. Но ты себя в следующий раз контролируй чуть-чуть. Ты человек, Мундштук человек, и я человек. Мы все, мать вашу, человеки здесь!

- А что  с зарплатой? – неожиданно спросил Заплавский, держась за дверную ручку.

- Ой, ты же знаешь! – засуетился позади толстяк. – Я…

- Ясно – Александр закрыл за собой двери.

В гардеробе он спешно переоделся в свою рабочую форму. Сегодня ему предстояло поневоле работать на самой оживленной улице этого города возле его единственной, пожалуй, достопримечательности. Спокойно выдохнув, он вышел из конторы и поспешил к ожидающей его одного грузовой машине. Навстречу разгорающейся осенней прихоти.

***

По извилистой дороге, источающей глубокие борозды грязи, мчался небольшой автомобиль. Внутри недавно родившегося где-то за границей чуда техники тяжелые мысли терзали заметно торопящегося к Смольному пассажира. До самого здания оставалось чуть более трех кварталов, и чем короче становилось расстояние, тем сильнее росли напряжение и тревога.

Подумать только – сегодня! Именно в эту ночь все и решится. Сотни всевозможных приготовлений. Непростительные потери, болезненные расставания, утраченные возможности и гнетущий горизонт, казалось, бесконечной дороги. Путь, избранный во имя свободы, которой сам Господь обделил эту несчастную землю. Путь, на который уже сейчас поднимались тысячи и миллионы. Путь, на котором нет права остановиться или развернуться обратно во имя прекращения самой кровопролитной из всевозможных войн. Все начиналось с борьбы против захватчиков внешних, а превратилось в кровопролитное сражение с внутренним поработителем. Судьба восставшего народа – суть созидания нового, более справедливого общества. Иные спросят: не велика ли цена? И не зияет ли впереди возможная ошибка? Воистину слепые! Ибо находит лишь тот, кто ищет. Не сдаваясь, не оборачиваясь, не сомневаясь.

«Интересно, ведают ли на блокпостах по городу о приказе насчет этого автомобиля? Теперь лишь ленивый не знает, что происходит вокруг…»

В руках у молодого, но заметно поседевшего, человека сейчас находились очень важные государственные бумаги, перехваченные моряками балтийского флота у своего руководства. Судьба великого дела, начатого всего несколько часов назад, находилась, в том числе и в руках Заплавского. Там, позади Александрийского столпа, разворачивалась битва за лучший выбор. С оружием в руках и горячим сердцем лучшие сыны и дочери поднимались на бой с прогнившей, проворовавшейся кликой упырей во власти, высасывающих жизнь из простого человека. А здесь, на сотнях этих страниц, находились упрямые доказательства их подлой измены изувеченной стране.

Александр вдумчиво смотрел на хмурый, едва освещенный уличный пейзаж за окном, то и дело, теребя пальцами кожаную обшивку своего сидения.

- Патруль! Патруль, батенька! – послышался басистый возглас шофера.

Заплавский моментально пристегнул небольшой портфель к внутренней стороне своего пиджака и достал наган. По знаку усатого поручика с ружьем наперевес машина медленно остановилась у тротуара вблизи шлагбаума таким образом, что пассажир получил возможность хорошо просматривать весь пост.

- В чем дело, солдатики? – улыбнулся матерый шофер.

- Кто в автомобиле? – грозно спросил подоспевший поручик.

Водитель замешкался, оглядываясь по сторонам, но спустя мгновение поманил сердитого и явно прозябшего сторожевого поближе к своему окну. Такое положение вещей заставило насторожиться еще троих солдат у будки, которые сбросили свои ружья  в руки.

- Спокойно, ребятки! – отмахнулся поручик. – Кого ты там везешь, чертяка?

- Поди-ка ты ближе, начальник! – заволновался шофер. – Негоже мне кричать, пойми! Не бойся! Я же без оружия. А у тебя вон, какие орлы следят за порядком!

С этими словами поручик улыбнулся, подправил усы и подошел прямо к окну машины:

- Говори, кто там у тебя?

- Понимаешь, командир, - наклонился к нему водитель, говоря полушепотом. – Дам там одна. Не простая. К генералу Кнудсену везу, понимаешь? Ну!

- Дама, говоришь… - поручик ехидно посмотрел на своего собеседника.

На минуту в воздухе повисло напряженное молчание, пока лицо поручика не расплылось в похотливой гримасе. Как только рассмеялся он, его примеру последовали и стоявшие в дали солдаты, и сам шофер.

- Эх, ты! О, даешь! – поручик протер рукой глаза и резко подошел к пассажирской двери. – Дай хоть взглянуть на бабенку нашего генерала.

- А может не надо? – водитель нервно сжал рулевое колесо. – Генеральский трофей ведь!

- А ты не переживай так! – с этими словами поручик забросил ружье на плечо и приоткрыл двери. – Здесь я решаю, что надо, а что нет. Вот посмотрим на твою красавицу и…

Внезапно последний исчез внутри машины, которая заметно пошатнулась. Послышался глухой стон и негодующий окрик. Солдаты переглянулись, но ограничились лишь улыбками. Вдруг из автомобиля, прикрывая лицо руками, выпал тот самый поручик.

- Хватайте сволочь! Он внутри! – дико завопил он.

На приказ солдаты отреагировали почти молниеносно, бросившись к машине, а их начальник, попятился к будке, где стояла привязанная тройка вороных. Послышался щелчок, и к нему поспешила одна из лошадей. Мигом, оседлав ее, поручик выпрямился:

- Эй! Не меня ищете, товарищи?

Солдаты оглянулись. Перед ними на лошади в мундире их командира, который как раз приходил в себя внутри машины, сидел разыскиваемый всеми столичными ищейками рабочий Александр Заплавский.

- Держи его! – крикнул кто-то из солдат.

В это мгновение в руках у шофера оказался небольшой черный ящик, с которым он бросился прямо к солдатам:

- Да здравствует революция!

Громкий взрыв разорвал относительную тишину вокруг, заставив оставшихся лошадей у будки растерянно топтаться на месте. Заплавский гордо, но с жалостью посмотрел на пламя, поедающее автомобиль и останки человеческой плоти. Дорога к Смольному была свободна.

- Не зря… - тихо проговорил Александр и пришпорил коня.

Была ночь, когда изможденный всадник, наконец, въехал в пределы бывшего столичного института благородных девиц. В отличие от многих здешних учреждений и домов, в этом месте было шумно и светло. Отпустив вороного, Заплавский еще раз проверил наличие портфеля и уверенно поспешил к входу. Именно в этом здании сейчас пребывал Старик, о чем его известили позавчера. Прямо у дверей Александра встретили двое рослых матросов.

- Ты кто такой? – грубо бросил один из них, сделав шаг навстречу.

- Заплавский. Я к Старику, - спокойно ответил молодой человек. – Он знает.

- Черти взяли бы тебя! – рассмеялся матрос. – Там уже заждались. Поспеши!

Небольшая пауза разразилась грохотом открывающихся тяжелых дверей. Мгновением спустя Александр направлялся через огромный зал к лестнице, ведущей на второй этаж. Наверху в длинном коридоре царил полумрак. Где-то в одном из десятков кабинетов разгорались привычные для этого времени прения, о чем свидетельствовали громкие выкрики и споры. Александр шел в самый конец, где, как и ожидалось, находилась слегка приоткрытая дверь. Внутри хорошо освещенного кабинета стоял большой канцелярский стол и пара кресел вокруг. Иная мебель была завешена простынями. За столом сейчас сидел относительно молодой мужчина, подперев лысую голову своей рукой и читая какую-то брошюру.

Это был он. Старик. Почему его так называли? Неизвестно точно. Но сия партийная кличка всегда произносилась лишь с глубоким почитанием и уважением.

- Товарищ… - не успел обратиться Заплавский.

- А-а! – вскочил с места Старик, и редкая бородка на его лице красиво подчеркнула уставшую улыбку. – Сашенька! Проходите, милок! Проходите и садитесь, пожалуйста! Как добрались сюда?

- Едва, - встревожено улыбнулся Александр, опускаясь в кресло напротив. – Наши друзья в Кронштадте перехватили письма и карты правительства. Их полагалось переправить в Швецию, а оттуда прямиком в Берлин… Они пытались продать нас! Эти… эти…

- Полно, полно вам, Саша, сердиться! – монотонным голосом перебил Старик и провел пальцем под глазом, пытаясь хоть как-нибудь ослабить усталость. – Не тратьте сил. Главное, что эти документы теперь у нас. Сегодня все и решится. С минуты на минуту.  Я жду… Все ждут. Страна устала воевать. Народ не хочет умирать в кандалах. И мы здесь очень кстати. Но…

Старик прервался, тяжело выдохнул и, приподнявшись, зашагал по кабинету, не вынимая рук из карманов.

- Что! Что это значит, ваше молчание?! – воскликнул Александр.

- Мы знаем, что нужно делать – Старик упрямо посмотрел в его глаза. – А они? Люди вокруг? Мы ведь не вечны.

- Жертвы… Сколько их? Посмотрите, разве не ответ вам, что никто назад уже не смотрит?

- Ах, Саша! Кабы дело было только в готовности отдать жизнь за дело, наш разговор закончился бы несколько минут назад. Сегодня они готовы, а завтра… Такой шанс изменить все представляется, возможно, единожды. Понимаете меня? Безликие, жаждущие глотка свободы, недалекие, но, безусловно, храбрые люди. За время подготовки мы потеряли уже тех, кто мог бы успокоить меня в моих терзаниях.

- Согласен, - ровно ответил Заплавский. – Но, извольте, наверняка менее всего павшие хотели бы быть последней надеждой. Как и каждый из нас. Наоборот. Они вкладывали в общее дело все, в том числе и жизнь, ради того чтобы стать возможностью, а не причиной.

- Вы чертовски правы, Александр! – Старик медленно вернулся на место. – Это действительно жертвы во имя развития, а не упадка. Простите меня. Просто сейчас, на пороге победы, возникают новые вызовы и страхи. И главнейший из них – неизвестность.

Наступило молчание. Оба собеседника напряженно смотрели на картину с осенним пейзажем столицы неизвестного художника. Лампы в кабинете как-то странно замерцали, что быстро развеяло отчаянное безмолвие.

- А вы знаете, Александр, что осень во все века признавали порой упадка и ухода лишь неистовые пессимисты и проклятые рифмоплеты этого царствующего болота? – Старик заметно повеселел.

- Догадываюсь, но разве это не так? – Заплавский удивился неожиданной смене темы беседы.

- О! – Старик с возражением покрутил головой. – Конечно же, нет! Осень это пора изменений. Дожди смывают прежнее понимание мира. Краски окружающей среды блекнут, дабы открыть нам глаза на суть увлеченности и увеселения. Грязь отражает острую необходимость преображения. Всмотритесь, Саша, осень – пора, когда все рушится и увядает лишь для того, чтобы вознестись и расцвести в скором времени. Осенний холод – предтеча поющей теплой весны. Без осени мы никогда не осознали бы свою созидательную сущность.

- Это звучит красиво… и… и правильно – Александр замешкался.

- Эта осень – начало нашего созидательного пути! - Старик вдохновенно взмахнул рукой. – Мы избрали его еще в детстве, когда смотрели на страдания своих близких, принявших гнет за должное состояние. А встали на него мы после первых пуль в ответ на стенания народа. Мир охвачен пламенем борьбы за лучшую жизнь. И знаете, что вижу я в этом пламени? Я вижу, друг мой, как сражаются за право дышать и возделывать родную землю до последней капли крови. Я вижу, как идут вперед со знаменем равенства те, кто вчера боялся просто подняться с колен. Я вижу, как побеждают те, кого считали давным-давно сраженными… Это путь героев, Александр. Путь освобождения и благоденствия. На зов и молитвы наших предков откликаются гордые потомки непокоренных народов. Господь, не в поповской рясе и с тленными раболепными речами, а истинный, справедливый Господь с нами. Эта схватка – наша судьба…

Заплавский с восхищением смотрел в горящие глаза своего собеседника и будто загорался сам, изнутри. Какими терпкими и сладкими одновременно казались эти минуты! Уже завтра начнут по-другому дышать миллионы людей. Уже завтра совсем по-другому будут биться сердца. Уже завтра совсем иным станет целый мир… Нет! Завтра – значит никогда.

Сегодня.

Где-то вдалеке послышался громогласный залп крейсерского корабля.

- Аврора! – искренне улыбнулся Старик и развернулся в сторону окна, будто уловив чей-то пристрастный взгляд. – Именно, Александр!

***

Он высадился со всем своим снаряжением за несколько кварталов до памятника, пытаясь распознать странное ощущение.

Недоумение.

Растерянность.

«Что же это за день такой?!»

Теперь видение не давало покоя встревоженному Александру. Он знал всех тех людей! Ему были известны все те героические события, сокрытые в междустрочие искренних человеческих переживаний. Еще в школе Александр питал огромный интерес к истории разных стран, но особо увлекался историей своей Родины. Да, он прекрасно, можно сказать, наизусть, знал причины, ход и последствия Великого Октября. И все бы понятно, но… В его видении среди прочих вполне реальных персонажей, был он сам. Неужели…

«Не может быть!» - Александр встряхнул головой. – «Заплавский – революционер! Что за…»

- Смотри куда прешь, дворник! – громкий окрик водителя тормозящей прямо перед ним легковушки, вывели молодого человека из задумчивого состояния. Он застыл прямо посередине перекрестка.

- Простите… - неловко отмахнулся Александр, и быстро перебежал на нужную ему сторону улицы.

«Ну, все! Хватит с меня! Чуть было под колесами не погиб!» - Заплавский попытался придти в себя, но, как оказалось, безуспешно.

Дело обстояло не только в одном видении. Сегодня его голову наполнили какие-то необычные размышления, поток которых был неиссякаемый. Так, будто после продолжительной спячки, он ощутил приятное и в то же время болезненное пробуждение, когда припомнил утренний разговор в конторе. Впервые ему стало стыдно. Именно! Что же он такого натворил? За что с ним так? В душе, которую Александр сегодня все-таки обнаружил в себе, разгоралась жгучая обида, разрастающаяся щупальцами неистового возмущения. Нет! Ненависти. Глубокой и неутолимой. Ненависти, с которой он никак не мог совладать. Успокоиться, забыться, подумать о работе и униженно сглотнуть в очередной раз?! Нельзя топтать дальше уже растоптанное достоинство. Либо собирать все по кускам, либо… О, нет, нет! Не дождутся!

«Начальство?! Ты все еще думаешь о нем?»

В это мгновение Заплавский откровенно презирал себя. Ведь вина-то его. Своей жизнью человек распоряжается самостоятельно. Хочет – идет, хочет – стоит. Хочет – живет, а хочет – помирает. В конце концов, хочет – обретает, хочет – теряет безвозвратно.
Что все это время делал он? Существовал? Нет-нет! Был. Преступно небрежно был себе просто так… Впервые в жизни Александр вспомнил о деньгах. Там, в конторе. Разве плохо?

«Что со мной происходит?»

Сделав еще несколько неуверенных шагов, Заплавский остановился. Где-то там за спиной, осталось помещение коммунальной службы – черное, облезлое здание, со старыми окнами и – парадокс – неубранным внутренним двором. Дыра на фоне растущих вокруг него красочных торговых киосков и магазинов. В душе Александра появилось смятение, плавно преходящее во внутренний хаос. То привычное, когда-то до боли родное здание конторы сегодня стало чужим. В этот миг удивительно сильное чувство взбудоражило разум Заплавского. С каждой секундой оно заставляло сердце сжиматься все сильней и больней.

Отвращение.

Вот, что он чувствовал так отчетливо сейчас. К черту, все! Отвратительное здание, мерзкий начальник, притон, именуемый квартирой…

«Господи! Почему я все это терплю?!»

Александр огорченно сплюнул, все глубже погружаясь в раздумья.

Чувство долга. Да, это должно было хоть как-нибудь отвлечь от предыдущих мыслей. Он любил этот город и его измаранную жителями чистоту. Близился полдень, когда Александр прибыл, наконец, на необходимое место. Вокруг шум. Рев автомобилей. Громкая человеческая безликость и обыденное равнодушие. Брань. Бесполезная спешка. Словом, все как всегда. Все без изменений, потому что, это центр. Центр всей, искусно представленной едкой показухой и коммерческой напыщенностью, гадости этого города. Встретить ее выразителей здесь можно было на каждом шагу. От бродяги до мота. Все одинаковы! Отличие состояло лишь в количестве нечистот, в которых каждый успешно увяз навеки. Пустые, пустые люди!

«Отвратительно!» - думал Александр. – «Вот за кем уж точно скучает метла!»

Заплавский без раздумий принялся мести в небольшие кучки всякие обертки, салфетки, пластиковые стаканчики, окурки и другой мусор, разбросанный прямо под пустеющими новыми урнами. Он прекрасно понимал, что вокруг от этого необходимого, но бесполезного труда чище не станет. Завтра вся эта городская грязь набросает здесь же вдвое больше прежнего. Такова сущность человека: посредственность и стадность не приемлют понятия окружающей чистоты. Но исполняя свой долг, он чувствовал  и понимал людей лучше, чем любой матерый психолог. А это дорогого стоило. Время от времени он сравнивал иронию своей неудачной судьбы с окружающими удальцами. Точь в точь! Он действительно мало чем отличался от тех, кого сторонился. Ведь и его жизнь состояла из глупых пазлов подчинения, смирения и молчаливого согласия. Подсознательная власть первобытного инстинкта следовать за другими всегда преодолевала стремления быть другим.

Вот он, человеческий оптимизм – еще одна куча мусора, которую кто-то все равно рано или поздно уберет. Холодный осенний ветер сверлил разгоряченное сознание далеко немногих. А, в общем, виноваты все. Все до единого. Общественное вырождение, как мощный побочный эффект неудержимого прогресса. Люди засоряют не парки, не улицы, не землю, по которой ходят, а собственные души. И главное, отлично понимают, что творят, но неистово продолжают. Где поблизости духовные святыни, священные места и культурные заведения сейчас рядом кучи мусора, принудительно привлекающие внимание. Грязная брань под стенами храмов, искажение морали до уровня самоотрицания, разрушение памятников истории… Что это?! Цивилизация? О, нет! Это самый опасный мусор. Мусор, на благодатной почве которого в этой несчастной стране обильно взращиваются массовое бесправие, всеобщая несправедливость коррупция и деградирующая государственная власть. В этот миг Александр едва сдержался, чтобы не закричать.

«Не все такие!»

«Да, но мусор упорно занимает все больше и больше чистой территории, по вполне естественным причинам загрязняя, то, что раньше было чистым. Желающих бросить окурок возле урны в десять раз больше желающих поднять и положить его куда следует».
Мысли нагромождались одна на другую. Внутри что-то закипало. Ведь он, Александр Заплавский, ничем от пресловутого большинства не отличается! А нужно. Очень нужно. Надо меняться, бороться с самим собой за себя же. Кто-то скажет – надеюсь, завтра буду лучше. Надежда умирает последней, но… Стоит ли просто ожидать? Выход есть всегда. И суть его – борьба.

«Революционная…» - гордо подумал Александр.

Заплавский неожиданно остановился. Горькая слеза очертила дугу на его лице. Вновь заболело сердце. Почему эти мысли посещают немногих? Разве лучше жить в преступном пред апокалиптическом обществе? Разве легче делать вид, что ничего странного не происходит?

Один подвыпивший прохожий громко засмеялся, увидев расстроенного уборщика, и плюнул прямо в кучу собранного мусора.

«Эх! Метлой бы ему, да по морде!» - Александр резко развернулся лицом к памятнику.

В воздухе появилась необычайная свежесть. Запахло дождем. Внезапно небо потемнело, и  ударил гром. Яркие молнии разделили небосвод на мелкие части раз восемь подряд, распугав практически всех вокруг. Александр опять удивился, ведь вместе с обострением обоняния более острыми стали слух и зрение. Еще ни одна капля не упала на землю, а он уже слышал их приятный поднебесный шелест и наблюдал сверкающее миллиардами маленьких огней водяное ожерелье. Это настораживало, но уже никак не пугало. Напротив, ко всем сегодняшним переменам Заплавский питал глубокий интерес. Немного постояв, с началом дождя он принялся усердно, с вдохновением убирать быстро намокающий тротуар, все ближе и ближе подходя к памятнику.

Это был очень короткий, но обильный, можно сказать жизнеутверждающий ливень, ласкающий изможденную почву. Минут через десять все прекратилось и все они, субъекты его размышлений и порицаний, плотным роем высыпались на улицы из десятков магазинов и учреждений. Гигантский человеческий улей снова ожил. Теперь мерзкая брань стала звучать еще чаще. В этот раз всевозможные проклятия метелью обрушились на маленькие лужицы в расползающемся асфальте и в адрес всех местных коммунальных служб. Как будто нарочно. Как будто, чтобы достать именно одного единственного человека. Но Заплавский уже практически не обращал на это внимание. После прошедшего дождя бог весть, в каком направлении смылись ненависть, злость и прежнее раздражение.

В это мгновение что-то должно было произойти. Стало теплее. По крайней мере, ему. Закончив половину задания на сегодня, Александр ощутил острую необходимость вернуть то удивительное видение. Отложив метлу в сторону и присев у подножия памятника, он по привычке вытер руки тряпкой, и с трепетом посмотрел в затянутое до сих пор тучами небо. Глаза закрылись…

Вот, он снова слышит приятный, слегка картавый голос Старика, смотрит в транслирующее ночные ружейные залпы маленькое окно и…

- Мать моя женщина! Сашка, ты что ли?! – грубый бас вынудил Заплавского быстро очнуться.

Возмущенно переводя дыхание и оборачиваясь, он уже догадывался, кто находится позади. То был его коллега Мундштук, наглостью овладевший сегодня не своей территорией уборки. К великому удивлению Александра никакой обиды на этого человека у него так и не сложилось. Прежние негативные чувства уверенно испарялись из его организма, а потому Заплавский лишь раздосадовался совсем несвоевременным появлением коллеги.

- А! Это ты… - спокойно проговорил он.

- Вот те’ на! – крикнул Мундштук и засмеялся, доставая грязными руками из кармана пачку сигарет. – И тебе «здрасте»! Ты чего, это самое, сидишь тут? Что, закончил все?

Нюх Александра болезненно раздражал едкий запах дешевого табака, от чего он потерял желание отвечать и быстро отвернулся в сторону, жадно глотая воздух.

- Будешь? – Мундштук протянул ему сигарету.

- Нет-нет! – отмахнулся Заплавский и снова посмотрел в небо. – Спасибо, не хочу.

- Тебе видней, дружище! – и Мундштук закурил. – А я уже, кстати, все. Сейчас в контору – и домой.

- Мне еще у памятника убирать, так что… - Александр рассматривал как медленно, сквозь серую пелену, пробиваются солнечные лучи.

- Ага! Понятно. А хочешь, я тебе анекдотик расскажу! Све-жа-чок! Значит, слушай…

С этими словами Мундштук принялся что-то громко рассказывать, махать руками, подкидывать ногой и разбрасывать по только что убранному тротуару пепел. Но Заплавский его не слышал. Да и не хотел слушать. Его внимание сейчас занял внезапно возникший вопрос: как низко пал когда-то уважаемый, порядочный, стройный и всегда гладко выбритый учитель истории одной из городских школ, Иван Порфирьевич Мундштук? В кого превратился этот некогда с большой буквы человек? В презираемого своими же учениками и даже родней, вечно пьяного и небритого полудикаря, определившегося на время очередной кодировки в коммунальной службе, просто Мундштука. Его же даже по имени никто не называл года два. В голове мелькнули тяжелые мысли… Но тут рассказ неожиданно закончился, после чего сам юморист принялся громогласно ржать.

- Ну как?! – Мундштук ударил Заплавского по плечу.

Александр лишь озадаченно посмотрел на своего собеседника и выдавил некое подобие улыбки.

- Да! Вижу не очень тебе смешно, - расстроился Мундштук, но тут же щелкнул пальцами так, что Заплавский слегка содрогнулся. – Санька, я не понял, а чего ты молчишь?

Александр с грустной надеждой посмотрел в глаза своему собеседнику, будто умоляя не оглашать смертный приговор.

- У тебя же сегодня день варенья?! – Мундштук довольно потер ладони. – Точно! Сегодня!

Заплавский насторожился. Внутри что-то сжалось.

- А это значит… - загадочно продолжал Мундштук. – Что мы сейчас поступаем так: здесь неподалеку, за углом, есть отменная столовка. Вот там мы это дело и отметим, как следует! Пошли! Скорее!

И он напористо потянул Александра за собой в заданном направлении.

- Но… моя работа… - попытался противиться Заплавский. – Моя метла… Я же не закончил!

- Брось, друг! – настаивал Мундштук. – Ты чего? Сейчас ведь обед, не так ли? Мы же ненадолго. Успеешь ты еще все доделать.

Отказать такому человеку было практически нереально. Ведь в таком случае он мог найти миллион способов так достать отказчика, что последнему пришлось бы самому упрашивать его пойти хоть куда-нибудь. А здесь еще и повод…

Шел второй час после полудня, когда небо, наконец, стало чистым, ясным и ярко голубым, а солнце купало свои лучи в окрестных водоемах. По одной из небольших луж только что прошелся окрыленный счастливым предвкушением хмельного небытия Мундштук, а с ним и сбитый с толку, немного уставший, но улыбающийся Александр Заплавский.

***

Только один Господь видел и знал истинные причины существования того, с позволения сказать, публичного заведения, да еще и совсем рядом с детским садиком!

Такой отвратительной забегаловки Александр никогда раньше не видел. Грязный пол и потолок, вымазанные черт знает чем. Стены с почерневшей плесенью в углах. Разодранные плинтусы. Битые люстры с неполным комплектом лампочек. Ветхие деревянные стулья и столы. Пронзающий смрад по всему помещению. Мерзкая полу уголовная музыка. Вот картина типичного места, где регулярно собиралась «элита» общественного дна. Как важное дополнение – густой сигаретный дым, создающий внутри жуткую иллюзию кладбищенского тумана. Своеобразная человеческая свалка, где роль отходов успешно выполняли местные алкоголики, наркоманы, преступники и прочие представители успешной деградации. Такое огромное количество мусора даже опытный дворник Заплавский видел впервые.

«Кто же все это убирать будет?!»

Душа полнилась смятением. Неожиданно вернулось чувство горького стыда за себя. За то, что среди всех этих существ находился и он.

В какой-то момент Александр не выдержал и хотел выбежать из этого ужасного заведения, но ему помешал довольствующийся зрелищем Мундштук. За столиком возле прилавка двое рослых мужчин, в полном расцвете сил, облевали свой обед, и пьяные упали в тарелки с отвратительной жижей. По всему помещению расползлась ужасная вонь. Через минуту засуетились две тучные официантки, после чего двое заснувших оказались на улице. Мундштук уверенно потащил Заплавского за свободный стол в углу и громко прокричал:

- Эй! Дамы! Подойдите к нам, да побыстрей! У моего кореша сегодня день рождения!

Через несколько секунд к ним подошла относительно молодая официантка. С виду ее можно было и не отличить от подобных ей прелестниц по всему городу. Однако как только она заговорила, Александра охватил приступ тошноты. Его обостренное обоняние уловило такой ужасный запах, что нос чуть было сам не разорвался. А от едких матерных словечек голова резко закружилась и в глазах изрядно потемнело.

«Неужели это женщина?!» - от одной лишь мысли о такой «красотке» ему стало еще хуже.

За неполный час Мундштук разогнался не на шутку. Почти никакой закуски! Меньше половины этого времени понадобилось ему на бутылку водки, а остальное – на пять стаканов пива с соленой рыбой. Заплавский же едва осилил свою пол-литровую порцию пенного напитка. Да и то лишь от необходимости убрать странную горечь во рту. С удивлением и жалостью смотрел он сейчас на бывшего учителя. Как же краток путь от звезд к терниям! Еле-еле удерживая стопку, Мундштук время от времени выкрикивал страшные в звучании, неразборчивые слова, и тут же заливался диким смехом. Александр догадывался, что это были поздравления, но после сопровождения их отборной бранью стал все чаще отворачиваться в сторону. Для таких как Мундштук пьянство было смыслом оставшейся жизни.

«Но не для меня же!»

В чем смысл? Забыться и уйти? Уйти и забыться? Заплавский посмотрел на каждого из присутствующих вокруг.

«Остановитесь!»

Но в компании с алкоголем умирают все призывы совести и разума.

За окнами совсем незаметно стемнело. Мундштук все таки тоже угодил лицом в остатки своей рыбы, когда Александр схватился за часы. Половина шестого. Господи! Столько времени проторчать здесь! Расплатившись за все, Заплавский под руку вывел своего товарища на улицу. Последний, явно ощутив приятную прохладу, начал понемногу приходить в себя. По крайней мере, так предполагал сам Александр, слушая, как Мундштук материт во всю официанток, столовую, их напитки, а потом и каждого слишком любопытного прохожего. По соображениям безопасности для всех, Заплавский перевел его на другую сторону улицы и посадил на лавку у фонарного столба.

«Слава Богу, это закончилось!» Постепенно новый приток мыслей наполнил утомленный разум, и это бодрило и радовало Александра.

Неожиданно прямо возле них остановился рабочий грузовик, в кузове которого сидели ребята-дворники, возвращающиеся домой. Увидев знакомых коллег, они с радостью согласились помочь резко уснувшему Мундштуку и погрузили его на борт.

- А сам чего не прыгаешь к нам? – улыбаясь, спросил Заплавского водитель машины.

- За меня не волнуйтесь, парни! – отмахнулся Александр. – Я еще не закончил свою работу. Вы главное доставьте Мундштука в контору. А то домой жена в таком состоянии его точно не пустит. Езжайте! Я как-нибудь сам доберусь!

- Как скажешь! – и грузовик тронулся с места.

Необычайно счастливый от того, что удалось избавиться от самой настоящей проблемы, Заплавский сделал глубокий вдох, улыбнулся и поспешил в сторону памятника.

***

Погода была ясная, и на вечернем небосводе загорались первые звезды. Людей заметно поубавилось, от чего местами складывалось впечатление, будто фонари освещали путь только ему одному. Александр спешил. Может, кто другой и бросил бы все до утра, но только не он. Ответственность была его слабостью. Хотя, по правде, больше всего торопиться заставляли именно сегодняшние удивительные ощущения и переживания. Что-то очень сильно тянуло Заплавского к памятнику и он, ни на миг не сомневаясь, покорно следовал той неведомой воле. Сегодня он впервые сам себе понравился. Никогда в жизни он еще не испытывал такой сильной жажды изменений. Внутреннее требование жить по-другому стало закономерным последствием всех тех странных мыслей и вопросов к себе.

Осенняя прохлада хоть и освежала, но Александр все же прибавил шагу. Вскоре перед ним появился гранитный монумент. Памятник звал его. Да, именно на зов шел сейчас Заплавский, не отводя глаз от каменного, но такого живого взгляда.

Могущественная, тревожная, сильная и невозмутимая фигура поистине великого человека внушала Заплавскому глубокие чувства внутреннего покоя, безопасности, и в тоже время вины. Вины непонятной, но пронзающей душу насквозь. Мощные ноги на небольшом постаменте, создающие некое подобие арки на мгновение повергли его в ужас. Он вспомнил, как часто, в беседах со своими сотрудниками, последние называли это место «алтарем смерти». Здесь, у этого подножия, изредка находили мертвых бездомных. Мужчин, женщин и даже детей, обреченных и преданных этим жестоким миром. Для последней исповеди, для последнего вздоха они почему-то выбирали не напыщенные церковные покои, не пропитанные хлоркой больничные коридоры, а именно этот кусок хорошо отшлифованного несчастными предшественниками гранита. В какую-то минуту Александру очень захотелось узнать, о чем думали те люди в свое последнее мгновение.

И он почувствовал ответ. Все они думали о том, что потеряли по своей или чужой вине. Думали, плакали, проклинали, благодарили… И нет, не Господа. Увы. Эти холодные, каменные глыбы. Ноги, которые никогда не били, не пинали, не топтали их, и просто принимали такими, какими они есть. Те люди приходили сюда за тем же, что и он сегодня. Понять и осознать себя в дне сегодняшнем. Вина. Собственная вина. Ведь свою судьбу, свою неповторимую никогда больше жизнь они либо разменяли на хмельное забвение, либо продали безрассудству, либо попросту не захотели вести борьбу за лучшее завтра. Так или иначе, но любое человеческое страдание есть неминуемым последствием рабского малодушия и непростительного безразличия.

Внезапно, что-то странное начало происходить вокруг. Заплавский невольно дрогнул, когда со всех уголков города его обостренный слух начал улавливать пугающие крики и зловещий шепот. Складывалось впечатление, что все непривычные ощущения достигли своего апогея именно сейчас. На мгновение ему показалось, что он слышит мерцание звезд, точнее, их ритмичное и жалобное пение о тех, которые сгорели, радуя землян своим ярким сиянием смерти. Александр закрыл уши руками. Слышать подобное было не просто необычно, но довольно жутковато. Немного ослабив руки, он почувствовал, что начинает привыкать к такой обстановке.

Следующим шокирующим моментом стало резкое обострение зрения в условиях полумрака. У ног памятника Заплавский неожиданно заметил искрящиеся, вполне отчетливые надписи. То были слова прощения и просьбы тех, кто здесь умирал. Мучительные, окропленные слезами и кровью слова. Этот монумент разрывал все представления Александра о человеческом милосердии. Ведь это место, где как-нибудь утром опять найдут жертв его отсутствия. Болезненное для глаз отражение неимоверно жестокой и неумолимой реальности современного мироустройства, утопающего в самом страшном из библейских грехов, увидел перед собой Заплавский.

Переводя свой измученный взгляд выше, Александр остановился на каменной груди монумента. При этом глаза быстро перестали болеть. Грудь будто… дышала, вздымаясь и опускаясь в горьком волнении. В ритме с ней дышал сейчас и весь город. Казалось, что через памятник проходит дыхание каждого жителя. В этот миг Александр почувствовал, что по непонятной причине теряет свое. Насыщенный смрад увядания, разложения и упадка отравлял воздух, забивая легкие. Заплавский схватился за горло и тут же замер на месте. Тяжелая рука монумента, приставленная к груди, заметно ослабела. Александр, жадно хватая воздух, услышал громкий, отчетливый вздох. И еще один, а за ними некое подобие стона. Казалось, что поразительным образом к нему взывает душа памятника. Как будто рвалась она на свободу, но заточенная в тысячелетний камень, вынуждена была мучиться, не в силах справиться с собой.

И вот, наконец, Александр решился взглянуть в невозмутимое, застывшее лицо напротив. Густые брови, слегка грустные и устремленные вдаль глаза, грубо сложенный нос, густая бородка, элегантно опоясавшая скованные в молчании уста. Это выражение он ежедневно видел на протяжении многих лет, но лишь сейчас обратил внимание на его смысл. Тоска, страдание и боль в нем переплелись с горячим желанием что-то изменить. Так же, как и при своей героической жизни. Заплавскому казалось, что эти губы вот-вот разомкнуться, зашевелятся и изольют на него такой знакомый, вдохновляющий голос.

Александр знал, кто стоит перед ним. Некогда он восхищался именем этого великого человека, даже посвящал ему первые несмелые произведения, а сегодня оказался в плену его молчаливого призыва. Позолоченные буквы, выбитые на постаменте, кружились сейчас вокруг него, оставляя яркие следы приятных воспоминаний. Воздух наполнился теплом, подхваченным резвящимся ветром, но этот весьма неожиданный погодный каприз не смог отвлечь внимание Заплавского. Впервые в своей жизни он смотрел на все иными глазами. Впервые чувствовал неутолимую боль и обиду за потерянное прошлое. Впервые остро ощущал негодность и мерзость своего настоящего. Впервые хотел изменить свое будущее.

«Человек! Почему тебя несправедливо забывают с каждым днем все больше и больше?!»

Мир обрушивался прямо перед Александром. Невыносимый хруст былых убеждений, обычаев, законов резал его слух. Обломки обвалившейся системы бесполезных общественных правил, выдуманных лишь для угнетения молчаливых, давили на сознание. Казалось, что извечные твердыни, небо и земля, содрогались в попытке раздавить то, что находилось между ними. Внезапно, в шальной круговорот происходящих событий вклинился отдаленный стук. Легкий и тихий, он медленно набирал громкость, делался ритмичным, пока Александр не осознал, что это… биение его собственного сердца. В одном движении с ним начал пульсировать и мир вокруг. Заплавский видел, как рвется на две части полотно вечернего небосвода. Такого прилива самых разных чувств он никогда не мог себе вообразить! Даже застойный городской запах постепенно сменили доселе неизвестные благоухающие ароматы. В этот момент вместе с ударами его сердца появились еще одни, быстро принимающие заданный ритм. Будто кто- то еще находился рядом с ним. Кто-то живой и полный пьянящего волнения, как и он сам. Сначала это даже немного испугало его, но когда по звуку удалось определить сторону, источающую те самые удары, Александр все понял. То было сердце памятника. Заплавский смело взобрался на постамент и прикоснулся к каменной груди. Она была теплой. Как тело вполне себе живого, здравствующего человека.

Александр улыбнулся, но тут же крепко ухватился за гранитный лацкан пальто. В ту минуту окружающую реальность внезапно заполнила абсолютная, всепоглощающая тьма. Перед взором взволнованного молодого человека появилось некое подобие театральной сцены, на которой разгулялся вихрь самых незабываемых представлений. В определенной строгой последовательности перед ним сжалась мелкая точка, разразившаяся секундой после Большим взрывом. Затем создание мира, зарождение жизни, величайшие исторические события, образы известнейших и почитаемых людей, героев, борцов за лучшую жизнь. Тысячи впечатляющих картин перед глазами жаждущего познать! И там, среди них, он увидел одну, самую памятную. То было его видение…

…Старик уверенно смотрел на него из окна своего кабинета, несмотря на столетнюю пропасть между этими парами вдохновенных глаз…

И вдруг все исчезло. Красочные образы прошлого затмил отчетливый лик устрашающей и гнетущей пустоты. Заплавский смотрел на него с непередаваемым ужасом.

«Смерть… Но что бы это могло значить?! Неужели конец близок?»

Прозрачным погребальным саваном Смерть накрыла небольшую проекцию земного шара, в котором будто через стекло проглядывалась суета будней со слепой верой миллионов в незыблемость царящих порядков. Она ехидно улыбалась и точила над Землей свое легендарное оружие. Искры от звенящего металла на Жерновах Мести рассыпались по всему небосводу и тотчас превращались в миллиарды ярких звезд, а блеск косы в образе молодого месяца ослеплял глаза страждущим. Она звала, и люди покорно шли к ней, навстречу с беспристрастным лезвием. Разные, очень разные люди, но объединенные призрачной цепью безнаказанных деяний. Войны, голод, абсолютное равнодушие… Такие жалкие и ничтожные во множестве людишки в сравнении даже с одной искрой. Александр видел, как уходит в небытие тысяча его непутевых соотечественников, а на их место приходит три. Мгновение – и все разом они превращаются в растянутый вороньем по обочинам мусор.

Заплавского поразил лик Смерти. Леденящий, внушающий страх, но никак не отвратительный. Напротив, какой-то печальный и жалостный. А еще, пропитанный первыми страданиями и болью.

«Интересно, была ли она всегда? Ведь, согласно древней мудрости, ничто не возникает ниоткуда, а значит и небытие не могло появиться просто так…»

«А как же остальные? Есть и другие люди!» - кричала душа Александра.

Неужели мусор повсюду? Неужели одинаковая участь постигает и тех, кто даже в современном мире бережет в себе истинную веру и справедливость? Неужели так ужасно наше будущее?!

Нет! Не может быть. Не может, потому, как человек управляет своей судьбой сам. В его силах не делать ничего, но он же способен изменить все. Выбор. И дело лишь в том, как им воспользоваться.

«Прочь сомнения!» - разум Заплавского пылал праведным гневом. – «Сегодня… сейчас… немедленно! Пришло время пробудиться. Нужно с чего-то начинать…»

С себя.

Александр чувствовал, как целая Вселенная трепетно внимает его бунтующему сердцу. Нет! Он не отброс. Он нужен, потому что живет, а значит, имеет свое, уникальное, данное от рождения предназначение. Многие из тех, кто поднимался с колен, расплачивались за это в том числе и своей жизнью. Во имя потомков, дабы они больше никогда на них не встали. Их борьба – пример стремления к лучшему. Их борьба – трагедия, необходимая жертва и назидание в едином громогласном сочетании.

Мы – люди.

Имеем ли право забывать об этом?

***

Мир затих. Исчезли тысячи разнообразных мыслей и видений.

Улучшать, а не украшать жизнь.

Он понимал, насколько близко все то, что пришлось увидеть. Вариантов немного: либо расчистить собственную свалку, либо утопить в ней свой бесценный дар.

Совсем необычной, поздней осенней ночью по пустой улице самого обычного города домой возвращался Александр Заплавский. Абсолютно бодрый, улыбающийся, он заметно спешил. Навстречу рождающемуся завтра. Навстречу истинно новому дню в его новой жизни. Под отчетливые залпы в своей груди.

«Аврора…»


2017 г.