Воспоминания 79 или Первый уход

А сегодня я опять побывал в гостях у своего работодателя, Святошинского фонда занятости. Меня настоятельно пригласили на семинар по вопросам легального трудоустройства. Оказывается, со слов лекторши, усталой, но симпатичной, с нервным лицом, блондинки, вся проблема в том, что Рада не удосужилась принять какой-то закон, который бы просто-напросто запретил это самое нелегальное трудоустройство! Так вот оно, в чем собака-то зарыта… Очень, очень познавательно и, главное, полезно-то как!

Озадаченный всем этим, я двинулся на встречу с Серёжей Жуковым, дабы переложить на его могучие плечи очередную головную мою боль, на этот раз с заточкой плоскорезов Фокина. Ну, нет мне покоя! Теперь еще возись с этими плоскорезами, будь они неладны! И, знаю ведь, прекрасно  же знаю, что из этой затеи на нашей убойной, глинистой до предела, дачной земле, ничего не выйдет, но спорить – себе дороже… Так что, пусть теперь мой лучший дружбан тоже попотеет, тем более, что в его распоряжении весть станочный парк цеха.

У проходной Антонова навстечал кучу старых друзей-приятелей, все живы-здоровы и бодры, как зяблики. Ну, дай им Бог здоровья! И еще, я призвал их всех, как можно лучше и, главное, совершенно легально трудиться, чтобы из полученных налогов мне регулярно капало пособие. То, что они мне на это отвечали, я здесь приводить не буду, так как в моем Ворде, почему-то, нет этих слов…

Приятно встретить старых товарищей по несчастью – по работе на дивном Антонове, подобного которому, по предельной бесчеловечности и цинизму в отношении к работягам, я еще нигде не встречал, и, надеюсь, уже никогда не встречу. А бардак! А головотяпство и самодурство! А…!

Неужели это правда, что я там уже не работаю? Не прикрываю своим хлипким, но жилистым, бородатым телом все эти откаты и дикий беспредел? Не роняю на пол свою неполнозубую челюсть от очередных «перлов» ничему не наученных, молодых технологов? А теперь и тот, единственный, который, хотя бы прислушивался к нашим советам и пытался что-то пробить, полненький наш Миша, тоже уже уволился… Нет, Ворд явно нуждается в доработке и пополнении словаря. Явно!

Много чего мне хочется наклепать по этому поводу, но не могу, потому, что там, в любимом Днепропетровске шестидесятых, мои одноклассницы, сударыни Лариса и Софья, уже готовятся к схватке, и я обязательно должен при этом присутствовать!

Что же все-таки толкнуло в горячую и отчаянную драку этих двух, до предела не похожих, девчонок? Какие такие разногласия? Казалось бы, всю жизнь думай, да так ни до чего и не додумаешься. Даже моего буйного воображения здесь, как видно,  не достаточно, поэтому причина битвы амазонок так и останется под покровом тайны. А сама битва – вот она! Уже на подходе!

Мы, с Радей и Яном, как раз осваивали изготовление съедобного ёжика из яблока, с помощью обычного пера от деревянной, чернильной ручки. Нужно погрузить перо, желательно, но совершенно не обязательно чистое, в сочную мякоть плода и конической его, пера, частью, вырезать аккуратный фруктовый конус. Представляете себе? Ну, вот. А потом нужно этот самый конус перевернуть вверх дном и вставить в полученную лунку так, чтобы на её месте появился острый шип.

Если перо недостаточно чисто, что и было в данном случае, то конус этот приобретал еще и несколько сюрреалистическую, кислотную окраску. И вот так вот, лунка за лункой, шип за шипом, пока всё яблоко не покроется чернильными остриями, и не станет похожим, то ли на какой-то гигантский каштан в зелёно-фиолетовой шипчастой броне, то ли на несколько редкоигольчастого, но зато абсолютно съедобного ёжика.

Чистенькое и румяное яблочко Ради мы уже, сообща, истыкали своими перьями и собирались подвергнуть незамедлительной экзекуции приношение Яна – моих-то завтраков просто не наблюдалось, по причине полного игнорирования мною подобной ерунды. Но тут наши взоры привлекла какая-то странная катавасия возле крайнего, у дверей, ряда парт.

Драка! Да еще какая! Кукурузина отчаянно лупит Соню де Мурло! А Сонечка стойко противостоит граду острых Ларкиных кулачков и норовит пнуть свою соперницу куда-то под дых! Затем они, вдруг, хором завизжав, хватают друг друга за волосы! Ну, прямо, как будто они где-то специально отрабатывали все эти совместные движения и позы, так всё это синхронно и в, то же время, безобразно смотрелось.

И тут Софочка, брызгая слюной и дико вращая глазами, что-то прошипела моей королеве, очень, очень обидное. Нет, не про куриный интеллект соперницы, а что-то про её бедноту, что-то про плебейство и Лара, вырвав у застывшего, в трансе от увиденного, Юрки Пугача, его заметный, какого-то министерского вида, кожаный портфель с мощными, стальными уголками по нижним складкам, зверски начала лупить де Мурло прямо по её ужасному, совсем уже огненному, огромному и просто бешеному лицу! И прямо этими самыми, острейшими, сверкающими, как молнии, уголками!

Какая-то неведомая сила подхватила нашу троицу и мы бросились разнимать этих фурий в школьных платьицах, причем это жуткое сверкание уголков, со свистом и всхлипыванием погружающихся в нечто безобразное и всё более краснеющее, так меня потрясло, что я даже забыл сорвать свои многострадальные очки и ухватил Лариску за талию, уже заранее обдумывая, что бы такое сказать, дома, расстроенной новой, предстоящей морокой матушке.

«Лара! Только не по очкам! Пожалуйста, не по очкам!» - зашептал, почему-то я в затылок бешено сопротивляющейся девчонке. Какое там! Острейшие локотки Кукурузины вот-вот превратят в град осколков мой единственный экран в этот дивный и невероятный мир…
 
Но, нет, уже прошло несколько секунд, а очки, на удивление, целы и я, ко всему прочему, еще и начинаю ощущать какое-то, странно завораживающее, необычное чувство от близости этого, клокочущего ненавистью тела. Непокорного и притягательного девичьего тела, которое непривычно упруго и пружинисто изгибается в моих объятиях, то болезненно приятно сжимая, изгибом в талии, мои сцепленные руки, то, наоборот, кошачьим выгибом, броском назад, закрывает моё лицо удивительными, пахнущими сладким потом, короткими и густыми Ларкиными волосами. А что уж там, ниже, прижимается, обжигает и холодит мой пах, я даже боюсь и думать…

И этот запах её пота, не шампуня, не химической чистоты, а именно живой, тёплый, женский, как я вдруг откуда-то начинаю понимать, больше всего меня беспокоит и вводит в какое-то забытье, в котором я все повторяю и повторяю: «Ларочка! Тише, тише, только не по очкам, только не… Ларочка…». И мы потихоньку, как некий четвероногий зверь, пятимся и пятимся к двери класса, удаляясь от чего-то бешено красного, борющегося с Радей и Яном.

И еще несколько изгибов, бросков, замираний, и мой шепот, уже только лишь из одного слова: «Ларочка…» и мы, наконец, выбираемся за двери класса.

Мы стоим, вытянувшись, как две струны, и я ощущаю Ларины, уже безвольно опущенные руки на своих, всё еще мёртво сцеплённых, буквально сросшихся щупальцах, сверхчувствительных отростках, которые так и сосут в себя ощущение всех этих, еще угловатых, но таких прекрасных выступов и впадинок, пульсирующих в такт с бешеным стуком сердца. Сердец?..

«Снакин! Может, ты, наконец, уже перестанешь меня лапать! Вали к своей уродине!» Мои руки, щупальца, отростки мгновенно разлетаются в стороны, как некий строп, разорванный встроенным и взорвавшимся пиропатроном, так, что я даже пребольно шарахаю костяшками пальцев об эту, все видевшую дверь и начинаю, с шипением, дуть на ушибленное место и трясти, обожженной болью, кистью руки. Той самой кистью, которую я когда-то, в другой жизни, сломаю, словно хрупкий прутик…

И опять, через боль, через стук сердца, через пелену влаги, я наблюдаю, как Лариса, моя королева, гордо уходит, навсегда удаляется от меня по школьному коридору. И мне чудится, что я вижу в этом её уходе все своё будущее, все эти последующие уходы, от меня, всех моих любимых, обжигающих болью, не желающих верить и чувствовать в унисон, или, наоборот, все-все про меня понявших…