Портреты Смирновой Россет. Портрет Кипренского

1. НЕУЛОВИМЫЙ ПОРТРЕТ  СМИРНОВОЙ РАБОТЫ ОРЕСТА КИПРЕНСКОГО.

   Трудно понять, когда написан портрет Смирновой -Россет, исполненный, как утверждают, знаменитым русским художником, великолепным портретистом Орестом Кипренский. Хранится он в музее Северной Осетии. У специалистов нет сомнения, что написан он именно Орестом Кипренским . Датируется портрет  просто-"30-е годы"  То есть, написан он мог  быть около 1830 года. Но, сопоставляя биографии художника и модели, мне не удалось уловить, в какой именно из тридцатых годов мог быть написан этот портрет. Смирнова-Россет оставила довольно подробную, пусть и путанную,  автобиографию в своих знаменитых "Записках". О художнике Оресте Кипренском совершенно достоверно известно, что в России он был, вернувшись из Италии, с 1823 по 1828 года. Затем он с 1828 по 1836 год до своей кончины в октябре 1836 года жил в Риме, никуда не выезжая. Александра Иосифовна совершенно точно была в Риме в 1843 году, но это было  уже после смерти художника.
    В 1827 году в России он пишет, пожалуй, самый знаменитый портрет Александра Сергеевича Пушкина, признанный  как лучший портрет поэта его отцом. Еще раньше, в 1816 году Кипренский пишет портрет Жуковского, хорошо знакомого с фрейлиной Россет и даже ухаживавшего за смуглой красавицей. Но фрейлиной императрицы Марии Федоровны Александра стала в лишь  1826 году, а фрейлиной Александры Федоровны - в 1828 году. Примерно тогда же она познакомилась с Александром Сергеевичем Пушкиным.
   Вот примерно в этот короткий промежуток времени и мог быть написан ее портрет в итальянском костюме Орестом Кипренским, он как раз был тогда в Петербурге...
Но почему в итальянском костюме? Объяснить это можно тем, что в красавице переплелись французская (если не итальянская- Россети или Россет?) крови, а еще немецкая и грузинская. Поистине, взрывная смесь! Возможно, именно благодаря смешению кровей Александра обладала рядом талантов: танцевала, пела, не без успеха играла в модных тогда "Живых картинах".

Как она вспоминает:

" Стол был накрыт ковром. Я в длинных локонах, нарумяненная, сидела, облокотясь и слушала. Татищева одевала Софию Урусову и забыла ее нарумянить. Она дрожала и закрывала лицо нотами, Медем подошел и сказал: «О, Rosalie amabile». Потоцкий издали протягивал мне руки. Два раза заставляли нас спеть. Татищева хотела непременно выдать [Урусову] за Воронцова-Дашкова, который был наш посланник в Бельгии а приехал в отпуск, но это ей не удалось. После были картины графини Завадовской: «Мать Гракхов». Она лежала на кушетке, дети стояли за спиной ее кушетки, оба сына. Она сама была хороша, в ней было столько спокойной грации, что все остолбенели. Эту картину повторяли три раза. Потом я, в итальянке, в крестьянском итальянском костюме, сидела на полу, а у ног моих Воронцов-Дашков в костюме транстиверианина лежал с гитарой. Большой успех! Ее повторили три раза, и мы в костюмах отправились к Карамзиным на вечер. Я знала, что они будут танцевать с тапером. Все кавалеры были заняты. Один Пушкин стоял у двери и предложил мне танцевать мазурку. Мы разговорились, и он мне сказал: «Как вы хорошо говорите по-русски». «Еще бы, мы в институте всегда говорили по-русски. Нас наказывали, когда мы в дежурный день говорили по-французски, а на немецкий махнули рукой». «Но вы итальянка?» «Нет, я не принадлежу ни к какой народности, отец мой был француз, бабушка— грузинка, дед — пруссак, а я по духу русская и православная. Плетнев нам читал вашего «Евгения Онегина», мы были в восторге, но когда он сказал: «Панталоны, фрак, жилет» — мы сказали: «Какой, однако, Пушкин индеса» *. Он разразился громким, веселым смехом. Про него Брюллов говорил: «Когда Пушкин смеется, у него даже кишки видны»."

   Датируется это воспоминание 1829 годом. В это время Орест Кипренский уже уехал из России в Италию, да и вряд ли он мог принимать участие в придворных развлечениях. Но сама Александра часто вспоминает об участии в таких костюмированных постановках, когда она переодевается то в итальянку, то в  цыганку, а то и в китаянку. Всему этому способствовала ее экзотическая внешность, может быть, именно поэтому на портретах других художников:  Франца Винтерхальтера, Филиппо Агриколы(?), она изображена в  костюмах то цыганки, то итальянки.
   Но что же сама Смирнова пишет о своих портретах? Не единым словом она не обмолвилась о том, что позировала Оресту Кипренскому. В своих воспоминаниях, а именно, в " Баденском романе ", относящимся к 1836 году , Смирнова - Россет упоминает лишь  акварельный портрет  работы Петра Соколова  и написанный в Берлине портрет работы  некоего художника Телена, не понравившийся ее мужу и не так давно обнаруженный.

 Вот какой материал по этому поводу я нашла:

2. ПОРТРЕТ РАБОТЫ ТЕЛЕНА.

" В 1968 году Всесоюзный музей А. С. Пушкина приобрел портрет, который считался изображением молодой А. О. Смирновой-Россет. Разностороннее исследование как портрета, так и материалов, связанных с изображенной, не только подтверждает существовавшее мнение, но дает возможность предположить, что исполнен этот портрет художником Телен.

Немногим из современниц А. С. Пушкина выпало на долю столько поэтических посвящений и лестных эпитетов. Смирнову-Россет называли «обворожительницей» и «сиреной-очаровательницей», «девой-розой» и «колибри Арзамаса», «небесным дьяволенком» и «грозой придворных витязей».
 «Все мы более или менее были военнопленными красавицы», — много лет спустя вспоминал П. А. Вяземский, а Пушкин скажет:

Черноокая Россети

В самовластной красоте

Все сердца пленила эти,

те, те, те и те, те, те.

«Черноокая Россети» — это Александра Осиповна Россет, в замужестве Смирнова (1809—1884). Незаурядный ум, разносторонность интересов, тонкое поэтическое чутье создали ей репутацию одной из самых образованных и интересных женщин своего времени. Поэтическим посвящениям не противоречат портреты, созданные лучшим акварелистом первой половины XIX века П. Ф. Соколовым. Он писал ее в молодости (1831 год) и в более зрелые годы (начало 40-х годов). Портреты эти неоднократно воспроизводились в различных изданиях. О первом из них Россет упомянула в автобиографии, передавая разговор с Н. Д. Киселевым: «Скажите, пожалуйста, написан ли с Вас хороший портрет?» — «Есть акварель Соколова, когда я была невестой, а потом в Берлине мой муж заказал мой портрет некоему Телен, которым он не очень доволен.Он говорит, что он очень прилизан».
 Разговор этот происходил в Баден-Бадене в 1836 году. Смирнова вспоминает два портрета, один из которых находится сейчас в Русском музее, а другой (предположительно) предлагается вниманию читателей впервые.

Портрет представляет собой чуть подцвеченный акварелью рисунок, исполненный в несколько суховатой графической манере, в которой работали многие западноевропейские художники (для русской школы графического портрета характерна более живая, живописная манера). Изображена молодая женщина в белом бурнусе с капюшоном на розовой подкладке. Белый воротничок платья, гладкие черные волосы оттеняют смуглое лицо, нежный румянец. В письме к П. А. Плетневу (26 марта 1831 г.) Пушкин не называет Россет, но нетрудно догадаться, кого он имеет в виду, когда пишет: «...скажи это южной ласточке, смугло-румяной красоте нашей». Небольшой подбородок, чуть выступающая верхняя губа, сумрачный взгляд больших карих глаз — все совпадает с другими портретами Смирновой, как живописными, так и литературными, в том числе и с рисунками Пушкина на полях рукописи «Медного всадника».

У этой женщины внешность столь неповторима и своеобразна, что ее трудно спутать с кем-то другим. По материнской линии — восточная (бабушка Смирновой — грузинка княгиня Е. Е. Цицианова), по отцу в ней есть французская кровь. Даже в суховатом графическом портрете особенное внимание обращают на себя черные брови и большие умные глаза, с «пронзительным», как говорили современники, взглядом. Как метко написал о них А. С. Пушкин:

...И можно с южными звездами

Сравнить, особенно стихами,

Ее черкесские глаза.

Глаза эти, как отмечали все, то искрились весельем и радостью, то смотрели с глубокой тоской, выражая тревожную противоречивость натуры.
Рассказывая о своих портретах Н. Киселеву, Смирнова ставит их один за другим. В 1831 году — она еще невеста, и именно этим годом датирован портрет работы П. Ф. Соколова из Русского музея. Зимой 1832 года она уже жена Н. М. Смирнова. В октябре этого года она переносит тяжелые роды, едва не стоившие ей жизни, а в декабре супруги уезжают в Германию. Летом 1833 года они возвращаются в Петербург. Датой создания портрета можно считать скорее всего зиму 1833 года. Место создания — Берлин, как указано в автобиографии, где она говорит также, что портрет заказан «некоему Телен». Подобная информация позволяет предположить, что он был не слишком известным художником. Немецкие энциклопедические словари свидетельствуют: в начале XIX века было несколько художников с такой фамилией или похожей на нее. Последние обстоятельства также нельзя игнорировать, так как автор мемуаров часто грешит неточностью.

В 1833 году Смирновой — 23—24 года. Замужество принесло ей богатство, но не дало счастья. Однако вернемся к портрету. Отрицательное отношение мужа к этому портрету, видимо, привело позднее Александру Осиповну к мысли подарить его. Она дарит портрет своему другу молодости — К. Ф. Опочинину, о котором пишет в своем дневнике весной 1832 года, что «...он был умен, приятен выражением умных глаз...»  Хорошо об этом молодом человеке отзывался и Пушкин в одном из писем Е. М. Хитрово: «...г-н Опочинин оказал мне честь зайти ко мне — это очень достойный молодой человек; благодарю Вас за это знакомство».
Так что портрет попал в достойные руки. Всегда хранился тщательно (и сейчас в хорошем состоянии) и передавался из поколения в поколение как изображение А. О. Смирновой-Россет.
Праправнучка К. Ф. Опочинина — Н. П. Тучкова в сопроводительном письме, передающем право на портрет, пишет: «По семейному преданию, передаваемая мною Всесоюзному музею А. С. Пушкина акварель является портретом А. О. Смирновой-Россет».


Е. Шалина, И. Чижова"

   Интересно, но и здесь на мой взгляд, есть некоторые неточности. Например, известный портрет Смирновой работы Соколова, находящийся в Русском музее,  датируется 1834- 1835 годом, а не 1831 как написано здесь. В 1831 году Александра действительно была невестой Николая Михайловича Смирнова.
Пушкин в своей записной книжке от 29 июля 1831 года пометил: «Третьего дня государыня родила великого князя Николая. Накануне она позволила фрейлине Россети выйти замуж». А 3 августа он же извещал Плетнева: «Она гласно сговорена, государь уж ее поздравил». 4 сентября Вяземский из Москвы пишет Жуковскому: «Поздравь черноокую и желтоланитную невесту со скорым приездом жениха ее».
  Свадьба состоялась в январе 1832 года в Зимнем дворце. Невеста получила в приданное 12 тысяч рублей, что превышало обычную сумму приданного фрейлины, получаемого от императорского двора, в 3-4 раза...
 После неудачных родов Смирновы уезжают за границу. Посещают при этом  Берлин, Франкфурт, Шлангенбад, Пирмонт. В самом конце лета 1833 года Николай Михайлович с супругой вернулись на родину.  Уже 18 июня 1834 года Александра родила двойню, девочек Ольгу и Адини. Роды были вновь тяжелыми. В промежуток времени после вторых родов в 1834 году она  какое-то время,  а именно по 1835 год находилась в России. В это время Пушкин часто упоминает ее в переписке с женой. А еще он пишет, о том что она плохо перенесла роды. " Видел я Смирнову. Она начинает оправляться, но все еще плоха и желта".
   Вот тебе " румяная ласточка "! Откуда же возникло часто упоминавшееся в переписке сравнение Александры Осиповны с ласточкой ? Ответ на этот вопрос я нашла в ее мемуарах:

" ВОСПОМИНАНИЯ "  СМИРНОВОЙ  РОССЕТ.

 " - Вы знаете Мюссе, по-моему это единственный французский поэт, и отчасти Мюрже (этот романс Мюссе был написан для императрицы Евгении). А кстати надо сказать, что Вяземский перевел стихи Мюссе, где речь как будто обо мне:
 
   Это демон, это ангел,
   Она желта, как апельсин,
   Она жива, как птица.
   Игрою смуглого румянца
   Смотрите, как она нежна:
   Она желтее померанца,
   Живее ласточки она. "

  Акварельный  портрет Смирновой именно  в это время действительно мог быть написан Петром Соколовым, как считается, в 1834 или в 1835 году. Вот такая путаница с датами часто происходит в воспоминаниях самой Александры Иосифовны, не позволяет точно установить и момент написания некоторых ее портретов.
  Дальше, в 1835 году из-за плохого состояния здоровья жены Смирновы вновь уезжают в Германию, а затем в  1836 году в Париж.
Но... В коротком промежутке времени  с весны 1836 года до осени Смирнова  успевает родить дочь Софью и побывать Швейцарии и Германии.
 В этом же 1836 году произошло  рождение во Франкфурте 2 августа дочери Софьи и только в конце лета чета уехала в Париж.

  Остается лишь только предположить, что именно в короткий промежуток времени с весны до августа Александра Смирнова, будучи беременной,  успевает посетить Рим, где Орест Кипренский пишет ее портрет. Но опять это неверно, поскольку в 1835 году Орест Кипренский пишет последний, как известно, законченный им групповой портрет сестер Марии и Софьи Салтыковых, в замужестве Потоцкой и Шуваловой. О нем я напишу дальше.
   Значит, остается лишь время первого путешествия четы Смирновых в 1833 году, но опять хождение по кругу!
 В " Баденском романе ", относящимся к 1836 году Александра Смирнова среди других не упоминает портрет работы Кипренского...
Ну никак не найти промежуток времени, в который мог быть он написан, если только она сама о нем не забыла...

 Все это было бы весьма и весьма неопределенно, если бы не сходство данного портрета  работы Кипренского ( по крайней мере, авторство художника считается установленным) с рисунком Пушкина и поздней фотографией Смирновой, где четко переданы овал лица, форма носа и   форма выступающей верхней губы. Только глаза на этом портрете работы замечательного мастера Ореста Кипренского кажутся совсем не черными, а скорее светлыми. То есть, совсем не " Черноокая Россети "...

Но вот что пишут об этом портрете:

 2. ВЫСТАВКА ОДНОГО ПОРТРЕТА.

" Выставка одной картины прошла в Национальной научной библиотеке. В этот раз зрителю представили портрет Смирновой работы Кипренского. Известный художник эпохи романтизма передавал в картинах настроения целого поколения. О нем говорили, что он видит историю через образы людей. Госпожа Смирнова была знакома с Пушкиным, Лермонтовым, Вяземским, вращалась в высшем свете.

На встрече заместитель директора художественного музея Людмила Бязрова рассказала об эпохе романтизма, самых ярких художниках конца 18 начала 19 веков. Картина Кипренского попала в музей Северной Осетии в 1939 году по государственной программе. Искусствоведы называют это большой удачей. Подлинность и ценность картины недавно в очередной раз оценили на большой Всероссийской выставке картин Ореста Кипренского.

Людмила Бязрова, заместитель директора Художественного музея им. М. Туганова: «Цель этого проекта не просто показать картину. В нашем музее есть хорошая коллекция русской живописи 18-19 веков, и так как у нас нет постоянной экспозиции в музее, у нас очень мало экспозиционных площадей, как раз этот проект дает нам возможность вынимать из хранилища картины. Естественно, разговор идет не только о картине, а о пространстве, в котором создавалась картина, в котором она жила»."

Что тут скажешь? Действительно, портрет выполнен замечательно. И тут мне хотелось бы рассказать о другом, на мой взгляд, великолепном групповом портрете работы Ореста Кипренского, датируемого то 1835 годом, то 1834-1836 годами и находящимся сейчас в Музее русского искусства в Киеве. Последний законченный портрет работы мастера...

3. ПОРТРЕТ СЕСТЕР САЛТЫКОВЫХ.

  Речь идет о портрете Марии Потоцкой и ее сестры Софии Шуваловой с мандолиной в руке, а также с эфиопкой.
  Впрочем, и с этим портретом не все так ясно. Благодаря хранящемуся в Алупкинском музее портрету Марии Александровны Потоцкой с мандолиной в руках было установлено, что слева изображена Софья Александровна Шувалова, а не сама Мария Александровна как предполагали раньше. Она же изображена так же, как и на алупкинской картине - с мандолиной в руках.
   О Марии Александровне Потоцкой пишет " Сивилла " Долли Фикельмон. Ее характеристики дам противоречивы и зависят от чисто женских, на мой взгляд, суждений. Впрочем, о самой Долли и ее портрете я напишу позже,   здесь приведу только выдержки из ее дневника, относящиеся к Марии Александровне Потоцкой:
 

14.09.1831:
«Вчерашний вечер провели у Болеслава Потоцкого, они принимают по средам и воскресеньям. Элегантный салон, тщательно и со вкусом обставленный, во всем изысканность, повсюду, начиная с лестницы, изобилие цветов. Все рассчитано на эффект. Все достойно графини Мари, красивой, как старинная миниатюра; но она всегда производит на меня впечатление существа, приготовившегося к торжеству, важному событию или же завоеванию какого-нибудь мужского сердца. Не могу представить ее в естественном свете». (Дневник Долли, стр. 172-173)

6.02.1832:
«4го Потоцкие  устроили для нас чудесный маленький бал, один из самых удачных. Балы у них всегда отличаются вкусом и роскошью декорирования. От мужа — деньги, от жены — элегантность! Она довольно странное существо, типично светская женщина, но с какой-то загадочностью, затрудняющей понять ее истинную природу. Красивая, болезненная, грациозная, лишенная естественности, сентиментальная, полуувядшая кокетка, со сверкающими глазами и вялым голосом, танцующая живо и вдохновенно; соблазнительная, в высшей степени умеющая владеть собой; вычурная, рассчитанная на эффект манера одеваться; без склонности к мнимой сердечности! У себя на бале была одета как Терпсихора, поистине прелестная, но ведь в костюме балерины. Она ласкает мой взор, но я не люблю эту женщину. Она ничего не говорит моему сердцу, и я не доверяю ей.» (Дневник Долли, стр.197).

18.12.1830 (с.138):

«Две приятные дамы – графиня Болеслав Потоцкая  и ее сестра, княгиня Эли Долгорукова. Мадам Болеслав — довольно красива; если смотреть на нее анфас — просто очаровательна, но в профиль хуже и даже скорее некрасива; у нее небольшие глаза, блестящие, со сладостным выражением, нежное лицо, изящный стан, одета весьма изысканно, приятные манеры, искусна в беседе, но говорит слишком медленно и чересчур монотонно. Сестра похожа на нее, но скорее некрасива. Однако она представляется мне истинной дамой, притом приятной. Обе очень милы в салоне».

   Это мнение Долли Фикельмон, но вот историческая справка:

Княжна Мария Александровна Салтыкова, в замужестве графиня Потоцкая (Marie Potocka; 23 января (4 февраля) 1807[1], Санкт-Петербург — 9 (21) января 1845, Париж) — светская дама рубежа 1820-х и 1830-х гг., которой посвящали стихи русские поэты «золотого века» и которую изобразил на своём последнем портрете О. Кипренский. Дочь князя А. Н. Салтыкова и его жены Натальи Юрьевны, последней графини Головкиной.

По рождению принадлежала к самой верхушке петербургского общества, будучи внучкой крупнейших сановников — графа Ю. А. Головкина (по матери) и светлейшего князя Н. И. Салтыкова (по отцу). В 1825 году вступила в брак с графом Болеславом Потоцким (1805-93), шестнадцатым отпрыском польского магната Станислава Щенсного, рождённым уже после его смерти.

Первые годы после замужества жила в Петербурге, давая в своем доме рауты и танцевальные вечера, которые отличались «вкусом и роскошью декорирования». Из-за чахотки с 1832 года была вынуждена почти постоянно жить за границей. По отзыву Долли Фикельмон:
"... Она довольно странное существо, типично светская женщина, но с какой-то загадочностью, затрудняющей понять её истинную природу."

   Что же почувствовала Долли? Ведь Мария Александровна славилась благотворительностью, однако , за последний портрет так и не заплатила Оресту Кипренскому...

И опять несколько противоречивый материал:

" Графиня принимала участие в вечерах-собраниях у О. Кипренского в Риме. В 1835 году художник выполнил портрет Марии Потоцкой на фоне южного моря рядом с её сестрой графиней Софьей Шуваловой (1806—1841) и эфиопянкой. Это последнее законченное произведение Кипренского. Портрет был заказан художнику Потоцкой за 1000 скудо и остался невыкупленным. До сегодняшнего дня между искусствоведами ведётся дискуссия по поводу атрибуции изображенной дамы. По последним версиям, Потоцкая изображена с мандолиной (О. Кипренский сделал отдельно эскиз Потоцкой, эта работа находится в Алупкинском дворце-музее)."

В Алупкинском музее находится не эскиз, а вполне законченный портрет Марии Александровны с мандолиной в руках, точь в точь повторяющий аналогичное изображение на групповом портрете, но написанный в 1828 году. Может быть, это и послужило причиной недовольства групповым портретом, почему он и не был оплачен?

И дальше о ней:

" Графиню Потоцкую любили и воспевали поэты. Слепой поэт И. И. Козлов посвятил ей стихотворение «Первое свидание» и писал о ней в 1837 году в своем дневнике:

«Я был в восхищении от неё. Она будет также звездой для моего сердца: она высказала ко мне самое мило участие. Говорят, что она очень хороша собой, — сколько я могу судить, она очень умна, соединяет большую чувствительность с пылкой душой... Она спела мне чудную арию и романс. Она ученица госпожи Малинбран. »

В круг её общения входили Жуковский, А. Тургенев, писавший, что не одним «острым носиком и томными глазками Потоцкая всем нравится». Князь П. А. Вяземский сочинил для неё на вилле д’Эсте стихотворение «Роза и кипарис».
РОЗА И КИПАРИС
(Графине М. А. Потоцкой)

Вот вы и я: подобье розы милой,
Цветете вы и чувством, и красой;
Я кипарис угрюмый и унылый,
Воспитанный летами и грозой.

И будет мне воспоминанье ваше,
Подобно ей, свежо благоухать,
При нем душе веселье будет краше,
При нем душе отраднее страдать.

Когда же вам сгрустнется, и случайно
Средь ясных дней проглянет черный день, —
Пускай мое воспоминанье тайно
Вас осенит, как кипариса тень.

1835,
Villa d'Est; (близ Тиволи)
Кстати, Орест Кипренский в 1835 году пишет с Петра Вяземского портрет.
Это скорее, карандашнфй рисунок, но выразительный и интересный по видению образа этого незаурядного человека.

Долли Фикельмон затруднялась дать  однозначную оценку прекрасной графине:

«Красивая, болезненная, грациозная, лишенная естественности, сентиментальная, полуувядшая кокетка, со сверкающими глазами и вялым голосом, танцующая живо и вдохновенно; соблазнительная, в высшей степени умеющая владеть собой; вычурная, рассчитанная на эффект манера одеваться; без склонности к мнимой сердечности! »

Но Долли лукавит!  Этой " полуувядшей кокетке " было на тот момент 24 года, на два года меньше, чем самой Долли!

   Последние годы графиня Потоцкая жила отдельно от мужа. Тяжелая болезнь сказывалась на её психологическом состоянии. В 1842 году Тургенев писал А. Булгакову, что графиня Потоцкая сошла с ума в Монпелье, она там одна с ребёнком и помочь ей некому.

В 1844 году графиня Потоцкая, уже неизлечимо больная, поселилась в фешенебельном районе Парижа, на Вандомской площади. В январе 1845 года она умерла.

Похоронена на небольшом кладбище на Монмартре. Граф Потоцкий возвел над её могилой часовню, а надгробный памятник заказал скульптору Ф. Дюре. В браке имела одну дочь:

Мария Болеславовна (1 августа 1839 — 18 марта 1882), родилась в Риме, с 1856 года жена графа Григория Сергеевича Строганова (1829—1910).

Внебрачная дочь, София Идль (Zofia Idl; 1842—1900), была воспитана в доме графа Болеслава вместе с его родной дочерью Марией.
 
   Что стало с неоплаченной картиной? Сейчас она хранится в Киевском музее, удивительным образом благополучно сохранившись до нашего времени.

НА КОЛЛАЖЕ: ВЕРХНИЙ РЯД; ПОРТРЕТ РАБОТЫ КИПРЕНСКОГО, ИЗОБРАЖАЮЩИЙ СМИРНОВУ -РОССЕТ, СПРАВА РИСУНОК А.С. ПУШКИНА, ПОРТРЕТ РАБОТЫ ТЕЛЕНА.

НИЖНИЙ РЯД; ПОРТРЕТ СМИРНОВОЙ -РОССЕТ РАБОТЫ ПЕТРА СОКОЛОВА, ПОРТРЕТ МАРИИ АЛЕКСАНДРОВНЫ ПОТОЦКОЙ 1828 ГОДА РАБОТЫ КИПРЕНСКОГО, ГРУППОВОЙ ПОРТРЕТ СЕСТЕР САЛТЫКОВЫХ РАБОТЫ КИПРЕНСКОГО.