Котенок. Продолжение

С котенком что-то случилось. Никто из домашних не может сказать, что произошло, никто ничего не видел. С самого утра коты носились, как всегда. А потом в один момент я обнаруживаю котенка сидящим под столом в одной позе. Он не реагирует на зов и, главное, не бежит, бросаясь под ноги, как обычно, на кухню, когда наступает время еды.

Это меня настораживает больше всего. Я беру его на руки, и котенок начинает протяжно мяукать от боли. Голос у него – не какой-нибудь писклявый тенор, а вполне сложившийся мужской баритон. От этих завываний и необычайной неподвижности у меня холодеет сердце. Я почему-то решаю, что он сломал позвоночник.

Моих знаний по медицине хватает, чтобы вспомнить, что пострадавшего с такой травмой следует уложить на ровную твердую поверхность. Поэтому я лезу на антресоли, достаю огромную коробку, где хранится летняя обувь, вытряхиваю босоножки, а в коробку укладываю котенка и везу в лечебницу.

В ветклинике очередь. Все держат своих питомцев на коленях или в переносках. Только моя коробка занимает два стула. Проходящие мимо врачи с любопытством заглядывают в нее. Не знаю, кого они ожидали там увидеть, может, вомбата или крокодильчика, но разочарование явно читается на их лицах: там всего лишь один небольшого размера котенок-подросток, каких в эту коробку можно засунуть еще пять-шесть.

На вопрос, что случилось, я дрожащим голосом описываю ситуацию. Ветеринар бесцеремонно поднимает котенка за шкирку. Они переговариваются с коллегой: «Да, вот, поджимает…» Кладет котенка обратно и сообщает, что у того перелом задней ноги. «Ноги?» - уточняю я, не веря своему счастью. «Да, вы же видели, как он ее подтягивает». Честно сказать, я вообще не уловила никакой разницы в положении лап, но специалисту виднее.

Все время, пока идет операция, я потихоньку радуюсь, что диагност из меня никакой. Мне возвращают еще не вполне проснувшегося пациента, дают рекомендации по уходу и просят приехать через месяц снять повязку. В гипсе вся вытянутая лапка и вокруг талии тоже широкое гипсовое кольцо.

Большой кот подозрительно обнюхивает коробку, внимательно, с неудовольствием присматриваясь к лежащему там котенку. Пока тот отходит от наркоза, большой кот успевает обгрызть края тары и засыпает котенка обрывками картона. С какой целью он это сделал – тайна.


В последующие два дня я привожу котенка в лечебницу три раза. Меня беспокоит, что он не ест, не пьет и не ходит в туалет. В первый раз врачи прощупывают желудок, кишечник, проверяют, не туго ли наложен гипс, даже заглядывают котенку в рот, разъясняют мне, что все нормально, так и должно быть. Потом они коробку, меня и котенка уже узнают издалека и побыстрее выпроваживают.


Первую неделю котенок вял, постоянно спит, но аппетит у него налаживается, и скоро он начинает подниматься на передние лапки и выглядывать наружу. Через две недели его в коробке уже не удержать: он просто опрокидывает ее набок и путешествует по квартире, волоча заднюю часть тела.

Кошмар наступает, когда он уже окреп настолько, что начинает запрыгивать на кресла и диван. Он отталкивается передними лапами, подкидывает туловище вверх, цепляется за обивку, а потом затаскивает задние ноги. Мне приходится постоянно  ходить за ним по пятам и спускать на пол, чтобы он не упал и не навредил себе. Этот процесс продолжается бесконечно. К концу месяца я похожу на зомби с истощенной нервной системой, втайне от семьи мечтающего выкинуть всю мягкую мебель.

Большой кот привыкает к странной конструкции на котенке, и они снова гоняются друг за другом, как раньше. Гипс весело гремит.

Вечером, за три дня до назначенного срока, котенок преподносит сюрприз. Он пропадает. Понятно, что из квартиры ему никуда не деться, но его нигде нет! Мы залазим под кровати, отодвигаем кресла, светим под шифоньер – нету! Большой кот наблюдает за нашими поисками, ехидно усмехаясь. Хитрая зверюга точно знает, где товарищ, но молчит.

Наконец, я догадываюсь отогнуть спинку дивана. Увиденное вводит в ступор. За диваном торчит застрявший гипс. Но котенка в нем нет! Я тупо смотрю на гипс, хлопая глазами, и меня начинает потрясывать от чувства, что случилось что-то непоправимое. Я безостановочно твержу имя котенка.

И нахожу его, когда заглядываю за диван с другой стороны. И понимаю, почему он не отзывался: он занят. Он ощущает свое новое состояние и пытается двигаться без тяжелого груза, с которым уже свыкся. Он обследует освободившуюся ножку и лижет ее.

Вытаскиваю его на ковер и панически посылаю SOS всем знакомым: что делать? Приходит ответ: попробуй осторожно засунуть его опять в гипс. Идея кажется мне здравой. Я беру гипс, беру котенка и понимаю, что сделать это невозможно. Сразу на память приходит пример с зубной пастой, которую нельзя вернуть обратно в тюбик. Здесь то же самое: непонятно, как вообще котенок входил в этот объем, и тем более непонятно, как он смог оттуда выбраться. А уж надеть гипс снова… От затеи приходится отказаться.

Котенок пытается ходить, очень сильно хромая, а, в основном, сидит на месте. Я переживаю, не рано ли ему опираться на лапку. Поэтому на ночь опять помещаю его в коробку, а сверху ставлю тяжелый чемодан, чтобы он не смог выбраться. Пленник уныло смотрит из опротивевшей ему тюрьмы через прорези для вентиляции.

Хищный зев пустого гипса выглядит пугающе, и я выбрасываю его в мусорное ведро.

Наутро другие врачи (а может, это практиканты) не могут найти место перелома и делают вывод, что кость срослась хорошо. Спрашиваю, не надо ли делать котенку массаж (я знаю, что людям с переломом руки или ноги после снятия гипса разрабатывают конечность). Медики ржут: "Нет, не надо, он сам разработает".

Еще месяц я пичкаю котенка препаратами кальция и рыбьим жиром, слежу, чтобы он не забирался высоко, и вспоминаю прошедшее время, как страшный сон.

А котенок уже крепко стоит на ногах и готов к новым свершениям.