Как погиб Канг

"Воспоминания" деда
После окончания войны, где-то в начале 1946-го, меня перебросили на опеку япошек. Лагерь военнопленных японских офицеров находился в Елабуге, а все разбирательства с ними проводились в Казани. Моей задачей было обеспечивать их конвоирование из лагеря в казанскую тюрьму. Как раз в это время началась подготовка к Токийскому процессу и "командировки", как мы шутили, в Японию совершались почти каждый день.
Содержались японцы в Елабуге на двух площадках - в женском монастыре и на территории школы милиции. Отдельно, в другом месте, содержались немецкие военнопленные. Я в их лагере тоже неоднократно был. Так вот - лагерь с немцами охраняли гораздо строже. Там стояли вышки, и постоянно ходили часовые по периметру. Японцев же содержали проще. Многие говорили: "Ну, понятно же! Япония – далеко, за тысячи километров, им некуда бежать". Я соглашался, но также подмечал, что японцы дисциплинированнее, что ли. Это были преимущественно кадровые офицеры. Они производили впечатление умных и трудолюбивых людей.
Особенно мне нравилось, когда надо было забирать военнопленных из монастыря. Пока япошек готовили к отправке, можно было походить по его территории. Несмотря на то, что большая часть монастыря походила на военный гарнизон, можно было найти тихое местечко, посидеть, покурить, подумать о разном. Каждый раз какое-то спокойствие снисходило на меня здесь.
В Казани доставляли мы наших подопечных на место назначения и передавали тюремным службам. Часто оформление задерживалось и я выходил во двор покурить, потолковать с сослуживцами.
Как-то, в конце весны привезли очередную партию на допрос. Прибыли еще засветло. Я передал на оформление документы и, как водится, вышел во двор, погреться на вечернем солнышке, курнуть. Стою, предвкушаю вкусный ужин в кругу семьи. Подумалось, что стоит с устатку сдобрить ужин водочкой. Аж слюнки потекли. Такими думами был я занят, когда вышел из здания тюрьмы молодой парень с короткой стрижкой, красивый, в очках. Сразу видно - интеллигент. На лице читалась усталость. Он зажмурился от солнца и в этот момент выглядел беззащитным. Бросилось мне это в глаза, стал я за ним дальше присматривать. Поэтому, когда молодой парень достал папироску и осмотрелся в поисках "огонька", я тут же отозвался и дал ему прикурить от своей.
Невольно завязался разговор.
- Работаешь тут?
- Да, есть немного. - Мой собеседник отвечал не охотно, на автомате.
- А чем занимаешься, я тебя раньше не видел.
- Да, вот, учусь в Военном институте иностранных языков и направлен на практику к вам.
- Из Москвы значит?
- Все сложнее. Родился в Батуми, потом жил Ленинграде, а учусь в Москве.
- Ох, блокадник!? - невольно вырвалось у меня.
- Да, - он был не склонен продолжать эту тему и замолк.
Я тоже немного помолчал. Но потом решил повернуть разговор в иное русло.
- Значит я для тебя подопечных привожу? Ты их допрашиваешь? Не сложно? Я японский совсем не разбираю. - это у меня за небольшую паузу накопилось много вопросов.
- Не сложно, - ответил он только на последний вопрос и вздохнул, после чего стали понятны и остальные ответы.
Я его все же разговорил. Он рассказал, что очень его гнетет тюремное здание, а находиться в нем приходится по многу часов подряд. Вот сегодня он на допросах с шести утра и, судя по всему, еще вся ночь впереди. Очень утомительно. Единственное, что спасает - это кусочки шоколада, которые дают в перерывах, или когда совсем темнеет в глазах и начинаешь проваливаться в небытие. Я спросил мучают ли япошек на допросах. Он сказал осторожно, что всякое бывает. Я сказал, что с врагами без строгости нельзя. Он неуверенно кивнул головой.
Папиросы заканчивали свое тление, разговор тоже иссякал. Я выразил надежду, что скоро это все закончится и начнется нормальная мирная жизнь. И посоветовал ему в свободное от работы время заниматься чем-нибудь отвлекающим: "У нас тут рыбалка неплохая, грибы начинаются". Он сказал, что есть у него одно занятие, которое поглощает все его свободное время. "За счет этого и держусь" - закончил он. В это время кто-то выглянул из входных дверей, осмотрел нас курящих и зычно крикнул: "Стругацкий за мной, Кисиро ведут на второй допрос".
Мои оформительские дела тоже скоро завершились. И я заторопился домой. Встреча почти сразу выветрилась из головы. Но иногда мне снились усталые глаза парнишки-переводчика.

Из воспоминаний Б.Н.Стругацкого
"Насколько я знаю, это самое раннее из сохранившихся произведений АН - самодельная тетрадочка в четырнадцать листков, текст аккуратно написан черной тушью и снабжен очень недурными (на мой взгляд) иллюстрациями автора. Рассказ датирован: “Казань 29.5.46”. Это рассказ "Как погиб Канг".

Мои воспоминания
Фантастику дед не читал и про произведения братьев Стругацких, думаю, не знал. Предпочитал исторические романы и деревенскую прозу. Интересно, что в старости, после одной из своих последних поездок в Красный бор, он привез "Евангелие". Много его читал, и, как за ним водилось, что-то выписывал в тоненькие тетрадки в линейку своим мелким неразборчивым почерком. Потом тетрадки рвал на мелкие кусочки. Может быть в это время или раньше дед мне рассказывал, что в двадцатые годы в деревне разжигали печки церковными книгами, а в церкви устроили клуб. Исторический цикл замкнулся: он рос в период отрицания всего церковного, а старел во время возвращения общества к религии. Но мне кажется, что он сам тянулся к духовному знанию. Хотел что-то важное для себя понять ...