Берега памяти

         Ностальгическая проза

                Ну почему так время скоротечно?
                Мы успеваем крикнуть лишь: Привет!
                Порой ведем себя бездумно и беспечно –
                Получим ли когда-нибудь  ответ?
     Я никогда не писала мемуаров или чего-то подобного кроме технических текстов в пояснительных записках к проектам,  докладам  и т.д. и т.п. Меня часто молодое поколение,  коллеги и друзья по работе с огромным интересом слушают о триумфе,  не побоюсь этого слова, проектирования в нашей стране и моего института, в частности, и просят написать для них воспоминания. В этих воспоминаниях я вновь окунулась в прекрасные и так быстро ушедшие годы. Я не называю фамилии моих коллег, о которых я пишу – не хочу  выделить одних или обидеть не вниманием других. Я пишу только о том, что происходило со мной в какие-то моменты жизни.
            
                Как всё начиналось
 
    Я прошла весь тернистый путь от  инженера-исполнителя до начальника отдела. Тернистый не потому, что шла трудно, наоборот, шла легко и с сумасшедшей любовью к своему делу. А потому, что каждая следующая ступень очень много требовала отдачи и самоотречения, т.к. потом мы уже себе не принадлежали: «Родина звала»  утверждать наше детище . «Надо» - и мы летим в Томск, в Новосибирск, в Хабаровск, в Москву – в разные точки необъятной нашей Родины, не взирая ни на что, да  никто и не спрашивал.  Одни улетали – другие прилетали, часто встречались в аэропортах –  НАДО и ВСЁ!
    Итак, начну с далекого 1970 года, когда я окончила Кузбасский политехнический институт и с дипломом инженера - экономиста  химической промышленности попала в Кемеровский филиал Государственного научно-исследовательского  и проектного института азотной промышленности, или сокращенно К.Ф. ГИАП.  
 Почему Кемеровский?   Потому  что центральный, который координировал работу на тот момент  шестью филиалами по всей стране, был в Москве. Нас пришло в этот год 12 молодых специалистов разных специальностей и из разных ВУЗов страны. Надо отметить, что все мы – продукт интереснейшего времени шестидесятников. Время определенных свобод и расцвета творческой личности:  в поэзии, литературе, искусстве, спорте. Мы были пытливы, всеядны к чтению, с огромным желанием все успеть  и покорить   любые вершины.
     Мы пели песни  Окуджавы, Высоцкого и Визбора, читали Смелякова, «Любовь не вздохи на скамейке»  Степана Щипачева,
певцов любви востока  Омара Хайяма и Низами.
     И вот я на приёме у главного инженера огромного института, а ему-то на тот момент было всего 37 лет.  Трепет и волнение унять было невозможно от представленного масштаба деятельности,  я была принята на должность инженера в отдел технико-экономических обоснований и с чувством гордости вышла на работу.  Но это была только верхняя часть айсберга: прекрасное здание, интересная работа, молодой, как одна семья, коллектив. С подводной частью я столкнулась на второй день  работы, так как первый:  знакомство с отделом, структурой института, распорядком и правилами – прошёл с трепетом и полным удовлетворением увиденного. 
     Для начала мой начальник: яркая и  красивая, ещё довольно молодая женщина (о её остром уме, эрудиции я узнаю в процессе работы и буду всегда с жадностью ловить ее каждое слово)   даёт мне для изучения методику определения проектной себестоимости.  Вы думаете, что только себестоимости?  Вот уж, не верь написанному. Я как взглянула  на содержание  этого Талмуда,   у меня оно куда-то поплыло. А  содержание гласило: « Определение расходных коэффициентов». Думаю,  ну мне-то, экономисту, зачем это? А нет, оказывается, при получении задания от технологов я должна всё видеть и прикинуть всю сбалансированность расходов и отходов (я ведь инженер!), особенно  - энергоресурсов. Но лишним ничто не бывает… и как же потом легко и играючи можно было в любых условиях утверждения и рассмотрения всё доказать  самой  или прикинуть любое производство к размещению! А далее идут:  труд и зарплата, капитальные вложения (ныне инвестиции), накладные расходы, аналог и приведение аналога к условиям проектирования, генплан и транспорт, водоснабжение, электроснабжение и т.д. Целый день в отдел приходят с заданиями из смежных отделов для   уточнения параметров объекта  (компьютеров не было и всё печаталось на кальку, потом сверялось, размножалось на синьку, всем отделом помогали огромными ножницами резать эту синьку, сидя на высоких табуретах). Телефон, раскалённый до белого каления, не умолкает, и в ответ слышу: мощность такая, совмещенный агрегат, тандем, штаты такие, а это сравнение не правомерно, а для заграничного объекта вот так-то…. И у каждого трещит арифмометр Феликс ( вот на нём и на логарифмической линейке рассчитаны и колонны синтеза аммиака мощностью в 450 тыс.т/год, и производство капролактам, и котельные, и газопроводы, и всё, что связано с азотом).   Сразу вспомнила Аркадия Райкина: «Забудь индукцию и давай продукцию!» А у нас это – проектно-сметная документация.  Это по трем площадкам  генерального проектирования  в  нашей стране и одна в Мазари – Шериф  в Афганистане. И везде началась коренная реконструкции и техническое перевооружение.
     В общем, закрутили меня  жернова нашей мельницы на 27  счастливых лет в ГИАПе,  бок обок с интереснейшими специалистами и удивительными людьми. А потом, как в рассказе Виктории Токаревой, «С развалом Страны развалился очередной проектный институт». И мы были не исключением, и высококлассные специалисты были выброшены этим тайфуном  далеко от берега прекрасной прибрежной полосы жизни. А в здании, где так смело  рождались идеи, которые воплощались в работающие до сих пор промышленные объекты, сегодня размещаются фирмы, «фирмочки» и магазины.
 
                Жизнь в командировках
 
   Командировки у нас были по всей стране по объектам нашего проектирования, но самые основные были в Москву, и в первую очередь, в Центральный ГИАП.  Размещался он в двух огромных зданиях на Садовом кольце на ул. Чкалова. Всё рядом:  Курский вокзал,  Театр на Таганке, театр Современник, Чистые пруды и т.д. В общем, работа и отдых  по совместительству – рядом. Во дворе главк « Союзазот»  и жилой дом с нашей гостиницей.
        В первый раз я прилетела в Москву, в центральный ГИАП когда мне было всего  24 года,  и я – блондинка. В комнате ГИПов (Главных инженеров проекта - кураторов по филиалам и закрепленными за ними предприятиями)  сидят 4 человека.  Все мужчины, довольно молодые, но старше меня примерно  на 15лет, разных национальностей, мой шеф – полтавчанин,  щирий українец,  но за его  искрометный юмор мы называли его « француз из Одессы» и там царила настоящая дружба народов.
Мест в нашу ночлежку не было (мы так,  между собой, называли нашу гостиницу). Мой шеф обращается к  коллеге своему  с просьбой устроить  девчонку (стало быть, меня) в гостиницу, т.к. у него были свои связи.  Ответ прозвучал так (слово в слово):  « Я бы устроил, но ведь  тогда мне не спать  всю ночь» (У моего шефа черные, как смоль глаза стали еще чернее)  « Я же её могу устроить только в гостиницу Азербайджан, а мне что тогда, у её дверей сторожем работать?! Ты посмотри на этот персик, а там какие джигиты!»
Однажды мой шеф обращается ко мне  и говорит: «У нас немцы в командировке купили счёты (я представила, как у них выпали глаза от этого счетного агрегата) и они не знают, как ими пользоваться, ты напиши им инструкцию». Меня распирала гордость и я подумала:  «Сейчас вы у меня получите инструкцию и сразу поймёте, что мы умеем шевелить мозгами». Я такую написала инструкцию (а в счётах процесс умножения очень интересен, с прикидками в уме, и с последовательными вычитаниями и сложением, а деление – так это просто «лебединая песня»). Нет, я не запутывала их, я дала понять, что им вообще не сообразить, как это делать, ну не ДАНО это им! Переводчик перевел естественно всё как надо, и у немцев брови взмыли домиком. На второй день   ГИАП   гудел  от этой инструкции.
Это было моё проектное  крещение, и с этой верой и любовью я прошла всю жизнь. 
               
                «Почтовый ящик»
   
   Надо отметить, что командировки были не только   в Москву, но много и  на площадки генерального проектирования  и  предприятия, по которым мы выполняли проекты как субподрядчики. Вот на одно из таких предприятий в Бийске меня и решили отправить. Оговорюсь, что с этой командировкой сразу вышла незадача – предприятие это режимное и по правилам мы должны были знать его открытое наименование, но вот не знали, так как вся переписка велась только от почтового ящика. Был канун очередного Нового Года, а точнее 24 декабря.
   Выдали мне командировочное удостоверение, где пропечатали этот ящик, что категорически нельзя было делать, но  другого-то  названия все равно нет, купили билет на самолет по чековой книжке и в путь. Но перед этим главный инженер, все же волнуясь из-за этого ящика, дал мне рекомендации хоть откуда концы или начало искать – т.е. искать какой-нибудь специальный отдел. Ну, думаю, как бы мне из-за этого ящика не  попасть в более просторный ящик  «с решеточкой на окне», пусть даже на время выяснения.
   Самолет АН-24 рейсом Кемерово – Новокузнецк – Бийск минута в минуту вылетел   по расписанию в указанном направлении. Самолет набрал высоту, летим и вдруг нас стало как-то бросать из стороны в сторону и мне это напомнило просеивание муки в сите. Отношение  с вестибулярным аппаратом с глубокого детства у меня  крайне  в несогласии  и я как-то  сразу заволновалась. Трясло нас прилично, так как началась страшная пурга с боковым ветром. Как посадили самолет в Новокузнецке, я просто не помню, потому что мешочек был наготове, но, слава Богу, обошлось. А дальше объявляют: Из-за метеоусловий самолет в Бийск не полетит или ждите погоду, или получите разницу   в стоимости билета и садитесь на поезд Новокузнецк – Бийск. А когда ждать-то?! На носу Новый Год, материалы для выполнения проекта нужны позарез!
   Мы как-то сразу сгруппировались, и оказалось, что позарез нужно только четверым пассажирам:  мне, двоим мужчинам и женщине (они все из Бийска). Чувство братства в те годы у командированных людей было на высоте.  Все кроме меня разницу в стоимости билетов получили, а мне не положено, так как билет был куплен по чековой книжке. (Такова была бухгалтерия страны!)   И опять мужская половина выдержала натиск кассира и получила положенную мне разницу. Мы приехали на вокзал, к поезду успевали, и мужчины побежали покупать билеты. Дали нам отдельное купе,  получили постельные принадлежности – едем.
   А моя голова всё была забита этим «ящиком» и на лице была видна его яркая печать. Вот один из попутчиков, мужчина средних лет спрашивает меня – куда я еду. Ну, не про ящик же ему говорить конкретно – это я просто могу сейчас  шутить, а форма специального  допуска секретности ой как обязывала к бдительности. Я честно сказала, что не знаю, и мне еще нужно будет выяснить, что это за предприятие – и всё. А почтовые ящики все по стране имели буквенное обозначение тире и цифровые.     Он улыбнулся и говорит, что в Бийске все предприятия в закрытом наименовании отличаются только двумя последними цифрами и эти последние цифры не имеют  секретности. Я называю ему эти заветные две цифры, и душа что-то заволновалась (у меня очень развита интуиция души, а мозг полностью аналитический) И что я слышу в ответ: «Очень приятно, мы Вас  ждём с нетерпением, я Главный инженер этого предприятия» -  и представился. А они были у нас в командировке на одном из таких заводов.
   Полоса удачи засветила ярко – прекрасная гостиница, отличное отношение, предоставление всей необходимой документации. И я с исполненным чувством долга собираюсь в обратный путь. Надо отметить, что погода резко изменилась,  и наступили Рождественские морозы – 25 градусов, для вылета опять же может быть помеха, а на дворе уже 28 декабря. Аэропорт в Бийске – небольшое в то время деревянное здание, приехала - то я поездом. Зарегистрировала билет, спрашиваю: Посадку объявят?  Да-да, отвечает мне диспетчер, ждите. Я и жду, как в Москве, приглашения на посадку. Тут ещё подсел какой-то мужчина с разговорами – жду. А душа опять подсказывает, что что-то не так пошло. Иду к справочной с вопросом о посадке и что я слышу в ответ: Девушка, вы, что в Москве ждёте? Самолёт уже на взлётной полосе и готовится к вылету. «А мне что делать»- спрашиваю я, «Бежать к самолёту» - прокричал диспетчер.
   Но что делать – вышла я на взлетную полосу без проблем, почти подбегаю к самолёту, мотор запущен, а маленький трап, вернее подставная лестница уже убрана. В открытом проёме входа в самолёт двое пилотов, внизу тоже трое в форме работников аэропорта, что-то  еще крутятся, я спрашиваю: Как же я? И в одну минуту, я не успела глазом моргнуть, трое меня подхватили внизу, передали на вверх, двое приняли аккуратненько – и я в самолёте. Самолёт почти пустой, таких ненормальных лететь в мороз и перед Новым Годом оказалось  очень мало.  Иду проходом к своему месту, а двое мужчин как-то в унисон говорят: «Так это мы Вас ждали?», «меня»- отвечаю я гордо  с  чувством собственного достоинства. Ну а на работе меня всегда ждали с нетерпением и ясно с интересными рассказами.
   А интересное всегда было рядом со мной!

                Продление командировки
 
   Обычно командировка  выписывалась на десять дней, а там уж как карта ляжет. Получали деньги на командировочные расходы в два рубля шестьдесят копеек, которые назывались «суточные» и на проживание в гостинице  из расчета стоимости номера в ночлежке. А если жили на квартирах (в этом же доме почти все  квартиры сдавались,  плата у всех была одна – 2руб за сутки), при этом без предоставления квитанции бухгалтерия оплачивала всего лишь 1 рубль. Поэтому, проживая, в Москве месяц износ был не только физический и моральный, как у оборудования, но и материальный. Арифметика простая: заплатил хозяйке 60 рублей,  бухгалтерия оплатила только 30 руб. Убытки были личные, а не общественные.
   По истечении 10 дней, и по не зависящим от нас причинам (например, затягивалась экспертиза, в связи с необходимостью предоставления новых доказательств и расчётов)  отправляем телеграмму на свою малую Родину. Как же она красиво звучала: КЕМЕРОВО ПЛАНЕТА …. и далее: в связи с производственной необходимостью (а шеф подсказывает – и по личной просьбе, но это не для Главного), прошу продлить и т.д. Жизнь и работа кипели дальше. Работа  была на износ, без ограничения во времени суток, а жизнь – это театры, выставки, пригороды и усадьбы, да разве все перечислишь, в ночлежку приходили поздно вечером, буквально, на полусогнутых ногах, но счастливые от соприкосновения с настоящим искусством  и миром прекрасного.
   Так  могло продолжаться спокойно до 30 дней. А вот на 30 день  надо было, срочно куда-то съездить, для прерывания командировки и отметки в другом городе и организации. Вы спросите почему – после 30 дней по нашему законодательству командировочные расходы выплачиваются уже из расчета 1руб.30коп. т.е. на 31 день и далее, видимо от усталости, человеку все надо в два раза меньше.
   Итак, на 30 день я уезжаю в г. Дзержинск в филиал ГИАП (Горьковская обл. ныне Нижегородская). Но я не одна такая, а все не могут кинуться в поездку, значит, едет один, берёт у всех командировочные удостоверения для отметки. Но это цветочки, а ягодки – для всех наших у проводников на туда и обратно нужно достать мнимые билеты для предоставления в бухгалтерию.
   В Дзержинском филиале ГИАП я не только сделала отметки, но попутно, всегда есть с чем познакомиться для работы, посмотрела интересующую меня документацию. Время есть,  и я еду в Горький (билет в Москве был куплен   обратно Горький – Москва). Старинный город, кремль, красавица Волга – всё посмотрела, дело к вечеру, через несколько часов мой поезд. Еду уже на вокзал, чтобы поужинать в ресторане, немного посидеть и отдохнуть, и в поезд.               
Привокзальный ресторан оказался довольно  приличным, главное – чистым, а не проходной столовой.
    Поужинать надо было по плотнее, так как целый день прошёл в беготне и на перекусах, а в Москве я утренний кофе выпью в ночлежке не ранее 10 утра. Заказываю салат, говядину в горшочке  и горячего чаю. Музыка уже тихонько звучала, я довольная собой  в смысле, что удалось все сделать и достать – коротаю время. Но на лбу-то у меня не написано, зачем я здесь «яркая блондинка» в вечернее время одна. Подсаживается ко мне за столик мужчина, по моим тогда молодым годам, показавшимся за сорок и довольно помятым. Откуда этот подарок  свалился, я как-то за своей трапезой не заметила, но подошёл он очень быстро с кругленьким графинчиком  с водкой и тарелочкой огурчиков. И так –как бы невзначай заводит разговор (его я не описываю, т.к. глупый до ужаса!)
    Но сижу  спокойно, пока не дергаюсь, только иногда бросаю на него пристальный взгляд от услышанного, а уж говорить с ним мне совершенно не было желания, да и не о чем. И кем он  только не представился: и доцент, и кафедра у него, и поток студентов. Говядина, как-то начала у меня застревать от этого кошмара, но столик не заказной, думаю: потерплю немного. Но последней каплей этого бреда  было то, что в апреле он уходит в НАВИГАЦИЮ. И вот единственное, что я произнесла за вечер, и что спасло меня от назойливого соседа: «И вас, доцента, зав кафедрой, от такого потока студентов, в разгар семестра отпускают в навигацию?» Он извинился, взял графинчик и остатки огурчиков и удалился. Я спокойно отужинала и вышла на свежий воздух. Но  на этом пристальное внимание к моей персоне со стороны мужской половины не закончилось. В здании вокзала оказалось очень душно, а вокзальный запах резко бил в нос. До посадки в поезд оставалось минут сорок, и я решила погулять по перрону.
    А для представления следующего действия требуется описать себя, иначе не будет яркой картины. Зима, 1977 год. И вот я в каракулевой шубке, в брючках и маленькой, английского типа, норковой шапочке, но главное с ридикюлем в руках (в него все необходимое для двух ночных поездок в поезде вошло) гуляю по перрону, и как говорила великая Фаина Раневская: «Ридикюль это часть женского тела».  И опять же у меня нет вывески, что я деловая женщина и выполняю ответственное задание по продлению командировок. Но я одна, на перроне вокзала и с ридикюлем, который висел на согнутой руке.
    Так, как я всегда что-то обдумывала (я уже писала, что у меня аналитический  мозг – он всегда чего-то анализирует, обычно по работе) то и не заметила, как ко мне буквально подскочил мужчина невысокого роста. Только вижу, что он на меня  танком наезжает. Нет, народ есть на перроне, одна бы я побоялась гулять ночью. И я уже у стены здания, а он, крепко держа меня за рукав, все  как-то стареется   взять меня  под рукавом за руку и твердит, что ничего подобного он не видел, ну не видел и всё! Я влево – он влево, я вправо – он вправо. Вот так вдоль стены и передвигаемся. А у него на этом словарный запас закончился.  Так вдоль стенки мы тандемом подошли к спасительной двери, и я просто проскочила вовнутрь, увидела в зале именно одно место и села, все думая, чтобы никто  не освободил рядом место. До посадки остались считанные минуты и все стали вставать и я за ними.
   Вот я в купе, молодая, поэтому уступила  нижнюю полку женщине с ребёнком. И все бы уже прекрасно пошло, но то ли от перенесенных волнений, то ли говядину готовил грузин (уж очень она была острая) на меня напал непрекращающийся кашель, какой-то кошмар. А в купе со мной ехала семья  – молодые с ребёнком и чья-то из них мама. Я действительно своим кашлем им мешала, а тут еще мамаша говорит мне: «Что-то вы подозрительно кашляете?» Ну, что делать – вышла я в коридор, села на откидывающийся стульчик и так до Москвы, без сна, и доехала. Прихожу в любимую ночлежку – меня ждут уже  с нетерпением с отметкой и билетами, но кофе и бутерброды были наготове. У меня навернулись слезы от жалости к себе, что бывает крайне редко, выпила кофе и пошла на свое койко-место – спать,  сказав, что в ГИАПе я появлюсь только после обеда. Ночлежка опустела, наступила тишина, и я провалилась в глубокий сон.
               
                «Ночлежка»

    Я уже ранее обмолвилась, что приезжая  в   Москву, мы все стремились остановиться в гостинице, именуемой нами Ночлежкой, что находилась в жилом доме здесь во дворе ГИАПа в полуподвальном помещении и была вотчиной настоящей «Хозяйки Медной горы».  Многие, чтобы попасть туда, по собственной воле и без принуждения привозили небольшие подарки – ну, скажем, дары их плодородных полей. А что мне прикажете делать? Ну не уголь же везти ей из Кузбасса!    За меня  просил мой шеф и именно ПОДНИМАЛСЯ, а не звонил (она сидела не в ночлежке, а в основном корпусе). Вот поэтому я для неё  была, как красная тряпка для быка. Это страшно ее нервировало и, выдавая номер койко-места на поселение, она, непременно хитро улыбаясь, интересовалась как бы вскользь: « И почему это за Вас всегда мужчины хлопочут и вечно Вы месяцами живете, имейте в виду, поселю всего на неделю!» Ей не дано было понять таких ВЫСОКИХ отношений, я в своих помыслах и поступках была чиста, как горный хрусталь. Ну, на неделю – так на неделю думала я,  мне этого только и надо – вселиться, а там как Бог распорядится, мы прилетели выполнять свой долг. И вот с заветным номером иду в Ночлежку.
     Первоначальное впечатление было, что это просто  Броуновское движение в жизни. Каждый двигался точно себе намеченным путем. Но каждых – много, путей тоже много:  туалет и камера хранения, телевизор  и холодильник, титан, к дежурной, покурить. Кто-то уходит, а кто-то возвращается.  А пространство  очень ограниченное в дистанции. Меня что-то подташнивать стало от мельтешения. Дежурная записала, очень удивилась необычному моему имени, так мы с ней познакомились и надолго, выдала мне постельное белье. Моя жизнь в ночлежке всегда задерживалась на долгое время и не надо путать с ночлежкой у М. Горького в пьесе “На дне”.
    Комнаты для мужчин и женщин постоянно менялись в зависимости  от количества представителей этого пола. В данный момент женской оказалась самая большая комната на 12 коек, а  в пиковые времена (заказные компании по оборудованию) в нее втискивали еще 2 раскладушки. И был большой стол, за которым обедали, работали,  гладили, т.е.   был многофункциональным. Что меня сразу поразило – это запах  апельсин, потому, что апельсины ели постоянно и все вместе. Перед отъездом последней покупкой в Москве всегда были апельсины, а если продление командировки и минимум на десять дней – вот эти апельсины и съедались, угощались все. И так всегда. А ещё вновь поселившегося,  да с дороги обязательно напоят чаем или кофе, а в холодильнике масло, любительская колбаса, булочки. Всё это пополнялось и съедалось постоянно. Угощение шло налево и направо, т.к. часто возвращались очень поздно, а магазины уже были закрыты – голодным никто не оставался.
     Надо отметить, что в ночлежке был один недостаток – в ней не было душа. Нет, вода горячая была в предбанниках двух туалетов и она очень выручала. И поэтому суббота с утра была непременно банным днём и ходили мы в Тетеринские бани, и опять же от ГИАПа рукой подать, на другой стороне нашей Яузы реки. И замечу, чувству коллективизма мы всегда были верны – и в бани тоже  отправлялись вместе. А у нашего главного механика, чистой пробы Одессита, была при этом поговорка: «Ну  что, завтра в бани, заодно и помоемся!»
    А ещё в той славно памятной ночлежке примечательной была в небольшой прихожей у стены деревянная лавка. На ней постоянно кто-то сидел, кто-то по ночам в одиночестве с шахматной доской продумывал ходы. Но иногда она служила и спальным местом – т.е.  если кто-то приезжал ночью, а дежурной уже нет – вот этот топчан заносили в комнату, делились спальными принадлежностями и в полусогнутом состоянии, как-то до утра коротал время. Но до прихода дежурной все должно быть на месте.
   Однажды мы вчетвером: двое ГИПов (по разным площадкам проектирования), я и со мной  наша начинающая сотрудница отдела – прилетели поздно вечером, но дежурная как-то задержалась в тот вечер. Время перед Новым годом – пора утверждения Титульных списков строительства объектов. Ночлежка переполнена до отказа. Но одноместная комнатка, где был размещен директор одного из филиалов, и отсутствующий к счастью в эту ночь, была свободна.  У нас была задержка рейса, и мы сутки были без сна и просто засыпали на ногах. А я уже   СВОЙ человек в ночлежке, вот дежурная решила нам женщинам дать на ночь этот номер, но раскладушек вообще уже не было – все были пристроены. Кровати, надо сказать, были не царские, и поэтому вдвоём можно было лечь только валетом и то при условии стройности телосложения, каковыми мы и были. А для наших мужчин выделили только два матраца. Один лег на пол у наших дверей, а другой вот на этот топчан, который стоял через стенку от нашей кровати (а ведь он через несколько лет будет Генеральным директором нашего института). На меня и мою спутницу напал просто истерический смех (думаю от переутомления), мы представили двух наших сотрудниц отдела, очень полных, в этой ситуации, т.е. вдвоём на этой кровати.
    Мы так и не уснули, мешали ещё и бигуди на голове – в ГИАП надо было появляться при параде. Вечерами это обычное зрелище для всех. Наутро  ГИП, спящий на топчане, говорит нам, что мы так смеялись, и он не мог ни на минуту уснуть. Вы не представляете, что такое быть в центре людей образованных и с чувством юмора – это были спектакли. Так вот на его жалобу сразу был ответ:  «А как ты мог  уснуть, если за стенкой девчонки?»
    Помню в одну из командировок, долго шло утверждение проекта по производству карбамида, и на завтра было назначено ответственное рассмотрение. Время за полночь, сна нет, и я с ГИПом, оба совсем молодые, сидим на этом топчане играем в  Балду . Надо сказать –  это была популярная игра у всех командированных. Сейчас она есть и  в интернете. Словарный запас помогал в игре. Вот сидим  оба с азартом, считаем, у кого больше очков (играли на щелбаны – вот специалисты!). Выходит ГИП из Дзержинска – тоже волнуется (они разработчики технологии). Увидел эту картину и онемел. Спрашивает:  «Вы чего тут ночью делаете», мой ГИП: Играем в Балду,  « -На что играете?»,  а я тут как тут: «На щелбаны». У него даже рот приоткрылся (а он прилично был старше нас), немая пауза, махнул он рукой и говорит:  «Господи, два придурка». Не скажите! Рассмотрение прошло УДАЧНО!
    Но  на праздники ночлежка почти пустела, и оставались только мы – Кемеровчане.  Все должны были возвращаться домой, их затраты на дорогу малы, а нам нельзя. Наш билет в один конец был самым дорогим - 60 руб. т.е. в оба конца 120 руб., да ещё нас несколько человек – вот мы и оставались одни. В один из таких выходных совпала Пасха. Но она в те годы была не в почёте, но кушать-то хочется, да и чего-нибудь получше – все равно народ  старался её как-то скрасить. Нас таких было четверо одиноких постояльцев из всей ночлежки: ГИП, гл.механик, я и женщина – рук. группы из технологического отдела.
    Вот ей все было в диковину, что так интересно может быть в командировках. Веду я ее в магазин на Котельнической набережной – знаменитая высотка, где жили известные люди, в том числе члены правительства и артисты (у нас все рядом с ГИАПом). Подходим в отдел мясных деликатесов, а у прилавка сам зав. отдела (еврей средних лет, очень приветливый и разговорчивый) Я объяснила, что нам   сегодня чего-нибудь необычного и вкусненького. Он берёт Кусок буженины, одним ловким движением ножа на разные стороны откидывает жирную оболочку и пластами нам нарезает чистейшего мяса. А потом, глядя ласково в глаза, спрашивает: А в баночках Вам интересного положить?  Ну, кто откажется? А это были и Лосось,  и красная икра. До сих пор не пойму – чего на него нашло. У наших коллег, ожидавших с нетерпением, была немая пауза от этого изобилия. Но какая пасха без яиц, пусть даже не крашеных? Яйца в холодильнике были, осталось сварить. А плита газовая была только в люксовом номере – двухкомнатная квартира, здесь же на первом этаже. Я и там жила, и не раз. Но в данный момент в ней проживал назначенный новый начальник главка, пока ему не выделили квартиру в Москве.
    Командировали меня к нему варить яйца. Представляете картину? Звоню в дверь, он открывает, мы поприветствовали друг друга,  а он, улыбаясь, спрашивает: «Вам надо что-то сварить?» Очень смущаясь, держу перед собой эти яйца и говорю: « Да». В одну секунду он проводит меня на кухню, достает кастрюльку, наливает воды – я так и не поняла, кто варил эти яйца к Пасхе. Но они были готовы, я поблагодарила, извинилась, все еще смущенная, и ушла на нашу половину, т.е. ночлежку. Мы прекрасно пообедали в Пасху, и пошли на Чистые пруды.
     Но после 45 дней нужно было уезжать домой. Вот нас и отпустили всего на неделю, так как экспертиза продолжалась, но с твердым условием – через неделю, как штык. А мы решили  оттянуть это удовольствие и прилететь позже. Сил не было никаких, вымотаны были до предела, несмотря на молодость (а еще разница во времени была 4 часа). И вот мой шеф звонит мне домой и с одесским юмором спрашивает: «Ну и почему же мы дома?» «Так ночь на дворе у нас» – отвечаю. « Я тебя не спрашиваю, почему ты по ночам дома, я спрашиваю, почему не ЗДЕСЬ?», а я ему тоже, как у Бабеля: « А оно мне надо?» Но это была просто шутка, потому, что на завтра у нас действительно был рейс  за номером 201 Кемерово – Москва!
    Вспоминая все это, я часто думаю -  У нас  была какая-то своя историческая формация.

                Битвы за урожай
               
    Вспоминая о работе в моем любимом ГИАПе,  я не могу не коснуться такой замечательной страницы советской эпохи, как ежегодная битва за урожай. В те годы при огромных площадях  возделанных полей  и ограниченных благоприятных дней для их уборки,   все предприятия и учебные заведения помогали колхозам и совхозам справляться с уборкой урожая. За нашим институтом был закреплён совхоз Горняк, который находился практически в пригороде. Надо отметить, что мы были молоды и ездили   с огромным удовольствием по многим причинам – отдохнуть умственно, загореть, если это было в разгар лета, да и почувствовать слияние сотрудников в один без должностной коллектив  – лопатами, граблями и косами махали все.
   Мне, конечно же,  не забыть самой первой поездки на копку картофеля. Стояло изумительное «бабье лето» – осени прекрасная пора. Сбор у ГИАПа к 9:00, автобусы у крыльца и мы в сапогах и ватниках, как на лесоповале, а иначе нельзя,  т.к. в Сибири снег мог пойти и к вечеру при теплой погоде утром. У каждого полная сумка с едой и термосы с чаем или кофе. Отмечу, что на поле аппетит у всех просто отменный. Итак, мы в полной боевой готовности по команде занимаем места в автобусах и с песнями на копку картофеля, как у Владимира Высоцкого:
«Значит так: автобусом до Сходни доезжаем, а там — рысцой,  и не стонать!
 Небось, картошку-то все мы уважаем, когда сольцой  её намять».
     А вот и наше поле. Участок поделён пропорционально численности сотрудников в отделах в расчете на три дня работы. Сделаешь норму раньше – наш выходной. Это ведь вначале страшно взглядом оценить масштабы выделенного  участка. Но нас работай не напугать и моего начальника тоже. Это внешне она красивая и яркая женщина бальзаковского возраста, а как взяла в руки лопату: « Ну, думаю, дело пойдет – управимся раньше».  Меня этим тоже было не напугать, хваткая была на любую работу:  хоть платье за вечер сшить, как у Коко Шанель, а на завтра уже в нем дефилировать  в ГИАПе,  хоть картофель, не разгибаясь, копать.
    Итак, мы приступили. Первый день прошёл в страшном Стахановском перевыполнении, т. к. нам мог реально улыбнуться выходной, а пока он нам только светил на горизонте и подбадривал: «А ну-ка, девушки, а ну, красавицы!».  А то, что красавицы – никто и не сомневался. В институте было  мнение, что начальник ТЭО сотрудниц в отдел выбирает  под стать себе.
   Как пролетел первый ударный день, я уже и не помню в деталях, но то, что, не разгибаясь – это точно, как в кинофильмах про ударниц полей. А вот второй день отлично помню, и начался он  с прикидки оставшейся неосвоенной территории и анализа действительности:  если мы за один день сделали причитающуюся норму на два дня, т.е.,  говоря современным языком, получили два в одном флаконе, значит, оставшийся участок дневной нормы осилим за половину дня – арифметика простая. Встаем в ту же уборочную позицию положения тела относительно земли, и вперед. Расчёт не подвёл,  и высота была взята к причитающемуся времени обеда.               
    И вот наступает настоящий праздник урожая. Рядом с полем перелески со скошенной травой и аккуратными стожками сена. Облюбовав один из них, мы уселись кружком, расстелили скатерть самобранку, выставили разную снедь и бутылочку отличного сухого вина. Фужерами служили стаканчики от термосов,  и пир пошёл на весь мир. И вокруг каждого стожка та же "картина маслом". Такого, поистине нравственно чистого веселья, я уже не встречу никогда. И вот чуть выпив  и отлично пообедав, разморенные теплом бабьего лета и усталостью, мы все прилегли к стожку  и  тихонько запели, и у каждого стожка была своя песня. А у нас (мы втроем еще были из одной группы института) любимая студенческая песня "Бабье лето" :
                «Отшумело, отзвенело бабье лето,
                Паутинки перепутав в листьях веток.
                А сегодня журавли поднялись стаей, 
                И кричат они надрывно,  улетая»
    И особенно остро звучало:
                «Знаю я, что ты меня всё так же любишь,
                Хоть другую иногда и приголубишь.
                Ты придёшь ко мне, и снова до рассвета 
                Провожать с тобой мы будем бабье   лето»
     Но, не допев  последнюю фразу, кто-то крикнул:- “Смотрите, журавли улетают.”
    Мы проводили журавлей,  радуясь голубому небу, яркому солнцу и просто всей нашей молодой жизни.
    Но такая идиллия была не каждый год, так как погода в Сибири осенью с сюрпризами – затяжные дожди или снег поземкой, сменяющийся опять дождем. Но уборку никто не отменял,  и мы копали и в дождь со снегом, и  в сильный ветер. А капусту срубали и в поземку, и кочаны просто звенели замороженные.
    И вот в такую осеннюю погоду мы поехали в наш «Горняк» убирать кормовой  турнепс. Было  холодно,  и периодически шёл мелкий дождь со снегом. Нас из отдела поехали четыре  молодые женщины:  ну, мужчин в нашем отделе не было никогда. Накануне мы получили от начальника ценное указание  взять что-нибудь покрепче, чтобы потом не свалиться с простудой. А так как то, что покрепче, т.е. водка,   будет для нас многовато,  она посоветовала пригласить кого-нибудь согреться вместе с нами. Приехали мы на это поле, расставили нас каждого на ряд. Ряд уходил, если не в  бесконечность, то за горизонт точно, и как бы мы не приближались,  он опять уходил за горизонт, в общем, финиш нам не светил.
    Турнепс, для яркой картины, как торпеды, до половины в земле, а наполовину наружу, и вырвать его просто так не представляется возможным, он  врос в землю, он с ней – единое целое и его нужно с начало раскачать, а потом уж тянуть. Меня бог ростом не обидел, но  габариты  узкие и вес небольшой, но при этом работящая (выросла-то я в частном доме), а  у сотрудницы моей рост полтора метра и ручки, как у куколки, и турнепс ей по талию. Вот так наклоняешься и  обнимаешь его родного, раскачиваешь и тянешь - потянешь, а вытянуть не можешь. Не раз вспомнили и репку, и дедку, и бабку, и внучку, и жучку. И вот на нашу беду пошёл дождь со снегом:  сапоги скользят в грязи, торпеду хоть обнимай, хоть прижимай – она скользит, и вытянуть её просто невозможно. Вы только на минуты представьте  эти ряды, нас всех в грязи в обнимку с турнепсом. Но при этом норму в тоннаже сделать надо.
     И вот пришло время обеда, укрывшись в каких-то кустах от дождя, продрогнув  и промокнув до ниточки, мы решили на нашу бутылку Московской  по 2р.87 коп.  не приглашать никого – будем лечиться сами. Разложили пайки свои, но закуска была стоящая для холода – мясная и со специями. Водку я не любила и не пила, а что делать – мокрая насквозь, а работать ещё надо и автобусы приедут только к 4 часам. Разлили, выпили и хорошо обедаем. Как-то щёки стали у нас покрываться легким румянцем и по телу   тепло ощущается, и всё вроде нормально, и разговор пошёл. Разлили оставшуюся часть, аппетит просто волчий прорезался, но что-то в движении рук у всех вижу не то, и в щеках какая-то легкая анестезия произошла. Ну, думаю все,  точно надо было делиться, ведь всегда была подкована на народном фольклоре, что «жадность  фраера  сгубила».
     А после этого надо было снова вставать в строй и обнимать каждую торпеду. А они совсем скользкие и все грязные – объятия  уже не такие крепкие и сцепка с ними уже была слабее. Ну, хоть взрывников приглашай, а потом собирай по полю этот турнепс. И вот в этих условиях мы  пусть не норму, но собрали приличные кучи. К счастью, автобусы пришли на два часа раньше. Водитель рот открыл, когда нас увидел, а  нас  в таком виде сегодня даже "бичи" в свою компанию не приняли бы. Но развозить всех по домам невозможно. И вот я, как будто из канавы только что вылезла,  по самым центральным улицам города, мимо драматического театра, но где-то дворами дошла до своего дома. Но «Московская» свое дело сделала – никто из нас не заболел. 
     А назавтра был просто театр в отделе: публика, не выезжавшая с нами, ждала зрелищ и мы их уважили – представили всю нашу битву за урожай ярко и образно, ничего не придумывая.
     И при встречах, мы до сих пор вспоминаем именно эту поездку, что-то в ней было настоящее и неподкупное.