Костёр

Угадайте, что является для солдата на фронте самым желанным и несбыточным. О  чём он тоскует больше всего на свете. Чего ему всегда не хватает. Что он всегда вспоминает с сожалением. Еда? Да, сытым солдат бывает редко, это правда. Но всё-таки иногда удаётся отъесться за все голодные месяцы. То немецкая кухня со всем своим бесценным содержимым во время наступления окажется в числе трофеев, то овощную яму удастся отыскать в брошенной деревне, то немецкие ручные часы в руки попадут, а это твёрдая валюта, на хлеб меняется без проблем. Так что нет, не еда. Сон? Опять не угадали. Иногда в обороне спишь целыми днями. Женщины? От них солдаты уже отвыкли. Голодным, измождённым и замерзшим мужикам, заедаемым вшами не до них вовсе. Погреться в тёплой избе? Это, конечно, мечта. Не часто такое бывает. Набьётся в неё человек 40, а то и больше, лежат, курят, портянками воняют. Всяко лучше, чем на улице. Через пару дней разомлевшие бойцы снова оказываются на морозе и начинают стучать зубами, потому что успели отвыкнуть от него, и так несколько дней, пока снова не привыкнут. Ну так что, какие ещё есть варианты? А, ну конечно, чтобы немец угомонился наконец, перестал стрелять и бомбить. Это завсегда хорошо, но не настолько, чтобы об этом всё время думать. Сдаётесь? Тогда скажу. Солдаты мечтают о костре. Погреться, обсохнуть, руки к огню протянуть, растопырить пальцы и впитывать в себя его живительную силу, запасаться ею, ведь зима такая длинная, а холод такой лютый. Но нельзя на передовой и вблизи от нее жечь костры. Ни днём, ни, тем более, ночью. Можно, конечно, топить железную печку в землянке или палатке, но ведь для этого их надо для начала иметь. А на посту? В траншее? На марше? Да и не хватает на всех мест в землянках, там только начальство со связистами.


Вот немцы – те без блиндажей не могут совсем. У них даже вдоль всех дорог через равное количество километров блиндажи понастроены. Едет какой-нибудь обозник или идёт несколько солдат, замёрзли все как цюцики, но знают, сейчас через полтора км блиндаж будет с печкой и дровами, шаг прибавили, уже в предвкушении. А наши сапёры в тылу для начальства, под склады, колодцы и конюшни землю роют, а нет чтобы что-нибудь для стрелков хорошее сделать. Взяли бы, притащили с собой взрывчатки, замёрзшую землю раскололи бы, а потом уже по-быстрому лопатами… Или хотя бы взрывчатку прислали, стрелки бы сами уж как-нибудь, так нет же: «Не положено!» Долбите, ребятки, ломами да сапёрными лопатами землю-матушку, обустраивайтесь поудобнее! Но даже если выкопают солдаты котлован под землянку, но сверху его накрыть надо брёвнами, а откуда их взять, если леса вокруг нет? И с передовой уходить нельзя, это считается дезертирством, за это сами знаете…


Костёр был бы простым и всем доступным средством улучшения бытовых условий службы, с ним она была бы легка и приятна! Но нельзя. Идёт рота по зимнему лесу, снег по колено, в балках и оврагах по пояс. Все в снегу, валенки начерпали, за шиворотом сугробы, ресницы и брови заиндевели. Сейчас бы притоптать полянку, принести хворост, зажечь его и погреться – посушиться! Ан нет, на привале лапника натаскаешь, в снег его бросишь, сам сверху – и спать. Ночью снег пойдёт, утром роты не видно, вместо солдат снежные холмики. Все как медведи в своих берлогах. Или покойники на кладбище.


Переправа. Лёд немцы снарядами разбили, кто утонул, кто промок до нитки, а на берегу даже не обсохнуть. Даже одежду не выжать. Покрывается она ледяной коркой, а внутри всё булькает. Внутри ручьи. И холодно! Не будешь двигаться – замёрзнешь, а идти тяжело, мокрая одежда кожу натирает до крови. Эх, сейчас бы плюнуть на всё да костерочек развести! Подсушить портки, чтоб зад не тёрли. Исподнее высушить. Валенки. Телогрейку. Ну нельзя же так над людьми издеваться!


Поздняя осень. Дожди моросят. У кого есть плащ-палатка, те себя королями чувствуют. Но и под ней мокнешь, только медленнее. Особенно если ходишь, не сидишь, а кто же тебе сидеть-то даст весь день? А уж если ее нет, то совсем беда. Эх, непромокаемая пехота! Сейчас бы костёр развести да обсохнуть, согреться, воду вскипятить в котелке! Она и без заварки хороша, главное, чтоб горячая была, в кружку её нальёшь, обоими ладонями зажмёшь и греешь руки… А потом через край маленькими глоточками…


Вы никогда не задумывались почему на фронте все поголовно курят? Даже немолодые уже мужики, которые на гражданке никогда не курили, здесь быстро приобщаются к этому делу. Казалось бы, ну чего хорошего в едком густом махорочном дыму? Что за радость дышать им вместо чистого воздуха? Эх! Сразу видно, что к военной жизни вы никакого отношения не имеете. Самокрутка или козья ножка, как ее ещё называют, – это такой маленький ручной костёр. Это возможность подержать его пальцами, втянуть в себя горячий терпкий дым, согреться немного, оттаять чуток. Конечно, это всё имеет скорее психологический эффект, чем физический, но что важнее, душа или тело? Затянулся глубоко-глубоко – и на душе легче стало, оттаяла немного она, повеселела, да и тело в этот момент отдыхает, никто тебя не трогает. «Что пристал, дай докурю!»


Лишённые возможности разведения костров на передовой солдаты проявляли смекалку кто как мог. Кто наложит щепок в котелок на дне окопа, подожжёт их и греет руки над ним, с умилением глядя на желтые языки пламени, как на лучшего друга, как на своего любимого ребёнка. Кто сделает в стенке траншеи маленькую земляную печку, такую глубокую нишу, заполнит её всяким горючим мусором, бумагой, щепками, ветками, сучками и сидит на земле перед ней, уставится на огонь, замрёт, как змея на весеннем солнышке. И хотя всё это происходило в тёмное время суток, но всё равно не поощрялось начальством, за такое могли и наказать, поэтому некоторые самые находчивые рыли глубокие норы в стенке окопа, а уже в них устраивали земляные печи, дым из которых выходил по специально сделанному в земле отверстию-лазу, который выполнял роль печной трубы. Вот это самые лучшие минуты в жизни солдата на передовой! Лежит он в своей берлоге, в своём маленьком домике, отгороженный от войны, бед и забот толстым слоем земли, глядит на огонь в стенке, подкладывает в него веточки, а на душе спокойно и радостно, и хочется чтобы это не прекращалось, чтобы лежать вот так здесь долго-долго, пока война не кончится, а потом одним ясным и прозрачным мирным утром вылезти наружу, развести руки в стороны и крикнуть: Здравствуй, солнце! Я живой!