Она исчезла, утопая в сияньи голубого дня Часть 1

Вчера я растворил темницу
Воздушной пленницы моей:
Я рощам возвратил певицу.
Я возвратил свободу ей.
Она исчезла, утопая
В сияньи голубого дня,
И так запела, улетая,
Как бы молилась за меня.
— Ф. А. Туманский.

***

Часто люди пишут рецензии к фильмам. Шикарная картина. Хороший актёр. Просто шедевр. Я хочу написать рецензию к жизни. Вот я стою на собственных похоронах. На самом деле, это странно. Я будто раздвоилась. Вот я лежу в гробу, скрестив руки на груди, крепко сомкнув веки и никогда уже не посмотрю на мир этими глазами. Они навсегда закрылись. А вот я – тень. Или душа, как угодно. Я вижу своё мёртвое тело. Я вижу людей вокруг этого самого мёртвого тела.
***

      В тот серый день мало кого можно было встретить на улице. Дождь лил стеной, он громко барабанил по крыше машины, мы ехали быстро, брызги воды под колёсами разлетались по сторонам. Городская местность уже давно успела смениться и пейзажи, которые попадались мне на глаза, казались для меня слишком скудными, хотя и до этого путь не представлял для меня особого интереса. Какой может быть интерес, если ты не испытываешь удовольствия от места, в котором скоро окажешься?
      Дорога была очень долгой и как бы я не старалась её запомнить, я всё равно сбивалась на поворотах. В конечном счёте я перестала пытаться. Я была уверена, что никогда уже не смогу вернуться назад. Мой муж сидел спереди, я ощущала на себе его презренный взгляд очень часто, даже не смотрев в его сторону, я чувствовала, как он словно прожигал моё тело и знала, что ему в радость наконец избавиться от меня. И как бы я не боролась, он всегда был на шаг впереди.
      Я помню всё в мельчайших подробностях. Я помню, как впервые передо мной предстал образ Вейстленда (~The wasteland). Сначала мы преодолели высокие ворота, при виде этих чёрных железных прутьев по коже пробежали мурашки. Мы проехали полукруг по размытой гравием дорожке, и водитель остановился перед главным входом. Нас уже ожидали. Мой муж, как всегда ловко действуя в любом обществе, вышел из машины первым. Он громко хлопнул дверцей, одёрнул чёрный вельветовый пиджак, обошёл машину и взглядом пригласил меня выйти за ним. Всё это, возможно, доставляло ему истинное наслаждение. Я бы так и сидела на месте, но его ладонь была уже протянута мне.
— Любимая, настало время, — его слова прозвучали омерзительно сладко, мне хотелось бежать со всех ног от его нежного и вместе с тем грубого голоса с хрипатом. Иногда он говорил со мной так, чтобы его не слышал никто другой, кроме меня. Я дотронулась до его руки холодными пальцами и вышла.
      Теперь, наконец, я смогла полностью разглядеть здание Вейстленда. Оно сразу же показалось мне суровым и мрачным. На окнах были прикручены решётки, а стены выкрашены в белый цвет, но от того они не казались светлыми. Здание тянулось больше в ширину, чем в высоту. Над главным входом возвышался козырёк, опорой которому являлись две белые колонны, величаво стоявшие на невысоком, просторном крыльце, а рядом в клумбах цвели белые розы. Мне сразу не понравилось такое количество белого цвета.
      Я стояла в сером шёлковом платье с длинными рукавами, от талии тянулась юбка до пола, из-за сильного ливня ткань прилипала к телу. 
— Идём, — Уолтер взял меня под локоть и со спешкой повлёк внутрь.
Дверь, когда мы подошли ближе, стала ещё величественней, перед нами её открыл мужчина в сером костюме и чёрном плаще, тогда я ощутила всю её массивность.
      Как только мы вошли внутрь, первая моя мысль была о том, что всё здесь работает по особому механизму, как будто лучших кукол выставляют на передний план и управляют ими, дёргая за различные ниточки. Я смотрела на людей в белых халатах и на других людей, которых здесь считали психами. Большинство из них в этот день просто походили на овощи, они сидели тихо, смотря в одну точку, некоторые разговаривали между собой.
      Я нервно сглотнула. Я знала, что мне придётся остаться здесь. Знала, что вскоре стану таким же овощем. Я не боролась.
      Кабинет доктора оказался достаточно масштабным, в нём располагалась небольшая библиотека, а также диван, пару кресел и распростёртый ковёр посредине.
— Присаживайтесь, — доктор Лэмб указал на два кресла, расположенных напротив его громоздкого стола, заваленного различными бумагами и медицинскими карточками. Я отметила про себя, либо он очень рассеян, либо просто не привык поддерживать порядок.
— Мистер Лэмб, я уже рассказывал вам о своей, — Уолтер кашлянул, — жене. Как вы, должно быть, уже знаете, суд признал её невменяемой. Она не помнит и не осознаёт своих действий.
Краем глаза я взглянула на него и увидела, как он опустил взгляд и крепче сжал переплетённые пальцы.
— Да, я хорошо ознакомился с вашим делом, — ответил доктор, перебирая бумаги на столе, — мне известно мнение психиатра, мистера Далтона, который осматривал вашу жену, но я, прежде всего, сам осматриваю своих пациентов, ставлю им диагноз и провожу должное решение. Так что…
      После его слов мне стало не по себе. Уолтер оставит меня здесь, Уолтер вёл меня под руку сюда, чтобы сделать это. Он ненавидит меня и больше всего хочет от меня избавиться.
— Если вы согласны с моим лечением и с требованиями нашей больницы, я прошу вас подписать этот документ.
— Да, — протянул он, причмокивая и пробегая глазами по листам бумаги, скрепленных скобами, — мы согласны, — он чиркнул ручкой на нескольких страницах, где требовалась подпись.
      «Мы». Я не была согласна, но протестующее внутри меня никак не могло вырваться наружу. Моя рука слегка дёрнулась, но тут же ослабла на деревянной ручке кресла. Чувство борьбы иссякло, на тот момент я и не знала с чем мне бороться. Я видела это своими глазами, видела, как я сделала это. Я принимала это, как констатированный мне факт, но не осознавала. Будто бы этого вообще не происходило.
— Что ж, на этом мы берём контроль на себя. Всё будет проходить в рамках нашей больницы, можете не волноваться.
— Как пожелаете, — бросил Уолтер.
      Доктор, всё это время, не обращая на меня никакого внимания, вызвал санитаров и двое из них взяли меня под руки. Я смотрела на мужа, хотела, чтобы он последний раз взглянул на меня, хотела посмотреть в его тёмные глаза, чтобы он понял, сколько во мне ненависти к нему. Но он так и не посмотрел на меня. А после я словно была в замедленной съёмке, я шла сквозь просторные залы, комнаты отдыха, через узкие коридоры, я видела много дверей, лица проносились сквозь меня и всё вокруг растворялось, в голове стоял шум, затем громкий грохот, и пустота. Я оказалась в комнате, взаперти. В маленькой серой квадратной комнате с одной кроватью без окон.
      Если бы вы встретили пустоту, то что бы вы ей сказали? Вы видели темноту? Но не такую, которая обладала теплом, например, когда вы засыпали в своей уютной постели. Я говорю про холодную, незнакомую вам темноту, хранящую в себе вечность, которая впоследствии превращается в клетку.
      Клетка. Знаете, что случится с птицей, если запереть её в клетке? Она будет биться о железные прутья, в конечном итоге поранится и поймёт, что как бы она не пыталась взлететь, она здесь застряла. И весь её мир будет задействован лишь в этой клетке.
      Мои руки нащупали скрипящую железную кровать и чёрствый матрас. Я упала и свернулась, закрыв веки, я хотела заплакать.
      Я вспоминаю, как мы были рядом, как ещё несколько дней назад я находилась в нашем доме и считала, что я в полной безопасности. В нашем большом и просторном доме, в котором иногда блуждать по комнатам настолько завораживало; наблюдать за Уолтером, как он выходит из душа, целует нашу дочь и как читает ей сказки на ночь, чтобы она скорее заснула. А затем он идёт ко мне и обнимает; и я чувствую его запах, свежий запах и его кожу, от которой бегут мурашки, особенно когда он подкрадывается позади так незаметно и на шее ощущается только его дыхание; он переплетает наши пальцы и целует меня в висок. И Карэн, наша пятилетняя малышка, я помню её ребячий лепет, маленькие ручки, стремящиеся обнять тебя за шею. Карэн, моя малышка. Сейчас всё закончится. Сейчас всё закончится. Сейчас всё закончится.
      Проснувшись, я первым делом спешу проверить Карэн, но вдруг я вижу перед собой эти белые стены и железную дверь, я не сразу осознаю, где я нахожусь. Мысли начинают проясняться и перед глазами появляются обрывки вчерашнего дня. Я не дома и больше Карэн не увидит меня, а я не увижу её. Это не был мой дом. Это был Вейстленд, психиатрическая больница. Я здесь, потому что я убила свою дочь.