Пряники

- А Вы как считаете, Сергей Валентинович?
- Обычно. Начинаю с нуля. Потом последовательно перехожу от единицы до девятки, а уже потом добавляю десятки, сотни и даже тысячи. Правда, вот так вот считать мне не приходилось уже давненько.
Валентина Николаевна возмущенно поджимает губы.
- Вы, Сергей Валентинович, как обычно в своем репертуаре. Прекрасно ведь понимаете, что нас интересует Ваше мнение.
- Уважаемая Валентина Николаевна, я прекрасно понимаю, что мое мнение Вас нисколько не интересует и на окончательном решении никак не скажется.
Валентина Николаевна опускает глаза и тяжело выдыхает.
А чего тут дышать? Дыши - не дыши, а правду ведь говорю. Уволила бы меня немедленно, вот только, работать за меня некому будет, и крыша у меня слишком уж высокая. Царская, можно сказать, крыша. Смешно, но когда она стоит вот так, выпрямившись и возмущенно сопя, поневоле вспоминается Окуджава: «…покрепче их бей, а не-то прослывешь пацифистом…»
Валентина Николаевна берет себя в руки и поднимается с кресла. Подбирает со стола листок с заранее напечатанным текстом – так и кажется иногда, что это не проект решения, а сценарий – и зачитывает.
- Сергей Валентинович, как обычно, остался при своем мнении. А вот мы все, идя навстречу просьбе совета директоров о помощи детским домам, решаем откликнуться и провести благотворительные рабочие часы. Собрание решило – отработаем один час в понедельник вечером, а заработанные таким образом средства перечислим в городской детский дом.
Валентина Николаевна обводит коллектив своими глазами с поволокой. Уверен, что взгляд у нее специально отрепетирован – это взгляд хорошо выдержанного номенклатурного работника. Но выдержки Валентине Николаевне хватает ненадолго, и она быстро сбивается на более привычный – торгашеский – тон.
- Я тут прикинула на скорую руку, даже если грубо взять по пять баксов в час, то перечислим в общей сложности чуть больше сотки. Маркетинг на себя возьмет прессу с телевидением, пусть сюжет устроят. Нам это не помешает, только о сумме чтобы не упоминали. А бухгалтерия пусть подумает, как эту сотку с прибыли снять. Копеечка рубль бережет, не зря ведь говорят? Ну, кажется, все.
- Кстати, Валентина Николаевна? Вы не забыли включить в протокол слово «добровольно»? А то мне, почему-то, никак не хочется в понедельник лишний час на работе сидеть.
- Конечно, конечно, - градус умильности в голосе директорши явно зашкаливает, - мы ведь с вами уже не первую благотворительную акцию проводим. Вы сможете идти домой. Отдыхать. Не царское это ведь дело – помогать обездоленным.
Самое смешное – наблюдать за волнами негодования, которые расходятся по кабинету вместе со словами директорши, некоторые даже умудряются выкатить под ресницы слезинку – некрупную, как раз в размер сочувствия обездоленным.
Вот, более чем уверен, каждый с большим удовольствием повалялся бы на диване, чем сидел бы в офисе лишний час. Но нет. Каждый своим долгом считает первым поддержать «начинания», а то и самому что-то предложить. Благо, креатив у нас невелик – или отработать лишний час, или скинуться по штуке. Первый случай – это благотворительность, второй – сабантуйчик на чей-нибудь день рождения.
А еще смешнее наблюдать, как народ выходит из кабинета, стараясь обязательно обдать меня целым ушатом презрения. Презрения с небольшой толикой ненависти. И с большой – зависти. Каждый хотел бы вести себя точно так же, как я. Но не у каждого крыша – генеральный директор. Главное, что он еще и владелец всей нашей сети, и поэтому ждать, что он рано или поздно сменится, бесполезно. И наша доблестная Валентина Николаевна об этом очень хорошо знает. Первый раз, когда она пыталась загнать меня в общую колонну, идущих по известному адресу, Славка отчитывал ее прямо при мне. И я посоветовал, чтобы она никогда и никому не проговорилась, почему мне тогда сошла с рук такая наглость. Надо отдать ей должное – женщина она неглупая, поэтому до сих пор никто на работе так и не знает, почему я могу себе позволить, то, за что любой другой вылетел бы без выходного пособия еще до того, как закрыл бы рот. Некоторые даже думают, что мы с Валентиной Николаевной спим. Но это уж лучше оставить на больной совести тех, кто так думает.
Собрание было вечерним и к моменту, когда я дошел до своего кабинета, половина сотрудников уже давились у выхода. Еще бы: пятница – это телевизор с вечными пятничными шоу, капелька коньячка за ужином. А кому-то и просто пора отметить тяпницу в узком несемейном. Я тоже сегодня выпью. Попозже. Сейчас – некогда.
За рулем я просто обожаю Окуджаву. «В поход на чужую страну собирался король…»
* * *
Когда подъехал к воротам, обнаружил, что прошедший по трассе снегоочиститель почти полностью завалил проезд. Перебираться через почти двухметровый сугроб до сарайки не было ни малейшего желания, поэтому пришлось остановиться на обочине и доставать из багажника свою лопату. Заметили меня почти сразу: любопытные мордашки по очереди прижимались к стеклам, самые смелые полезли на подоконники – открывать форточки. Через несколько минут самые шустрые пацаны уже прибежали на подмогу. Попросил – принесли и снеговые лопаты из сарая. Еще полчаса, и огромная наметь, намертво перекрывшая дорогу, была сброшена в кюветы, а пацаны скребком пытались отполировать колею до самого асфальта.
Времени до темноты оставалось еще часа полтора, и я решил перекурить. Пацаны как всегда кучкой столпились поодаль, правда, теперь уже не отворачиваются от меня, как раньше, шушукаются.
- Дядь, а дядь. А как тебя зовут?
- Меня, пацаны, звать не надо. Я сам обычно прихожу, – не хватает еще здесь спалиться. Сегодня имя, завтра фамилия. А послезавтра директриса заказывает торжественный вечер в честь нашего дорогого спонсора.
- Дядь, а телефон у тебя есть?
- Есть.
- А какой?
- Складной.
- А номер какой? – пацаны, похоже, решили меня все-таки вычислить.
- Семизначный.
- А цифры какие?
- Арабские, пацаны, арабские, а в темноте еще и светятся, – ага, вычислите вы меня, как же! Сам такой был.
Пацаны успокаиваются и продолжают шушукаться, планируют, похоже, очередную попытку на следующий раз. И пускай, так им жить интереснее. А обнадеживать я их не хочу, по крайней мере – пока. Я-то знаю. Сам бегал вот так к воротам, ждал. У нас говорили – маму ждет. Не дождался. Позже, когда подрос, стрелял курить у прохожих. Прикидывал уже тогда, что к чему. Расклады делал. И Славка, кстати, тоже с нами ходил, только, он на год старше был, поэтому, на год раньше и из детдома ушел. Только Славке благодаря, мы тогда до нар не добегались. Он нам Окуджаву пел, Высоцкого, а нам после этого почему-то приключений искать уже не хотелось. А потом он, когда поднялся, многих наших пристроил. Правда, время прошло, и сейчас все так, как пели когда-то: «пять грустных солдат не вернулись из схватки военной, ефрейтор морально нестойкий женился на пленной…» А Славка нашему детдому помогает до сих пор. И, уверен, когда о помощи детдомам служебку посылал, не думал, что филиалы отделаются благотворительным часом. Ну, да бог им судья. Не царское это дело – болтать, царское дело – дело делать. «Сказал им король: не страшны нам ни пресса, ни ветер! Врага мы побьем, и с победой придем, и ура!!!»
Веду пацанов на задворки – там дорожки в саду засыпаны по пояс. По пути заходим в сарайку – несмотря на глубокий снег, дверца открывается легко – не зря я с ней маялся по осени. Прихватываю ломик – наледь на дорожках поопаснее, чем на дороге – валенки шипами пока еще не снабдили, да и АБС пацанам встроить не удосужились.
Ребят уже зазвали на ужин, а я все еще кидаю снег в глубине сада. Слегка напеваю, чтобы не сбить дыхание. Когда заканчиваю, над высокой крышей детдома уже зажигаются первые звезды. Окна неяркими прямоугольниками светятся в сумерках, в некоторых видны вихрастые силуэты – на двор их сегодня уже не пустят.
Ухожу, помахав рукой от ворот. Сажусь в машину, запускаю двигатель. Салон немного выстыл, поэтому включаю тонко загудевшую печку, грею руки у дефлектора. На торпеде лежит кулек из желтоватой, точно из детства, оберточной бумаги. Спину ломит, налившиеся приятной усталостью руки с натугой поднимаются к свертку. Пряники еще теплые, и мне почему-то начинает щипать глаза – видимо воздушный фильтр в машине цепляет немного паров бензина – надо будет заменить.
Беру пряник и надкусываю липкий слегка бочок. С подъездной дороги на трассу вырываюсь сразу на большом газу. Колеса разбрасывают вокруг остатки снега, машина рвется к городу…
В салоне тихо, но я явственно слышу гитарный перебор и ломающийся голосок: «… и пряников, кстати, всегда не хватает на всех…»