Журавлиная песня

За окном еще темно. Маленькая хрупкая женщина суетится у русской печки. В избе после длинной, зимней ночи дюже прохладно, и хозяйка торопливо растапливает подстывшую печь. Ей надо успеть отварить картошки на день, до того как она уйдет на колхозную ферму.
Женщина осталась с двумя малолетними девочками на руках. Мужа Михаила и двух сыновей Ивана и Александра забрали на фронт еще в начале октября 1941 года. Наталья постоянно вспоминала эти проводы с содроганием. Песни под гармошку, частушки, бабьи причитания – все это напоминало страшный сон от которого все время хотелось проснуться. Одно успокаивало, что старший Алексей сейчас работал на Дальнем Востоке, где-то на засекреченном оружейном заводе.
1943 год выдался тяжелым, не урожайным. Скотины в хозяйстве не осталось, последнюю куренку съели очень давно. Муки не было и в помине, а выручала только картошка, которую успели выкопать, можно сказать, из-под снега.
Хозяйке на первый взгляд можно было дать лет тридцать, светловолосая, голубоглазая Наталья и раньше выглядела моложе своих лет, однако подойдя поближе и заглянув в потускневши бездонные глаза было видно, прожито не мало, так же возраст выдавали натруженные, мозолистые руки.
Вот уже, который месяц не было вестей от мужа. Наталья тяжело вздохнула, ловко орудуя ухватом. На печи зашевелились полусонные ребятишки. Маняша восьми лет, такая же голубоглазая, маленькая и хрупкая как Наталья, весело выглядывала из под старой отцовской фуфайки и тихонько мурлыкала какую то мелодию.
- Проснулась доча? Ну вот и хорошо – устало улыбаясь сказала Наталья.
- Буди Аннушку, как рассветет ступайте за водой к колодцу. Натаскайте в баню воды, надо постирать.
- Картоха сварится, ешти, да глядите за печкой. Аннушка ты дров помельче наколи, да натаскай за печку, чтобы просохли к завтрему. А мне уже пора на дойку.
Хозяйка надела пимы, завязала старенькую шаль, которая ей досталась еще от мамки, запахнула фуфайку и поежившись вышла за порог.
- Аня… Аннушка… вставай! Фу какая ты засоня… - озорно дразнила Маняша свою старшую сестрицу.
- Я засоня? Да я уже первей тебя проснулась - и показав сестренке язык Аннушка ловко слезла с печки. Зашлепав босыми ногами по некрашеному деревянному полу к вешалке, быстро сунула ноги в пимы, накинула пальтишко и выскочила на улицу до ветру. По избе пополз клубами студеный зимний воздух.
Аннушка смуглая, черноглазая почти на две головы выше своей младшей сестренки. Она была маленькой копией своего отца. Наталья вечерами, когда дочери уже крепко спали, часто гладила их по головам и тихонько вздыхала. Особенно тяжело было женщине последнее время, когда то в один, то в другой дом почтальонка Глаша, приносила похоронки, а от мужа и сыновей не было ни единой весточки.
Война никого не щадила…
Рассвело. Окна в избе были затянуты морозными узорами. Покушав картошки и запив ее морковным чаем девочки засобирались за водой, как велела мать. Маняша накинула на себя пальтишко старшей сестры, которое ей было еще великовато, но из коего сестрица за лето окончательно выросла. Аннушка надела старую отцовскую фуфайку, служившую частенько зимой одеялом на печке, а летом на полатях матрасом и подпоясовшись пеньковой веревкой, чтобы было теплее, сестры дружно побежали за водой, брякая ведрами.
Колодец находился недалеко, аккурат напротив дома председателя. Сруб «журавля» обледенел, наледь свисала причудливо, напоминая расползающихся белых змей. Лед уже давно никто не сбивал, по видимому всем было недосуг.
Осторожно подойдя к колодцу, и поставив ведра на обледеневший пяточек, Маняша поспешила к противовесу. Аннушка отпустила ведро на жерди в колодец. «Журавль» запел… Зачерпнув студеной воды, девочка изо всех сил потянула жердину с полным ведром в верх. Маняша терпеливо ждала, когда противовес отпустится до такой степени, чтобы можно было на нем повиснуть, тем самым помочь Аннушке. От нетерпения девочка подпрыгивала на месте и в какой-то момент поскользнулась да и упала.
- Ой – вырвалось у Маняши.
Аннушка от неожиданности не удержала ведро с водой, и его содержимое выплеснулось обратно в колодец. Девочка поспешила к своей младшей сестренке на помощь, поскользнулась и упала почти рядом с Маняшей.
- Ха – ха - ха. Ой не могу! Ха – ха – ха! – смеялись девочки, глядя друг на дружку.
Затем помогая, друг дружке подняться и отряхнуться вновь принялись набирать воду.
Пока девочки суетились у колодца, из ворот дома вышел мужчина плотного телосложения, невысокого роста, лысоватый. От него пахло снедью.
- О… Васильевы… а я думаю кто здесь так веселиться, в то время когда все работают - ехидно заметил Николай Федорович.
- Что от отца и братовей есть известия? – уже мягче спросил он.
Анна испугано помотала головой, в то время как сестренка спряталась за ее спину.
- Мы маме помогаем – ели слышно сказала Маняша.
- Помогать надо на ферме или в поле, а это одно баловство – едко заметил председатель и направился в контору.
В окно выглянула Пятилетиха и погрозила девочкам пальцем. Жену председателя кроме как Пятилетихой в деревне не называли, уж больно была остра на язык, да и характер не сахар. Летом она часто гоняла ребятишек от колодца, особо бранилась, когда в жаркий день, испив водицы, они начинали брызгать друг на друга.
Но не только председательская жена была сурова, у них в хозяйстве имелся задиристый петух. У Пятилетовых у единственных, к третьему году войны, остались куры. Взлетит бывало этот бандит на забор и высматривает себе жертву. Никого не пропустит, чтоб не клюнуть, бывало и палкой не отмахаться, только бежать... Свернуть бы ему шею да нельзя петух то председательский. Скачет, налетает все норовит в темечко клюнуть, не мало детских слез было пролито из-за этого пернатого бандита.
Сестры торопливо наполнили ведра водой и быстро зашагали домой. Хорошее настроение как рукой сняло, после общения с председателем. Пришлось еще несколько раз сходить к колодцу, чтобы наполнить кадушку в бане, как наказала мать, девочки таскали воду быстро, стараясь не шуметь у колодца, что бы не вышла браниться Пятилетиха. А на улице морозно, снег весело скрипит под ногами, холод пробирает до костей.
Утренняя дойка подошла к концу. Доярки загружали в сани емкости с молоком. Приехал председатель, проверить как идут дела на ферме.
- Здорово, бабоньки! Сколько надои нынче? – с ухмылкой сказал председатель. И увидев Наталью несшую с Валькой рябой флягу только что надоенного молока в сани пошел следом.
- Слушай, Наталья, а ведь хватит твоей Аньке на печи греться, вон какая девка за лето выдурила. Пора и трудодни для семьи зарабатывать.
Наталья напряглась, вглядываясь в бегающие глазки председателя.
- Пусть завтра с бригадой на заготовку дров отправляется.
Женщина ахнула!
- Что ты Николай Федорович, ей только одиннадцать в этом году исполнилось. Рослая то рослая, а вон глянь кожа да кости. Пожалей! Дите ведь еще совсем, да и одежонки теплой совсем нет. Она же ровесница твоего Петра.
Председательский Петюня круглолицый, розовощекий крепыш частенько ходил по улице с белой булкой в пухлой руке, в то время когда у многих и черного хлеба не было в доме. Он был невысокого роста и внешне напоминал уменьшенную копию своего отца, вот только взгляд был колючий как у матери. Его частенько колхозные бабы величали Петюня Николаевич, то ли в шутку то ли в серьез.
На слова Натальи председатель только отмахнулся.
- Я в контору – только и сказал он да зашагал к своим саням.
У Натальи глаза затуманило от слез.
Вернувшись с утренней дойки домой, женщина села штопать старую отцовскую фуфайку. Председатель не шутил на счет Анны, завтра ей на заготовку дров. Наталья еле сдерживала слезы, пока накладывала заплатки, и перешивала пуговицы. Ей вспомнилось, как местная повитуха принимала экстренные роды в морозный февральский день.
У Натальи с Михаилом было три сына, три помощника все хвостиком за отцом ходили. Особенно младший Санька от отца не отставал, то в поле, то на рыбалку. А Наталье дюже хотелось себе помощницу в доме иметь, да вот лет семь не как не беременела уже и не чаяла больше рожать, а тут чудо понесла после ноябрьских праздников. Всю беременность проходила легко, можно сказать порхала. А тут пока Михаил был по делам в городе, пошла кормить порося, а он возьми да и выскачи. Пока ловили с сыновьям, да загоняли, да дверь в стайке упираясь держала, неудачно повернулась… и как то резко вступило.
Почти сразу отошли воды. Старший Алексей побежал к тетке Аксинье на самый конец деревни. А через несколько часов черноглазая кроха спала рядом с Натальей. И вот теперь понимая, что не выполнить приказ председателя она не может, Наталья еле сдерживала слезы.
На следующий день еще затемно к воротам подъехали сани, где сидел хромой дятька Игнатий, сестры Томиловы Нинка да Любаня и Василий Носов, подростки шестнадцати семнадцати лет. Игнатий зашел в дом.
- Здорово, Наталья – сказал он бесцветным голосом.
- Здравствуй, дятька Игнатий, - тихо сказала хозяйка, подвязывая девочке свою шаль.
- Колючая, - прошептала Аннушка.
- Зато теплая – сказала мать и положила дочери в карман две картошины.
- Анна готова? Тоды пусть выходит, пора ужо ехать – и с этим мужчина вышел на улицу.
Наталья оглядела с ног до головы свою дочь. Худая в штопаной отцовской фуфайке подвязанная бечевкой, в ее длинной шерстяной юбке, которая доходила почти до щиколоток и скрывала худые коленки, в больших пимах одного из старших братьев. От этой картины у матери защемило сердце. Незаметно перекрестив дочь, Наталья проводила ее до дверей.
- Ладно ступай Аннушка – тихо сказала мать.
На улице девочку обдало холодным воздухом. Поежившись, Анна подошла к саням негромко сказала:
- Здравствуйте всем.
- Иди быстрей садись, а то не доехав до места смерзнем все начисто – покровительствующем голосом сказала Любаня.
- Поспешай – буркнул дятька Игнатий.
Анна напряглась и суетливо уселась на холодную солому между сестрами Томиловыми. Нинка ей озорно подмигнула и девочка немного расслабилась.
Ехали минут тридцать, но Анне показалось намного дольше. Колючий ветер задувал под одежду, кусал щеки и как только сани остановились молодежь живо соскочила и ну притопывать и прихлопывать, стараясь согреться.
Снег в этом месте был уже утоптан, так как заготовка дров шла не один день, да и снегопада не было примерно с неделю, и по большому счету зимний покров в лесу на тот момент был сантиметров тридцать сорок. Дядька Игнатий пошел, подрубать деревья для сегодняшней рубки, а подростки стали сооружать костер.
- Что стоишь как истукан? - сказал Василий командирским голосом.
- Поди набери хворосту для костра.
Анна огляделась в какую сторону лучше идти.
- Пойдем со мной – сказала Нинка.
- Я вчерась вон там приглядела сухую березу – заткнув топорик за пояс, взяла пилу, и зашагала по узкой тропинке, по видимому, протоптанной еще вчера. Аннушка послушно пошла следом.
- Пилить то умеешь? – бросила Нинка.
- Не пробовала, но видела как братовья это делали.
- Ладно когда слушай. Я буду тянуть пилу на себя, а ты на себя. Давай пробовать.
Анна с энтузиазмом мотнула головой в знак согласия и встала напротив девушки. Сначала движение были резкие и Нинка поначалу сердилась и бранилась.
- Да не дергай ты ее как парализованная. Мягче тяни, мягче. Вот тетеха неразумная.
А потом все наладилось, Анна поймала какой то ритм и пила мягко пела в девичьих руках. Дерево рухнуло довольно быстро. Его распилили еще на несколько частей. Нинка обрубала сучья, а Анна стала стаскивать лесины к месту, где Васька Носов развел костер.
Пока заготавливали хворост да сухостой для костра Аннушка согрелась. К этому времени подошел дядька Игнатий.
- Ну что молодежь пора и поработать – сказал он.
- Васька с Любаней начинайте пилить подрубленные деревья, я буду их валить, Нинка обрубай сучья, а эта пигалица пусть сучья стаскивает к костру. Да смотрите девки под деревья не попадите, а то насмерть зашибет.
По колено в снегу Аннушка стаскивала ветки и подбрасывала их в костер. Хлопчатобумажные чулки давно намокли, а подол юбки обледенел и стоял колом. К полудню было свалено и очищено от сучьев семь стволов.
- Греться и исти – скомандовал дядька Игнатий. И сам двинулся к костру.
Жевали молча, греясь и по очереди подкидывая в костер хворост. У всех была картошка в мундирах, а у дядьки Игнатия еще и луковица, откусывая которую мужчина смачно покряхтывал. Невдалеке переговаривались сороки, перелетая с одного дерева на другое. Пообедав мужчина достал пошарпанный кисет и скрутил самокрутку. Подростки молча смотрели на языки пламени, но вот Любаня запела.
Ой, да не вечер да не вечер
Мне малым мало спалось…
Нинка подхватила и по лесу полетела песня на два голоса, смущая сорок которые загалдели еще громче.
После обеда и небольшого отдыха работа продолжилась. Поваленные деревья распиливали на лесины, стаскивали и укладывая в сани. Загрузив сани под завязку, дядька Игнатий и Васька Носов поехали разгружаться в деревню, а девушки осталась готовить следующую партию лесин для вывоза. Закончив работу все дружно грелись у костра и пели песни. Когда вернулись мужчины, уже смеркалось. Затушив костер, погрузив оставшиеся лесины, молодежь уселась сверху и все дружно поехали дамой.
Похолодало… Влажная одежда заледенела, руки ноги закоченели. Аннушка ели сдерживала слезы. Сани остановились у сельсовета. Дядька Игнатий взглянув на девочку буркнул:
- Топай домой! Мы и без тебя управимся дальше.
- Прощевайте – только и молвила Аннушка и побрела домой. Ноги плохо слушались от холода, однако чтобы окончательно не замерзнуть, девочка из последних сил старалась ускорить шаг, благо, что дом находился не очень далеко от конторы.
В хате была благодать... Маняша добросовестно поддерживала тепло в доме, несмотря на свой возраст. Она ждала мамку с вечерней дойки и старшую сестру. Когда дверь открылась и в хату кое-как вошла сильно замершая Аннушка, шагнула к печке и рухнула на лавку, Маняша поспешила к ней на встречу.
- Замерзла… Руки не слушаются… Помоги развязать поясок… - попросила Анна.
- Сейчас… Сейчас… Я помогу тебе раздеться. Ишь как замерзла – тараторила Маняша, суетясь около сестры.
Когда обледеневшая одежда была на полу, Маняша помогла старшей сестре залезть на печку, налила ей кружку горячего морковного чая, почистила от кожуры уже холодную картошину, а затем собрав одежду с пола стала развешивать ее у печки сушиться. Аннушка перекусив накрылась шалью, крепко уснула. Вскорости пришла и Наталья с фермы. Она с беспокойством посмотрела на старшую дочь, но будить ее не стала.
Ночь прошла беспокойно. Анна периодически подкашливала, а за окном сыпал снег, да истошно выла вьюга. Единственное, что успокаивала Наталью это то, что утром девочка не жаловалась на здоровье, а с наслаждением надевала одежду хранившую тепло русской печи.
Сегодня бригада добиралась до места заготовки дров намного дольше. Дорогу  перемело, и бедная старая лошаденка тяжело тянула сани с живым грузом. Ветер вольготно гулял в поле, закручивая в спирали и раскидывая по сторонам снег. Колючие хрусталики царапали лицо и били по глазам. Аннушка ежилась от холода и все никак не могла дождаться, когда сани остановятся. Наконец тот самый сверток  к лесу и знакомая деляна. Возница остановилась. Все было завалено снегом, но чтобы согреться надо было двигаться, и не долго думая Анна прыгнула в снег, провалившись чуть ли не по пояс в сугроб, набрав полные пимы.
Одежда заледенела быстро, не помогал и костер, руки почти не слушались. Девочку весь день знобило, мысли путались, глаза лихорадочно горели. Анна не помнила возвращения в деревню, как ее проводила до дома одна из сестер то ли Любаня, то ли Нинка.
Наталья не находила места, думая о старшей дочери. Весь день она казнила себя, что не оставила Аннушку дома, зная о недомогании. Вернувшись с дойки женщина застала свою старшую дочь в бреду. Маняша суетилась около Аннушки, смачивая ручник в холодной воде и прикладывая ко лбу, на столе стояла кружка с настоем.
- Мама! Мама! Аннушка больно захворала. Я давеча сбегала к бабке Аксинье. Она дала мне настой жар выгонять, да велела на лоб холодную тряпицу  прикладывать почаще.
- Хорошо Манечка. Ты у меня молодец.
Всю ночь Наталья не смыкала глаз у постели дочери. Обтирала холодной водой, поила настоем, а утром разбудив Маняшу пошла на ферму.
К концу дойки явился румяный председатель.
- Васильева! Это что за самоуправство? – зло сказал Николай Федорович.
- Я велел Анне ездить с бригадой на заготовку дров для сельсовета, а она и двух дней не работывала и уже на тебе занемогла. Что не знаешь, какое сейчас время? Каждые рабочие руки на вес золота – уже скандировал председатель.
- Ты что, председатель хочешь мою девку в гроб загнать? - вдруг резко сказала Наталья.
- У нее сильный жар, а ты на заготовку дров ее посылаешь? А где твой Петюня? Он ведь ее ровесник…
Тут зашумели бабы, которые были свидетелями этого разговора.
- Что ты прицепился к девке?
- Своего сынка отправляй…
- Свой на печи, а наших детей на мороз на работы…
Такого председатель не ожидал. Связываться с бабами себе дороже. Не  долго думая, махнул рукой, и направился к вознице не обмолвившись больнее ни словом, и уехал в контору.
Несколько дней Наталья ночами не отходила от Аннушки, а днем за ней присматривала Маняша. Женщина от переживаний совсем осунулась. Со временем больной полегчало, кашель стал мягче и жар не такой сильный. Наталья немного успокоилась, распрямилась. А тут еще и радость. Почтальонка принесла  сразу два письма от мужа и сына Ивана, а через день пришли весточки от Александра и Алексея. Все были живы и здоровы.
Председатель больше девочку на работы в лес не отправлял. Аннушка полностью выздоровела, аккурат, как на дальних болотах закурлыкали журавли.