2. Жилищные проблемы и заботы жилищной комиссии

НА СНИМКЕ: строительство восьми коттеджей (на две семьи каждый) в микрорайоне "А" по Обводной ул. (потом она недолго называлась ул. Романтиков, а сейчас ул. Валентины Терешковой). Эти двухквартирные дома давались не только докторам наук, но и высокопоставленным деятелям, некоторым руководителям служб. Из тех, кого я помню, зам. председателя СО АН Л.Г. Лавров, начальник УКСа В.Я. Каргальцев, гл. инженер УКСа А.С. Ладинский, зам.директора ИЯФ А.А. Нежевенко, д.т.н. председатель ОКП В.П. Сигорский.


Был и ещё один сложный вопрос – распределение жилья. У этого вопроса было две стороны: был такой фактор, как нуждаемость в жилье и был фактор производственной необходимости, когда было необходимо привлечь крупного или среднего класса специалиста в тот или иной институт.

К тому моменту, когда я начал вникать в это вопрос, все жилье между институтами и службами распределяла Центральная жилищная комиссия. В институтах же эти вопросы решали директора с минимальным участием месткомов. Председатель месткома каждого института подписывал, наряду с директором совместное решение, и это было правильно. Поэтому мы в дела месткомов не лезли. Разве что, когда к нам поступали жалобы из институтов на неправильное распределение. И то конфликтов у нас с месткомами никогда не было. Мы исходили из принципа: «Им виднее!»

Но вот какому институту, сколько дать квартир в каждом конкретном доме решалось кулуарно. Где, не знаю и посейчас. Официально – на заседании Центральной жилищной комиссии.

Но там предлагалось уже готовое решение, и откуда оно бралось, никто не знал. Возможно, над этими вопросами работала наиболее активная группа академиков, членов Президиума СО АН. А может быть, и еще более узкий круг людей.

Еще одна трудность была связана с полнометражными квартирами в четырёхэтажных крупноблочных домах, которые Сибакадемстрой привёз из Ангарска, Красноярска и других строек Минсредмаша и которые начали сдаваться в конце 1960-го года. Они строились достаточно быстро сначала в микрорайоне А, потом в Б и В. Конечно, они были получше первых домов по всем параметрам – и хорошая планировка, и потолки повыше, и туалеты отделены от ванн, и звукопроницаемость получше. На эти дома Президиум СОАН смотрел, как на свои собственные, и распределял по списку, не спрашивая мнение объединённого комитета профсоюза. А это уже противоречило Уставу профсоюзов.

Процедура была примерно такой. Каждый институт предлагал свой список научных сотрудников, претендовавших на такое жилье. В него для проформы включали 1-2 высококвалифицированных рабочих, чтобы не обвинили в зажиме рабочего класса. Как я понимаю, эти списки попадали на стол к узкому кругу лиц, и этот круг решал, какому институту и сколько квартир дать в очередном доме. После этого Центральная жилищная комиссия утверждала подготовленные предложения не только по количеству квартир, но и по персональному составу.

Конечно, какие-то институты при этом считали себя обиженными. Директора их даже выступали на заседании Центральной жилищной комиссии. Их вежливо выслушивали, но этим все и кончалось. Было видно, что решения просто проштамповывались.
Были ещё коттеджи на одну и две семьи. Их фактически распределял лично академик Лаврентьев. Скорее всего, была для проформы создана комиссия из особо приближённых лиц, - академиков и заместителей председателя СО АН, но даже я о ней никогда не слышал.

Не помню я и ни одного документа о распределении коттеджей который бы я подписывал или просто визировал.

Перед коттеджами дом №1, в котором я тогда жил. За коттеджами корпуса Института геологии и геофизики (в первом слева был конференц-зал, который два раза в неделю использовался как кинозал. Там показывали кинофильмы для жителей Академгородка). Дальше, за Центральной улицей (теперь ул. академика Коптюга) виден Институт математики.

Конечно, роль профсоюзных комитетов здесь была нулевой, но при том авторитете учёных, который был общепринят (без учёных не было бы и Новосибирского научного центра) никто и не пытался посягать на сложившуюся практику.

Сама же Центральная жилищная комиссия была в структуре взаимоотношений предприятия с профсоюзной организацией, сложившейся в стране, явно чужеродным телом. Ведь она существовала наряду с жилищной комиссией ОКП, которая в этой схеме бездействовала, разбирая только жалобы, но, не имея ни малейшего влияния, чтобы что-то решить. Это было нарушением законодательства. Об этом знали и высокие профсоюзные органы, но закрывали на это глаза. А со стороны Президиума СОАН было явно выраженное недоверие профсоюзному органу.

Мы начали с того, что создали жилищную комиссию ОКП Академгородка. Надо было вести кропотливую повседневную работу с людьми, чтобы к нам привыкли, чтобы знали, что мы не только что-то распределяем, а реально помогаем людям в трудных ситуациях и исправляем несправедливость, если она кем-то допущена.

Но вмешиваться в порядки, установленные Лаврентьевым, я тоже не считал возможным. Перед ним стояли труднейшие задачи создания Научного центра в Сибири, а жилье, да еще более комфортабельное, да ещё коттеджи, которые давались только академикам, членкорам и некоторым докторам, были великолепным дополнительным стимулом для привлечения в Сибирь учёных.

Главным все же была возможность развития научных направлений. И я не хотел, чтобы Лаврентьев смотрел на профсоюз как на помеху в его деятельности. Более того, я прекрасно осознавал уже в это время, что любой, кто встанет на пути академика Лаврентьева или даже не встанет, но он подумает, что встал, будет мгновенно раздавлен. Я к тому моменту уже видел, как Михаил Алексеевич Лаврентьев это делает с некоторыми, невзирая на степени и звания. Без сожаления, без жалости, сметая с пути.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2018/06/14/28