Замела метель дорожки, запорошила

В начале февраля 1953 года началась моя третья (преддипломная) практика. Наша группа студентов в количестве, примерно, 15 человек прибыла в город Волжский на строительстве Сталинградской ГЭС. Это строительство началось в 1950 году и закончилось в 1961 году. Первый грунт в котловане для будущей гидроэлектростанции был вынут в 1952 году. На сооружении ГЭС трудились 10.000 комсомольцев, а также 20.000 заключенных Ахтубинского исправительно-трудового лагеря, входившего в Сталинградгидрострой МВД СССР. Лагерь просуществовал до мая 1953 года.
Вечером мы явились в Управление строительства Сталинградской ГЭС, наследив на свежевымытом полу и разбудив мирно дремлющего дежурного.
- Лучше бы вы приехали утром, - сказал дежурный, - сейчас в Управлении никого нет. Где вы будете ночевать?
Однако, порывшись в своих бумажках, он дал нам номер телефона коменданта общежития и предложил ему позвонить. Мы робко потоптались у телефона, пока самый храбрый из нас не снял трубку. Комендант пообещал прийти незамедлительно, возможно его вызывали вечером не в первый раз.
Это был немолодой плотный мужчина в телогрейке. Он велел нам взять свои вещи и следовать за ним, пообещав разместить нас в общежитиях, где будут свободные места. Вскоре мы увидели эти общежития: это были глубоко врытые в землю землянки, так, что из снега торчали только крыши. Крыши эти выстроились правильными рядами и не обещали ничего хорошего. Мы уже знали, что основной коллектив строителей Сталинградской ГЭС – бывшие заключенные, или отсидевшие свой срок, или выпущенные досрочно за обязательство поработать на великой стройке коммунизма. Пока мы шли, посовещавшись, решили, что не согласимся, чтобы нас расселили среди зэков. Только вместе и только отдельно от зэков.
Первая землянка встретила нас полумраком, кислым запахом жилья и двухэтажными нарами, откуда свешивались головы любопытных. Мне почему-то страстно захотелось пить. Я сразу заметил у входа бачок с питьевой водой, но стакана не обнаружил. И я попросил стакан. Один из зэков слез с нар и принес стакан. Внешний вид немытого стакана обещал любую заразу, но я понял, что обратного пути нет, и храбро напился.
- Два человека останутся здесь, - сказал комендант.
Но мы поставили свои условия: только все вместе, только в отдельной землянке. Мы сослались на правила преддипломной практики: мы ежедневно должны писать отчеты, делать чертежи, обсуждать средства механизации, приглашать для бесед специалистов стройки. Похоже, что комендант и не особенно надеялся, что сможет расселить нас, как ему удобно. Он подумал и нашел другое решение. Из землянки, где было больше всего свободных мест, он расселил зэков по другим землянкам, и мы получили в свое распоряжение отдельную «квартиру».
Комендант объяснил нам, как топить печь (на дворе было около 30 градусов мороза), показал, где лежат дрова и уголь, и принес постельное белье. Мы решили, что назначим постоянное дежурство, и один из нас каждый день будет оставаться дома и поддерживать тепло. У меня с печкой не ладилось и уборщица, тетя Дуся, приходившая каждый день утром, кричала:
- Кто у вас седни истопник? Яфим (Так она меня называла)? Хяровый истопник Яфим!
Под ее ловкими руками печка преображалась, начинала весело гудеть, и тепло разливалось по землянке. Вечером к нам пришел участковый милиционер и сообщил правила внутреннего распорядка. Он рассказывал о своих героических подвигах в столкновениях с зэками и демонстрировал приемы вольной борьбы, которые выручали его в трудных ситуациях.
Так началась наша практика.
От нашей землянки до котлована, где работали машины, было не близко – километров пять. Между рабочим городком и котлованом простиралась белая степь, иссеченная следами самосвалов, так что найти нужную дорогу было не просто. Правда, на стройке существовал закон: если в кабине самосвала есть свободные места, то шофер обязан подбирать по дороге всех, кто проголосует. Мы этим иногда пользовались, но бывало, что свободного места в кабине не было или самосвал ехал не в ту сторону, так что нередко приходилось идти в котлован пешком и тут нам помогали золотистого цвета знаки «Зеро» - Z, которые мы оставляли на верном маршруте. Совсем недавно мы все посмотрели трофейный фильм «Знак Зеро», который оказался как нельзя кстати. Знаки «Зеро» были видны издалека, и каждый новый знак встречался радостными воплями: это значило, что мы были на верном пути!
Очень скоро мы поняли, что в котловане никому до нас нет дела, все были заняты, ругались, куда-то спешили. Я добросовестно мерз в котловане несколько дней и решил, что с меня хватит. Никакой пользы, кроме обедов в рабочей столовой, я не имел, а для отчета о практике и для самого диплома нужен был какой-то материал. И я его я нашел. Но не в котловане, а в технической библиотеке строительства.
Я люблю работать в библиотеках. Мне нравилась Харьковская публичная библиотека, что была рядом с площадью Тевелева, не знаю, работает ли она там сейчас. Там было большое табло, на котором загорался номер читателя, чей заказ выполнен, и можно получить нужные книги. Любил я и техническую библиотеку Харьковского Госпрома.
Техническая библиотека строительства помещалась сравнительно недалеко – в центре города Волжский. Это было чистое, теплое и уютное помещение. Я нашел там несколько нужных книг, пару атласов и работа закипела. Я перерисовывал кинематические схемы и слушал песни, которые доносились в приоткрытую форточку с городской площади, где находился громкоговоритель.
«Замела метель дорожки, запорошила, - жаловалась мне неизвестная певица, - кружева развесила вокруг, я брожу одна, но что же тут хорошего, если нет со мной тебя мой друг…»
В воскресенье ездили в Сталинград. Один из наших студентов сказал в трамвае:
- Ребята, билетов не берите, я подмигну молоденькой кондукторше и дам ей рубль на всех. Ничего не вышло: когда он ей подмигнул, кондукторша ему сказала:
- Я замужем!
Между тем, среди нашего коллектива начался разброд. Одни жаловались на бессмысленность нашей практики, и были правы. Другие возмущались морозами и неустроенным бытом и тоже были правы. А третьи просто призывали ехать по домам (после этой практики были каникулы). За неделю до конца практики, наиболее решительные, отметив командировки, как будто они отработали всю практику до конца, покинули нашу землянку. Наши ряды поредели. Когда до конца практики осталось два дня, оставшиеся, и я в их числе, тоже решили ехать по домам. Пойти на обман я не решился, и просить отметить в командировке мой отъезд двумя днями позднее я не стал. Пускай будет, что я уехал на два дня раньше. Постараюсь отбиться.
По возвращению из каникул в институте нас ждала крупная разборка: оказалось, что в последний день нашей практики на стройку из института приехал проверяющий преподаватель и не застал там ни одного студента. Я отделался легким испугом. Те, кто уехали на неделю раньше и обманули родной институт, ходили к директору института каяться и просить прощения. А гордый Изя Койфман каяться и просить прощения не захотел, за что был сослан в Красноярск без защиты диплома, и защитил его, вернувшись в Харьков через год.
Это была последняя институтская практика, оставившая в памяти золотистые знаки «Зеро» на ослепительном белом снегу и песню «Замела метель дорожки, запорошила…».