Пролог

 

 
Поздним весенним вечером, накануне Вознесеньева дня, на опушку Тубанского леса вышел по яру некий путник. Это был высокий человек преклонных лет, облачённый в уставшие от дорог грубые одежды. Был он сед, морщинист, сухопар и мог показаться немощным, если бы не его гордая осанка и уверенный взгляд голубых  спокойных глаз; за его спиною болталась почти пустая, повидавшая виды торба, на голову был накинут башлык с перекрещенными на груди концами. Дойдя до старого дерева, которое опиралось на толстые ходульные корни, незнакомец снял с плеча торбу, развязал концы башлыка, закинул их себе за спину и расположился прямо на земле, под широкой зелёной кровлей. Неторопливо достал с самого дна своего походного мешка горбушку чёрного хлеба и луковицу, распахнул полы накидки, аккуратно положил еду на правую сторону своей одежды и устроил себе скудный ужин человека, привыкшего довольствоваться малым. 
 
Рядом тихо зашуршало. Из-под корней дерева, присыпанных прошлогодней листвой, показалась мордочка ушастой ежихи. Она посмотрела на странника чёрными глазёнками и как будто улыбнулась ему, как старому знакомому. Старец протянул ежихе хлебную корочку и улыбнулся в ответ, она схватила ароматный кусочек и исчезла почти так же бесшумно, как и появилась.
   
Осторожно приблизилась ночь, заботливо окутала своей мягкой темью холмы, ровнёхонько расстелила сонный покой по степям, бережно накрыла глубокие яры, и как-то вдруг, внезапно, настежь распахнула огромное небо, немедленно засверкавшее великим множеством звёзд. 
 
Старик медленно поднялся с земли, а когда встал и выпрямился во весь рост, это уже был и не старик вовсе, а большой белый олень, на правом боку которого  виднелся давний, едва заметный, след от стрелы. Заволновался олень, положил свои рога на спину, поднимая голову к небу, нашёл взглядом сонную звезду, дремавшую прямо над ним, затрепетал ноздрями, вдыхая полной грудью свежий ночной воздух, и призывно затрубил:
- Тубаааан! 
 
И дрогнуло небо от его голоса и раскрылось! И проснулась звезда, которую позвал олень, и засияла ярче, брызнула она на землю сверкающими слезами радости и пролились её слёзы звёздным дождём на Тубанский лес, дождём, несущим и забирающим Хранителей вечной воли и равновесия мира. 
   
Тотчас же пробудился лёгкий на подъём ветер, озорно и радостно загулял по всей округе, как молодой, весёлый и хмельной от запаха трав казак гуляет по дружкам своим, постукивая ставнями по окошкам, раскачивая плетни во дворах и нарочито пугая казачек и казачат. А понабрав силы, испытал её порывами, как испытывают доброго коня, закружил-завьюжил, почуяв вольную волю, и полетел в широкие степи, и запел ветер попутную песню, песню длинную, песню долгую, да с повторами, как казачьи пути-дороги: 

 Слава тебе, Господи, на небе, 
То, что не отказываешь в хлебе,
То, что не отказываешь в воле,
То, что бьём врага во чистом поле.   
Так мы бьём врага во чистом поле,
Чтобы погулять на вольной воле,
Как приеду в родную станицу,
Я пущу коня, как вольну птицу.
Пусть летит мой конь, как вольна птица,
Здравит нас с победой вся станица, 
Ай, моя жена меня встречает,
На своих руках мальца качает. 
На груди мальца мово качает,
Мужа своего она встречает,
Сына поцелую прямо в темя,
А жена уж держится за стремя. 
Ай, жена уж держится за стремя,
Поцелую сына прямо в темя, 
Я жене скажу, что Божья воля,
Чтоб, была такая наша доля. 
А мальцу скажу, что наша доля, -
Охранять вовеки нашу волю, 
Ты, малой донец, расти в раздолье,
Как отец, удалым будь и вольным!
 
И вздрогнул-проснулся от этой песни казачонок в колыбели. Едва заснувшая казачка очнулась и побаюкала сына:
- Спи, родной, спи. Это Сказы шумят.
 
- А кто они? 

- Они рядом с  казаками живут, оттого и Сказами зовутся. Вечную волю хранят, да равновесие мира держат, спи.  А я тебе песенку спою. 
 
И запела казачка колыбельную, вторя песне гуляющего по округе ветра. 
 
И поднялись от земли к ночному небу одиннадцать маленьких светящихся звёзд, сверкнули на прощание ярко и улетели вверх. А упали с неба тринадцать других, упали и рассыпались по лесу, сверкнули и затаились. И стало тихо. Белый олень притопнул ногой сильно, размашисто повёл ветвистыми рогами и замер, а немного погодя, отщипнул пару листочков с дерева, стоящего на ходулях, и, еле заметно прихрамывая, пошёл восвояси, и как будто растаял в неровной темноте Тубанского леса. 
 
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.