Котёл народов

В доме жил русский из Латвии, ненавидящий латышей, украинец, ненавидящий русских, парочка влюблённых в друг друга литовцев и я – русский, любящий всех. Что интересно, украинец обращался со мной и тем латвийцем так, как будто мы не были русскими. «Русские оккупанты» для него – где-то там, в Крыму и на Востоке Украины, но не здесь в Англии, потому его нелюбовь к русским нас не касалась. Во всяком случае, свои взгляды нам особо не раскрывал.

Украинец Николай был тихим, спокойным мужиком из Западной Украины, с румынским паспортом, работал на стройке. Почти все свои заработанные деньги он отправлял на родину, где осталась его мать и младшие брат с сестрой. Ругал киевскую власть, «которая не даёт жить народу», жаловался на высокие цены и низкие зарплаты в стране. Англия ему не нравилась, хотел быстрей вернуться в Украину, но говорил, что это произойдёт не скоро из-за низкого уровня жизни.   

Другое дело – латвиец Толик, который был особенно злобным и жестким в высказываниях. Латыши для него – фашисты, а «украинцы, как нация – не существует». Потому с Николаем почти не общался, старался его не замечать. Литовцев он тоже презирал, но не показывал этого – литовка Дангира была единственная женщина в доме, которая следила за порядком и немало делала, что бы всё было по домашнему: цветочки, шторы, чистота... Она свободно говорила по английски и формально была управляющей домом, владелец которого любил приходить с ней поболтать. А вот по-русски она знала лишь несколько слов и фраз, родилась после распада СССР. Как я заметил, латыши еще более менее, но вот среди молодых литовцев редко кто знает русский язык. Может это потому, что в Латвии русскоязычные составляют чуть ли не половину населения, а в Литве их лишь несколько процентов.

Толик на собственном небольшом грузовом автобусе развозил стройматериалы и заработком не жаловался. Несчастье было в другом – в пристрастии к азартным играм. За один вечер он мог запросто проиграть все свои деньги. А когда выпивал – это было редко – становился агрессивным и всегда рвался идти непонятно куда «бить латышей». В таких случаях мне приходилось его успокаивать.

Парень Дангиры – красавец Эвальдас, с вечной улыбкой американского типа и ровными белыми зубами, как у голливудского актёра. Вежливый, приветливый, у него всегда можно получить дельный совет, но в нём было что-то фальшивое, такое, что я бы с ним на разведку не пошел. Что интересно, оба – Дангира и Эвальдас – уже не плохо крутились и занимали руководящие должности: Дангира – в сети ресторанов, а её парень – в транспортной компании. Они зарабатывали очень не плохо и через некоторое время переехали в свой дом. Такая современная семья – без детей, без формального брака, но с общим банковским счетом.

Но самое сильное впечатление я получил от поляков, с которыми работал. Польский язык был вторым языком на заводе, вокруг – в коридорах, цехах, в столовой – полно объявлений, указателей и других надписей по-польски. Мой начальник Роман – поляк из Литвы, но по-польски и по-литовски, хотя и понимал, говорил редко. Его речь – русский или английский. Поляки составляли больше половины рабочего состава, литовцев и русских примерно поровну, дальше латыши и лишь потом англичане. Притом англичане были не только на главных руководящих постах, но и среди обычных рабочих. Особенно мне запомнился англичанин с татуировкой на лице, говорили, он когда-то был музыкантом в известной рок группе, но стал наркоманом.   

– Запомни, парень, ты никого здесь не удивишь и никому не интересно, кто ты такой. Мы все здесь в бегах, – сказал мне Роман в утро первого моего рабочего дня. – Все мы убежали от проблем, налогов, долгов, неверных жен, мужей - каждый со своей историей. Потому не думай строить тут из себя мученика!

Работать было трудно, ведь навыков пока не было, но старался как мог. Через две недели меня перевели в другой отдел цеха, где стояли три разных станка – надо было успевать работать со всеми одновременно. На перевод я смотрел как на повышение в должности, хотя работать стало еще сложнее, а деньги те же. Меня отделили от Лиды, она перестала мне посылать сообщения. С того момента у меня была гарантированное рабочее место, следовательно и оклад.

Как работать со станками, меня обучал высокий худой поляк Роберт. На этом заводе он работал уже семь лет. Он начинал в шесть утра и работал до двух, потом ехал забирать сына из школы. Моя смена послеобеденная – с одиннадцати до семи. Иногда приходилось работать дольше, иногда меньше. Выходной – один день в неделю, для меня по пятницам.

Этот Роберт – удивительный человек. До того я много слышал, что поляки очень противный, продажный, ненадёжный и высокомерный народ, что им нельзя доверять и всё такое. Но Роберт... Он в буквальном смысле оберегал меня на каждом шагу, терпеливо объяснял, помогал и показывал, как сделать работу легче и быстрее. Те три часа, что каждый день работали вместе, были как бы пиком в смене, тогда работы было больше обычного. В первые дни мне многое не получалось, но он ни разу не накричал, хотя я стоил этого. На оборот – хвалил меня, так как был всегда настроен позитивно. Он подкупал своей необычной простотой, всегда говорил то, что думал – никаких «задних мыслей». Патриот завода. Помню, мне было жалко уходить с работы, оставлять его.

Был еще один поляк, молодой парень, которого и имени не знал. Когда у меня случался завал, он появлялся не от куда, помогал и удалялся на своё рабочее место, я и поблагодарить не успевал. Хотя ему было никакого дела до моей работы.    

Помню еще одного поляка с того завода. Как-то встретил его в городе - показался таким мелким, убогим, смотреть не на что, но вот в цеху-у! Впрям орёл небесный! Видимо, такое его призвание – работать на заводе, где раскрывался в полную грудь.   

Ну, и очень хорошо помню одну девушку, польку. Высокая, черноволосая, синеглазая, лет тридцати пяти, она руководила одним из отделов в цехе. Приветливо общалась со всеми, много смеялась. Когда вместе стояли у кофейного аппарата в столовой – я даже дышать забыл от волнения. Давно у меня не было женщины. Очень жаль, что была не свободна – жила с земляком как муж и жена, у них был ребёнок. Я почувствовал, что был для неё интересен, но не стал мутить ей мозги.

И вот в один прекрасный день я оставил этот котёл народов. У меня уже была страховка, банковский счет, английские права и машина. По совету старого друга Васи,  который мне очень помог с документами и машиной, я решил уехать в Лондон. Не потому, что не нравился завод и была маленькая зарплата – просто я хотел, как тот убогий на вид поляк, раскрыть крылья. Ведь Лондон – столица мира!