Казачья Сага, 9 - Паспорт

Глава 9.
Весть о том, что Гришу Инина женят на рябой Стешке Хорьковой докатилась до хутора Колоцкого. Маша лежала в сарае. За ней тайком ухаживала сестра мужа Лиза. Она знала, где лежит ключ. Когда все уходили в поле, она открывала сарай и с подружкой Полинкой (дочерью Лукиничны) приносила Маше воды, промывала ей раны, кормила. Однажды Лиза привела Лукиничну – Машину хуторянку. Та не узнала Машу. Лицо у неё было всё в сине-багровых рубцах, глаза заплыли, на теле гнойные раны. Лукинична не выдержала  и запричитала:
- И чаво же они с тобой сделали звери лютые! Да как же ты терпишь муки адовы, моя горемычная?
Лукинична промыла ей раны и ушла, а потом стала приходить тайком и лечить травами. Машу мучила жгучая боль в теле. Жизнь была невыносима. И только одна надежда, что Гриша жив и вызволит её из этого ада, удерживало от рокового шага.
Однажды она, еле передвигаясь вышла во двор, опираясь на палку; и увидела, что к ним подъехал её брат Сергунька. Он спрыгнул с лошади и подошёл к ней.
Бабушка, позови сестру Машу. Я приехал за ней. У нас маменька умерла, сказал Сергунька.

Ой, Сергунька! – вскрикнула Маша и как подкошенная упала. Только по голосу он узнал сестру, сразу оробел, потом стал поднимать. Прибежали свёкор, свекруха, их дочки, схватили её и потащили в сарай, а ему велели побыстрее убираться и больше никогда не приезжать к ним. Сергунька страшно перепугался. Ужас ковал его детское тело. Он пронзительно крикнул: - Ой, маменька! Побежал, сел на лошадь, припал лицом к гриве и залился горячими слезами. Его тело судорожно вздрагивало. Лошадь почувствовала большое горе маленького человечка и пошла медленно и осторожно. Бабы глядели на него из-за плетня, утирали слёзы заскорузлыми руками и причитали:
О, ироды окаянные! Мучители адовы! И нет на них никакой управы. А ребятишки бежали за ним и кричали:
Эй, ты наездник! Не упади, проснись, а то фуражку потеряешь, разбуди коня-то. Сюда ехал, казак казаком, а отсюда - тюря, тюрей! Но Сергунька их не слышал.

                * * *

Чекуновы всей семьёй уехала полоть бахчу. Маша лежала в сарае. Бесконечные боли в теле и страшная тоска разрывала душу. Дверь сарая скрипнула, вошла Лукинична. Маша обрадовалась её приходу. Они были одни. И всё наболевшее у неё выплеснулось наружу. Она обняла Лукинучну и сквозь слёзы запричитала: 
Милая моя тётечка! Да какая я несчастная. Нет-то у меня теперича родной матушки. Да никто-то меня не пожалеет, как родная матушка! Да некуда-то теперича мне, горькой сиротинушке, приклонить свою бедную головушку. Да засохну я теперича, завяну, как в поле травушка без дождика.
Лукинушка дала ей выплакаться. Она поняла, что Маша плачет не только о матери.
Маша, а ты дюже не убивайся по Грише. Я понимаю, что ты его любишь, но раз не дал вам бог обвенчаться, чего ж теперича делать? Нада смириться.
Милая тётечка. Расскажи мне за него. Он жив, здоров? Они его тогда в балке не видали?
Да, он жив здоров. Они его не видали.
Маша облегчённо вздохнула.
Хорошо, что они его не видали, и он не видал, как эти звери измывались надо мной.
А иде же он был, когда они тебя в лесу нашли?
Тётечка! Это я всё виновата. Я его послала за водой, а там вода далеко. Он просил меня идти с ним, а я дюже устала и не пошла. Ить я не думала, что они нас найдуть. Да они б и не нашли, ежели бы я сдуру не распелась. Мне так было радостно, ажник душа захолонула от счастья и захотелось петь. Я влезла на осину и запела:
               
                Сколько б я лесочком не ходила,
                Я крепче дуба не нашла.
                И скольких б милых  не любила,
                А лучше Гриши не нашла.

А сама сижу на ветке, заплетаю косу. Вдруг меня, как вдарить кто-то кнутом. Я от боли вскрикнула, глянула на землю, а там стоит муж с оскаленными, как у волка зубами и хрипить. «Так ты, голосистая птаха, сбегла наслаждаться своим Гришкой». И потащил меня за косу к отцу. А больше я ничаво не помню.
Ты, Маша выбрось Гришу из головы. Не ты одна так живёшь. Есть ещё хуже, да живуть. Уж такая наша бабья горькая доля.
Да, милая тётечка! Да как же мне с ним жить апосля этого. Он и тогда-то был мне не мил, а теперича и вовсе противен.
Ну, чаво ж тебе делать? Ведь Гришу то женят на рябой Стешке. В воскресенье я ездила в станицу к обедне и слыхала от наших хуторских.
Маша побледнела и ничего не сказала. Лукинична вспохватилась: - Ну, Маша прощай, надо итить, а то я засиделась, боюсь ваши скоро приедут.
Только ушла Лукинична, приехали Чекуновы. Лиза спрыгнула с брички и с полевыми цветами побежала к Маше в сарай.
Я вот тебе сеструшка, нарвала …

Не успела она договорить, как в темноте головой ударилась о висевшие ноги и страшно закричала. Данила понял, что случилась беда. Он мигом вскочил в сарай и от страха пошатнулся. Вбежала свекровь.
Ой, вконец нас острамила! Скорей перерязай верёвку!
Трясущимися руками Данила перерубил верёвку и мёртвая Маша упала на его плечо.
На крик собралось много народу. Прибежала и Лукинична. Как могли, стали приводить Машу в чувства. Она захрипела.
Стало быть, не настал час её кончины, сказала Лукинична.
Маша открыла глаза и еле слышно прошептала: - Я не хочу жить. Кому нужна моя жизнь. Она мне опротивела! Её отнесли в курень и положили на кровать. Все разошлись. Остались только Лиза и Лукинична.
Маша постепенно поправлялась, но жизнь её стала ещё тяжелее. Над ней смеялись не только Чекуновы, но и чужие, натравляемые ими. Лукинична старалась успокоить её. Она сообщила ей, что Гриша не женился на Стешке, а ушёл из дома и никто не знает куда. У Маши появилась надежда на свидание с ним. А Лукинична постоянно думала о том, как помочь Маше уйти от Чекуновых. И случай подвернулся. Из Арчеды к Лукиничне приехал знакомый торговец. Она рассказала ему про Машу и просила помочь ей бежать от мужа. Торговец сначала, наотрез отказался, боясь большого скандала. Но Лукинична не отступала.

Машу ты посадишь на другом хуторе, а за это получишь от неё шёлковую шаль.
Подумав, он согласился. Лукинична довольная успехом, прибежала к Маше и всё ей рассказала. Когда все уснули, Маша собрала вещи, завязала в узелок и через сад осторожно пошла на другой хутор к сестре Лукиничны. За ночь она благополучно дошла до места, а на другой день вышла на дорогу и села в кусты. Показалась повозка. По приметам, это ехал торговец. Она вышла, назвала себя, как велела Лукинична. И торговец её взял. Не доезжая Арчеды, он потребовал шаль за провоз. Маша отдала. Он приказал ей слезать с повозки, стегнул лошадей и скрылся в вечерних сумерках. Маша бежала следом, плакала, умоляла не оставлять её одну. В чужом поле, но он её уже не слышал. Маша упала на пыльную дорогу и от отчаяния зарыдала. Сумерки сгущались. Страх охватил её. Она встала и быстро пошла в том направлении, где исчезла повозка. Вдруг засветились тусклые фонари железнодорожной станции. На душе полегчало. Но страшно было идти к людям.
А вдруг узнають, что я беглянка – думала она и посадють. А ить ишо страшнее оставаться ночью в чужом поле. И она пошла.
Долго ходила от дома к дому, не решаясь постучать и попроситься  заночевать. Уже в домах тухли огни. На улицах не стало видно людей. В темноте наткнулась на скамейку, села и горько заплакала, тихо причитая:- И зачем ты меня, маменька родная, на свет такую несчастливую родила. Вдруг кто-то её взял за руку. Она вскочила. Перед ней стояла старушка. Что с тобой? Кто тебя обидел? Тебя выгнали со двора? – спросила она, - садись не бойся! Я тебе ничего худого не сделаю. Они сели рядом. Тихий, ласковый голос старушки вызвал Машу на откровенность. И она ей всё рассказала о себе.

А у тебя паспорт есть?
А чаво это такое?
Ну, милая молодушка, тогда тебя обратно отправят.
Опять к мужу? Нет, я лучше под поезд брошусь.
Как же ты будешь жить без паспорта? Да тебя никто не возьмёт в работницы.
Бабушка! Будь родной, помоги мне купить этот паспорт. У меня есть два шёлковых платья и туфли.
Ну, была не была, пойдём ко мне, поночуем, а там видно будет. Утро вечера мудренее, чего-нибудь придумаем. На другой вечер Маше принесли паспорт за два шёлковых платья и туфли на имя Синицыной Натальи Митрофановны, 23 лет.
Старуха ей посоветовала наняться к лавочнику в прислуги. Маша пошла. И вдруг на другой стороне улицы увидела Гришу. Такая же фуражка, такая же ситцевая рубаха, подпоясанная ремнём. Крикнуть ему побоялась, было много народу. Она быстро побежала за ним через дорогу.
О, господи! Только бы не ушёл, думала она. Как он мне зараз обрадуется!
Вдруг что-то ударило её в плечо и прямо в лицо фыркнула лошадиная морда. Извозчик закричал: - Куды прёшь, дура-баба. Ослепла что ли, аль жизня тебе надоела? Вот я те опояшу кнутом, будешь знать, как лезть под лошадь! Машу затрясло, как в лихорадке. Она, мертвецки бледная, отошла на тротуар и, прислонившись к забору, долго не могла прийти в себя.

Далее? глава 10 - Лишение казачества.
http://www.proza.ru/2017/03/03/623