Глава 15. Иногда они возвращаются

Ступая след в след за Лииной лошадью, Мими постоянно оборачивалась и видела, как фигура рыцаря на белом коне постепенно тает за пеленой дождя. Когда она больше не могла различить его, ей стало не по себе – впереди была темень, дождь и холод, а все хорошее и доброе осталось за спиной. Странное дело, но ей очень сильно казалось, что все это неправильно – не нужно было сюда ехать, не нужно было устраивать сцену у Змея, не нужно было уезжать теперь от Рыцаря.

- Лия… - она поравнялась с подругой и заглянула под капюшон. Лия была очень бледна, но уже не плакала, лицо ее окаменело, даже большие черные глаза потускнели и выглядели провалами на внезапно похудевшем лице. – Может, мы вернемся, догоним Рыцаря и немного отогреемся в башне? А то я замерзла как собака.

Лия мертво молчала. В ответ на жалобу Мими она только сильнее натянула повод, впрочем Мими и не рассчитывала на успех своей наивной хитрости. Ехать вот так, молча, было очень уж тяжело, но слова застревали в горле под неподвижным взглядом принцессы. «Словно мертвец с нами едет» - подумала Мими и тут же ужаснулась, подумав, что это вполне может быть правдой. Нервно оглянувшись по сторонам, она не обнаружила никаких признаков присутствия мертвецов, но неприятное чувство не отпускало, и она сразу же стала вспоминать всякие страшилки, рассказанные Ирьей, и накручивать себя еще больше.

…Ирья говорила, что мир вокруг нас полон сущностей, хороших и не очень. Мы их не видим, но иногда чувствуем, а особо одаренные ведьмы, вроде Лии, даже и видят. Кто знает, может, у меня за спиной сейчас какой-нибудь жмурик, а Лия мне не говорит, чтобы не пугать. Она вспомнила дом Салори, неприятное ощущение холода от присутствия мертвеца и поежилась. Черт возьми, зачем надо было тащиться в этот лес? Век в нем не была, и еще бы два века не бывать – действительно, гиблое место.

Когда стало светать, Мими смогла немного рассмотреть окрестности, и вынуждена была согласиться с тем, что этот лес проклят. Они уже отъехали на приличное расстояние от сердца леса, где находилась башня Василисы и Змеева берлога, и вступили в самый настоящий Дремучий лес, полный страхов и темноты. Черные ели росли почти до самого неба, заслоняя свет, а под ними прели мелкие растения и деревца, сгнивали, не успевая вырасти. Тяжкий тлетворный дух стоял тут, трава под ногами расползалась в склизкую массу, даже лошади кривились от ее прикосновений. Но самое неприятное состояло в том, что отовсюду веяло безнадегой и отчаянием – то ли мрачный пейзаж нагонял тоску, то ли и вправду проклял кто-то этот лес, научив его выпивать из случайного путника всю радость.

Нервы были напряжены, каждая хрустнувшая ветка пробегала морозом по коже, заставляя сердце гулко и тяжко биться. «Да чтоб я еще хоть раз… в этот лес… Провалиться мне на этом месте…» БАЦ!!! Склизкая почва под ногами лошади заплясала и отъехала в сторону, как гнилая кожа, обнажив порядочную яму, в которую и угодила Мими. Похолодев от испуга, она натянула поводья и кое-как выбралась наружу, не дожидаясь, пока подъедет Лия.

- Да ну тебя нахрен… - просипела баронесса Ферро, - поехали-ка поскорей отсюда, не нравится мне это место.

Лия промолчала. Пока Мими сражалась со своим воображением и предутренними страхами, принцесса ехала, почти не разбирая дороги. Она ничего не видела и не слышала, ничего не ощущала, кроме своей боли, которая была настолько сильна, что Лие казалось, будто она умирает.

Перед глазами у нее стояла морда Змея с бегающими глазами, в старых очках, перемотанных бечевкой. Она видела, как пот струится у него по вискам, и ящер вытирает его бархатной портьерой, оставляя на чешуе красные ворсинки. Те же самые лапы, которые качали ее кроватку, однажды оторвали голову ее родителям. И он сделал это за деньги! Он просто взял деньги и убил людей, моих маму и папу – того самого красивого и доброго человека, который совсем недавно снова спас ей жизнь. Они ничего ему не сделали, ничем не обидели, он просто убил их за деньги. А меня пощадил из сентиментальной жалости – пусть мол, будет у меня дочка…

От таких мыслей сердце ее наливалось злобой и ненавистью – убить бы его на месте, но стоило вспомнить, как он ходит и говорит, как морщит лоб, прежде чем изречь очередную очевидность, и Лия понимала, что лучше бы Змей ее сразу задрал. Нет ничего хуже, чем чувствовать в сердце любовь к тому, кого нужно ненавидеть. А ведь каждый прожитый день недолгой Лииной жизни был наполнен любовью к старому ящеру – он был центром ее мира, он был ее защитой, а потом стал предметом заботы. Даже то, что он оказался ей неродным, не уменьшило ее любви, а только увеличило ее, сделало ярче и горячее. И вот теперь все рухнуло. Никогда больше у нее не будет дома – теплая и уютная берлога стала чужой, родной лес тяготил и отторгал ее. Она ничья, ей некуда идти и некого любить. Впереди пустота.

Сжимая руки до спазмов в пальцах, она пыталась заглушить свои душевные терзания. Как хорошо, что никто не слышит наших мыслей – если бы кто-то вздумал подслушивать за ней сейчас, то услышал бы надрывный, истерический крик. Больше всего на свете ей хотелось сейчас упасть на землю и потерять сознание, чтобы никогда и ничего не ощущать.

Каким-то чудом, вернее, чутьем Лииной лошади они выехали на развилку, обозначавшую выход. Старая черепушка, умытая дождем, радостно скалилась им навстречу, кликая неприятности. Так и вышло: нужная им тропинка, уходившая на запад, была совершенно заболочена прошедшим ливнем. Ее и в хорошую погоду было плохо видно, а теперь она совсем исчезла. Лия нахмурилась и попробовала форсировать бурлящий поток, катящийся откуда-то с пригорка, но лошадь заплясала, скользя и чуть не падая. Пришлось остановиться и оглядеться, но чем больше она смотрела, тем яснее понимала, что не помнит, куда идти. Тропа исчезла, кругом высились только совершенно одинаковые деревья, да злорадно хихикала черепушка.

- Не пройдем.

- Я вижу. Ну, значит, надо возвращаться, заодно и обсохнем в башне. И поедим, кстати… Я голодная – жуть.

Лия медленно обвела взглядом проклятое место – веки были тяжелыми, еле поднимались, голова клонилась к земле. Специально нагоняет сон выморочная прогалина, заставляет повернуть назад, отступиться.

- Даже не думай. – Она злобно сжала зубы, до хруста, до ломоты. – Я с пути не сверну.

- Ты это с кем разговариваешь? – Мими с тревогой заглянула в глазницы черепу, - Здесь кто-то есть? Знаешь, мне тоже не по себе, поехали назад, в башню. Всегда мечтала ее осмотреть.

- Мы туда не вернемся. – Лиин голос звучал тихо, как из подземелья, - поедем здесь, на юг.
 
Она указала на деревянный мосток, за которым лежал официальный выход из Дремучего леса.

- Как выедем из леса, сразу возьмем на запад и поскачем по границе. Там будут топи, но небольшие и вполне проходимые. Обогнем лес по кругу и вернемся в Ферсанг.

- Но это же долго! Нас в лагере потеряют!

- А если мы поедем отдыхать в башню, нас не потеряют?

Мими только открыла рот и не могла придумать ничего стоящего, но предложенный план нравился ей еще меньше, чем лезть напролом с риском затеряться в лесу.

- Лия, там же открытая местность, мы будем видны, как на ладони.

- Местным воронам – да, а больше там никого нет. Это же Дремучий лес, тут даже мыши и те не водятся.

- Знаешь ли, шпионы – куда похлеще мышей, они водятся везде, даже в выгребной яме. Лия, ты как с цепи сорвалась, выдаешь план за планом - один хуже другого.
Лия сжала губы в тонкую ниточку, она так и не сняла капюшон, хотя дождь давно перестал, и глаз ее не было видно, но Мими сразу почувствовала, что принцесса сердится.

- Я не собираюсь с тобой спорить, ты можешь ехать, куда хочешь. Хоть в башню, хоть в берлогу, хоть на заморские курорты, а я еду вперед, в свой лагерь.

Она стукнула лошадь пятками в бока и двинулась на юг, прогрохотав по деревянному мостику, оставив Мими пузыриться своим возмущением и дурными предчувствиями.
Разумеется, Лия была неправа, и она сама это прекрасно понимала, но сейчас ей было слишком тяжело. Нанесенный удар словно дал ей право причинять боль другим, непременно настаивать на своем, не слушая никого, включая голос рассудка. Раз она так пострадала, она имеет право требовать удовлетворения, поступать по-своему, не считаясь ни с чем. Но в глубине души Лие было стыдно, и это только усугубляло ее терзания, достигавшие былинных масштабов.

Несмотря на кажущуюся непробиваемость, она чувствовала себя все хуже и хуже: горькая обида на жизнь готова была размазать ее в лепешку. Чем она заслужила такое? Сколько бы она ни ковырялась в своей жизни, мыслях и чувствах, там не было решительно ничего такого, чтобы заслужить это страдание. Вот Мими живет себе и не мучается, у нее все живы, она росла в своей семье, ей не нужно воевать за трон и брать на себя ответственность за всю страну. Все ее проблемы – это насморк и наряды. А ей за что?

Не было и не могло быть ответа на подобные вопросы, но каждый человек в трудной ситуации непременно их себе задаст, чтобы они повисли в воздухе горькой нотой недовольства. Лия даже забыла о том, что она не одна в мире, она чувствовала себя никому не нужным листом, который оторвался и падает, и ничто не в силах остановить это падение.

Голова ее горела адским пламенем, она вдруг с удивлением обнаружила, что уже не в первый раз за ночь ее бросает то в жар, то в холод. Поначалу она решила, что это от переживаний, но вскорости заметила, что ей трудно держать в руках поводья. Не удерживать норовистую лошадь, а просто держать в руках две веревочки, которые практически ничего не весили. Пальцы сами собой разжимались, руки стремились повиснуть как плети – любое мышечное усилие давалось с огромным трудом.

Слабость была настолько сильной, что Лия еле-еле держалась в седле. «Допрыгалась» - мелькнуло в голове, нечего было шастать ночью под проливным дождем. Но разве ж она сахарная? Она Харамарские болота перешла и даже не чихнула, она мертвая принцесса, которой все нипочем! Вот только эта мертвая принцесса почему-то валилась с лошади совершенно не героическим образом.

Она решила молчать, стоически преодолевая путь до лагеря, в котором можно будет и поболеть, раз уж такое случилось, а сейчас надо держаться. Сцепив зубы, Лия усилием воли подняла руки и сжала повод – до границы леса оставалось совсем немного, если Мими заметит ее состояние, она уж точно заставит вернуться в башню, а этого допустить никак нельзя.

Удивительное дело, стоило только решить не раскисать, как раскисание пошло семимильными шагами – каждая секунда ощутимо отнимала у девочки остаток сил. Никогда в жизни она не испытывала такой слабости и головокружения. Пот заливал лицо, мешая смотреть вперед, стало тяжело дышать - Лие казалось, что воздух вокруг нее раскалился, и она вынуждена дышать огнем. Скрюченными пальцами она кое-как ослабила застежку плаща, чтобы остудить грудь, но холодный воздух не принес облегчения. Мало того, дождь зарядил снова, холодными струями затекая ей на спину, но и это не помогало – как в бане кипяток змеился по горячей коже, мгновенно раскаляясь от соприкосновения с ней.

Чернота впереди раздвинулась и пропустила тусклый дневной свет, они подошли к выходу. Мими, которой лес явно действовал на нервы, возликовала, увидев поваленные деревья и толстых, блестящих ворон, тучей взлетевших при их приближении. Яростно каркая, жирные птицы носились почти над самыми головами, надрывно крича:
- Горре! Гор-р-ре! Горр-ре!

- Чтоб вы сдохли, курицы! – чертыхнулась Мими и вздохнула полной грудью. Серое поле, простиравшееся покуда хватало глаз, выглядело особенно безрадостным в пелене дождя, но это уже была земля людей, здесь можно было жить. Насколько Мими могла судить, отсюда до Амаранты было рукой подать, несколько часов быстрой езды. Теперь ей стало ясно, о чем говорила Лия, когда предлагала Эрикуру свой план прохода через Темный лес, и также ей стало ясно, почему он упорно не соглашался. Ни за какие коврижки она бы не согласилась повторить такое путешествие. Где угодно было лучше, чем в Дремучем лесу.

Лия взяла вправо и затрусила прямо вдоль границы леса, она рассчитывала, что к вечеру они доберутся до заболоченной низины, последыша Харамарских болот, через которые, по словам некоторых стариков, можно было пробраться знающему человеку. Лия не была этим знающим человеком, но после уже легендарного ночного перехода ее уверенность в своих силах здорово возросла, она рассчитывала поймать на месте какого-нибудь покойничка или неосторожного духа, и, с его помощью, снова одолеть трясину.

Но пока приходилось жаться к кромке леса, воровато прошмыгивая под предательское карканье. Хорошо хоть дождь продолжал лить, размазывая их силуэты по грязному пейзажу и скрывая от посторонних глаз. Впрочем, Лие уже давно было безразлично, видит их кто-нибудь или нет – она беспокоилась только о том, чтобы усидеть в седле. Она откинула капюшон и подставила лицо дождю, но даже под ледяными струями чувствовала, что ей жарко, что она хочет сорвать с себя одежду и даже кожу, дабы хоть как-то остудить это пламя внутри.

Двигались они медленно, Лия не могла быстрее, несмотря на то, что внутри себя она негодовала, торопилась поскорее покинуть знакомые места, чтобы уж точно никогда не вернуться в Дремучий лес, к Змею. Мими с тревогой поглядывала на принцессу, обмякшую в седле – если бы она смотрела со стороны, то решила бы, что девица хватила лишку. Но спрашивать было боязно, черная туча, вившаяся вокруг Лии, никуда не делась, да и просто по-человечески было жалко несчастную девчонку, сцепившую зубы и мертво молчавшую.

Лия терпела, сколько было сил, хотя даже просто удерживать голову вертикально ей было трудно. Она хотела уехать как можно дальше от Врановых ворот, словно кто-то за ней гнался, грозя догнать и вернуть назад. Дороги не было совсем, они просто пробирались по кромке леса, стараясь не цепляться за хваткие сучья кустарника, норовившие порвать одежду. Голые ветви, почерневшие от дождя стволы, запах гнилой листвы – местность была даже неприятнее Врановых ворот, чего уж говорить об уютной берлоге с пылающим камином.

«Зачем мы поперлись сюда? Почему я молча тащусь в хвосте у этой сумасшедшей и даже не пытаюсь протестовать? Ее замкнуло с расстройства, но я-то здесь на что? Надо остановиться и потребовать повернуть назад, в башню» - как яблочко по тарелочке катались мысли Мими, но она почему-то не произносила ни слова, продолжая угрюмое и неустанное движение незнамо куда.

А Лия уже не чувствовала своих рук, сжимавших повод. Они незаметно исчезли куда-то, как и все тело, только искорка сознания продолжала тлеть и показывать ей дорогу. Поле зрения как-то странно сузилось – несмотря на то, что капюшон Лия давно сняла, она видела только непосредственно перед собой, мир по сторонам исчез вместе с руками. Напряженно всматриваясь в квадратик пространства, принцесса отмечала как вертикальные полосы стволов мелькают мимо, уносясь куда-то прочь. Потом они вдруг наклонились и стали диагональными, а потом и вовсе легли на землю. Клочок неба крутанулся и погас где-то в районе затылка, а лоб неожиданно уткнулся в холодное и мягкое. Наступила тишина и темнота.

- Лия! Лия!

Лошадь принцессы ступала все медленнее и медленнее, в то время как ее фигура сползала набок, теряя равновесие. Когда Мими заметила этот крен, было слишком поздно – даже метнувшись к Лие, она не успела подхватить ее, и легкое тело соскользнуло, почти беззвучно шлепнувшись в грязь.

Наследница королевской власти упала лицом в серо-коричневое месиво, расползающееся под ногами, и осталась лежать неподвижно. Лошадь встала рядом и наклонилась, обнюхивая свою хозяйку, грустно поводя синим глазом. Мими слетела вниз практически на животе, собрав на себя всю грязь, налипшую на бока буцефала, и провалилась по лодыжку в мутную жижу, мгновенно собирающуюся в оставленных следах.
- Лия!

Скользя в грязи, баронесса Ферро преодолела расстояние в три шага и перевернула подругу лицом вверх. Тело принцессы оторвалось от земли с противным чавканьем. Даже под дождем, через плащ, камзол и рубашку, от Лии несло страшным жаром – раскаленным куском железа показались в замерзших пальцах худые плечи.

- Да ты же заболела… Вот я дура, куда смотрела?! Лия! – принцесса молчала. Капли дождя, занудные и безрадостные, умывали ее, открывая измученное больное лицо с провалившимися глазами. – Что ж теперь делать-то? Надо тебя лечить, надо найти постой…

Мими затравленно оглянулась – кругом была только осенняя непогода и сырость. Врановы ворота остались далеко позади, да и она не рискнула бы войти туда одна, без Лии, а вокруг на многие версты тянулись только унылые поля с покосившимися гнилыми жердями заборов.

- Раз есть заборы, должны быть и люди, - трезво рассудила баронесса. Она не без труда поднялась на ноги, ибо раскисающая почва вечно ускользала куда-то в сторону, и наклонилась, чтобы поднять Лию, но тут же шлепнулась в грязь. Бесчувственное тело было тяжелым как камень, и не хрупкой девочке было вытаскивать его из чавкающей грязи. Попытавшись так и этак, потянув за руки и за ноги, она поняла, что не сдвинет подругу с места без посторонней помощи. Это была катастрофа.

С каждой секундой промедления Лия переохлаждалась все больше и больше, Мими это понимала, но не могла сделать ничего, чтобы изменить ситуацию. Бросить ее тут одну и скакать за помощью? Где она, эта помощь? Места безлюдные, дикие, да и зверье наверняка шалит. Нет, это не вариант. И тут ей пришла в голову одна мысль: развязав застежки Лииного плаща, она расстелила его на земле и закатила на него принцессу, замотав ее на манер ковра. Затем она подкатила этот кокон к Лииной лошади, тщательно обвязала ремнями и перекинула свободный конец через седло, а с другой стороны приторочила этот конец к своему седлу и хлестнула плетью. Сверток с телом едва не перелетел через седло, еле-еле успела подхватить и привязать. Глядя на Лию, безвольно болтающуюся поперек седла, она чуть не заплакала, но тут же одернула себя, приказав не хлюздить – теперь только от нее зависело все.

Взяв Лиину лошадь в повод, Мими решила двинуться на юг, оторвавшись от леса. Действительно, раз пашни чем-то огорожены, значит, недалеко должны жить те, кто их огородил. Им сейчас жизненно необходимо было укрытие, а все остальные вопросы временно отошли на задний план.

Двигаясь наобум под непрекращающимся ливнем, она и не заметила, как небо совсем почернело, стало темно, как ночью. Внезапно молния разрезала темноту острым ножом, и следом за ней мир сотряс раскат грома.

- Можно подумать, просто дождя было мало… - проворчала баронесса Ферро, вглядываясь в темноту. Наконец, при свете очередной вспышки, она разглядела несколько покосившихся деревянных домишек, вросших в землю. Деревня! Люди! И она едва не кинулась вскачь, но вовремя спохватилась и подумала о том, что осторожность еще никому не помешала, даже в такой критической ситуации.

Спешившись, она сначала дала большой круг за огородами, высматривая какую-нибудь избенку на отшибе, победнее и попроще. Мими давно уже спешилась и теперь старалась нагибаться пониже, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза. Все-таки Амаранта близко, и остановиться здесь было почти то же самое, что прикорнуть на диване в приемной Правителя.

Лия временами шевелилась и что-то бормотала – начинался бред. Ее необходимо было срочно уложить в постель и начинать лечить, но подобраться незаметно было не так уж просто. Проскочив за забором, уповая на то, что соседи в такую погоду в окно не смотрят, Мими привязала лошадей к старой черемухе, а сама скользнула вдоль стены к подслеповатому окошку.

Тук-тук, кто в теремочке живет? Это окно не мылось лет двести, но по всем признакам, изба была жилая. Мими постучала снова, а потом еще раз, пока в грязной раме не нарисовалась злобная старушечья физиономия. Появление ее было таким внезапным и неожиданным, что баронесса поневоле отпрянула назад, едва не завалившись снова.

Лицо появилось и исчезло, следом скрипнула дверь, приотворившись ровно настолько, чтобы в него просунулся длинный нос старой карги:
- Чего тебе? Чего шляешься по огородам? Воруешь, поди?

Мими очень захотелось ответить ей по всей форме, с применением множества пленительных выражений, которые она освоила в отряде, но в ответ она только тихонько просипела, что ей позарез нужна крыша над головой на несколько дней.

- А мне что за беда? – ответила старуха. Лицо ее было до крайности неприятным, если бы не суровая необходимость, Мими и близко не подошла бы к ее двери, но сейчас выбирать не приходилось. Она очень вежливо попросила пустить их на постой, обещая хорошо заплатить за приют и молчание. Сказав последние слова, Мими сама поняла, что сболтнула лишнего, но слово не воробей, а старуха только сверкнула глазом и проворчала:
- Полсептима в день. В дом я вас не пущу, можете идти в баню.

Ничего себе! За такую цену Мими могла спокойно остановиться в отеле «Красный лев» на Зельтерской улице, причем в лучших апартаментах.

- Дорогие нынче бани пошли… - баронесса Ферро сунула бабке монету в руку, - если сболтнешь кому, шкуру спущу.

Но старуха только усмехнулась, не хуже Мими понимая тщетность такой угрозы.
- Баня вон там, лошадей во двор заведи, да не нанеси мне тут грязи…


Как ни странно, но в итоге Мими осталась довольна, что им выделили баню: низкое помещение с закопченными стенами располагалось отдельно и их никто не тревожил. Пучки сушеных трав свешивались с потолка, наполняя спертый воздух духмяной свежестью, и среди них явно ощущались чабрец и эстрагон, необходимые для приготовления микстуры.

Призадумавшись на секунду, стоит ли спросить разрешения пользоваться печкой, Мими вспомнила, сколько она заплатила старухе, и принялась яростно кидать дрова в печь. Когда яркие языки пламени раскалили воздух, она закатала рукава и взялась за работу - мыть, стирать, варить припарки, микстуры из того, что было под рукой. Обложив Лию примочками и компрессами, она присела рядом и положила ей на лоб ладонь – метавшая в лихорадке девочка вдруг успокоилась и затихла. Мими улыбнулась и подумала, что она как-никак ведьма, хоть и недоучившаяся.

К ночи она, наконец, почти закончила свои хлопоты: как смогла, вымыла Лию и устроила на полке, перестирала и развесила одежду, сварила зелье и даже сообразила небольшой ужин из того, что оставалось в мешке. Голова у нее гудела, руки и ноги отваливались, но, чувствуя тепло печки и подперев дверь, она ощутила себя хоть немного, но в безопасности. Длинный-длинный день закончился, и теперь предстояло пережить ночь.

Лихорадка, терзавшая Лию, то уходила, то возвращалась. В блаженные моменты затишья принцесса засыпала, дыша ровно и спокойно, температура нормализовывалась. Однако потом начинался очередной приступ – ее бросало то в жар, то в холод, она бредила и металась по своей импровизированной постели, сбрасывая одеяло. Все-таки купание в болоте не прошло для нее бесследно, да и потрясение оказалось слишком сильным – человек, приславший ей папку, он стал пожизненным врагом для баронессы Ферро. Правитель Орландо! Он был у нее в руках, как эта ложка – в сердцах она шваркнула по плите деревянной колупалкой, которая в деревнях заменяла собой все столовые приборы. Дура, трижды дура!

Шаг за шагом она вспоминала ночь в Нарамане, и все тверже убеждалась, что у нее был шанс закончить все войны, и внешние, и внутренние, одним махом – стоило лишь свернуть шею господину Андерсу. От злости у нее аж сон пропал. Да какая в конце концов разница, кто там убил короля, уже столько лет прошло! Змей на деле доказал, что любит ее – да и она его любит, уж Мими-то знала! Орландо стремился причинить ей именно душевную боль, каким-то нюхом почуяв ее самое уязвимое место, и за это его бы стоило повесить на ближайшей осине.

Где-то под потолком жужжала муха, стекло в окошке запотело – ночью похолодало. Но в баньке было тепло, по полу не тянуло, Мими сидела в одной рубашке и даже не ежилась, и только Лия судорожно шарила пальцами по грязному одеялу, пытаясь укрыться еще и еще. Ее морозило, озноб стучал зубами, чернил ногти на пальцах, сводил тело судорогой. И пусть в бане было жарко, пусть старое одеяло было толщиной в матрас – ничего не помогало. Холод шел изнутри, из невыносимо горячего тела, которое через полчаса покроется потом и задышит жаром, сбрасывая на пол все, стремясь даже собственную кожу скинуть. Тяжело…

Прохладные пальцы Мими ложились Лие на лоб, принося временное облегчение, но болезнь не собиралась сдаваться запросто, предстояла трудная борьба. Юная ведьма шептала что-то и брызгала по углам водичкой с угольком – мы поборемся, мы упрямые. Дождь все так же лупил в окошко, одурев от собственной бесконечности, где-то под лавкой скреблась мышь, и было тепло – Мими чувствовала себя отгороженной от всего мира бревенчатыми стенами бани. Там, снаружи, завывал ветер, там ждали злые глаза и пахло душевной гнилью, но здесь все было хорошо, никто не мог причинить им зло в этом волшебном месте.

Бани всегда считались местом проживания нечистой силы. Особенно в деревнях, где люди темны и природа близко, было принято думать, что домовой живет именно в бане, среди пахучих веников – шелестит листочками и плетет паутину. Банного паука по этой причине никогда не убивали, ибо он друг и помощник домового, убить его – прогневать мелкого, но всесильного в масштабах дома духа. Тогда и свежее молоко скисает, и скотина болеет, и в огороде не родится.

Домового каждый представлял себе по своему: в некоторых областях его изображали, как маленького старичка с длинным носом, где-то считали, что он похож на волосатую кучку с глазами, а в Арпентере, например, говорили, что вид его ужасен, и не стоит кликать беду, пытаясь разглядеть его. Но все сходились в одном – это дух дома, небольшой по размеру, примерно с кошку. Он охраняет свою территорию и ее обитателей, присматривает за скотом и помогает хозяйке, если особенно к ней расположен. Этим объяснялся обычай жителей Плериэля запирать на ночь в бане старшую сноху после смерти хозяйки дома. Вряд ли это помогало, ибо домовой выбирал хозяйку совсем не по старшинству, но тем не менее, девушки очень старались его задобрить. В Ферсанге к этому вопросу подходили куда рациональней: после смерти хозяйки все живущие в доме женщины, включая старух и грудничков, выставляли на ночь в бане плошки с молоком, а утром шли смотреть – чью миску домовой выпил, та и хозяйка. Правда, домовым вполне мог оказаться приблудный кот, но это уже мелочи.

И лишь в Энкрете этот дух сменил имя, а заодно и род занятий – в провинции моряков, корабелов и торговцев помощь требовалась не дома, а на волнах, поэтому домовой звался Эйкор и жил на каждом судне. Любая, самая затрапезная лодка имела своего Эйкора, который уменьшился в размерах и стал ростом с палец, а заодно поселился под скамьей рулевого. Перед каждым отплытием полагалось непременно проверить его присутствие на судне, ибо если Эйкор покинул его, то впереди ждет неминучая беда, не вернется оно в порт. Проверяли следующим образом – нужно было сесть на место рулевого, посидеть минуту молча, а потом стукнуть троекратно по скамейке, спросив троекратно: «Здесь ли ты, Эйкор, душа корабля?». Если в ответ раздавался тихий удар снизу, то все в порядке, можно плыть, а если нет – лучше было оставаться дома. Говорят, что в старые времена, когда народ еще не возгордился и уважал природу, некоторые люди бросали целые корабли гнить в порту, ибо они были покинуты Эйкором.

Никто не знал, по какой причине Эйкор мог бросить судно, но его прогноз сбывался со стопроцентной точностью. Нет Эйкора – нет судна, но чем быстрее становилась жизнь, тем меньше внимания обращали люди на тихие звуки, выходили из порта, полагаясь на крепость мачт и свое искусство. Нужно ли говорить, как много их было наказано за самонадеянность? Но никого это не научило.

Кроме домового в бане водились и другие сущности, куда более опасные и могущественные. Если желаешь встретиться с демоном и поторговаться за свою душу – тебе прямая дорога в баню дождливой ночью. Там ждет тебя высокий бледный человек с птичьим клювом на лице, он исполняет любое желание, все, что пожелаешь даст тебе, но цена его высока.

В деревне Кукарево, рассказывала Ирья, она своими глазами видела человека, запродавшего душу Бледной Птице. Полюбил он чужую жену, да так сильно, что совсем ума лишился – не ел, не спал, а ей хоть бы хны. Тогда провел он ночь в бане, и вышел утром совсем другим, с лица спал, и улыбаться разучился. Женщина та вдруг начала по нему сохнуть, бросила мужа и детей, перебралась в его дом. Все как полагается, только стала она чернеть да болеть, время от времени вдруг остановится посреди улицы, схватится за голову и все твердит: «Забыла… забыла…» Уж как он ради нее старался, а все не впрок, через полгода умерла она дождливой ночью. И как умерла, так лицо ее очистилось, посветлело, стало таким, как и было раньше, а за ним явилась Бледная Птица – нашли его утром мертвого, с глазами, вытаращенными от ужаса.

Все это вспоминалось Мими, пока горели угли в печке. Красноватый круг света, от приоткрытой дверцы топки становился все меньше в то время как угли прогорали. Интересно, когда они совсем догорят, явится Бледная Птица? Это вряд ли – он приходит к тем, кто его зовет, к тем, кто ждет его в одиночестве, тоске и страхе. Множество ночных звуков действовали на нервы, заставляя вздрагивать и верить в любые детские рассказы про гномиков, черную руку и пиковую даму. Жаль, что Лия так больна – она могла бы сейчас точно сказать, есть ли здесь сущности, если есть, то кто они и сколько их. С особо навязчивыми она могла бы и поболтать немного, а вредных  прогнать за дверь, под дождь. Но Лия металась по постели, то натягивая, то сбрасывая одеяло, и бредила какими-то зайцами:
- В норах прячутся… их сачком надо… сзади заходить…

- В норах, в норах… - Мими поправила ей одеяло и прилегла на край полка, немного отдохнуть. Смежила веки на секундочку и словно провалилась в глухой и темный колодец.


Любая новость, приходившая из провинции Ферсанг, поневоле заставляла вздрагивать барона фон Тузендорфа – кто знает, вдруг принцесса с лошади упала или просто веником убилась? Все, что угодно может случиться с девушкой в окружении трех тысяч головорезов, а потом это все что угодно может случиться и с министром внутренних дел, даром, что он министр. Поэтому Тузендорф держал там около сорока шпионов, отвлекая их от важных государственных дел, и это были не просто шестерки-осведомители, это были очень квалифицированные люди, которым было поручено не только докладывать о каждом шаге принцессы, но и оберегать ее как зеницу ока.

Вчера он получил доклад о том, что секретный документ принцессе вручен. Отлично! Но это полбеды, ибо теперь надо следить в оба, чтобы она не натворила глупостей. Все агенты были предупреждены, все находились в режиме готовности, но на душе министра все равно скребли кошки. Он прекрасно знал, что за бумаги уехали к Лие, и, если честно, вовсе не был уверен в правильности действий Правителя. Шоковая терапия, как направленный взрыв, хороша тогда, когда ты можешь точно предсказать ее последствия, а в данном случае все было неясно – смогла же она сунуться и перейти Харамарские болота, чего же теперь от нее ждать?

Ему было бы не так страшно, не случись истории с полковником Сарагосой, которого действительно разжаловали и сослали. Причем еле-еле удалось отговорить Правителя от публичной порки, спасло только то, что полковник уже выехал по месту назначения, а гонять казенных лошадей туда-сюда в условиях военного времени было нерационально.

Доложив Орландо об успехе предприятия, Тузендорф с замиранием сердца стал ждать последствий. День прошел спокойно, новостей не было, и вечерний доклад прозвучал вполне умиротворяюще, однако, Правитель почему-то этого не оценил.

- Никаких новостей? Что, совсем никаких? Или ваши шпионы там жрут и пьют за казенный счет, не утруждая себя докладами?

- Что вы, Ваше Высокопревосходительство, я получил очередной доклад сегодня, но ничего нового в нем не было, пока все спокойно.

- Вы папку точно доставили?

- Абсолютно точно.

- А вручили точно принцессе? Ваши идиоты не могли перепутать?

- Никак нет, господин Орландо, я уверен в своих людях – они все сделали правильно.

-Угу… Сарагоса тоже все сделал правильно…

Тузендорф прикусил язык. Правитель явно страдал от разлива желчи – лицо его было нездорово-желтого оттенка, под глазами залегли тени. Эх, показать бы его хорошей ведьме, да куда уж там!

- Ладно, ступайте, если будут какие новости – сразу ко мне, в любое время дня и ночи!

- Так точно, Ваше Высокопревосходительство!

И вот теперь он держал в руках донесение, согласно которому принцесса выехала из лагеря в сопровождении баронессы Ферро вчера вечером. Согласно директиве, их скрытно провожали шесть человек, но внезапно возникло непреодолимое препятствие: принцесса двинулась прямиком в Дремучий лес. Двенадцатью милями восточнее лагеря они с баронессой свернули с дороги и долгое время ехали по перелеску, постоянно смещаясь на северо-восток. Все это время их тайно сопровождали, но подойдя к границе леса, они не остановились, а пересекли границу и углубились в лес. Сопровождающие были вынуждены остаться там и ожидать их возвращения, ибо ни один смертный не вправе туда заходить.

- Ни один Сигизмундович не вправе туда заходить, а все прочие смертные тут ни при чем… - пробормотал Тузендорф, - Идиоты.

Вот и проблема, которую он с такой уверенностью ожидал. Принцесса укатила в Темный лес, как к себе домой, а эти полудурки забоялись ее преследовать. И правильно – ей-то чего бояться, она там выросла и Змей ей папка. Ну а баронесса… та, похоже, безмозгло-храбрая.

- И вот что теперь делать? Доложить Правителю? Да он мне голову с задницей местами поменяет и скажет, что так и было.

От такой перспективы голова разболелась, министр забыл о целой куче дел, куда более важных, чем вояж самозванки, и стал напряженно думать, как выкрутиться на сей раз. Он решил сказать Орландо, что принцесса прочитала доклад и поехала в лес к папаше разбираться, а его люди ждут ее на выходе, как и было запланировано.
Неожиданно сработало. Правитель оживился, и был явно воодушевлен новостью.

- Что ж, теперь смотрите в оба, ибо чую я, настал решающий момент. Когда она появится, она уже будет разговаривать совсем по-другому!

Угу, только знать бы еще, когда она появится и где. Судя по тому, что она юркнула в лес в совершенно неожиданном месте, вынырнуть она могла где угодно, а у него не было столько людей, чтобы оцепить весь лес по периметру.
Орландо был доволен и взволнован, а его министр даже похудел от переживаний.


Прошло три дня, принцесса как в воду канула. Для скандала любого класса это было уже чересчур – не могла она три дня выяснять отношения со Змеем. Оставалось два варианта: либо она решила погостить у папочки неопределенно долго, либо она давно покинула лес и теперь ее и след простыл. Оба варианта пахли отставкой.

- Черт! Черт! Черт бы побрал малолетних экзальтированных дур! И стареющих романтических дураков тоже… - уже тише прибавил Тузендорф. В его последних директивах прослеживалась настоящая истерика: найти, догнать, из могилы достать, но ничего не помогало. Лия исчезла.

И Орландо стал как-то подозрительно спокоен, не спрашивал его больше. Тузендорф терялся, не зная, начинать ему самому разговор, пока нет новостей, или лучше молчать? Если бы в эти дни кто-нибудь у него спросил, хорошо ли быть министром, он бы задушил спросившего.

На четвертый день Орландо выслушал его доклад как всегда спокойно, а под занавес спросил, нехорошо прищурившись:
- Что-то вы молчите, господин барон, я уже несколько дней не слышу новостей о нашей самозванке. Как там она, выбралась из леса?

Министра моментально пробил пот. Хуже всего было то, что Правитель явно не просто так спросил, уж за столько лет Тузендорф изучил повадки своего господина и прекрасно видел все признаки надвигающейся бури, выраженные пока только в еле заметных движениях мышц лица, но абсолютно неоспоримые.

- Мммм… Ваше Высокопревосходительство, мои люди патрулируют лес и могут с точностью сказать, что она пределов леса еще не покидала.

- Вот как… Я надеюсь, это опытные люди, квалифицированные, которые свой хлеб не зря едят?

Если бы было возможно просто развернуться и убежать после этих слов Орландо, Тузендорф бы так и сделал, но он был не мальчишка-подмастерье, а министр внутренних дел, отвечавший перед главой государства за свою очередную неудачу. Злобная насмешка плескалась в карих глазах Правителя, и непонятно было, что же ему ответить.

- Я полагаю, они достаточно опытны…

- Вы полагаете. Скажите мне, господин фон Тузендорф, если генерал проигрывает сражение, что с ним нужно сделать?

- Эээээ… для начала разобраться в произошедшем, ибо причины могут быть разные, а генералы – штучный товар, ими не разбрасываются.

Лицо Правителя исказила гримаса ярости:
- Вы, штучный товар… - его затрясло, но он мгновенно взял себя в руки, - действительно, вы – штучный товар, и поэтому будете жить, но любого другого я бы казнил уже наутро!

Вот теперь Тузендорфу стало действительно страшно.
- Могу я узнать, почему принцесса уже три дня прячется в бане в деревне Жижково, а мой министр внутренних дел, не моргнув глазом, врет мне, что она в Темном лесу?

- Жижково? Это же возле болот, убогая деревенька.

- Да, и там очень удобно прятаться от опытных, квалифицированных сыщиков, которые сначала боятся в лес зайти, а потом шныряют по кустам непонятно где и бодро рапортуют, что все идет по плану!

- Ваше Высокопревосходительство, но ни один человек не рискнет идти в Дремучий лес!

- Надо же, а я ходил… - Орландо стоял напротив Тузендорфа, скрестив руки на груди и с презрением глядя на своего министра, словно тот его разочаровал до глубины души. – И принцесса ходила, и даже эта дурочка Ферро пошла, а ваши суперагенты забоялись.

- Я разберусь. - пролепетал министр, покраснев до корней волос.

- Вы уже разобрались. Короче, список всех ваших шпионов мне на стол – каждый из них пойдет на фронт вшей кормить.

- Ваше Высокопревосходительство, так нельзя, они опытные люди, у нас таких больше нет!

- Вот и прекрасно, а то меня уже тошнит от лодырей, врунов и раздолбаев! Одна косоглазая бабка приносит мне больше пользы, чем сорок высокооплачиваемых сыщиков, и я намерен прекратить кормить дармоедов!

Да уж, встрял так встрял… Но откуда ему стало известно про принцессу в бане, и что это за косоглазая бабка, о которой он сказал? Теперь придется выкручиваться, чтобы спасти своих людей от фронта, а это риск, ибо Орландо злопамятен и не терпит лжи. Однако придется, они действительно профессионалы, даже если облажались в данном случае.

Уныние овладело бароном. Неприятно было сознавать, что он потерял контроль над ситуацией. Всегда и во всем он привык полностью владеть информацией, знать все детали, быть единственным, кто держит в руках нити событий, а теперь он выглядел глупо в глазах Орландо – знатный удар по его самолюбию, чреватый, к тому же целой кучей неприятностей.
- Слушаюсь, Ваше Высокопревосходительство. – Тузендорф опустил голову, расстроенный и пристыженный.

- То-то же… - Орландо встал из-за стола и прошелся по кабинету, разминая спину. Много часов проводил он за письменным столом в позе вопросительного знака, и временами это давало о себе знать: в последний раз поясница у него болела целую неделю, да так, что он передвигался почти на руках. – Значит так: сейчас половина седьмого. Извольте до завтра разведать обстановку и доложить мне утром все в точности – что она, где она и с кем она. А заодно я охотно выслушаю ваши предложения по поводу ее доставки сюда. Все понятно?

- Да, Ваше Высокопревосходительство, будет исполнено, Ваше Высокопревосходительство! – барон крутанулся на каблуках и пулей вылетел в дверь, с резвостью, неожиданной для своих габаритов.

- Вот что значит правильно мотивировать. - ухмыльнулся Орландо.


- Срочно!!! Самую резвую лошадь!!! Самого быстрого курьера!!! – с перепугу Тузендорф чуть сам не рванул в Жижково, тем более что дорога была недолгой. К счастью, его вовремя остановили, да и сам он вспомнил, что ему еще и план составлять. – Нет… нет… Минуту, я должен подумать. Раз Орландо узнал о местонахождении принцессы, значит, там уже есть кто-то из наших. Бабка… Местные донесли. Значит, отправляем двух, нет, трех человек – одного в Жижково за сведениями, двух других к Дремучему лесу, туда, где бродят сыщики, чтобы к утру они все уже были на месте. А план, какой там еще план? Если она прячется в бане, значит, она одна или с дурочкой Ферро. Поэтому брать их без разговоров и все, тоже мне проблема.

Все было правильно – рядовой министр именно так и поступил бы, но Тузендорф был не рядовым. Всегда он успевал на шаг опередить желания Орландо, угадать их, предвосхитить, именно поэтому сегодня тот и назвал его «штучным товаром». Немного подумав, он отправил людей и стал ждать утра, с беспокойством поглядывая на часы. Если успеют, то у него хорошие шансы оправдаться и все уладить, а вот если нет…

Вообще-то барон фон Тузендорф был человеком домашним, семейным, раз и навсегда придерживающимся определенного распорядка дня. Что бы ни случилось – война, потоп, цунами, после вечернего доклада Его Высокопревосходительству он отправлялся домой, ужинал, степенно беседовал с женой о семейных делах и не позже полуночи ложился спать, чтобы с раннего утра быть готовым доложить обстановочку.
У него была своя система оповещения – тысячи осведомителей подобно тараканам роились вокруг его дома на Силосной улице, но господин министр очень редко принимал кого-то лично. Вся информация, полученная из разных концов страны, обрабатывалась, систематизировалась и подавалась ему в уже готовом виде, а он снова отбирал, обрабатывал и систематизировал – так рождалась «обстановочка».

Были дела, которые он вел лично, но даже в таком случае вечерние часы принадлежали его семье, крайне редко он куда-то отлучался из дома. Но сегодня он решил остаться в министерстве и провести ночь в своем рабочем кабинете, чтобы не терять время на дорогу. Он послал курьера предупредить жену и заказал себе ужин из харчевни – в подражание Орландо Тузендорф был очень сдержан в личных расходах, и хотя сумел за время службы обеспечить себя и свою семью, но никогда не выставлял этого напоказ. Он знал, что на черный день запасы у него имеются, и ему было этого достаточно.

Кабинет министра, расположенный в правом крыле здания администрации, выходил окнами на улицу Фонтанную, и это послужило причиной длительной вражды  барона с министром финансов Швихтенбергом, ранее занимавшим эту комнату. На протяжении веков предшественники Тузендорфа работали в другом помещении, окна которого смотрели на Ратушную площадь – вид, наверное, был получше, но толпы народа, галдящие на площади, здорово отвлекали и действовали на нервы. Раньше это никого не беспокоило, но при правителе Орландо министры вдруг взялись работать, и выяснилось, что шум им мешает – началась борьба за кабинеты на противоположной стороне. Швихтенберг оказался дальновиднее и расторопнее других, отхватив себе бывшее помещение казначея – это был просторный кабинет с приемной, расположенный на втором этаже. Три окна выходили на Фонтанную, которая с этой стороны тянулась вдоль Ливневого канала, так что в хорошую погоду вид был – просто загляденье. Прямо под окном шла проезжая дорога такой ширины, что две кареты могли спокойно разъехаться на ней, а потом, огражденная бордюрчиком, тянулась пешеходная дорожка, оканчивающаяся витой чугунной решеткой с перилами, за которой плескалась вода Ливневого канала. Кряжистые клены с листьями в ладонь отражались в воде, в погожий день солнце ярко играло в их пламенеющих гривах и делало ярче разноцветные дома на противоположной стороне канала – красота! А самое главное – тишина и спокойствие.

Зайдя как-то к Швихтенбергу по делу, Тузендорф пришел в восторг от его кабинета, спокойствия, тишины и красоты за окнами, и сразу предложил поменяться. Но старый бухгалтер предложение отверг, и ни на какие уговоры и посулы не поддавался. Пришлось применить силу, а так как министр внутренних дел пусть не по чину, но по близости к Орландо являлся вторым человеком в государстве, старику пришлось уступить, но обиды он не забыл, и старался напакостить барону при каждом удобном случае.

Тем не менее, сейчас Тузендорф каждый день наслаждался видом из окна и плевать хотел на занудливую ненависть министра финансов. Он приказал обить стены светлой материей и повесить на окна легкие шторы, нежно колыхавшиеся от малейшего порыва ветра, как он подсмотрел у Орландо. В таком кабинете было приятно заниматься даже неприятными делами, из которых почти полностью состояла его работа.

Сегодняшнее дело было особенно неприятным, и сидя в почти пустом здании Тузендорф не мог заставить себя настроиться на романтический лад. А обстановка располагала – закат еще не полностью отгорел, рубиново-лиловой полосой окрасив небо, но фонари на Фонтанной уже зажглись. По каналу неслышно проплывали лодки, украшенные разноцветными огоньками, и цикады громко затянули свою ночную песню. Воздух был теплым и сладким, из пекарни на том берегу доносился запах булочек с корицей, но министр внутренних дел был несчастен.

Слопав принесенный ужин, он даже не понял, что именно он съел – только по косточке опознав куриную ножку. Время тянулось медленно, часы на стене напротив еле тикали, решив, определенно, проверить насколько хорошо барон владеет собой. А лодки проплывали все реже, окна в домах напротив гасли одно за другим, пока противоположный берег окончательно не погрузился во мрак. Погасли и фонари на этой стороне – Тузендорф остался один. Он тоже потушил свет, подвинул стул к открытому окну, облокотился на подоконник и стал ждать.


Орландо тоже не спал этой ночью. Взволнованный, он ходил туда-сюда в ограниченном пространстве кабинета: от окна к шкафу и назад. «Мою мебель, наверное, уже тошнит от моих метаний» - подумал он, но спать не лег, хотя никаких особенных дел у него не было. Он соскучился. Постоянно, хоть днем, хоть ночью, в его голове нет-нет да и промелькнет: «Скучаю…», как будто важную часть его самого изъяли и куда-то увезли.

Так странно скучать по человеку, которого ты видел один раз в жизни, но когда он вспоминал об этом, то сильно удивлялся – ему казалось, что они с Лией знакомы целую вечность, они всегда друг друга знали. И он так давно ее не видел! Как же он соскучился.

Ночные шорохи гуляли по дворцу, как обычно, только в оружейной что-то брякало и звенело, словно валилось с полок – видимо дворцовая кошка ликвидировала дворцовую мышку. Сильный жрал слабого. Жизнь…

Когда небо посветлело и Орландо смог различить шпили Университетского квартала, часы пробили четыре. Ночь закончилась, и с первым звуком утра он услышал шкрябание метлы по плитам площади – дворник был как всегда точен. Орландо накинул на плечи сюртук и вышел на балкон поздороваться:
- Доброе утро, господин Кхонг, как поживаете?

- Доброе утро, Ваша Милость, все полуночничаете? А я уж думал, я один такой.

Дворник хитро прищурился, каждый день они играли в эту игру, и им не надоедало. Игра называлась «Жениться вам надо, барин» и заканчивалась обычно пространными рассуждениями дворника о том, что приличная женщина никогда не позволит мужчине так бездарно тратить ночные часы. Орландо это забавляло, особенно теперь, когда он был уверен, что его холостое положение надолго не затянется.

Кстати, да, он любил встречать рассвет на своем маленьком ажурном балконе, и вообще любил уединенность, тишину и сосредоточенность, в которой жил, но все это ни шло ни в какое сравнение с мыслью о том, что теперь он будет засыпать и просыпаться не один.

Всласть позубоскалив с дворником, он пошел принять ванну и привести себя в порядок – до назначенного времени оставался час и он решил употребить его с толком. Чистый, аккуратно одетый и собранный, он прихлебывал кофе, когда в дверь постучали, и раздался знакомый голос:
- Доброе утро, Ваше Высокопревосходительство, вы позволите?


Тузендорф выглядел невыспавшимся – он, конечно, был свежевыбрит, чист и переодет, но потускневшая кожа и мешки под глазами указывали на то, что министр провел ночь не в постели. Однако вид у него был, словно он масла обожрался – за столько лет и Орландо успел изучить его не хуже. Что ж, хорошим новостям мы завсегда рады, и Правитель откинулся в кресле, приготовившись слушать.

«Обстановочка» сегодня затянулась – множество новостей требовало внимания, но барон все никак не приступал к той, самой главной новости, ради которой он и пришел сюда. Орландо сидел и размышлял: у кого раньше кончится терпение? А министр, похоже, знал ответ на этот вопрос, потому что хитро поблескивал глазами за стеклами очков, пространно повествуя о прорыве канализации в Сейморе и организации работ по ликвидации аварии. Потом он перешел к обзору цен на городских рынках:
- Курицу сегодня можно было купить за три сикля, буханку хлеба – за полсикля, пинта эля стоит сикль…

- Вы что, издеваетесь? – ну наконец-то, прорвало!

- Простите?

- Я говорю, идите вы лесом с вашими курицами. Я вас вызвал не о курицах разговаривать! Или вы сейчас же говорите мне, что нашли самозванку, или я вызываю конвой, и вы едете в ссылку, ежиков пасти!

Эк его сплющило!

- Кхе-кхе… Простите, Ваше Высокопревосходительство, я думал доложить об этом в конце…

- Сейчас докладывайте!!!

- Слушаюсь. Итак, действительно, особа, выдающая себя за принцессу Лию, скрывается в деревне Жижково, в бане одной верноподданной гражданки по фамилии Сковородникова…

- К черту ее фамилию!

- … она находится там не одна, а с девицей Ферро, дочерью барона…

- Знаю я ее! К черту Ферро!

- … она серьезно больна и передвигаться самостоятельно пока не может…

- Чем больна? Что случилось?

- Похоже на воспаление легких или очень серьезную простуду. Девица Ферро пытается лечить ее старыми ведьмовскими методами, но пока безуспешно…

Лицо Орландо посерьезнело, он вскочил и снова забегал по кабинету – так вот причина того, что Лия так долго остается там. Тревога заколотилась мелким молоточком у него в виске, скрутила повздошье:
- Надо ее оттуда забирать, ей нужен нормальный лекарь. Эта Ферро ее там уморит, шарлатанка-недоучка.

Тузендорф поднял брови и поправил очки, глядя на своего повелителя, как на первоклассника:
- Разумеется, я принял меры. Мои люди уже направляются туда вместе с пассажирской каретой, в которой удобно перевозить больных. Я отдал распоряжение задержать самозванку, не причиняя ей вреда, оказать всяческую помощь, если она будет в ней нуждаться и как можно скорее препроводить в столицу. Что касается девицы Ферро…

- Да на что она мне? Пусть идет, куда хочет.


Четыре дня прошли незаметно, единой нескончаемой лентой, неразличимой за сплошной пеленой дождя. Мими почти не высовывалась наружу, даже радуясь тому, что они заперты здесь и отгорожены от всего остального мира. Она убедила сама себя, что пока они в бане, никто не может причинить им зла, долго вспоминала какие-то заговоры, которые учила с Ирьей, шептала и бормотала.

Но все равно приходилось выходить, хотя бы за едой и за ингредиентами для зелий. Старуха, у которой они остановились, продавала ей втридорога самую непритязательную пищу, посмеиваясь в усы, понимая, что деваться заезжей фифе все равно некуда. Правда Мими не брала у нее ничего готового, только продукты, из которых сама варила похлебки – организм Лии не мог еще принимать твердую пищу, а ей самой есть не хотелось. Как же она теперь благословляла Ирью, которая пинками и затрещинами научила ее и готовить, и стирать, и убирать – всему тому, чему баронских дочек никто не учит. Да, будь она обыкновенной паркетной шаркушкой, ей и не светило бы никогда выжить в походных условиях.

Лия болела тяжело, ослабевшее тело почти не сопротивлялось, и Мими тратила много времени, чтобы поддержать в ней силы. Конечно, ничто не длится вечно, и рано или поздно, но болезнь уйдет, нужно лишь время, которого было в обрез. Трудно объяснить, но ощущение безопасности, охватившее Мими в первую ночь, быстро сменилось тревогой, постоянно нарастающей.   Ей не нравилась старуха, ей не нравился ее дом, в нем пахло нуждой и пороками. И пусть она щедро платила хозяйке, но все равно чувствовала себя какой-то побирушкой, из милости живущей в чужом доме.

Да черт бы с ней, с бабкой, но юную баронессу постоянно терзало ощущение, что время их на исходе и надо убираться отсюда как можно скорее. Каждые полчаса она с надеждой кидалась к больной, словно ожидая, что та сейчас вскочит, подбоченится и воскликнет: «А не свалить ли нам отсюда?» Но принцесса лежала бледная, обессилевшая, обливаясь потом, не способная даже руки поднять, и это было невыносимо.

Каждую ночь она старательно подпирала дверь, проверяла все щеколды, задраивала оконную раму, и все равно не могла избавиться от страха. Себе она говорила, что боится старухи, потому что такая и горло перережет спящим за пару монет, с нее станется, а на самом деле ее тяготил мутный и неопределенный страх. Мими уже поняла, что их пребывание здесь перестало быть секретом для жителей деревни - время от времени какие-то хари совались в окно и скреблись под дверью. Честное слово, лучше бы это были сущности, или даже Бледная Птица собственной персоной, но от харь веяло вполне живым и земным предательством, жадностью и хищностью.
Она их боялась, она боялась всего здесь – место ей категорически не нравилось. Если бы не Лия, она бы и секунды тут не задержалась, целыми днями она была вынуждена сидеть без дела в бане, мучаясь неизвестностью, дурными предчувствиями и невозможностью действовать. Каждый раз, когда Мими вспоминала об Эрикуре и оставленном лагере, у нее мороз продирал по коже. Получалось так, что принцесса просто исчезла, растворилась в пространстве, не оставив им никакой весточки о себе. Что можно подумать в такой ситуации? Правильно, что она сбежала и бросила своих людей на произвол судьбы – она сама бы точно так подумала.

Невыносимо было сидеть просто так, ей хотелось немедленно кинуться куда-то, бежать, лететь, но больная Лия висела у нее на шее тяжелым камнем. Пока принцесса не встанет, она не сможет от нее отойти, а послать кого-нибудь с вестью – да кого тут пошлешь? Деревня уродов.

Может быть Мими чересчур критично воспринимала неблестящую действительность, а может, вынужденное бездействие ее тяготило, но к вечеру четвертого дня она только что на стены не бросалась – вооруженная кочергой, она напряженно вслушивалась в шорохи, доносящиеся снаружи, готовая кинуться на любой признак движения.

Окно понемногу меркло и терялось на фоне бревенчатой стены. Темнело. Мерзкие сумерки, сменившие собой и день и ночь, загустели, как недельная сметана. Дверца печки была прикрыта, только алый контур пламенел в потемках, отбрасывая причудливые тени.
- Лия, ты спишь? – Мими осторожно заглянула в лицо подруге, но веки ее были закрыты, тень от длинных ресниц легла на щеки черной линией. – Ну ладно, спи. Только выздоравливай поскорее, очень тебя прошу. В жизни не встречала более гадкого места.

Она села поближе к печке и стала двигать кочергой щепки, выкладывая из них слово «Прочь». Выложив, снова перемешала и начала выкладывать имя «Лия», но задумалась, и снова на полу появилось «Прочь».

- Хочешь, уедем прямо сейчас? - Вдруг раздался за спиной голос принцессы. От неожиданности Мими аж подпрыгнула и почувствовала, как холодный ручеек прокатился по позвоночнику.

- Напугала… - баронесса Ферро перевела дыхание и поставила кочергу к печке, - Я думала, ты спишь… Конечно, уедем, как только ты сможешь сесть на лошадь, мы сразу же уедем.

- Давай сейчас. Я встану, - голос у Лии был тусклый и высокий, словно ветер, завывающий в разбитых стеклах пустого дома. Мими поднялась, чтобы поставить на печку железную миску с микстурой для компрессов, хорошо сбивающих температуру, она, конечно, хотела уехать отсюда, но чувства реальности не потеряла.

- Завтра встанешь, раз тебе так хорошо, а сейчас мы поделаем компрессики. И давай-ка попей водички с угольком, раз уж проснулась.

- Я не хочу. Я хочу уехать, вместе с тобой, далеко отсюда. Говорят, что если долго плыть по морю, то оно станет теплым, и будут страны, в которых живут люди. У них есть большие и красивые города, там можно остаться навсегда. Хочешь?

Мими с изумлением обернулась. Принцесса лежала в той же позе, не двигаясь, только глаза ее были открыты – два красных отблеска сверкали в темноте.

- Понимаешь… Все эти люди: Эрикур, Орландо, Василиса с Рыцарем, они все хотят от меня чего-то, каждый своего. А я хочу просто жить, никуда не бежать. Давай сейчас сядем на лошадей и уедем в Энкрет, там найдем корабль, идущий в Полуденное море. Будем делать, что хотим, и так всю жизнь.

Сердце Мими дрогнуло и кувыркнулось. О, баронесса Ферро долго думала о том, что денег у нее куры не клюют, и она может уехать куда угодно, жить там в праздности и ни о чем не думать. Вот только Лия этого не одобряла, ей хотелось жить, действовать, ей было любопытно пробовать себя во всем – неужели болезнь так вправила ей мозги?

- Ты это серьезно? – Мими присела возле печки на корточки, подкинуть дров. – Ты поедешь со мной?

- Поеду. Только дай мне клятву...

- Что? – брови Мими сползли к переносице, звучало это довольно нелепо. Вообще, Лия никогда не была склонна к пафосу, и даже своему отряду клясться не предлагала. Что-то неопределенно мутное мелькнуло в душе баронессы, она покосилась на полок, не поднимая головы – голова Лии лежала все так же неподвижно, словно и губ не разжимала. Неприятная ледяная змейка зашевелилась в груди, она протянула руку за кочергой и резким движением распахнула печную дверцу – на бревенчатой стене сочной тенью отпечатался птичий клюв.

Мими ахнула и сунулась вперед, пламя приблизилось к лицу и…погасло. Она открыла глаза и поняла, что ночь прошла, а она так и уснула с кочергой в руке. Мутное окошко светилось серым, и, кажется, дождь впервые стих за последнюю неделю. Лия спокойно спала, дыхание ее было ровным, щеки – розовыми, и ничего демонического не было в ее чертах.

- Приснится же… - Мими вытерла пот со лба и подбросила полешек в печку. Пока двора разгорались, она решила разведать обстановку, коль скоро погода стала налаживаться. Раз уж дождь прошел, значит, им действительно пора убираться отсюда.

На улице было свежо и сыро, бледная полоска рассвета красила небо, вдоль по улице ползали клочья тумана, грязно-серого, как и все вокруг. Земля под ногами пенилась жирной грязью, засасывала, словно хватала за ноги. Мими завернулась в плащ и пошла вдоль по улице, стараясь не покидать туманные углы.

Люди еще спали, улицы были пусты, слепые окна покосившихся домишек равнодушно таращились в землю – здесь все смотрело вниз, и деревья, и дома. Убогая деревня вероятно существовала на картах и даже имела какое-то название, но Мими совершенно не желала его знать. Кое-где встречались дощатые тротуары, сгнившие и провалившиеся, но большую часть пути Мими проделала, переплывая гигантские лужи.
 
Тесное пространство между четырьмя-пятью домами, видимо, было деревенской площадью, на которой собирались убогие обитатели, чтобы обсудить бесконечный дождь. В тумане и утренних сумерках площадь казалась огромной, она расползалась и терялась в неопределенности, как будто до самого края света не было ничего, кроме грязного пространства с деревянным столбом посередине. Но стоило туману рассеяться, и площадь суживалась до размеров скотного двора, показывала щелястые заборы и немытые окна. Мими прошлась по ней взад-вперед, все так же не выходя из полосы тумана и чувствуя себя призраком, огляделась кругом и поняла, что идти больше некуда. Мир для жителей этой деревни заканчивался здесь.

Странно, но она почувствовала некоторое разочарование, как будто ожидала, что ей откроется широкая дорога в Ферсанг, по которой до лагеря – рукой подать, а теперь получалось, что если Лия сможет встать, то им придется возвращаться по раскисшим полям к Дремучему лесу, а потом продолжать свой путь в надежде, что сумеют перебраться через заболоченные низины. Ну что ж, чему быть, того не миновать.

Она решила возвращаться, пока не столкнулась с какой-нибудь неспящей сволочью, но, огибая площадь с другой стороны, обратила внимание, что на столбе прибита какая-то свежая бумажка. Учитывая, что всю предыдущую неделю лил дождь, ее целостность говорила о том, что она тут появилась сегодня ночью. Это было странно, чтобы в такую дикую глушь заходил кто-то со свежеотпечатанными бумажками.

Воровато оглянувшись, Мими припустила вперед, чтобы быстренько прочесть ее, не будучи замеченной. Бумажка была явно типографская, и, чем ближе Мими подходила, тем яснее видела, что это правительственный манифест.

«Внимание! Разыскивается опасная преступница, выдающая себя за принцессу Лию. Самозванка, воровка и убийца, она вероятно скрывается в этом районе. Особые приметы: возраст 17 лет, белокурые кудрявые волосы, черные глаза, тонкий нос с горбинкой, носит мужское платье. При ней может находиться баронесса Мими Ферро: возраст 17 лет, волосы каштановые короткие, глаза карие, также носит мужское платье. При обнаружении оных настоятельно рекомендуется принять все возможные меры к их задержанию без причинения смерти или физического вреда, а при невозможности – сообщить ближайшему государственному служащему. Правительством Страны Вечной Осени полагается денежная награда за поимку самозванки в размере 1000 септимов, а за информацию, ведущую к ее поимке – 100 септимов. Его Высокопревосходительство, Правитель Орландо»

Добрались… Они уже здесь, не зря сердце Мими било тревогу, уходить надо немедленно. В сердцах она сорвала проклятую бумагу, скомкала ее и сунула в карман – пусть еще побегают, но, возвращаясь домой, она видела желтоватые листы, одетые на заборы, всунутые в двери, просто оставленные на пороге. Как будто перед рассветом прошел дождь из листовок и засыпал все. Вернулась она в баню с полным подолом макулатуры, которую тут же засунула в печку.
- Горите, твари, чтоб вам пусто было! – Но шила в мешке не утаишь, и Мими все прекрасно понимала. Теперь их жизнь зависела от того, как быстро они смогут покинуть деревню. – Лия, Лия, проснись!

Мими растолкала спящую принцессу и поднесла к самым ее глазам, еще мутным ото сна, злополучную бумажку.
- Что это?

- Сама не видишь? Убираться надо отсюда, прямо сейчас. Хочешь ты или нет, можешь ты или нет, но нам придется поднять задницу и двигать прочь. Пока еще стоит туман, мы можем ускользнуть незамеченными, во всяком случае из деревни выберемся, а потом припустим к лесу, авось не рискнут идти за нами. Ну-ка поднимайся!

Лия приподнялась на локтях. Ее шатало из стороны в сторону, перед глазами все как-то расплывалось, да и локти все время норовили подогнуться. Мими схватила ее и рывком усадила в постели.
- Сидишь?

- В-вроде…

- Чудно. А теперь спускай ноги с кровати, да-да, вот эти две бледные макаронины. – Она перехватила сверток из своего плаща, служивший Лие подушкой, и подложила ей под спину, чтобы та могла опереться, а сама схватила стираные штаны и стала их натягивать на принцессу. – Вот, одеваем тебя как ребенка. Как мама в детстве одевала…

И тут же прикусила язык, но Лия осталась безучастной к ее промашке – то ли слишком ослабела, то ли болезнь просто притупила ее чувства. Одевание прошло довольно успешно, но вид у принцессы был не боевой, и сердце Мими снова предательски сжалось. Как вот ее такую тащить на лошадь, а потом мотать где-то по лесу? Но выбора не было – уходить, уходить, уходить! Прочь! Прочь! Прочь! – билось в голове юной баронессы.

Все, что она покидала в вещевой мешок, можно было унести одной рукой – кусок хлеба и сыра, а также фляжка с микстурой для Лии. Бежать лучше налегке. Завязав плащ на шее принцессы, которая от слабости снова села на кровать, Мими закрыла печную заслонку, огляделась вокруг и взялась за ручку двери, которая почему-то отворилась сама собой. Еле успев разжать пальцы, Мими с ужасом проводила глазами отъезжающую дверь и подняла голову – со двора на нее смотрел малиновый мундир.

- Доброе утро, барышня, - кто-то, кажется, в чине лейтенанта, слегка поклонился. Мими отпрыгнула назад и схватилась за кочергу, но холодное острие шпаги уперлось ей прямо в шею. – Спокойно. Давайте не будем создавать друг другу проблемы.

Ярость мгновенно плеснулась ей в голову, досада на то, что она все-таки не успела, страх за себя и Лию, а также унижение оттого, что сейчас она стоит беспомощно, прижатая к стенке, и ничего не может сделать. Темперамент у юной баронессы был что надо, и она едва не оделась горлом на шпагу лейтенанта. Тот даже подвинулся от изумления, не ожидая того, что злость у нее окажется сильнее благоразумия.

- Лейтенант Седнев к вашим услугам. Вы, я так понимаю, баронесса Мими Ферро?

Мими молчала, бешено вращая глазами.

- …а вы – некая особа по имени Лия, выдающая себя за принцессу. Что ж, вас-то мы и ищем. Скажите, пожалуйста, как ваша настоящая фамилия?

Несмотря на ужасную слабость, Лия нашла в себе силы выпрямиться, и хоть сидя, но посмотреть лейтенанту Седневу прямо в лицо.

- Сигизмунд. Моя настоящая фамилия Сигизмунд, и я не выдаю себя за кого-то другого. Чего вы хотите от нас?

- У меня приказ Его Высокопревосходительства доставить вас в Амаранту, так что я попрошу вас следовать за мной.

- А если я откажусь?

- Вы не в том положении, чтобы отказываться. Мой приказ отказа не предполагает – если вы будете сопротивляться, то вас увезут силой, при этом возможны телесные повреждения различной степени тяжести. Но я вам не советую – давайте лучше решим вопрос мирно, и мы вас доставим со всем возможным почтением. – Лейтенант посмотрел на Мими, которая пузырилась ненавистью, и вздохнул, - уймитесь уже, мадемуазель, моя шпага по-любому прочнее, чем ваше горло.

Не опуская клинка, и не выпуская баронессу Ферро из поля зрения, Седнев протянул руку, но Лия сочла ниже своего достоинства принимать его помощь. Она сделала движение, чтобы встать, но попытка благополучно провалилась – сил хронически не хватало.

- Вы нездоровы?

- Еще как… Я не смогу держаться на лошади.

- И куда же вы в таком случае собирались? – Не дождавшись ответа, Седнев кликнул кого-то со двора, - Это не проблема, мы располагаем каретой, вполне комфортабельной для того, чтобы доставить вас до места.

Два дюжих гвардейца протиснулись в баню, заполнив ее до предела, Мими снова дернулась, но бдительный лейтенант не ослаблял нажима, и кровь тонкой струйкой зазмеилась по нежной коже.

- Эй! Не смейте ее трогать!!! – откуда только голос прорезался, но Лия вдруг обнаружила, что способна не только встать, но и даже схватиться голыми руками за лезвие. Но гвардейцы тут же подхватили ее на руки и вынесли, как большую куклу, Мими задергалась, и Седнев действительно испугался, что она совершит самоубийство. Он опустил шпагу, но вынужден был дать ей легонько в лоб, потому что иначе она просто бы его загрызла.

- Простите… Я не со зла. – И пока Мими поднималась, пытаясь сообразить, где верх, а где низ, он дернул плечом и вышел вслед за гвардейцами. На улице действительно стояла вместительная карета без опознавательных знаков с черными шторами на окнах, куда уже загрузили Лию и задраили двери. Лейтенант подошел что-то сказать старухе, хозяйке дома, и, как Мими потом утверждала, сунул ей в руку внушительный кошель. Впрочем, не стоит так уж доверять словам Мими, ибо она крепко стукнулась, и буквально вывалилась из бани вслед за Седневым, чтобы увидеть, как малиновые мундиры вскочили на лошадей и тронулись с места. Она кинулась к лейтенанту, схватив его за стремя:
- А меня? Я с вами поеду, я тоже преступница…

- Это проблема вашей совести, мадемуазель. – Седнев оттолкнул ее и тронул шпорами лошадь. Размытая земля поплыла под ногами, и баронесса Ферро, описав руками мельницу, шлепнулась в грязь. А карета покатилась по проселочной дороге легко и тихо, как будто ей не мешали колдобины и ямы.

Не то вдохнув, не то глотнув холодный воздух, Мими ощутила во рту вкус крови – кровь текла из носа по задней стенке гортани, заливая рот, мешая кричать. Она попыталась крикнуть, но только выплюнула сотни алых брызг вокруг себя. Тогда она сделала невероятное усилие и поднялась на ноги – в голове звенело, лицо залепили потные волосы вперемешку с грязью, ноги разъезжались, но она обязана была догнать эту карету. Шлепая по лужам, едва удерживаясь от падения, выплевывая кровь, Мими бежала и видела, что всадники неумолимо удаляются от нее. Кортеж становился все меньше и меньше, как бы она не стремилась вперед.

- Лия! Ли-и-и-и-я!!!

Бац! Нога подогнулась, и Мими рухнула вперед всем весом, даже не выставив руки, чтобы защитить лицо. К счастью, перед ней была большая лужа, и она только увидела, как свет померк и ощутила холодную влагу на коже. Ей казалось, что она лежала там целую вечность, но, на самом деле, подняла голову, как только кончилось дыхание. Нашарив пальцами среди скользкого что-то похожее на твердую землю, Мими оттолкнулась и встала на четвереньки. Протерев лицо ладонью, она впилась взглядом в серый горизонт, на котором маленькой черной точкой качалась карета, и никакая сила в мире уже не могла ее догнать. Сердце ее хрустнуло, как смятый лист бумаги, и упало на дно ненужным комочком. Это был конец.