Случай

  Холодный февральский ветер бессовестно швырял по округе комья снега. Казалось будто, он вот-вот ворвется к тебе в душу, без особого труда минуя толстый слой одежд и человеческого тела. В такие вечера глупо выходить из дому, без особой на то надобности. Особенно, если тебе вот уже семьдесят два года и твой артрит то и дело навещает тебя, в самый неподходящий на то момент. Термометр, так безжалостно, вывешенный за окно и дрожащий от нестираемых порывов ветра, показывал минус восемнадцать градусов по Фаренгейту. Разумнее всего, в такие вечера оставаться дома и коротать их в присутствие близких за чашечкой тёплого молока или глинтвейна. В любом случае, так поступило бы большинство людей в моём возрасте. Однако для нас, четверых старичков, остаться дома, в этот вечер, было куда опаснее, нежели проделать пеший путь, длинною в несколько миль до нашего привычного места сбора. Когда тебе семьдесят и твои дети и внуки, а у многих уже и правнуки, живут своей жизнью, ты остаёшься один на один с холодным вечером, который не сулит ничего хорошего, кроме грустных воспоминаний и как следствие приступа ишемии. Когда ты молод и перед тобой целая жизнь, что для тебя один вечер в одиночестве и покое? Тебе, порой, даже хочется побыть одному, но когда тебе переваливает за шестьдесят, одиночество хуже старухи с косой, поджидающей тебе возле дома и сгорающей от нетерпения забрать твою уже жалкую и бестолковою жизнь. Вот так, каждый вечер, спасаясь от чувства одиночества, я и трое моих приятелей, невзирая на погоду и боли в ногах, проходили по несколько кварталов до места под названием «кафе Ривьера». Это было небольшое, но крайне уютное местечко, с камином и барной стойкой в одном углу, и музыкальным автоматом в противоположной стороне. Одной своей стороной кафе выходило на реку и в летнее время излюбленным местом для посетителей были столики, выставленные на небольшой продолговатой террасе. Любил и я порой в жаркий июльский день прохлаждаться, сидя за одним из этих столиков  и поглядывая на спешно бегущие воды реки. Они напоминали мне как скоротечно, всё то, хорошее, что неподвластно человеку. Однако в зимнее время, когда реку покрывал слой льда, а по улицам слонялся беспощадный ветер, столики убирались и терраса была совершенно пуста. Я, Чак Берроу, Эд Фалькен и Бобби Маршал, собирались в этом чудесном месте за чашечкой кофе или чего покрепче, дабы обсудить последние новости, и, конечно же, немного посплетничать по-стариковски, обо всём, что происходило в нашем маленьком и уютном Айленд Фолс.  Хозяин и по совместительству бармен этого заведения, был весьма дружелюбен с нами и порой, даже угощал нас стаканчиком старого доброго бренди. Так было и сегодня, когда мы все собрались за нашим привычным столиком, стоявшим совсем рядом с камином. Эд Фалькен приковылял самым последним. Стряхивая с себя комья снега, усыпавшего его с ног до головы, он шептал себе под нос разного рода ругательства, адресованные ветру и стуже. Он был подобен злобному гному, жилище которого разорили. Мы втроём улыбнулись, настолько забавны была эта картина, и замахали ему в приветствие руками.
- Чертова зима, - продолжал он бормотать себе под нос, уже пожимая каждому из нас руку, - говорила мне моя Шерри, надо было её послушать и переехать во Флориду, старый дурак!
Он подул на свои покрасневшие от холода ладони и присел за столик. Мы уже успели отогреться и на нашем фоне, уши и нос Эда пылали яркими красноватыми оттенками. От него веяло морозом, который заставил и нас на секунду снова почувствовать на себе суровую Мэнскую зиму.  Выпивка не заставила себя долго ждать. Видя наши промёрзшие, старческие фигуры, бармен тут же поднёс нам четыре бокала виски.
- Да, господа, такая погода совершенно не подходит для вечерних променадов? – улыбнулся он.
- И то верно! - заметил Чак Берроу, сидевший по правую руку от меня.
- Ты, скорее всего, решишь, что мы свихнулись, проделав такой путь, дабы выпить стаканчик виски, но все же это лучше, чем сидеть и смотреть в пустоту. – Продолжил Бобби.
  Все четверо были вдовцами. Жена Чака Берроу покинула этот мир прошлой весной, с того времени  горечь утраты, никак не покидало его и порой, в минуты нахлынувших воспоминаний, он не мог себя сдержать и начинал плакать при нас. Эд потерял супругу, будучи ещё совсем не старым мужчиной, она погибла под колёсами огромного грузовика, у которого отказали тормоза. Водитель, не то, запаниковал, не то просто от неопытности, стал, как ненормальный крутить рулевое колесо из стороны в сторону и, в конце концов, не справившись с управлением, снёс телефонную будку, в которой в тот момент жена Эда разговаривала по телефону. Трагедия. Впоследствии Эд винил в случившемся себя , ведь это с ним разговаривала его супруга, в тот злосчастный момент и именно он захотел рассказать ей ещё одну забавную историю, вместо того, чтобы положить трубку минутой ранее. В нашей жизни повсюду,  далеко не последнюю роль играет случай. Закончи она разговор минутой ранее, Эд возможно, сейчас сидел бы не в компании трёх стариков, а со своей любимой женой, предаваясь сладким воспоминаниям молодости. Но жизнь распорядилась иначе. Бобби Маршал овдовел три года назад, когда его дорогую и горячо любимую Элизу одолел артрит.  Моей Мисси не было в живых уже пять лет. Её сердечный приступ в один миг сделал меня дряхлым и осунувшимся старикашкой. Спустя некоторое время, после её смерти, я вдруг осознал, что пока моя любимая супруга была жива, я совсем не чувствовал себя старым. Опять же, хотите, верьте, хотите, нет, а в жизни всё подвластно решению «Его Величества Случаю». Я более тридцати лет своей жизни, посвятил медицине, а мою жену в одну секунду, забрал случай, посредством сердечного приступа.  И он не дал мне ни малейшего шанса на её спасение.
Так вот, сидели мы: четверо несчастных и одиноких вдовца, прислушиваясь к завываниям ветра. Однако, в этот вечер, по обыкновению, мы оказались в кафе не одни. В противоположном конце зала, за небольшим столиком на две персоны, сидел неприметный молодой человек. Одет он был скромно:  тёмный серый свитер под горло, да чёрные брюки. На носу, чуть приспущено и даже немного нелепо свисали круглые очки.  Молодой человек делал, какие-то записи в своём блокноте, то и дело отвлекаясь на чашечку кофе и сигарету.  Иногда он постукивал себя по лбу кончиком карандаша и в то же миг, будто вспоминая о чём-то, делал новые пометки. Наблюдать за ним было интересно и даже забавно.
- Кто этот человек? - Спросил я у бармена.
- Некий, писака, из Бангора, - ответил бармен, - мы успели перекинуться парой слов, когда он делал заказ. Его зовут Марти Тремор, и он пишет для газеты всякие статьи. Жизненные истории или что-то подобное.
Надо добавить, что наличие нового лица в наших местах, событие весьма радостное, особенно для таких стариков, ведь новые знакомства, это всегда способ узнать, что-то интересное. Большие города хороши своей переполненностью событиями и историями, а маленькие местечки, вроде нашего Айленда Фолса, способны, что порадовать тебя застарелой сплетней, да и только. Тем более, если прожил в этой местности уже семьдесят два года и твоя жизнь сводится к приёму таблеток по расписанию да прогулкам в парке.  А уж после того, как наш дорогой друг, произнёс, что мы имеем дело не с рядовым коммивояжером или банковским клерком, а с сотрудником газеты, журналистом, тут наш интерес к нему и желание завести беседу, превзошли все границы. Эд медленно повернулся в сторону молодого человека и окликнул его:
- Сэр, не изволите ли присоединиться к компании четырёх старых оболтусов?
Журналист на секунду поднял глаза на нас, затем поправил очки и любезно отозвался:
- Благодарю Вас господа, но я боюсь помешать вашей беседе.
- Да что Вы, несколько не помешаете! Тем более, что если вы не присоединитесь, то  нам опять весь вечер придётся слушать рассказы Чака про его суставы и как в пятидесятые он проиграл бьюик, парню из Канзас-Сити. – Дружелюбно постарался переубедить его я.
- Да, мы с радостью угостим Вас выпивкой и расскажем пару интересных баек, идёмте! – настойчиво басил Бобби.
Молодой человек, немного смутился, такой нашей настойчивости, но всё же видимо желание услышать пару древних как мир историй, взяло вверх. Он сгрёб в охапку со стола, блокнот и пачку сигарет и пересел к нам. Стало немного тесновато, но мы не обращали на это внимания, ведь теперь у нас был новый собеседник, а значит и разговоры про ломоту в суставах и цены на похоронные услуги в этот вечер обойдут нас стороной. Нам принесли ещё порцию выпивки и чистую пепельницу. Молодой человек представился, и мы выпили за знакомство, а затем закурили.  Я и Чак достали свои трубки и начали медленно и степенно раскуривать их, мысленно уже готовясь к хорошей истории. Странно подумать, но трубку начинаешь понимать и ценить ближе к старости. По крайней мере, я начал отдавать предпочтение трубке, нежели сигаретам после пятидесяти. Мой отец напротив же, всегда курил трубку, сколько я себя помню, а мне всегда казалось это старомодным и несуразным.  Вообще, курить я начал  с двадцати лет, еще будучи студентом. Кто-то, может быть, заметит, что врач, да ещё и в таком, весьма солидном возрасте, не имеет права на столь пагубное занятие. Отнюдь, сама моя профессия и, видимо вновь воля случая, подтолкнули меня к этому. После долгих, бессонных ночей, проведённых над изучением материала, только чашечка крепкого кофе и  сигарета, могли пробудить во мне хоть какие-то силы. Уже позже, когда я вернулся в родной Мэн и начал свою частную практику, я повидал многих людей, по разному страдающих от этой глупой привычки, но завязать с ней уже не сумел.
- Итак, молодой человек, вы работаете в газете в Бангоре, верно? – стал расспрашивать его Эд.
- Да, все верно. Я пишу в рубрику, рассказывающую разные интересные человеческие истории. – Отвечал Марти.
- И что, много ли историй из них совершенно необычны? -  поинтересовался Бобби, с присущей ему дотошностью.
- Ну, есть и совершенно заурядные, так скажем ни чего удивительного, но некоторые из них весьма увлекательны. Я езжу по всему штату в поисках материала, но не всегда, получается, найти, что-то действительно стоящее. Чаще всего, это обычная история, какого нибудь бедолаги, попавшего  в неприятную ситуацию. Но бывает и так, что одна из набожных тётушек хлебнёт лишнего и начинает кричать на всю округу, что сам господь являлся к ней. Такое бывает весьма забавно, знаете ли. – Он усмехнулся.
Мы тоже ответили молодому человеку неподдельной улыбкой. Я помнил, на своей памяти, как минимум троих, таких женщин. Одна, впрочем, так и покончила с собой. Она долго твердила своим знакомым, что Иисус говорил с ней, и будто в разговоре этом поведал, что она настолько грешна, и недостойна его любви. Окружающие, конечно же не предавали этим её бредням никакого значения и только пальцами у виска крутили, мол «совсем без мужа спятила». Подшучивали над ней и рассказывали друг другу свежие байки про то, как с ней снова говори Господь. А зря. В ночь на двадцать третье марта одна тысяча девятьсот пятьдесят первого года, она закрыла все окна в доме, законопатив их так, чтобы не дать шанса свежему воздуху проникнуть внутрь и на полную мощность, открыла газовый вентиль.  Погибла она и двое её прекрасных дочерей, семи и двенадцати лет от роду. В предсмертной записке, обнаруженной полицией, на её прикроватной тумбочке было написано, что-то вроде: «Спаситель наш, сказал мне, что грешна я и дети мои плоды грехов моих, жизни мы не достойны…». Бред, да и только.  И снова случай сыграл злую шутку. Ведь обратись кто-то из её окружения к психиатру или шерифу, смерти детей можно было бы избежать.
- Так, что, в нашем захолустье вы уже нашли историю? – спросил его Эд.
- Нет ещё, я приехал несколько часов назад и если быть откровенным, я намеревался прибыть в Перкс Айл, но чёртова метель и пурга, вынудили меня остановиться здесь. Что ж, - вздохнул молодой человек, - переночую, сегодня тут, а завтра снова двинусь в путь.
- А что там, в Перкс Айл? - с неподдельным интересом продолжал свой расспрос Эд.
- Ну, говорят, один местный пожарный, видел как пару недель назад, зад его домом кружило НЛО. - ответил нам репортёр.
- Кружило что? - явно не понимая о чём идёт речь перебил его Чак Берроу.
- Инопланетяне, старая ты дыра! - Тут же резко кинулся пояснять ему Бобби Маршал. - ты что совсем отстал от жизни в своём сарае? Пришельцы с других планет, Марса там или Венеры, а может ещё чёрт его знает откуда. Говорят они летают на тарелках, или похожих таких аппаратах.
- Я таким не интересуюсь! - отрезал Чак. - Всё это бредни спятивших балбесов из пентагона, чтобы скрыть следы русских спутников!
-Да, само собой, русским очень нужно летать над домом пожарника из штата Мен! - расхохотался я. - Ведь все на свете знают, что пожарные хранят у себя в гараже сверхсекретное новейшее вооружение!
Все в заведении залились смехом, и даже сам Чак, до сего момента пребывавший в скверном расположении духа расхохотался. Посмеявшись и закурив новую сигарету, наш новый знакомый продолжал:
-  Как бы там ни было, нам в редакцию даже снимки прислали. Говорят их сделал сын того самого огнеборца, незадолго до того как эти объекты растворились в воздухе. Не думаю, что это будет сенсационный материал, сейчас таких сообщений становится всё больше и больше, однако не могу не ознакомиться. В последнее время всё труднее и труднее найти стоящую историю. Десять лет назад, люди охотнее делились произошедшими с ними событиями. Время от времени, шеф намекает, что подумывает о закрытии моей колонки, такие уж пресные истории стали там публиковаться. А у меня аж сердце замирает, ведь я занимаюсь подобным с самого колледжа, мне нравится открывать миру, что то невероятное. Показывать людям, что на свете есть место не только рутинным заботам и насилию, но и совсем необычным историям. Жаль будет конечно перейти к написанию обычных городских новостей, после десяти лет титанического труда, но что поделать. Может буду также продолжать в свободное время заниматься этим, а когда доживу до такого почтенного возраста, как вы, джентльмены, издам книгу. Кто знает?
-Ну, может быть именно в наш город, Вам на самом-то деле и нужно было попасть? – осторожно заметил я.
И тут мне всё стало ясно. Ещё только узнав, что с нами в одном кафе сидит журналист, я расценил это как знак свыше, а теперь  тот факт, что этот молодой человек, остановился в наших краях по воле случая, тут же расставил все мои догадки по своим местам. Я понял, что именно сейчас должен поведать, ту историю, которую хранил долгие годы, в тайне ото всех.
Я затянулся табачным дымом из моей трубки и снова обратился к молодому журналисту, сидевшему напротив.
- Раз уж Вы здесь, позвольте, я не дам этому вечеру, пропасть бесследно? Думается мне, что сегодня никто из присутствующих, не откажет мне вправе рассказать одну изумительную, на мой взгляд, историю, я прав господа?
Все одобрительно закивали головами. Я попросил бармена принести нам бутылочку доброго бренди, дабы не отвлекаться посреди повествования и начал свой рассказ.
Я не всегда трудился в своем родном штате. Сам я родом из Льюистона. Мой отец всегда мечтал, чтобы у меня была достойная профессия; сам он был мелким торговцем и деньги доставались ему с большим трудом. Так вот, отец с самого моего рождения откладывал средства и когда, пришло время, отправил меня учиться в Бостонский университет. Я опущу детали обучения, скажу лишь, что я старался ни в коем случае не подвести надежды моего старика и чуть ли не целыми днями проводил за чтением всевозможных научных «талмудов». Надо сказать, что учёба давалась мне особенно тяжело, но чем больше я заставлял себя понимать ту или иную тему, тем эффективнее я пользовался ею в ответах на экзамене или применял на практике. После окончания обучения, я не вернулся в родной штат, а по рекомендации одного из профессоров отправился в Конкорд что в штате Нью-Хэмпшир.  Мне предложили пройти резидентуру в центральном городском госпитале. Я был полон оптимизма и амбиций.  Предо мной открывались поистине огромные возможности, недоступные большинству моих сверстников и знакомых. Питаемый надеждой о безбедном будущем, я старался как можно прилежнее и с полной вовлеченностью в процесс выполнять даваемые мне поручения. Каждый день, не давая себе ни малейшей минуты отдыха, я буквально утопал в медицинской практике. Если я не работал с пациентами или не трудился над составлением историй болезни, заполнением амбулаторных карт и прочей документации, я погружался в чтение профессиональной литературы. Каждый день я твердил себе, что обязан оправдать доверие своего старика и во что бы то ни стало, добиться успеха и признания общественности. Это именно мои тщеславные мысли, заставляли меня каждый день подниматься из тёплой постели и заниматься медициной до поздней ночи.  Иногда я получал письма, от своих школьных приятелей, которые сообщали мне о своих делах: рассказывая в основном о беспечно проведенном времени. То и дело, я получал приглашения на свадьбы или на крестины детей. Я бережно складировал подобную корреспонденцию в верхний ящик своего письменного стола, мысленно повторяя как молитву: “Тебе выпал один шанс на миллион.  Может случиться так, что ты оставишь свою работу и кому то другому подвернется случай, который сделает его знаменитым и богатым, а ты останешься не у дел!”. Таким образом я намеренно запрещал себе заниматься вообще чем либо другим, не связанным с врачеванием, дабы к сорока годам не оказаться в маленьком, захолустном городишке, занимаясь вправлением вывихнутых суставов и выписывая рецепты для пожилых. Я четко верил, что только блестящие окончание обучения в качестве резидента, сможет открыть для меня двери крупнейших клиник страны, а вместе с тем сделает сказочно богатым.
До сих пор не пойму, откуда во мне бралось столько сил тогда? Я мог отдежурить свою смену в госпитале, а затем рвануть за город, чтобы осмотреть пациента на дому. Вскоре обо мне начал говорить весь Конкорд и его окраины. И, чёрт побери, как же мне это льстило! Я был на пике славы, по крайней мере, мне так казалось. Молодой специалист, порой с нестандартными и весьма успешными подходами к лечению, ко мне стали обращаться не только в рамках госпитального приёма, но и в частном порядке, к более успешные представители общества. Прошло, каких-то два с половиной года, а моему мнению уже доверяли более опытные специалисты. Сегодня я, конечно же, осознаю, как был глуп, наивен и горделив в те свои юные годы.  Спрос на меня, как на врача, рос не из-за моих сверх медицинских способностей, хотя в медицине я разбирался неплохо, а из-за отсутствия в городе достаточного количества специалистов. Но тщеславие и молодость, видимо неразделимые спутники, так, что я продолжал тешить своё самолюбие. Теперь я благодарен Господу, что всё это не превратило меня в самовлюблённого недоноска и не сыграло, в конце концов, со мной злую шутку. Хотя, я склонен верить, что от такого меня уберегла одна встреча… Но, об этом, чуть позже. И так, у меня появились свои пациенты.  Одни из них были завсегдатаями в моём кабинете, такие как миссис Перкинс, например, у неё была ужасная форма диабета. Она умерла, когда ей было всего тридцать два года, бедняжка, такая молодая, такая красивая и такая несчастная. Или мистер Патт, например. У мистера Патта была межпозвоночная грыжа. Оперировать было опасно, в те времена такая операция в девяноста процентах случаев привела бы к инвалидному креслу. Каждую весну и осень у него разыгрывались приступы невыносимой боли в спине и в такие дни он частенько навещал меня. Или же Вероника Смитт, которую изводил  гастрит и ревнивый муж. Сколько же прошло времени с тех пор, а я до сих пор помню, будто только вчера заполнял их амбулаторные карты. Были среди них и целые семьи. Такие как Аддинтоны. Мэри, Льюис и их сынишка Ларри. Они были очень дружны и если заболевал один член семьи, то они приходили на приём все в втроем, дабы поддержать больного морально. Однажды, у Ларри не на шутку  разыгралась ангина, я посещал их дом каждый день и помогал Мери делать сыну компрессы и ставил уколы. Болезнь протекала тяжело и никак не хотела покидать тело мальчика. Тут мне нужно уточнить, для не искушенных в медицинской практике окружающих, что в редких случаях, ангина протекает настолько сильно, что может привести к удушению или же сильному абсцессу и последующему попаданию гноя из воспалённой миндалины в мышечные ткани глотки и так далее, что может привести к летальным случаям. Отец мальчика, мистер Аддинтон был преуспевающим адвокатом и щедро вознаграждал меня за каждый визит. Мне стыдно признаться, но моя забота и частые визиты в эту семью, связаны были не с повышенным чувством долга и ответственности как врача, а скорее с интересом в получении бесценного опыта и конечно же хорошими чаевыми. Постепенно мальчик шёл на поправку. Через пару недель болезнь отступила, мальчик снова стал бодр и активен, а я приобрёл для семейства статус лучшего врача в округе. Аддинтоны стали направлять ко мне всех своих знакомых, а это были весьма состоятельные горожане.
Как то раз, в одно воскресное утро, в дверь моего дома постучались. На пороге стоял Ларри, тот самый мальчишка. На дворе была середина августа. Позади мальчика лежал его велосипед, красный двухколесный гигант с надписью «Швин» на раме. Велосипед поигрывал на солнце хромированными частями и казалось, будто только что был снят с витрины спортивного магазина. В руках мальчик держал бумажный свёрток, из которого тянуло сладким ароматом аниса и яблок. Он протянул его мне и сказал: «Этот пирог мама испекла и велела передать Вам». С четверть минуты мы оба стояли и молча глазели друг на друга, а затем мальчишка добавил: “Вам нравится мой новый велик? Это последняя модель, я первый в округе у кого появился такой!”.
Я со значимым видом по достоинству оценил транспорт мальчика, поблагодарил его за угощение и удалился в дом. Сидя за кухонным столом и глядя на проклятый пирог, я впервые в жизни почувствовал себя ничтожеством. Люди, искренне благодарившие меня за заботу, проявленную к ребенку, даже не подозревали, насколько корыстны были мои намерения. Мне стало мерзко и досадно, что в погоне за успехом и деньгами, я начал терять человеческий облик. Однако, мысли о проделанном пути, о приложенных усилиях и о том, что маленькая слабость допущенная по отношению к себе может разрушить все мои планы, заставили меня  затолкать чувства на самое дно души и более не возвращаться к ним. К пирогу я так и не притронулся. Приехав в тот день в госпиталь, я поспешил угостить им сестёр милосердия, сопроводив свой презент небольшой речью про их важную роль в медицине. Я всегда был добр с младшим персоналом и в отличие от многих своих коллег и всегда общался с ними на равных. 
В 1937 мой старик тяжело заболел и мать просила в письмах ненадолго оставить практику и приехать домой, дабы помочь в его лечении. Мне оставалось совсем немного до окончания резидентуры, а это значило, что возьми я сейчас перерыв, то моя лицензия как и мечты о собственной практике в большом городе среди богатых пациентов отодвинутся ещё дальше. А ведь кто-то определенно в этот момент сможет меня опередить и то место под солнцем, которое так манило меня, может достаться другому.  Тут нужно внести ясность, что к тому времени, я уже успел завоевать определенный авторитет и  один из моих патронов, рекомендовал меня в дорогую частную клинику в Калифорнии. Я даже посещал собеседование и тамошний совет, отвечающий за приём, опираясь на мои ответы и имеющиеся рекомендации, любезно согласился принять меня, сразу после окончания моего обучения и обретения лицензии специалиста. Как вы все понимаете, я никак не мог позволить себе упустить такой шанс. Жалование в той клинике было колоссальное и получение этой работы, можно было  смело считать крупнейшим успехом в  жизни. Тем более я знал, что ничем уже не смогу помочь отцу и вскоре его эмфизема отправит старика на тот свет. Для него это был вопрос времени, и ни я ни кто либо другой не мог этого исправить. По крайней мере я сам себя так убеждал. Конечно, спустя время я чертовски корил себя за то, что в тяжелые времена, когда так был нужен родным людям, положившим всю свою жизнь ради того чтобы я мог выбится в люди, фактически предал их. Ругал себя за то, что в его последний час не взял его за руку и не сказал, как сильно его люблю и как благодарен ему за всё: за детские походы на озеро, за то что учил стрелять из ружья, за то щенка лабрадора и многое многое другое.  Не сказал… Однако упущенное время возвратить невозможно, как и невозможно оставить себе молодому короткую записку, чего в жизни, определенно делать не стоит. Хотя кто бы всерьез отнесся к подобному посланию, будь это возможно? Через пол года мой старик покинул этот мир. На похоронах мать конечно же ни слова не сказала мне, но в глазах её я читал немой укор. Как бы там ни было, через день после церемонии я уже снова был на рабочем месте. Начальник моего отделения наставал на двухнедельном отпуске, но я наотрез отказался, ссылаясь на то, что в работе мне будет проще пережить горе утраты.
Шли дни, за ними месяцы. Декабрь сменился на январь, а вместе с ним и старый год канул в лета. Новый тысяча девятьсот тридцать восьмой год начался для меня с ожидания долгожданной лицензии а вместе с ней и прекрасной жизни в Калифорнии. Я всё так же принимал пациентов. Надо сказать, что в тот год наблюдалось особое множество людей с травмами, ушибами, ссадинами и переломами.  Случалось это по весьма понятной причине – отвратительная работа дорожников, которые в свою очередь не успевали очищать тротуары ото льда, чем добавляли нам работёнки. Так вот, в один из дней, я как обычно дежурил в приёмном отделении. Дело это не столько трудное с профессиональной точки зрения, сколь утомительное и тяжёлое в моральном плане. Вся работа заключалась в осмотре поступивших, первичной постановки диагноза и направления на различного рода процедуры. С учётом того, что процедуры в основном заключались в проведении рентгеновских снимков ушибленных конечностей и наложении всевозможных шин и повязок, к полудню я уже изрядно вымотался и, взяв пятиминутный перерыв, вышел к запасному выходу из больницы и закурил. Это была вторая сигарета за весь день, начиная с пяти утра и люди, хоть раз, испытывавшие тягу к никотину, поймут моё душевное умиротворение и наслаждение моментом. Я так жадно затягивался дымом, что незаметно для себя всего за несколько секунд докурил сигарету больше чем на половину. Ещё в университете я взял за правило, не выкуривать более одной сигареты в час, и всегда его придерживался. А так как следующий перерыв мне предстоял, скорее всего, только по завершении смены, и ближайший перекур мне предстоял только часов через пять, я решил оставшуюся половину дотянуть, смакуя и не торопясь. Я слушал тишину заднего двора больницы, морозный воздух в купе с сигаретным дымом вырывался клубами из моего рта, и казалось, ничто не сможет помешать, мне, насладиться моментом. Но как только я об этом подумал, в ту же секунду дверь запасного выхода распахнулась, и передо мной появился мой шеф. Старший врач госпиталя, и по совместительству хороший знакомый моего преподавателя из университета, коему я и обязан своей работой в этом месте. Он оглядел меня, а затем сказал:
- Хватит мёрзнуть, идём, кое-кто хочет поговорить с тобой.
Я беспрекословно затушил сигарету, хотя делать этого мне совсем не хотелось, и последовал за ним. Он вкратце рассказал мне, что друг его давнего приятеля,  хотел бы посоветоваться со мной,  по поводу новых подходов в лечении мигреней, как с молодым и талантливым специалистом. Он не уточнял, что это за человек, да и мне изрядно утомлённому работой, было категорически все равно. Мы вошли в кабинет шефа и он учтиво представил мне своего посетителя:
- Знакомьтесь, мистер Фарел!
- Ну, что Вы, просто Ник, - добродушно отозвался тот и протянул мне руку.
Я пожал его сухую ладонь и осмотрел. Одет Ник был в бежевый шерстяной костюм «тройку» и коричневое пальто. Ничего примечательного. Абсолютно. Но от него, не переставая, веяло каким-то непонятным чувством спокойствия и равновесия. Пожимая руку, он заглянул мне в глаза и я, как будто на миг окунулся в бездну, свободную от тревог и печалей. Я забыл о недокуренной сигарете, о том, что впереди ещё масса работы и о том, что я вот уже несколько лет, не делал ничего чтобы не было связано с медициной. Мы проследовали в мой кабинет, где он начал расспрашивать о новейшей методике, применяемой в диагностике и лечении мигреней, описанные мной в моём исследование, которое тремя месяцами ранее опубликовали в медицинском журнале штата. Мы какое то время беседовали, я несколько раз ловил себя на мысли, что никак не могу сосредоточиться и порой даже теряю суть произносимых Ником слов. Они как будто проходили сквозь меня, оставляя внутри приятное чувство умиротворения. В один из моментов мне привиделись глаза матери. Полные боли они смотрели на меня и будто бы звали к себе. Спустя несколько минут я осознал, что Ник уже не задаёт вопросы, а наоборот, сам что то  объясняет мне. Я тщетно пытался понять о чём говорит мой собеседник, но так и не смог заставить себя сосредоточиться и все глубже погружался в чувство невесомости. Мой транс неожиданно был прерван стуком в дверь и последовавшим за ним женским голосом. Это была Люси Мак-Кинли. Она еженедельно приходила ко мне за рецептом на препараты для беременных, а также, чтобы я смерил ей давление, ритм сердца и понаблюдал как протекает беременность. Девушка заглянула в кабинет и спросила:
- Мне зайти позже, доктор?
- О, Люси, прошу прощения, мисс Мак-Кинли… - будто то бы оторванный ото сна лепетал я, - сейчас, Вы бы не могли… Я…
- Что Вы, это ни к чему, я могу подождать - перебил меня Ник.
- О, это прекрасно, тогда прошу Вас обождать в коридоре я быстро закончу, нам лишь…
Я уже был готов проводить своего нового знакомого за дверь, как Люси неожиданно опередила меня и к моему удивлению заявила:
-Пусть он останется, доктор.
Я весьма опешил, ведь врачебная этика предполагала приватность и уж тем более в вопросах связанных с приемом женщин.  Я не понимал, что именно происходит и почему все вокруг делают вид, что все эти странности вполне нормальны. Мне хотелось выбраться из своего зомбированного тела и закричать от непонимания, но я ничего не мог предпринять. Будто ведомый за руку, я устроился за своим столом, а напротив меня, как ни вчём не бывала устроилась Люси.
Ник же снова устроился на кушетке поодаль и принялась пристально следить за совершаемыми мной действиями.  Я надел кожух тонометра на оголенную ручку Люси. Не переставал удивляться сам себе, я измерил девушке давление и задал ей несколько вопросов. Затем заполнив бланк рецепта я уже собрался пожелать миссис Мак-Кинли приятного дня, как мой новый знакомый неожиданно поднялся с кушетки, на которой сидел недвижимо и беззвучно все это время,  и в два шага оказавшись,  между мной и девушкой. Он взял её нежно, по отцовски за плечи, и, глядя ей прямо в глаза произнёс:
- Не принимай героин. Подумай о нем.
И Ник указал взглядом ей на живот. Повисла тишина. Мелкая капля холодного пота пробежала у меня по спине. В этот момент я окончательно очнулся и осознание накрывшее меня с головой заставило ужаснуться. Люси стояла с секунду как вкопанная, а затем, кивнула Нику и как ни в чём не бывало, вышла прочь из кабинета. Повисшее в воздухе молчание нарушал только звонкий стук её каблуков о кафельный пол кабинета. Звук удаляясь  становился всё тише, а я ошеломленный происходящим,  машинально достал из кармана халата пачку сигарет, и закурил. В голове моей, сотнями беспокойных пчел, гудела добрая сотня вопросов. Взяв себя в руки я наконец таки произнёс:
- Как? Как Вы узнали?
- Узнал, что? – осведомился Ник, с добродушной  улыбкой глядя мне прямо в глаза.
- Она хорошо одета, у неё хорошие манеры, я демонстрировал Вам её руку, в конце концов, когда мерил давление бедной девочке, там нет следов от инъекций! Как, чёрт подери, Вы узнали, что несчастная Люси Мак-Кинли принимает героин?! – едва не переходя на крик, упорствовал я.
-Вы об этом… Не знаю, просто почувствовал. – Так же спокойно и ласково произнёс Ник.
Я недоумевал от произошедшего, и не верил,  вернее не хотел верить, во что бы то ни было, кроме банального совпадения. Я затушил сигарету в ванночке, которая предназначалась для хранения использованных за день инструментов и снова обратился к Нику.
- Сознайтесь, Вы просто решили разыграть меня да? Вы сговорились с ней?
- Нет, можно сказать мы не знакомы с ней. - спокойно возражал Ник.
- Да как бы не так, она убедила меня в том, что Вы можете остаться во время приема, чтобы провернуть подобный трюк! Сознайтесь, Вы ведь заранее знали о её недуге?
- Знал… Можно сказать, что знал. – Согласился со мной Ник и лицо его буквально засияло добродушной улыбкой, источающий свет.
Я уже было приготовился, наброситься на Ника, как вдруг, дверь в кабинет снова распахнулась, на этот раз без стука. В неё влетел обезумевший и запыхавшийся Льюис Аддинтон. Глаза его были залиты кровью и источали одновременно горе и ужас. На руках он держал Ларри. На мальчике было пальто, с меховым воротником, покрытое коркой льда, кожа отдавала безжизненной синевой, а волосы на голове покрылись  ледяными сосульками. Мальчик не дышал. На лиц его застыла ужасная гримаса. Рот его был широко раскрыт, а нижняя челюсть слегка подалась в бок. В распахнутых детских глазах остановились невыразимая боль и отчаяние.
- Помогите нам доктор! Вы можете нам помочь? – ревел в отчаяние Льюис, - он играл на озере с мальчишками и провалился под лёд. Я не успел! Я бежал  к нему! Я слышал, как он захлебнулся! Прошу Вас спасите его, я заплачу сколько потребуете! Я отдам всё, что у меня есть!
Отец положил мальчика на кушетку, а сам рухнул на пол рядом с ним, в припадке истерики, сжимая и целуя безжизненно холодную ладошку сына. Я знал, что мои действия ничего не изменят, но я всё же, как того требует инструкция, проверил пульс и реакцию зрачков. Все говорило о том, что жизнь покинула этого славного мальчугана.
- Мне жаль, сэр. – Прошептал я; - мне жаль.
Я уже приготовился достать пузырёк нашатырного спирта в тумбочке с лекарствами, дабы привести в чувства Льюиса, который, находился в предобморочном состоянии, но тут Ник, стоящий всё это время за мной и наблюдающий безмолвно за происходящим, обратился к убитому горем отцу:
- Позвольте мне…
Льюис перестал рыдать. Он поднял голову на незнакомца, а затем протянул ему замороженную ладонь сына. Ник, не говоря ни слова, просунул обе свои ладони под спину мальчика и поднял его над кушеткой. Он сделал это так легко и непринуждённо, будто на его руках был не десятилетний мальчишка, а всего лишь на всего воздух. Ник поднял голову и обратил свой взгляд в окно, расположенное прямо напротив него.  Я уже было, хотел прервать это представление, но  тут случилось нечто. Случилось то, что я не забуду никогда. Из окна, струями полился  яркий солнечный свет. Он озарил мальчика и наполнил всё вокруг собой. Я почувствовал тепло и лёгкость. Постепенно волосы, затем пальто, руки и наконец, лицо мальчика оттаяли. Кожа начала розоветь, а на щеках проступил здоровый румянец. Я замер в оцепенении. Мальчик вздохнул, выплюнул изо рта добрую кварту воды с оглушенным кашлем очнулся. Я много раз за свою медицинскую практику констатировал смерть пациента, но это был единственный случай, когда я ошибся. Вернее нет! Я не ошибался, когда признал маленького Ларри мёртвым! Он и был таковым, по всем показателям! Ник поставил мальчика на пол, положил его ладонь в ладонь отца, и они, молча, удалились, не говоря ни слова. Я стоял, недоумевая и с открытым от удивления ртом, глазел на Ника. Да-да не удивляйтесь, это не просто фраза: «глазел, разинув рот»! Как бы ни так. Мои конечности будто превратились в камень, а мысли буквально перестали формироваться в голове. Я простоял в таком положении, пока Ник вновь не заговорил со мной…
  Тут я на минуту остановил свой рассказ, и оглядел наше кафе. Стояла полнейшая тишина. Все, даже наш бармен, внимательнейшим образом следили за моим повествованием.
- Ну? Что он тебе сказал! – не выдержав, завопил Эд.
Он сказал мне:  «Есть то, что не нуждается в истине, оно просто есть. Свет есть всегда, его лишь нужно суметь разглядеть. Высшее счастье есть не в благосостоянии, а в том, чтобы дарить свет другим». Затем он поведал, что в  маленьком городке Айленд Фолс, расположенном недалеко от моего родного города, живут славные и добрые люди и что им очень нужен доктор и пожелав мне всего наилучшего удалился. Я больше никогда не встречал Ника Фарела и ни с кем не говорил о том, что произошло  этот день. Да и кто бы мне поверил? Вечером того же дня я сел на поезд, следующий в Льюистон к моей матери. Конечно же я закончил обучение, но свои попытки снискать славу и огромные деньги на поприще врача я оставил. Осенью я переехал в Айленд Фолс, занялся частной практикой, лечил местных детишек и их родителей. Работа была совсем не прибыльная, но впервые за всю свою медицинскую практику она приносила мне настоящее удовлетворение. Искренняя, сердечная благодарность пациентов, с лихвой компенсировала все материальные изъяны. К тому же я вскоре познакомился со своей дорогой и горячо любимой Мисси. Я до сих пор благодарен Нику за то, что наставил меня на путь истинный. Не знаю уж что это было - гипноз или чудо, но всем прекрасным, что у меня было в жизни, я обязан именно этой случайной встрече, которая, как мне кажется была совершенно не случайна. Моя любимая родила мне прекрасных сыновей, и делала мою жизнь счастливой до последнего дня.
Вы знаете, а ведь малыш Ларри вырос абсолютно здоровым мужчиной. Он стал пожарным и однажды спас из горящего дома девочку семи месяцев, хотя и сам немного «подкоптился».  Это невероятно, но Люси Мак-Кинли с того раза больше никогда не употребляла героин. А ведь она была избалованной девочкой богатых родителей и Вы даже себе представить не можете, какие усилия и средства они потратили, дабы избавить единственную дочь от ужасного пристрастия и только одна эта встреча смогла помочь ей.  Люси родила здоровую девочку. Её назвали Синди. Она очень красивая и теперь работает офтальмологом  в городской больнице Конкорда, в той самой, где неизвестный, называющий себя «просто Ник», сотворил чудо, одно из которых позволило ей появиться на свет.
В кафе «Ривьера» стояла гробовая тишина, только ветер зловеще свистел за окнами. Все молчали, обдумывая  сказанное мной. Я был счастлив, что поделился историей, которую хранил в себе долгие годы. Рад, что моё молчание было прервано, ведь наверняка, наши сегодняшние «посиделки», были весьма не случайны.