Фондю в борще

Ну вот и хорошо, не проспала, а значит и в институт успею к первой паре и ещё успеваю позавтракать. День начинался отлично!
  Учусь я в Академии художеств, вернее в институте при Академии, а живу рядом, на острове. Ещё с восемнадцатого века, людей, живших на Васильевском острове, называли островитянами. Пётр Алексеевич, наш первый российский император, полюбил этот остров и даже одно время хотел его сделать центром города, но из-за наводнений отменил высочайший указ. В начале был Васильевым, в честь новгородского купца Василия Селезня, торговавшего птицей, но была ещё одна версия названия – говорят на острове было большое количество котов, которых звали Васьками. Позже его назвали Меньшиковым, в честь первого губернатора Санкт-Петербурга, а позже – Преображенским, здесь стояли казармы Преображенского полка. Но как бы его не называли, в народе он всегда был Васильевским, или сокращённо Васькой.
 Наш самодержец возлагал большие надежды на этот остров, и даже на голландский манер перекопал его каналами, чтоб народ на лодках передвигался, но не учёл, бедолага, капризного характера реки Невы, которая,  с упорным постоянством затопляла не только остров, но и весь город. После смерти императора каналы засыпали и назвали линиями. Так вместо названий улиц остались линии, с 1-й по 29-ю.  На острове строились административные здания будущей столицы российской империи: Академия наук, кадетский корпус, Кунсткамера, Биржа и Академия художеств, в которую я и спешила, получать знания об искусстве.
Наш институт удивительное заведение, с ним связано большое количество мифов и легенд. Студенты старших курсов пугают первокурсников приведением архитектора Кокоринова, который повесился в одном из коридоров Академии. «Старейшие» педагоги рассказывают легенды об известных творцах этого заведения, иногда на ходу, внося свои версии и «придумки». Я помню рассказ восьмидесятилетнего профессора скульптурного факультета, Михаила Аркадьевича Керзина о том, как он встретил революцию. «Едем мы с девочками из ресторации, пьём на ходу шампанское, смеёмся… Вдруг, БАХ, ТРАХ – стрельба, крики…революция наступила!» Его семья общалась с композитором Рахманиновым и занимала целый этаж на 5-й линии и по- этому, он страшно возмущался, что теперь ему приходится жить на первом этаже Литейного двора, где раньше, по его словам, жили натурщики. Студенты очень любили этого удивительного человека. Он часто приглашал их к себе в Павловск, на дачу, где угощал их мясом «по французски», пирогами и вишнёвой наливкой. Мы часами могли слушать его воспоминания об известных художниках, которых он знал лично. И именно он рассказал нам грустную историю об известном Иване Билибине, который приехал из эмиграции умирать в Ленинград и долго не мог понять почему ему не могут продать квартиру рядом с Академией. Во время войны он, как и многие другие, прятал у себя дома, под паркетом, доски с гравюрами и рукописи из библиотеки Академии художеств. Он всю блокаду прожил в этом городе и сохранил произведения искусств для будущих студентов.
Другой профессор – Игорь Всеволдович Крестовский, рассказывал нам о том, как во время войны, он с женой, спасал памятники нашего города, обкладывая их мешками соли с песком. Состав разработала его жена-медик и этот состав не дал повредить бронзу и медь на скульптуре. Часть скульптур закапывали в землю, а часть, на тросах опускали в Неву. Но однажды к нему пришёл очень пожилой человек и со всей серьёзностью предупредил о том, что «Медного всадника» нельзя снимать с постамента т.к. он охраняет город и не даст его в обиду врагу. На свой страх и риск профессор не тронул скульптуру Фальконе и город выстоял. Его громогласный голос вводил в ступор несколько поколений студентов, но его профессиональные советы всегда были полезны для будущих творцов. Его отец был известным писателем, создавшим роман о жизни Петербурга 19-го века «Петербургские трущобы», а сын , был известным живописцем, который входил в творческую группу неформальных художников города.
Вот такие удивительные люди, «осколки империи», как их называл сластолюбивый педагог по научному коммунизму, обучали нас и невольно заставляли любить и помнить историю нашего прошлого.   
Публика в институте тоже была своеобразная: немытые и нечёсаные творцы со скульптурного и живописного факультетов, аристократы-скептики с архитектурного, артистически одетые- с театрального и ухоженно-очкастые- с искусствоведческого. Простых студентов там не наблюдалось. Почти все гении, признанные, или нет. Поэтому и разговоры в курилках были многозначительными и пафосными. Решались проблемы искусства на мировом уровне со «знанием дела» и без возражений. Случались любови, дружба «на век» и неприязнь на долгие годы. Как писал классик: «…здесь жили поэты и каждый встречал, друг друга надменной улыбкой…» но объединяло почти всех одно – неуёмная жажда знаний и востребованность в творческом будущем!
Рядом с Академией находились три кафе, которые имели своё название у студентов: «Три ступени вниз», «Стекляшка» и «Сфинкс», последнее было прибежищем всей богемной жизни острова. Там собирались студенты из университета и Академии художеств. Кафе жило отдельной жизнью от общества, и было почти, как самопровозглашённая республика. Над всем этим табачно-кофейным миром возвышалась колоритная фигура барменши Раи. Жгучей брюнетки в ярко-красной блузке, с громким, чуть хриплым голосом, в котором был  заметен армянский акцент. Она варила удивительно вкусный кофе, который в народе назывался «райским». С некоторой брезгливостью она отмеряла алкоголь в стеклянные стаканы, а уж бутерброды она подавала почти с отвращением.  Иногда в кафе появлялся местный блаженный Саша. Он не говорил, а мычал, похлопывая завсегдатаев по плечу. Его не боялись, угощали, а иногда просто пожимали руку. Постоянным посетителям здесь придумывали прозвища: девушку, неопределённого возраста с хриплым голосом, звали «Галя-граммафон». Она любила подсесть к компании за столик и отпивать из чужого стакана вино или из чашки кофе. «Мишей-Маккеной» звали студента с философского факультета, который занимался фарцовкой, а девушку с ярко-рыжими волосами называли «Кондрашкой». Были здесь и интернациональные прозвища, связанные с этническими группами: «Чингизхан», «Серб», «Манки», объяснять их происхождение,  не надо, и так понятно. Когда на первом курсе я появилась в этом кафе и заказала борщ…я думала, Раю разобьёт паралич. Она уставилась на меня своими синеобведёнными глазами и переспросила. Я мужественно повторила заказ и шёпотом добавила: « и кофе…» Бровь у барменши поползла вверх и она молча пошла на кухню. Потом она постепенно ко мне привыкла и ничего не спрашивая, выдавала мне борщ, кофе и пирожок.
Проблема была в том, что с детства, моя бабушка вдалбливала мне в голову, что человек должен есть суп, иначе он всегда будет голодным и испортит себе желудок. А поскольку я была домашним послушным ребёнком, то свято соблюдала этот наказ.    
Семья у нас была неоднозначная и несколько странная по своему семейному укладу. Бабушка, пережившая блокаду и репрессию мужа, сменила его фамилию на девичью, чтобы это не «аукнулось» на судьбе моей мамы. Всегда очень трепетно относилась к домашнему хозяйству и строго следила за внешним этикетом. На обеденном столе всегда была накрахмаленная скатерть, ложки, ножи и вилки лежали, как надо, а суп из кастрюли всегда был на столе в супнице. Что вызывало у моего папы некоторое раздражение и поводы для шуток. Бабуля, как мне казалось, его недолюбливала, но никогда этого не показывала, не любила его шутки и особенно разговоры о политике.
Папа был крупным специалистом в оборонной промышленности, но никогда не распространялся о своей работе. Мама говорила, что он работает в «ящике», а я долго не могла понять, что это значит. Он был большим, шумным и где бы он не появлялся, казалось, что ему мало места.
Мамуля у меня, по словам папы, была «не от мира сего». Тоненькая, красивая, немного артистичная, она умело манипулировала папой, но ему, мне кажется, это нравилось. Она говорила тихим голосом, как бы прислушиваясь к себе, и выразительно закатывала глаза, когда ей что-то не нравилось. Мне до сих пор не понятно, как они с папой могли сойтись и пожениться! «Взял нахрапом и наглостью,»- объясняла бабуля, передёргивая плечами. Впрочем, всё это не мешало им нежно любить друг друга, хотя они были абсолютно разными людьми. Папа любил футбол, рыбалку и читал военные мемуары и детективы. Мог есть суп из кастрюли и пить чай из кофейной чашки. Мама любила театр, зарубежную прозу, живопись и знала три иностранных языка, работая в системе «Интуриста».
Однажды её командировали с какой-то выставкой в Италию, и папа вдруг жутко разволновался. Он стал пугать её итальянской мафией и коварностью итальянцев. Мама в ответ тихонько смеялась, ерошила ему волосы и обещала вести себя благоразумно. А потом вполне серьёзно сказала ему: « Я обязательно вернусь.» И папа вроде немного успокоился.
  В середине учебного дня внезапно образовалось «окно», заболел педагог по истории Древнего мира, Андрей Фёдорович. Все облегчённо вздохнули. Между собой студенты его называли «иезуит», не из-за внешнего вида, а из-за манеры вести лекции и «допроса» на зачётах и экзаменах. На лекции он приходил с трубкой, небрежно одетый и долго рассказывал о причинах войн и исторических коллизиях, комментируя их своими словами, при этом улыбаясь нам или самому себе. Он никогда не обращал внимание, кто и как к нему ходит на лекции, но, когда приходила пора зачётов и экзаменов – это была пытка инквизитора. Не обращая внимания на шпаргалки и спрятанные учебники, он внимательно выслушивал ответ студента, попыхивая своей трубкой, а потом говорил одно единственное слово: «Чушь!» и возвращал зачётку. К нему ходили на пересдачу по пять-шесть раз, и он мог сидеть в институте до глубокой ночи. Мы в начале думали, что он одинокий, но позже выяснилось, что он благополучно женат и даже имеет детей. Среди студентов ходила «фантастическая страшилка» о том, как одна измученная студентка, отчаявшаяся сдать историю древнего Рима, решила его соблазнить. Договорившись с ним о встрече на его даче. Она благополучно провела с ним «блаженную» ночь, а под утро, протянув ему зачётку, с соблазнительной улыбкой, услышала в ответ: «Милочка, вы своим микроскопическим умом в принципе не можете знать историю, но для «3» в зачётке вам необходимо выучить этот предмет!»  Не знаю, правдивая ли эта история, но зная своего педагога – это в его стиле. История важнее всех «плотских» утех!
 Итак, внезапная свобода между лекциями, давала возможность перекусить в «Сфинксе» и поболтать с его обитателями. Заказывая борщ и кофе с пирожком, Рая уже привыкла к моему меню, я уселась за столик и приступила к еде. Надо заметить, что в это время посетителей было мало, ведь середина дня, а это «учебный процесс» для всех обитателей  этого места. И по- этому, я очень удивилась, когда ко мне за столик подсел незнакомый парень с чашкой кофе. Он был высоким, рыжим и голубоглазым. В отличии от обитателей кафе, одет он был аккуратно и даже с каким-то шиком. Мельком взглянув на него, я подумала, что он похож на героя скандинавских саг.
«Что это?»- вдруг спросил он. Я недоумённо посмотрела на него. «Суп?»- ещё раз спросил он. «Борщ», - ответила я, подумав, что он кривляется или так по «дурацки» шутит. «Как это?» «Что?». Наш диалог начинал меня раздражать. «Что борщ такое?»  И тут я поняла, что он не придуривается, а просто он иностранец , на что указывал его легкий акцент и неправильная постановка вопроса. И я обречённо стала ему рассказывать какие продукты входят в него. Он что-то записывал и переспрашивал. А я томилась, ведь бабушка меня учила, что за едой нельзя разговаривать и тем более перебивать при разговоре. А есть хотелось очень!
«Можно кусочек?»-вдруг спросил он. Я чуть не упала со стула. «Кусочек пирожка?»- переспросила я, подвигая ему тарелку. «Нет, борщ!»- ответил он. Я обречённо подвинула ему свою тарелку с борщом. Этот сукин сын, сначала осторожно попробовал его, а потом, с большим удовольствием съел его весь без остатка. Я злобно жевала свой пирожок, запивая кофе, а в животе противно бурчало. Рая за стойкой бара, еле сдерживала смех, а мне показала большой палец.
«Ой, я случайно съел твой борщ!»- смущенно заметил парень. « Я заплачу и возьму тебе новый!» «Не надо, считай, что я тебя угостила. А потом мне уже некогда,»- мрачно ответила я, а в голове пронеслось: «Мы бедные, но гордые…», хотя это было далеко от истины.
«Меня зовут Зигфрид, я из Австрии. Я никогда не ел борщ, очень вкусно,»-сказал парень на одном дыхании. «Брунгильда,»-машинально ответила я. У него от удивления брови поползли вверх. «Разве в России дают такие имена?»-с сомнением спросил он. Всё-таки я страшная дура! Бабуля права, когда говорит, что на меня частенько «бзык» находит! Как теперь выкручиваться? Мы помолчали, а потом я сказала, что это шутка и извинилась. «Меня зовут Тата,»-обречённо сказала я. «Какое странное имя… Или опять пошутила?»- с сомнением спросил мой новый знакомый. «Да нет, моё полное имя Татьяна, а дома сокращённо меня зовут меня Тата.» «Что значит «да» и «нет» одновременно?»- вцепился он в меня. Я стала ему дотошно объяснять. Надо заметить, что эта история с борщом и любопытным Зигфридом, порядком меня утомила, но надо было «держать лицо».
Мою маму тоже зовут Татьяна, но когда я родилась, папа настоял, чтобы меня назвали так же. «Мне будет радостно от двух любимых Татьян,»- говорил он всем. «Скудоумец,»- тихо высказалась моя бабушка. В последствии, маму в семье называли Таней или Татьяной, а меня –Татой. Всё это я пыталась объяснить навязчивому австрийцу, но не уверена, что он понял.
«Я съел твой борщ, не очень это хорошо. Это национальный продукт?»-продолжал он занудно. «Я по тому хочу тебя пригласить на фондю.» Я не знала, что такое фондю, но слово мне не понравилось… Я раздумывала над тем, что, если его сейчас ударить по башке моей сумкой с учебником… Нет, пожалуй, это будет международный скандал. Наверное, всё это было написано у меня на лице, потому, что Зигфрид поспешно начал объяснять происхождение этого слова и особенности австрийской кухни. Я томилась, но в итоге была приглашена вечером в ресторан.
После учёбы, вернувшись домой, я засомневалась. «Чего я не видела в этом дурацком ресторане? Да, и мой новый знакомый не очень мне понравился своим занудством…» За советом я решила обратиться к маме, а она неожиданно оживилась! «Как романтично! Как хорошо! Как интересно!»-щебетала она радостно. Я сомневалась, но бабушкина фраза: «Тата, не ходи! Он шпион, тебя «заметут,»- решила всё в пользу ресторана. Надо заметить, что иногда бабуля выдавала и не такие фразы ненормативной лексики. Я всегда поражалась, как она умудрялась услышать всё из-за закрытых дверей своей комнаты? И мы с мамой пошли обсуждать в чём мне идти в ресторан. «Ты должна выглядеть достойно, но не шикарно, иначе он подумает, что ты хочешь его соблазнить,»-строго заметила мама. Я ошалела от удивления. «Я вообще-то могу и не идти,»- с вызовом ответила я. «Что ты! Ты обязательно должна пойти! Иначе он подумает, что русские девушки дикие и невоспитанные,»-серьёзно сказала она и открыла свой шкаф с нарядами. Тут опять материализовалась бабушка: « Одень темненькое платьице и белый кружевной воротничок.» «Может ещё и комсомольский значок приколоть?»- ехидно спросила я. Бабуля поджала губы и выплыла из комнаты, но не закрыв при этом дверь до конца. «Платье с декольте тебе нельзя одевать… Оно предполагает красивую грудь, а у тебя таковой нет,»- продолжала мама задумчиво. Я затосковала. « Может мне в джинсах пойти. Удобно и демократично,»- робко спросила я. «Никаких джинс! Это одежда американских рабочих!»- возмутилась она. Мне совсем расхотелось заниматься собственным гардеробом.  Остановились на брючном костюме, который мама привезла из Чехословакии, но предварительно выслушали бабушкин вердикт о том, что приличные люди в штанах в ресторан не ходят!
Тут и папа с работы пришёл. «Что за суета вокруг моей дочери?»- с улыбкой спросил он. «Твоя жена отправляет ТВОЮ дочь в логово империалистов!»-строго сказала бабушка. У папы лицо вытянулось. Мама чмокнула его в щёку и засмеялась. «Татка с иностранцем в ресторан идет,»-радостно сообщила она. «Ну, хватит!»- заорала я и выскочила из дома. Настроение было испорчено безвозвратно!
Мы встретились  с Зигфридом на Петроградской стороне, где и находился ресторан в который он меня пригласил. Он был взволнован и суетно рассказывал о кулинарных традициях своей страны. Я слушала его в «пол уха», размышляя о том, ЧТО я делаю здесь с этим малознакомым парнем и зачем потащилась в этот ресторан? Скорее я сбежала от родительских расспросов и разговоров.
Вот с таким не радостным настроением я и вошла в австрийский ресторан, который недавно открылся в нашем городе. К нам сразу же подошёл «вышколенный» официант и протянул меню. Для меня всегда было загадкой, как эти люди чувствуют финансовое состояние своих клиентов. Например, когда мы с друзьями , что случалось крайне редко, появлялись в ресторане, официанты не спешили к нам с заказом, а еду приносили с таким лицом,  будто делали нам великое одолжение. А когда папа с мамой заказывали столик на какой-нибудь юбилей- они вырастали как из под земли с елейными улыбками. Вот и сейчас, обслуга стояла наклонившись к нам с лучезарной улыбкой, причём она больше предназначалась скорее Зигфриду, чем мне, что не улучшило моего настроения.
«Что ты будешь?»- спросил меня новый знакомый. И я совершенно бессознательно ответила: «Борщ!» У обоих на лице отразилось недоумение, но Зигфрид быстрее пришёл в себя и ответил с достоинством: « Да, борщ! Но ещё порцию фондю, два штруделя и два кофе по-венски.» Официант удалился. А я совсем расстроилась, что-то меня совсем переклинило с этим борщом, да и думала я в это время совсем о другом. Неудобно как-то и стыдно с этим чёртовым заказом, ну, ничего, наплевать на гордость, а на остальных тем более!
Пока мы ждали заказ, Зигфрид рассказал о себе, своей семье, об Австрии и о многом другом. Слушала его с интересом и понемногу «оттаивала» от всей несуразицы этого дня. Он уже не казался занудным, да и интерес к русской культуре был искренним. Я тоже рассказывала о России, об обычаях и немного о своей семье. Но тут на стол поставили большую кастрюльку, которая нагревалась на маленькой керосинке, очень похожей на ту, которой мы пользовались на даче, только чистенькая и блестящая.
Дача у нас давно. Участок под застройку папе дали от его ведомства в Ропше, недалеко от города. Папа строительством не занимался, ему было некогда. А работники, которых он нанял, за два года построили вместительный дом с верандой. В детстве я каждое лето проводила там с бабулей. Родители приезжали только на выходные. Папа сразу начинал хозяйничать: строить парники, копал грядки, проводил воду, а мама ходила с маленькой леечкой и поливала цветы, которые сама же и сажала или лежала в гамаке, читая книгу. Бабушка занималась ягодами, как и я, разница только в том, что бабуля их сажала и окапывала, а я- поедала. Всем было хорошо и весело. Папа часто подшучивал над бабушкой: « Что ж вы любимая тёща в бриллиантах в земле копаетесь? Вдруг потеряете или закопаете их?» Бриллиантами папа называл любые ювелирные украшения. Бабушка поджимала губы и отвечала с достоинством: « Драгоценностям, как и людям надо соприкасаться с землёй, от неё идёт энергия жизни.» Ближе к осени мы всей семьёй делали «запасы» на зиму, по даче разносился аромат малинового и клубничного варенья, которое варилось на керосинке в больших тазах.
Ну, так вот, нам на стол поставили похожую керосинку с кастрюлькой, борщ, будь он неладен, и маленькие кусочки белого хлеба. Я опять напряглась. Зигфрид объяснил, что это и есть фондю, которое придумали австрийские пастухи только позже оно стало национальным блюдом в ресторанах. Я чувствовала себя полной дурой! Надо же, заказал борщ, а тут ещё фондю и что с ним делать не знаю. Совсем не хотелось чувствовать себя неловко и я обмакнув кусочек хлеба в горячий сыр, быстро опустила его в борщ и с удовольствием съела. Сказать, что Зигфрид удивился, это значит ничего не сказать. Я ела сосредоточенно и быстро, не глядя на него. Боковым зрением заметив, как переглядываются бармен и официант, я отчаянно протянула ложку с борщом и сыром Зигфриду: « Попробуй, очень вкусно!» Он на секунду опешил, но мужественно проглотил, то, что я ему предложила!
Он всё-таки молодец! «Сохранил лицо», как говорит моя мама. А халдеи у стойки отвернулись и больше не смущали меня. Штрудель и кофе проскочили без напряга. В целом вечер прошёл нормально.
Когда я вернулась домой, дверь мне открыла бабушка. Она была сильно взволнованна и в прихожей стоял запах сердечных капель. «За тобой следили?»- шёпотом спросила она. «Кто?»- тоже шёпотом сказала я. «Органы.»-ответила она. И тут из папиного кабинета раздался громогласный голос: «Органы, Татка, это, то, что внутри у человека! А твоя бабушка думает, что контрразведчики бегают с пистолетами за всеми молодыми девушками, которые встречаются с иностранцами!» « Тихо, тихо… Не надо так кричать, вдруг соседи услышат!»- бледнея, сказала бабуля и почему-то заплакала. Тут из комнаты вышла мама, обняла её и увела в глубь квартиры. Поздно вечером, я слышала, как мама отчитывала папу за его неуместные шутки. Он же оправдывался, как мальчишка и пытался объяснить, что никого не хотел обидеть, но времена-то сейчас другие. «Это потому, что не коснулось лично тебя и твоей семьи!»- строго сказала мама и пошла к себе, громко хлопнув дверью. Я чуть не расплакалась. Как всё глупо и нелепо, и всё из-за меня! Папа подошёл ко мне и тихонько обнял: « Татка, не расстраивайся! Мы все померимся! Тебе, что парень не понравился или он тебя чем-то обидел?» Сквозь слёзы я рассказала ему о своём унижении. «Дурацкая ситуация, ну, ничего! Русские не сдаются!»- с улыбкой успокоил он меня. Как я его люблю! Большой, серьёзный человек, который иногда становится озорным мальчишкой! Я ушла к себе, хлюпая носом, но через дверь услышала, как он сказал: « Не лезьте к Татке! Она взрослый, серьёзный человек, когда сама захочет, тогда и расскажет!» Я мысленно его поблагодарила и легла спать.
Через несколько дней Зигфрид подкараулил меня в кафе и пригласил на прогулку на водном трамвайчике. Я искренне удивилась, но решив, что прогулка меня ни к чему не обязывает, согласилась. Он искренне восхищался нашим городом, а я воодушевлённо рассказывала об истории нашего города, о его мифах и легендах. Выйдя с кораблика, мы продолжили экскурсию по городу, и я показала ему малоизвестные места, не входящие в «канонические» экскурсии. Постепенно распаляясь, я сыпала топонимическими терминами и историей того или иного здания. Он слушал очень внимательно, переспрашивал, когда ему были не понятны мои фразы, что-то записывал. К концу дня, он проводил меня до дома, поблагодарил и ошарашил: « Можно меня пригласить к тебе домой в гости?» Не то, чтобы сама постановка вопроса меня удивила, а непосредственность, с которой он это спросил. Я крепко задумалась, но вспомнив расхожую  фразу о гостеприимстве русских людей, пригласила его домой в воскресенье.
Новость, которую я сообщила семье, была воспринята не однозначно. Мама оживилась и стала думать о том, какими кулинарными изысками удивить нашего гостя и что одеть. Папа, как всегда твёрдо объявил, что в русской семье должна быть русская кухня и пошёл проверять запасы в своём баре. А вот бабуля разволновалась: «Вы не понимаете! Он может быть шпионом! Его к нам заслали!» « А что? Шпионы не люди, что ли?»- басил папа из своей комнаты. Мама закатывала глаза и улыбалась. « Нас всех будут проверять органы,»- шептала бабушка. «Какие? Печень, сердце или мочеполовые?»-шутил наш озорник. Опять началось, подумала я и затосковала. «Безмозглый дурак!»- вдруг закричала бабушка и громко хлопнула дверью. Тут уж папа удивился: «А что я такого сказал? И почему безмозглый?»- обиженно спросил он у мамы. Она в ответ только покрутила пальцем у виска и ушла на кухню. «Нет, Татка, объясни мне, ЧТО,  такого я сказал и почему она обзывается? Ведь пожилой интеллигентный человек…»-вопрошал он меня, при этом был похож на обиженного ребёнка. «Не бери в голову! Прорвёмся!»- успокоила я его.
К выходным обстановка в семье стала нервозной: мама с бабушкой выискивали какие-то немыслимые рецепты, осматривали свой гардероб и подсчитывали расходы. Когда папе рассказали о приблизительном меню, он, как капитан на судне, громогласно сказал: «Отставить! Картошка, «селёдка под шубой», квашенная капуста, солёные огурцы и мясо!» Бабуля расстроилась, хотела что-то возразить, но папа её опередил: «Я всё сказал!» «Ну, а пироги-то можно?»- тихо спросила она. «Можно и даже нужно,»- ответил он. Мама пожала плечами и пошла к себе, а бабуля пошла что-то пересчитывать к себе. «Я не очень перегнул?»- смущённо спросил он у меня. « А чего выпендриваться…»- весело ответила я. Чуть позже, он постучался к ней в дверь и попросил её вместе с ним съездить на машине за продуктами. Он почти просительно объяснил ей, что без неё не сможет купить качественные продукты на рынке. Бабуля сдержанно согласилась и даже порозовела от удовольствия. Когда они уехали мы с мамой долго смеялись: «ну, хитрец! Ну, дипломат…»-заливалась мама счастливым смехом. «А они всегда были в таких нелюбимых отношениях?»- спросила я. «Ну, что, ты… Они прекрасно относятся друг к другу. Просто они разной социальной прослойки и оба «упёртые»,»- весело сказала она. Раньше, когда тебя не было, они больше спорили и доводили меня до мигрени. Но когда бабушка заболела, папа поднял «на ноги» всех знакомых и сам отвёз её в ведомственную больницу. Потом «выбил» для неё пенсию, как вдове репрессированного военного и нашёл в архивах место захоронения твоего деда. А потом, когда у твоего отца были контракты с немцами и он не мог с ними разобраться, бабуля четыре ночи переводила ему юридические справки и тексты договора,»- рассказала мама. Всё-таки семья у меня замечательная!  «Пойду, куплю себе какую-нибудь новенькую тряпочку,»- весело сказала она и полезла за деньгами к папе в шкафчик.
Надо заметить, что папа у нас «основной добытчик» и никогда нас в деньгах не ограничивает. Бабуля несколько раз пыталась положить свою пенсию в общий «котёл», но папа категорически ей запретил, сказав, что он в состоянии прокормить всех своих женщин. Мамину зарплату он называет «слёзы Интуриста» и позволяет их тратить, так как она считает нужным. Мы тоже не наглеем, без надобности не транжирим папины деньги. Но иногда мне кажется, что весь дом «содержит» бабуля. У неё есть маленькая тетрадка, в которую она записывает все расходы на хозяйство и регламентирует покупки. Папа немного подсмеивается над этой тетрадкой, но относиться с уважением к ведению ей хозяйства.
В воскресенье все были готовы к приходу гостя: папа был в костюме, но без галстука, мама в новом платьишке, бабуля в строгом костюмчике с кружевным воротничком, и только я, выдержав «родительскую осаду», осталась в джинсах и футболке, короче, выпадала из «официоза».
Зигфрид пришёл без опоздания и был слегка ошарашен встречей. Вся семья стояла в прихожей, как на смотринах и ждала представления. Я всех представила по старшинству и пригласила в комнату  где стол был сервирован по «высшему» классу. Бабуля расстаралась, чем вызвала у нашего гостя лёгкое замешательство. Я мысленно подумала: « Это тебе ни какое-то фондю!» Зигфрид протянул маме цветы, бабушке коробку конфет, папе пакет, предположительно с выпивкой, а мне коробочку, в которой находилась миленькая брошка. Когда все условности были соблюдены и мы уселись за стол, меня очень удивила бабуля; она обратилась к нашему гостю на немецком языке, чему он тоже удивился, и стала его расспрашивать о его городе, семье, стране. При этом, щёки её порозовели, и сама она как-то оживилась. Папа недолго их слушал и предложил выпить водки за знакомство. Застольная беседа шла непринуждённо и весело. Мы с бабулей ходили на кухню за пирогами и горячим, меняли тарелки и напитки, мама веселилась и кокетничала, а папа рассказывал о кораблях, которыми он занимается, при этом незаметно подливал Зигфриду. Тот расслабился: делал комплименты маме, смеялся над папиными шутками, правда я не уверена, что он их понимал, и с удовольствием общался с бабулей на немецком. Я почти не разговаривала, а наблюдала «театральное» действие русско-австрийской пьесы, и лишь иногда встречаясь взглядом с папой, ловила в них озорные огоньки. До десерта Зигфрид «не дожил».
Папа отвёл его в свой кабинет и укрыл пледом. «Хороший парень, но слабоват…»-констатировал он, возвращаясь к столу. «Ты зачем его водкой накачал?»- со смехом спросила мама. «Для того, чтобы узнать человека, его надо напоить водкой,»-твёрдо сказал он. «Какие-то у вас варварские методы познания человека,»-заметила бабушка, при этом опрокинула в себя рюмку водки и достала папироску. Папа зааплодировал. « Милый мальчик, правда Тата?»-спросила мама. Я неопределённо пожала плечами: « Как то я не разобралась, но то, что он напился по-человечески- это утешает,»- с иронией заметила я. «А что мы с ним утром будем делать?»- озабоченно спросила мама. «Мы?- переспросил папа,- мы с утра едем с тобой на работу, а Тата с Анной Гансовной будут кормить его завтраком и отпаивать кофе. Я засмеялась и сообщила, что теперь мне наконец понятна победа русских над немцами, бабуля же вдруг обиделась за весь немецкий народ и ушла к себе. Так, что убирать со стола и мыть посуду мне пришлось в одиночестве.
Среди ночи мы проснулись от страшного грохота, и все вылезли из своих комнат. Бедный Зигфрид лежал на полу и тихо стонал.  Наш гость решил отправиться в туалет и вошёл в зеркало, которое висело в прихожей. Мы его дружно подняли, папа отправил его в пункт назначения и приготовил бутылку с минеральной водой на утро.
Утром бабуля тихонько постучала ко мне в дверь и поинтересовалась надо ли будить нашего гостя. Вставать не хотелось, но пришлось. Я не деликатничала, стукнув пару раз в папину дверь, вошла и спросила его о планах на утро. Самой-то мне в институт ко второй паре, а о его планах я ничего не знала. Зигфрид с зелёным , небритым лицом и опухшими глазами, смотрел на меня с ужасом. «Я остался у вас в ночь?»- спросил он, бестолково путая слова и падежи. «У тебя не было выбора!»- весело ответила я. «Я упал в глазах твоих родителей?»-шёпотом произнёс он, вставая. «Упал, но не в глазах, а в коридоре,»- ответила я. Он мученически застонал.
Завтракали мы втроём на кухне. Бабуля каким-то образом успела испечь оладьи, выставить клубничное варенье и отжать апельсиновый сок. Наш гость, вымытый и причёсанный, смущённо извинялся и ел завтрак. Мы, как могли его утешали. «Вы не рассчитали свои силы,- ласково говорила бабуля,- водка напиток коварный, тем более для иностранцев…» «Я водку вообще не пью, а отказаться стеснялся,»- оправдывался наш гость. « Наш Владимир Николаевич и мёртвого уговорит…»- сокрушённо заметила она, правда Зигфрид по-моему не понял эту фразу. «Приходите к нам на обед. Будет борщ и пироги,»- удивила меня непримиримая с внешними врагами, бабуля. «О! Борщ…»- многозначительно произнёс он, а я не поняла его интонацию.
Он часто стал бывать у нас. Приходил с подарками и долго разговаривал с бабушкой. Он даже успел съездить с папой на рыбалку, правда мы потом его лечили от простуды. Что ж поделать, не привык наш гость к особенностям русской бани и рыбалки. Я даже попривыкла к нему и не раздражалась по пустякам.  А потом он внезапно исчез на три месяца. Мы недоумевали, ничего не сказал, не предупредил… «Выслали из страны бедолагу,»- сокрушалась бабуля. А я обиделась не на шутку. Что за хамское отношение к нам, ведь приняли, как родного!
Появился он так же внезапно, как и исчез. Стоял в дверях и улыбался. «Мне срочно надо было выехать домой, а ваш телефон не отвечал на мои звонки. Я скоро наверное женюсь…»- на одном дыхании выпалил он в дверях. У меня сердце почему-то упало вниз. «Поздравляю, это серьёзный шаг. А кто избранница?»- сухо спросила бабушка. «Что значит избранница?»- спросил он. Бабуля объяснила, а я слова не могла сказать. «Тата,»- ответил он, глядя на меня. «А ты меня спросил, басурманин?»- ответила я . «Спрашиваю…»
Мы живём в Австрии. Мама приезжает к нам часто. Она носится по магазинам, выставкам, музеям и театрам. Отправляем её домой загруженную подарками и едой. Отдельный пакет внушительных размеров всегда для папы собирает сам Зигфрид. Его не выпускают из страны, но он по- моему не очень переживает. Расстроился он только на нашей свадьбе, даже всплакнул: « Доча, ты почаще приезжай, а то у меня не останется совсем сил противостоять нашим женщинам. Звони почаще или пиши…» Я расплакалась и обняла его крепко-крепко.  С большим трудом удалось вытащить к нам бабулю. Она удивительным образом преобразилась в Австрии, даже помолодела. Вставала очень рано, готовила нам завтрак и исчезала в «капиталистических джунглях до вечера». Зигфрид очень переживал за неё, боялся, что потеряется, но я успокаивала его: «Бабуля знает немецкий язык лучше, чем ты. До войны она с мужем бывала в Австрии.» Иногда он возил её на машине в Зальцбург и другие города. Она была счастлива!
Я познакомилась с родными и друзьями Зигфрида, сдержанными и добропорядочными людьми. Провела «шокотерапию», когда окунала фондю в борщ, но постепенно и они научились смешивать мои кулинарные изыски и стали более раскрепощёнными в общении. Думаю, что я их «сразила» пирогами и студнем, который я приготовила по бабушкиному рецепту, а также, историей нашего знакомства с Зигфридом. Кстати борщ в нашей семье варит он, а вот фондю я до сих пор недолюбливаю. Мне больше нравится обычный бутерброд с сыром!
    
                2017.