Вера в счастье

 Господи! Как же это может быть? Отчего то, что так счастливо зарождалось и трепетало в душе, стремительно затягивается ряской! А мозг в подтверждение моей безвыходной  ситуации достал из памяти страшный фрагмент.
   Степь, полуденный зной, от которого дрожит воздух и кипит гудрон на дороге. А в нём здесь и там увязшие суслики.
Их глаза не содержат страха. Они,сложив, как в мольбе передние лапки, смотрят на надвигающуюся разогретую  солнцем и двигателями технику.
 Их никто не намерен объезжать, и позади колёс от них почти ничего не остаётся в чёрном зеркале трассы...
 Я ощутила себя таким сусликом, увязшим в гудроне судьбы. В самом её начале…
   Мы собирались по студенческим делам в администрации города, где озвучивались наши текущие проблемы, в том числе и иностранцев, обучающихся в наших ВУЗах. И всякий раз ответственный секретарь по делам молодёжи напоминал:
 - Не связывайтесь с иностранцами. Они знают себе цену и пользуются своим положением здесь. Мы одинаково не можем как защитить вас, так и наказать их за проступки, потому, что это иностранные подданные.
 И всё-таки это предостережение не сработало в моём частном случае.
 
  Студент из Греции, так и не освоив русского языка, активно терял шансы окончить российский ВУЗ. Возможно, это была его легенда, с помощью которой он легко завязывал знакомства на потоке, как в броуновском движении сталкиваясь все с новыми и новыми претендентками. Количество их не убывало, увеличивалось число покинутых. Мне не было до него никакого дела.
  Но рок настиг меня. В компании родственников я проводила вечер в кафе, когда пересеклись наши взгляды. Он, поднявшись из-за соседнего столика, пригласил меня танцевать, и мои по левую - правую руку соседи, предвосхитив его намерения, подтолкнули к танцу.
 Танцевали на летней веранде, откуда мраморная лестница вела в кипарисовую аллею. Он бесконечно однообразно повторял вопрос о том, как это будет по-русски, подставляя фразы по-гречески.
 Похоже, во всех посещаемых местах пользовался этой заезженной схемой, подкатываясь к восхищённым девицам. А в данном конкретном случае увлёк меня потом в эту аллею…
 Помимо своей воли я носила на лице неподвижную печать проблемы, нажитой  в ней.
 Меня окликнули на автобусной остановке.
 Теперь сложно представить, как выглядел тогда «человек труда», решивший меня спасти: замурзанная бывшая серая кепка с пуговицей, серая холщовая рубаха, выбившаяся сзади, брюки, мятые в ёлочку на черном ремне с прямоугольной железной пряжкой, забравшейся выше талии…
 И довершением – в руках мывшихся изредка и не тщательно кирзовая сумка, из которой торчали рукояти молотка и пилы-ножовки.
 - Я вижу, ты в беде. Выходи за меня, ни в чём нуждаться не будешь…
Игнатом меня зовут.
  Он, освободив одну руку, приподнял кепку, под которой вокруг плеши залегли слипшиеся пряди.
 Я истерически расхохоталась. А и действительно – в чём нуждаться-то рядом с таким принцем... 
 - Я не сержусь за твой смех. У меня мастеровые руки, шабашки без конца краю, пить некогда. Особливо, когда закажут гроб. Гроб он ведь скоро сработан быть должен. Покойник-то ждать не может. Опять же климат у нас жаркий… Ну, а помянуть усопшего – дело святое.
  Деньги я для надёжности в носки складываю. – Он наклонился к сандалиям, сквозь решето которых проглядывали изначально красные носки. Закатил брюки, отвернул  верх носка и вынул несколько купюр с профилем Владимира Ильича. Ленина – для ясности, о каких купюрах идёт речь.
 - Ты посмейся, потом поплачь – так душе проще облегчиться, думой просветлеть… Родишь мальчика – назови, как тебе захочется. А дочку если – обязательно Верой. Я одинёшенек, но спасает меня вера. В то, что когда-нибудь я испытаю счастье.