Голодные бабочки

Иногда мне кажется, что что-то не так. Может, дело в странной погоде. Хотя, в каком месте она странная? Для огромного города это нормально, плюс два во второй половине января. И что прикажете с этим делать? Что делать с этими голосами в моей голове, черт его знает. Иногда покрытые шрамами и порезами пальцы все таки находят струны, на ощупь, в темноте. И тогда голоса выливаются во что-то страшное и отвратительное, хотя кроме меня этой грязи в словах никто не видит, а она сквозит в каждой букве, разъедает всю песню, пропитывая ее ядом. Это хорошо. Хотя бы на время этот яд в словах, а не в моей голове.

Я проснулась в час ночи. С потолка на меня смотрел человек в неестественной позе. Изо дня в день она не меняется. Каждую ночь Я засыпаю и каждое утро просыпаюсь под этим непроницаемым взглядом. Наверное, Я никогда не пойму, почему Он смотрит на меня. А может, мне и не надо понимать.


Знаете, так странно просыпаться утром и понимать, что у тебя нет ничего, кроме одиночества. И вечно пустой, холодной, мертвой квартирки на втором этаже.
Тараканы ползут по стене. А, нет, показалось. Всего лишь пятна в глазах. Потираю их кулаками, пока не покраснеют и не начнут зудеть. Тараканов стало больше.

Тараканы есть у каждого в голове. Голова есть у каждого на плечах. У души есть тело. У меня нет ничего. В голове зияющая дыра, но не пустота, нет. Словно мне в башку выстрелили из двустволки, и постепенно дыра все росла и росла, пожирая остатки адекватности и рационального мышления. Сейчас эта дыра поглотила меня полностью, а Я и не против. Шизофрения - ужасный диагноз и отличный повод делать всякие небольшие приятности  своему не на шутку разыгравшемуся эго. Эгоизм, как принято, до добра не доводит. Все люди эгоисты. Я же считаю, что смерть - благо. А благо надо заслужить.

Когда-то давно все было относительно неплохо. Нормальная семья, нормальная зарплата, нормальная квартира и ненормальный ребенок. Маленькая неувязочка среди обширной всеобъемлющей идиллии. Маленькая звездочка, светлые волосы, зеленые глаза. Она иногда напоминала лучик. Мимолетное, ошибочное видение.

Началось с истерзанных кукол, чаще с оторванными конечностями и головами, сожженными волосами и проткнутыми иголкой глазницами, развороченными, пустыми, а за ними не менее пусто. Ангелу пять лет, а она чуть не задушила новорожденного брата, по форме больше напоминавшего опарыша, склизкого, извивающегося. Просто гадкая личинка.

Девочке десять лет.
В детдоме не так уж и плохо. Садисткие наклонности всегда пригодятся, мазохизм тоже весьма неплох. Но одно другому не мешает. Голос говорил, что всегда нужно мыслить, как убийца. И она мыслила. И осознанно делала то, чем детей запугивают на ночь. Людской страх- безумно интересная вещица. Чем больше они боятся, тем прекраснее становятся. Страх, боль, безумие, и все это вместе живет внутри неё, порхая в животе наподобие бабочек. Без крыльев. Но тем не менее, живых, и очень голодных.

Наутро сторожевая собака погибла при странных обстоятельствах, потеряв голову по неизвестным никому причинам.  А дыра все растет.

Рукоять ножа греет руку. А рука греет рукоять. Взаимопомощь, взаимовыгода. Удобно и действенно. Они меня бросили
Они закинули в детдом, забыв, словно страшный сон. Но сны ведь реальность. Просто иная, другая, нереальная реальность. Второй мир, который живет в голове и в груди. А на моей груди огненное пламя. Что снаружи, что внутри. Убивать нормально и полезно для здоровья. Все люди, опровергающие данный факт, либо идиоты, либо слабаки. Либо просто они никогда не Убивали. Нет, не в переносном смысле, не терзания души, хотя они прекрасны. А настоящее Убийство. О, это чувство раздираемой лезвием плоти, эти стоны, крики, бесконечные крики и мольбы о пощаде. Лезвие вспарывает податливую плоть, словно художник создает шедевр из красных узоров смерти. Но ведь смерть нужно заслужить, не так ли?

И вот мне уже 16. Усталый взгляд, убитый взгляд, взгляд человека не живущего, но человека существующего. Да и человека ли вообще? Потускневшие, почти белые волосы. На них так прекрасно смотрится кровь, что я не против убивать хоть ежедневно. Все равно Я так до конца и не поняла, реально ли то, что я делаю. Но если верить СМИ, мне недолго осталось. Но и Им тоже.

Это была ночь на 11 июня. Тепло. Уходить было даже проще, чем обычно. Ласковые объятья ночи, моего единственного и самого верного спутника, прикрывающего  спину, душу и глаза тех, кто не заслуживает жизни. А Они, уж вы поверьте, жизни не заслуживают. Что такое жизнь?
Жизнь, это прежде всего выбор. У человек всегда есть выбор, даже если ему кажется обратное. Именно поэтому не столько обстоятельства, сколько сам человек вершит свою судьбу. Жизнь это путь. На пути есть развилки. Всегда.
Как говорят, все вернется бумерангом. В Их случае чем-то посерьезнее искалеченной жизни. Но я не уверена, что сейчас могу чувствать хоть частицу той боли, что была со мной на протяжении десятилетия. На протяжении взросления меня и моего Безумия, что лелеет разум в пучине искореженного подсознания.

Такой знакомый дом. Я прихожу сюда каждую ночь, вспоминая об этом под утро, в клетке серых, блеклых стен для тех, у кого нет дома. Или тех, у кого этот дом Отняли. Седьмой этаж, 123-я квартира. И вот, Я звоню в дверь.
В человеческой природе нет ничего заранее подготовленного. Мы сами меняем себя, но на эти перемены должно что-то влиять. И это что-то человек контролировать не в силах. Где-то там, в железных клетках рёбер устало бьется безымянная птица, сердце. А в голове голоса. Слышен звук проворачивающегося замка .

Нож медленно протыкает Ее в 24-ый раз. Крови много, очень, она дотекла до стены, и, кажется,вот-вот доползет и до противоположной. Отрезаны пальцы, отрезан язык, внешняя часть, пробиты локти, колени.  Вспорот живот, но это уже не важно. Я просто хочу освободить несчастную птицу. Может быть, она тоже хочет летать? Она хочет улететь далеко от этой душной клетки, на юг , быть вечно свободной, быть вечно в тепле. Она бьется в моей руке, а Я подхожу к окну. Ты почти на свободе, Мама. Осталось еще чуть-чуть.

Она хотела улететь, но Он помешал ей, поймав своей рукой, этой рукой с неповторимым тонкими пальцами, грациозным и отточенным движением хищника. Хищник смотрит на меня.  Белоснежная кожа, о, ей так идут пятна крови, как и мне, растрепанной  кукле. Но не сломанной, просто пустой.

Он улыбается, и его улыбка на половину лица. Чрезвычайно редкий случай, без преувеличения. Безумие горит, лавой переливается по венам, горя в глазах и сжигая, утягивая за собой любого, кто посмотрит в эти огромные, Безумные глаза.

Ты убил Папу. Как ты мог?  Я так хотела сделать это Сама. Что ты вообще здесь забыл этой ночью, ублюдок? Я хотела отпустить его Птицу на волю, но ты не позволил, раздавив в руках две трепыхавшиеся жизни. Брызги крови. Много крови, везде, на моем лице и внутри него, закралась в глаза, запряталась там навсегда. Хочу убить тебя. А ты лишь играючи выбиваешь нож из руки, наносишь порезы. Ты прекрасен. Но Я ненавижу тебя. Ты рисуешь узоры на моем теле. Они прекрасны, они заставляют наблюдать, задержав дыхание, закатывать глаза от удовольствия и биться в исступлении. Это самое элитарное искусство из всех. Оно только твое, и мое немного. Спасибо.

Уже много дней Я живу здесь. Я не спасла, убила своих родителей, Я не справилась. Они должны были стать свободными после того, что сделали со мной. Они должны были попасть на небо, искупив грехи своей агонией. Но я не смогла. И теперь  они здесь, в моей голове. Эти голоса.

Он тоже здесь, со мной. Я так до конца и не поняла, плод ли он моей больной фантазии. Но я все же надеюсь, что нет.Каждый день он приносит мне сигареты, и мы долго курим, наблюдая падения звезд. Каждый день он приносит мне птиц. Долго смеется, глядя, как я их лелею, пачкая лицо, волосы, руки в красной субстанции. Мы гуляем ночами. Я не просила доставать мне звезд с неба, Я лишь просила отпускать птиц на волю. Он ловил их для меня и иногда позволял отпускать.
Мое тело постоянно украшено узорами. Мы их обожаем, оба. Как лезвие медленно, почти нежно проходит по коже, оставляя алые узоры, как на запястьях расцветают синяки всех оттенков. Они прекраснее любого цветка.
 Он научил меня искусству убийства. Не просто наслаждению от теплой крови на руках, а именно искусству не выпускать птицу сразу. Меня он не хочет отпускать. Да я и не хочу пока. В его клетке из жестокости,  боли и безумия гораздо лучше, чем где-либо еще.

Мне кажется, что он убьет меня когда-нибудь. Но потом он стирает капли крови с бледных щек, и на лице у обоих расцветает улыбка. Так здорово находить кого-то, кто приносит тебе все, от агонии до наслаждения, заставляет закатывать глаза, выгибаться до хруста костей, кричать и падать, оглушенной своим криком. А потом берет на руки и кладя на кровать, рисует на потолке силуэт человека. Чтоб не было страшно, в те редкие моменты, когда он уходит, в те моменты, когда даже Он не может добраться до задворок моего сознания, и лишь придавливает к шершавым простыням, заставляя задыхаться. Восхитительно.

Мне уже не страшно. Твари вроде нас ничего человеческого не испытывают. Но если раньше мы выживали, то теперь появился хоть какой-то, малюсенький смысл жить - делать друг другу побольнее. И поприятнее, изредка. Его руки испещерены царапинами, шея укусами, до крови и глубочайшего фиалкового оттенка. И голубые глаза. Безумные, сияющие огоньки. И все же прекрасны.
 Больше боли, больше криков, больше животных эмоций. И улыбки на бледных лицах. Что еще может быть нужно двум безумцам?

Я не знаю, почему он не убил меня тогда. Может, разглядел голодных бабочек под рёбрами?