Островки моей памяти

           Глава первая. Моя родословная

      Сегодня часто приходиться сожалеть о безвозвратно потерянных сведениях, событиях старины далёкой, которыми обладали наши родители. В далёком детстве мы порой становились случайными свидетелями интересных разговоров между взрослыми, отрывки которых, как островки памяти, всплывают иногда из небытия в виде пазлов прошлой жизни и сложить их в единое целое порою становится затруднительно.
      Меня с раннего детства деревенская ребятня, почему то дразнила «Локтюшкой» и это прозвище накрепко прилипло ко мне, пока мы жили в Байгачах. Никто из моих сверстников толком не знал, почему они так «обзывались», однако я не обижался. Я слышал, что «Локтеем» называли и моего отца – Николая Степановича, взрослые дяди, его друзья. Я понимал, что за этим кроется какая-то тайна и совсем ещё маленьким пятилетним ребёнком попросил маму объяснить мне происходящее. Она рассмеялась, но охотно рассказала целую историю, которую я запомнил навсегда.
      Оказывается, что давным-давно, после того как в России отменили крепостное право, в Байгачи переехал мой прапрадед по отцовской линии Ильин Локтион Ильич. Отец его, Илья, фамилии будучи крепостным не имел, а его сыну Локтюшке при оформлении вольной грамоты присвоили фамилию по имени отца – Локтион, сын Ильин. С тех пор всех Ильиных мужского рода в Байгачах дразнили «Локтеями». Кроме того, долгая память к прародителю Локтею в деревне шла не только от редкого мужского имени, но и подкреплялась небылицами о его особых талантах, способностях, выделявших его из общей крестьянской массы. Кроме трудолюбия и отменного здоровья он обладал «острым» языком, слыл балагуром и весельчаком, был грамотным человеком. Как оказалось, я стал последним носителем громкого прозвища прародителей и относился к нему с определённой долей уважения.
      Что касается отцовской линии родословной, она достаточно проста, однако имеет интересные житейские нюансы, которые больше всего важны для близких родственников. Получилось так, что моя мама – Варвара Андреевна, дважды выходила замуж за двоюродных братьев Ильиных, сначала за Александра, потом за Николая. Среди известной мне истории деревенской родни у моего прадеда Василия Ильина было два сына – старший Иван и младший Степан. Единственный сын Ивана Васильевича – Александр, 24-х лет, перед войной, в конце 1939 года, женился на 21-летней Петуховой Варваре Андреевне и с началом войны летом 1941 года ушел на фронт.
      В сентябре 1941 года у них родилась дочь Светлана, которая умерла от скарлатины через три месяца. Варвара Андреевна проживала в доме мужа, вместе с его родителями и в конце 1944 года дождалась с фронта супруга, который из-за тяжелого ранения был признан инвалидом и комиссован. Однако его здоровье было настолько подорвано, что в середине 1945 года Александр умер.
      Николай Степанович – мой будущий отец, 18-летним юношей в 1942 году был призван в армию и направлен служить на Дальний Восток матросом на корабли Тихоокеанского флота. В августе-сентябре 1945 года участвовал в боях по освобождению Курильских островов от японских захватчиков, из армии был демобилизован в апреле 1948 года и, вернувшись в Байгачи, в мае женился на моей будущей матери, а в феврале 1949 года появился на свет и я.
      Мамина родословная от меня скрыта в густом тумане, и я могу ориентироваться лишь на обрывки услышанных фраз, невольным свидетелем которых я оказывался случайно, так как специально эта тема никогда не затрагивалась. Сегодня приходиться горько сожалеть, что не придавал этому должного внимания при общении с родителями и многочисленными родственниками. Однако даже при наличии таких отрывочных сведений о днях минувших сегодня можно сложить неплохую мозаику и разглядеть в ней отдельные вехи той далёкой эпохи, которые определяли нелёгкую судьбу моих предков.
      Моя бабушка – Наталья Михайловна Колесникова, родилась в 1895 году в деревне Преображенка, Такмыкской волости в семье зажиточных крестьян, имела двух братьев – Сергея и Дмитрия, сестёр Марфу, Дуню и Нюру. Когда девице Наталье исполнилось 17 лет, её выдали замуж за Петухова Андрея Ивановича, только что вернувшегося с войны – шёл 1917 год. Андрею исполнилось уже 25 лет, три года отвоевал, награжден Георгиевским крестом, был грамотным человеком. Молодые стали жить сразу зажиточно, в хозяйстве были две лошади, коровы и прочая мелкая живность. В декабре 1918 года у молодых родилась дочь Варвара – моя мама. Всё начиналось очень хорошо, однако как раз в это время Омск становится столицей белой России и колчаковские рекрутские отряды добираются до самых глухих северных мест губернии и все трудоспособное мужское население принудительно забирают в колчаковскую армию. Попал под эту гребенку весной 1919 года и Андрей, позже он участвовал в боях по сдерживанию наступавшей Красной армии под командованием М.Н.Тухачевского и в ноябре этого года получил ранение в боях под Татарском, заболел тифом и остался брошенным в полевом госпитале.
      Кто-то из земляков-сослуживцев сообщил о судьбе мужа Наталье и она, не раздумывая, в декабре, в лютую стужу поехала выручать супруга. Через неделю добралась до Татарска, нашла заброшенный белыми военный госпиталь (в это время красные отогнали их уже на восток к Новосибирску) и выяснила, что примерно неделю назад Андрей скончался и похоронен в братской могиле. Погоревав, с большим трудом она вернулась назад, добираясь до своей Преображенки уже две недели, после чего у Натальи началась горькая вдовья жизнь. Она понимала, что может остаться на всю жизнь одна, так как две прошедшие войны выкосили мужское поголовье почти под корень, а её положение усугублялось ещё наличием на руках маленькой дочери. Однако превратности судьбы не предсказуемы и звезды для моей бабушки и мамы сложились так, что вскоре одна обрела достойного мужа, другая заботливого, любящего отца.
      К началу 1921 года Наталья жила, как и до смерти Андрея, отдельно выделенным хозяйством и умело справлялась с непростой работой по дому и двору. Без мужика, конечно, было тяжело, но помогали молодые неженатые братовья - при заготовке сена, дров, и других тяжелых видах крестьянского труда. Хозяйство у нее было крепкое, ухоженное и она заслуженно считалась богатой, предпочтительной партией для возможного брака.
      И вот весной 1921 года молодую вдову приехал сватать из Байгачей Горохов Ефим Максимович, у которого незадолго до этого умерла молодая жена и на руках осталась 4-х летняя дочка Маша. Засланные сваты быстро убедили родственников Натальи в необходимости быстрейшего заключения брака, впрочем, сама вдова тоже не возражала. Сарафанное радио и простое любопытство в отношении жениха дали в основном положительные результаты – он считался в деревне одним из лучших печников и был признан умелым плотником, возведя своими руками не только пятистенный дом, но и украсил его резными ставнями, поставил ворота с двух сторон, полностью закрыл крышей дворовое пространство, где рационально разместил вместительный погреб, сенник и хозяйственные постройки для скота и птицы. Плюс ко всему к дому примыкал ухоженный огород площадью более 50 соток, красиво огороженный со всех сторон плетнём и как отличительный знак мастерового человека здесь же в огороде красовался колодезный сруб с чистой питьевой водой и далеко заметным «журавлем».
      Объединив в одно целое крепкое хозяйство жены и свою мастеровитость, Ефим Максимович как родную принял двухлетнюю Варюшку и ничем не выделял её от родных детей, которые появлялись с завидным постоянством в счастливой семье, крепко обосновавшейся на долгие годы в Байгачах. На хрупкие плечи маленькой девчонки Вареньки при появлении сестёр и братьев легли ежедневные заботы по уходу за малышами, посильная помощь матери по хозяйству и множество других мелких дел, которые постоянно возникают по дому. Из разговоров взрослых я понял, что Наталья родила много детей, но не всех малышей сумели уберечь от болезней и взрослыми, кроме Варвары и Марии, стали Анна, Анастасия, Иван, Александр.
      Судьба порой поворачивается так, что зеркально повторяет события давних времен и люди, чувствуя это, чтобы не попасть в беду стремятся исправить ошибки прошлого. Аналогичный случай произошёл и в жизни моей матери. Перед началом войны её отправили от колхоза учиться в город на учётчика. Вернувшись востребованным грамотным специалистом, уже, будучи замужем, она быстро среди односельчан завоевала уважение и на очередных выборах в декабре 1939 года была избрана депутатом сельского совета и оставалась им до 1947 года, когда после войны впервые были проведены очередные выборы. Таким образом, Варвара Андреевна благодаря своему статусу, обладала некоторым начальственным ресурсом, который помог её в трудную военную пору.
      А дело было так – где-то летом 1942 года по стране прошла очередная мобилизация мужского населения на войну, и под её гребенку попал и Ефим Максимович, которому в то время исполнилось уже 50 лет. Однако его взяли не на фронт в действующую армию, а отправили на Урал в Челябинскую область, в так называемую трудовую армию, где он работал в шахтах, укрепляя проходческие тоннели. Из рассказов взрослых я запомнил, что рабочий день для такого типа мобилизованных был не регламентированным и длился минимум 12 часов. Самое страшное при этом было постоянное недоедание и ужасные бытовые условия, особенно ощутимые при наступлении холодов. Бараки, где жили трудармейцы, практически не отапливались (на огромной площади барака, где было сосредоточено 200-300 человек, устанавливались 2-3 железные печки), выживали сильные, наглые, с криминальным прошлым. Дед Ефим всегда выглядел щуплым, тщедушным мужичком, ростом около 160 см и весом в 65 кг. А бригада, куда он попал как специалист плотницкого дела, была сборной –там были и такие же, как он деревенские мужики, и спецпоселенцы из числа раскулаченных, и откровенные уголовники.
      В общем, в конце ноября 1942 года, благодаря тому, что мама была депутатом, ей из районного военкомата кто-то из знакомых по общественной деятельности сообщил, что с дедом приключилась беда, он заболел и не может работать, а это чревато непредсказуемыми последствиями, так как в то время больничных не выдавали, а не выход на работу приравнивался к диверсии. Не долго думая, она сразу же засобиралась выручать своего отца (хоть он был и не родной по крови, но она всю свою жизнь считала его самым близким человеком, настоящим отцом), договорилась с председателем колхоза по поводу лошади с подводой, оформила необходимые документы для возницы, чтобы он нормально дождался её в омском доме колхозников, пока она вернётся из Челябинска, взяла с собой мешок продуктов, зарезав своего кабанчика, теплой одежды и меньше чем через двое суток была уже в Омске.
      В 1942 году маме исполнилось 24 года, она была крепкой молодой женщиной, твердо стояла на ногах, хорошо разбиралась в отношениях между людьми, легко вступала в контакты с незнакомыми, убедительно говорила, своими поступками вызывала симпатию окружающих. Эти личные качества помогли ей преодолеть казалось бы неразрешимые проблемы, которые возникли у неё, как только она прибыла на шахту. Это была охраняемая зона, куда можно было попасть только по спецпропускам, которые для родственников оформлялись в органах милиции. Процедура оформления была длительной, а у неё времени не было. Она на месте придумала быстрый и короткий путь проникновения к отцу. У неё с собой, как у колхозного учетчика, было несколько колхозных бланков с печатями. Пообщавшись с представителями охраны и администрацией шахты, она выяснила, что периодически для работников предприятия колхозники из разных регионов страны привозят одежду, продукты, письма, посылки и в этом случае им иногда разрешают встречаться с земляками. Воспользовавшись мандатом депутата, она смогла убедить начальника охраны дать ей разрешение на свидание с земляками из Омской области,которых на шахте было несколько десятков. Оформила должным образом бланк колхоза на часть продуктов, которые везла в мешке, оставила их руководству, и была пропущена на охраняемую территорию.
      Найти отца теперь было уже проще. Землячество в этом заведении было развито достаточно сильно и омичи ей сразу подсказали, где его искать. Оказалось, что уже около недели его никто не видел, а один из собеседников предположил, что он, наверное, умер. Они отвели её к бараку для тяжелобольных, где по спискам определили, что Горохов Ефим Максимович числится живым. Правда местный представитель не хотел её пропускать к отцу, однако она предъявила разрешение начальника охраны и, после некоторых колебаний, он провел её в помещение, показав на лежащего в углу человека. Это был измождённый, чрезвычайно худой, с выпирающими скулами старик, совершенно не похожий на отца. Она взяла его левую руку и увидела, что, как и у Ефима Максимовича у этого человека был ампутирован большой палец. Тут он пришёл в себя и едва слышно назвал её по имени и попросил забрать отсюда домой. Переговорив со старшими по этому бараку, она узнала, что от недоедания и тяжелых условий труда отец потерял силы и уже около недели не ходит на работу. В этот барак как раз собирают подобных доходяг, которые, как правило, здесь и умирают. По словам старшего, если она получит разрешение у руководства шахты, то сможет увезти отца домой. К вечеру она сумела организовать эвакуацию отца за пределы охраняемой территории, его поместили в стационарный фельдшерский пункт, так как необходимо было поставить его на ноги.
      Около недели мама выхаживала отца, находясь рядом с ним, буквально кормя его из ложечки. Как только отец немного окреп, с помощью знакомых они добрались до железнодорожной станции и отправились в Омск. Там их дожидался байгачёвский возница, с которым они не спеша, с остановками в деревнях, добрались к середине декабря в Байгачи. Вес у спасённого Ефима Максимовича по прибытию домой был не более 40 кг и только ближе к весне он по-настоящему пришел в себя и почувствовал, что смерть на этот раз прошла мимо, слегка коснувшись висков и оставив там белые отметины.
      Мой дедушка Ефим прожил долгую сложную жизнь, пережил бабу Наташу более чем на 20 лет, которая умерла в 1960 году и похоронена на кладбище в Байгачах. До недавнего времени редкий путник, направлявшийся в Ботвино со стороны бывшей деревеньки, мог видеть рядом с дорогой четыре старые березы и холмики старых могил, а чуть ближе к речке одиноко стоящую  железную оградку, за которой покоится прах моей бабушки.

         Глава вторая.Страницы истории

     Но вернёмся к военному времени Байгачей, когда после мобилизации мужского населения резко изменилась крестьянская жизнь. По тогдашней традиции в каждой деревне был свой колхоз, которым, как правило,  руководил избранный односельчанами и рекомендованный партийными органами местный житель и чаще всего это был  мужчина. С началом войны все поменялось – почти все здоровые, крепкие мужики были мобилизованы, остались подростки и старики.
      Стать председателем колхоза предложили моей будущей матери Варваре Андреевне, как наиболее активной сельской представительности, депутату местного совета, но она категорически отказалась, основной причиной назвала свою первую беременность, сроки рождения ребенка планировались в сентябре, а председателя выбирали в августе. Причину самоотвода посчитали убедительной, и по единодушному желанию схода жителей деревни на должность председателя был предложен и единогласно избран Копейкин Петр, которому тогда было далеко за семьдесят, но он обладал феноменальным здоровьем и физической силой, спокойным характером, пользовался непререкаемым авторитетом односельчан, зачастую выступая судьей в различных деревенских спорах.
      Нужно отметить, что мои односельчане с выбором своего  «головы» не прогадали. Законы военного времени были  очень строгими, однако почти еженедельно на стол председателя ложились все новые и новые циркуляры, ужесточающие и без того суровую действительность. Особенно больно ударило по сельским жителям постановление о запрете любой вырубки леса, без предписания органа районного лесничества. Ответственность, естественно, за исполнение возлагалась на председателя. Любое нарушение нещадно каралось по законам военного времени. Как говориться, даже председателю в такой ситуации не позавидуешь. До войны повсеместно вошло в практику, когда колхозники осенне-зимней порой самостоятельно безо всяких согласований и разрешений заготавливали на зиму «сухостой» в рядом расположенных с деревней лесных массивах.
      До наступления холодов председателю нужно было добиться обеспечения сельчан топливом. Однако, те объемы заготовки древесины, на которые рассчитывали жители, в районе не утвердили, значительно уменьшив заявленные цифры. Чтобы выжить приходилось обходить запреты, то есть воровать.
      Я слышал от  взрослых, будучи ребенком, следующую историю. Как правило, председатель разъезжал по своим владениям на легкой повозке, в простонародье – тарантасе. Однажды, осенней порой, двигаясь от птичника к зерновому току, он заметил вдалеке подводу, направляющуюся в сторону леса. Постепенно смеркалось, и он понял, что кто-то из деревенских решил под покровом сумерек привезти до дому дровишек. Решив прихватить воришку с поличным, он устроил невдалеке импровизированную засаду и стал ждать. Однако проходило время, накрапывал дождь, а подвода с дровами не возвращалась.
      Не вытерпев, он потихоньку тронулся по хорошо заметным следам от колес, углубился в лес метров на триста и увидел увязшую в грязи по самый шкворень гружёную дровами телегу, рядом с которой, одетая в старый ватник, стояла  молодая односельчанка, как их раньше называли – красноармейка (муж служил в Красной Армии) – Матрёна Тимченко. Она нещадно понукала худосочную кобылёнку вожжами, пытаясь стронуться с места. Но цепкая грязь надежно держала свою жертву, и было видно, что силы у бедного животного на исходе и с этой задачей оно не справится. Увидев председателя, несчастная женщина совсем растерялась и ещё сильнее стала бить лошаденку. Он  молча подошел к подводе, пристыдил Матрёну за издевательство над кобылой и грубо приказал распрягать её. Женщина заплакала и стала упрашивать Петра не наказывать её, повторяя, что дома нет ни полена дров, и двое малых ребятишек мерзнут от холода. Еще жёстче он повторил свою просьбу, и женщина освободила хомут, сняла дугу, потом вожжи и всю эту амуницию перенесла в тарантас. Обессиленную лошадку председатель вывел на сухое место, насыпал из тарантаса ведро овса и оставил её на попечение женщины. Сам подошел к телеге, ругая неразумную возницу за бестолковость, произнёс свою любимую присказку - «травь тебя», впрягся в оглобли и одним мощным рывком вытащил телегу вместе с дровами на сухой пригорок.
      От увиденного и пережитого у Матрены подкосились ноги, она не знала, что последует дальше. Она слышала деревенские байки, что Петр в молодости обладал необыкновенной силой, но чтобы так, на её глазах вытащить, как ей показалось без особых усилий, застрявшую телегу, не верилось совершенно. Однако мужчина отряхнул с дождевика прилипшую грязь, помог запрячь в телегу, немного отдохнувшую лошадь, усадил на воз Матрену и приказал ей потихоньку ехать домой и никому не рассказывать про случившееся. Однако этот случай, не смотря на запрет старого Петра, стал достоянием гласности среди жителей, обрастая фантастическими подробностями,  дополнительно добавил герою этого рассказа лишь уважения и авторитета со стороны односельчан.
      Хранится в моей памяти ещё один эпизод, связанный Петром Копейкиным. По словам односельчан, была у деда Петра  сестра Ульяна, младше брата на полтора года, которая была очень похожа на него не только лицом, но и богатырской силой. Более того, говаривали деревенские кумушки, что она могла и обидеть брата при ссоре, одерживая нам ним верх. По преданию Ульяна спокойно могла тащить однолемешной плуг, вспахивая осеннюю зябь. А на деревенских игрищах по перетягиванию каната всегда побеждала та команда, за которую становилась эта девица, даже если у противников в команде был её братец.
       Однако, моя история о другом. Подошло время выдавать Ульяну замуж,  она была богатой невестой, все знали в деревне, что за ней дают большое  приданое, но потенциальные женихи в Байгачах не торопились свататься, опасаясь понятных последствий при дальнейшей совместной жизни на правах мужа. Время шло, и родственники решили найти подходящего жениха на стороне, но это оказалось не так просто. Слава о богатырской девице далеко распространилась за пределами нашей деревни и только в Криводаново нашли смельчака (поговаривали, что жених несколько убогий парень, но из приличной семьи), который согласился взять её в жены.
       Как водится при вывозе невесты из деревни в «чужие» руки,  дорогу местные мужики перегораживали, чтобы сорвать хороший калым в виде спиртного за её расчистку. В этот раз они притащили на лошадях две копровые «бабы» (приспособление для ручного забивания свай) по 200 кг каждая и установили их так, что ни объехать, ни выехать из деревни было невозможно. Свадебный кортеж подъехал к непреодолимой баррикаде и остановился. Выскочившие «дружки» попытались растащить заграждение, но не тут-то было – силенок не хватало. Вдруг из возка выбралась невеста в фате, оттолкнула криводановских мужиков, без особых усилий легко и грациозно отбросила в разные стороны мощные копры, погрозила байгачевцам мощным кулачищем и с довольным видом села на место. Местные ребята загрустили, поняв, что в этот раз они остались ни с чем и потихоньку разбрелись по домам.
      О деревенском силаче Петре Копейкине ходили легенды, одна из них имеет отношение к послевоенному времени, а я о ней услышал в подростковом возрасте и даже написал по этому сюжету небольшой рассказ. Здесь я его повторяю ибо он напрямую связан с героем моего предыдущего повествования.
      С высоты прожитых лет иногда полезно оглянуться назад, в прошлое, слегка поворошить слежавшуюся целину памяти и под слоем накопившейся пыли вдруг обнаружить алмазные россыпи событий из прошлого времени, свидетелем которых ты был сам или случайно подслушал разговоры взрослых.
      Недавно, перебирая, таким образом свои детские воспоминания, я случайно наткнулся на деревенскую легенду о необычном человеке – Петре Копейкине, который всю жизнь прожил в Байгачах и умер в середине 50-х годов в глубокой старости в возрасте 92 лет. По словам односельчан, он был человеком необычайной физической силы, легко разгибал подковы и скручивал по просьбе владельцев медные монеты в трубочку. При этом отличался спокойным, покладистым характером, как говорили, «мухи не обидит».
      Географически недалеко от Байгачей располагалось несколько деревень, где проживали татары, – Черналы, Илле-Карга, Уленкуль и т.д. И русские, и татары всегда жили дружно, но спортивный дух соперничества между мужиками однозначно присутствовал. В конце 40-х, после войны, когда на селе ещё не было электричества, редко завозили кино, нередко случались перебои с радио, местная молодежь развлекала себя сама, как умела. Особо почитаемым праздником считался «сабантуй», который проводился почти ежегодно, но народ собирался не в одном и том же селе, а по договорённости с соседями всякий раз менялось место сбора и время проведения. Особой фишкой любого «сабантуя» считалась борьба на поясах и приз за победу, и именно это мероприятие особо привлекало массу и желающих померяться силами, и просто любопытных.
       В этот раз праздник  проводился в Байгачах, за околицей, на большой поляне, где смастерили временную коновязь. В полдень, теплым майским днем, когда только что закончили посевную и осталось немного времени до сенокоса, с окрестных деревень верхами и на подводах подтянулись участники праздника. В складчину купили ведро самогона – он-то и стал главным призом  для борцов на поясах. Согласно традиции, приз, как правило, оставался у хозяев проведения праздника. То ли родные стены помогали, то ли по другим причинам, но статистика показывала, что в девяноста случаях из ста они его выигрывали.
      На этот раз как-то всё пошло не так. Приехавшая делегация из татарского села Тузказань состояла из крепких, спортивного вида молодцев и показала по ходу турнира профессиональные навыки борцов и, как всем казалось, должна была безоговорочно выиграть престижный приз. На срочно созванном совете байгачёвцы, чтобы уйти от позорного поражения, предложили татарским друзьям определить обладателя вожделенного напитка путем поединка между самым сильным представителем гостей и коренного жителя Байгачей. Тузказанцы с радостью согласились, после чего делегация молодых парней из нашего села рысью побежала к деду Петру уговаривать его на борьбу.  Дед активно отнекивался, стыдил молодых своей старостью (ему было уже 80 лет), но, в конце концов, корпоративное чувство землячества взяло всё-таки верх, и он предстал перед соперником в белых портах, холщевой рубахе, подпоясанной красным кушаком, с окладистой бородой и усами. Несмотря на преклонный возраст, дед Петро выглядел очень впечатлительно: роста он был под два метра, в плечах – «косая сажень» и больше семи пудов веса. Однако и противник у него был не лыком шит – молодой крепыш на кривых ногах, с накачаной мускулатурой рук и торса выделялся среди гостей горделивой осанкой и пренебрежительной улыбкой.
      Деда это не смутило, он лишь уточнил правила борьбы и спросил, что нужно сделать с противником, чтобы чистая победа была за ним. Судья – расторопный мужик их соседней деревни, объяснил, что для победы достаточно противника просто уложить на землю, самому оставаясь на ногах. Перед началом схватки нужно было хотя бы одной рукой  держаться за пояс противника, борьбу начинать только по команде и не наносить увечий друг другу.
      Любимой поговоркой деда Петра была – «травь тебя», и все знали, что если он говорил эти два слова, то устоять перед ним было уже невозможно, начатое дело он доведет до конца. Он не спеша подошел к татарину, обеими руками – за спиной и на животе, взялся за кушак, произнес своё: «травь тебя» и как только прозвучала команда к началу, поднял соперника на головой, покрутил им, как пропеллером, и аккуратно положил на траву. Поединок закончился в течение 10 секунд. Все байгачевцы, забыв про самогон, бросились благодарить деда, но тот невозмутимо пошагал в сторону дома, отмахиваясь от наседавших мужиков, как от назойливых мух.

        Глава третья. Начало жизни

     Я родился в четверг,10 февраля 1949 года, в деревне Байгачи,  ближе к вечеру после 16 часов.
     На улице уже второй день бушевала страшная снежная буря, своим завыванием и хлопаньем ставней, пугала бабку-повитуху, которая с утра натопила русскую печь, приготовила чистые простыни, острый нож, чтобы перерезать пуповину, помолилась на иконку и успокаивала роженицу во время наступающих схваток. Не зря видно повитуха тревожилась, читая молитвы, появление младенца у старушки вызвало такой шок, что она несколько секунд не могла вымолвить ни слова. Имея солидный опыт оказания помощи деревенским роженицам, повитуха впервые увидела младенца, родившегося в «рубашке». Она растерялась и не сразу сообразила, что нужно делать, чтобы вызволить ребёнка из кожаного мешочка и не дать ему задохнуться без воздуха. С помощью бабы Наташи, которая тоже присутствовала при родах, женщины сумели разорвать «рубашку» и привести в чувство, начинавшего покрываться синевой младенца, несколькими шлепками и покачиванием его из стороны в сторону. Тут, наконец,  я сумел заявить о себе во весь голос, заорав от возмущения благим матом на всю избу, известив присутствующих о своем существовании.
       Новость о рождении сына у Ильиных быстро облетела всю деревню, родственники и друзья отца до утра по этому случаю праздновали появление
наследника, со всех сторон обсуждая редкое явление – «рубашку», в которой появился  ребенок. Утром пришли к мнению, что в жизни малышу необычайно повезет, и он  обязательно станет «большим» человеком. Однако старое поверье предупреждало, что «рубашка» должна всегда находиться в доме своего «хозяина», только тогда её сила и влияние будут иметь место. Моя «рубашка» действительно долгое время хранилась у мамы в комоде, я несколько раз разглядывал её, ощупывая со всех сторон, но позже, в связи с многочисленными переездами она меня исчезла, и я этого, к сожалению, даже не заметил. Но в жизни мне все-таки иногда везло, о чем я обязательно расскажу.
      Буря продолжала бушевать и только к исходу четвертого дня немного утихла, и можно было ехать в сельский совет, расположенный за 10 верст в деревне Петровке,  выписывать метрику на новорожденного малыша. Грозная стихия, мало по малу, переросла в метель, которая продолжала кружить снежную пыль, забивая глаза и рот. Однако  во вторник 14-го февраля  с утра трактором протянули до Петровки тяжелый клин, с металлическим, как у утюга носом, раздвинули по сторонам метровые сугробы и отец, договорившись с кумом о совместной поездке, отправился запрягать сани.
       Оделись потеплее, дополнительно взяли с собой по тулупу, пару выделанных бараньих шкур и к обеду тронулись в путь. Слава богу, ехать было недалеко, дорога хорошо знакома, да и с собой прихватили «четверть» самогона для друзей из Петровки. Проехав без особых приключений километра четыре, спутники стали замечать, что после очередного поворота дорогу стало заметать высокими переметами, через которые лошадь с трудом пробиралась, утопая по самое брюхо. Было видно, что сани мешают движению вперед и можно чего доброго застрять на пол дороге. Мужики решили  выпрячь жеребца и по договоренности между собой, отец дальше поехал верхом, а кум остался его дожидаться в поле, не забыв отлить себе самогона и поплотнее укрыться тулупом.
      Действительно это помогло, коню стало намного легче, и он резво понес всадника в сторону Петровки. Добравшись до сельского совета практически без проблем, здесь отец столкнулся с неожиданным препятствием – ему отказывали оформлять нужный документ. Оказывается, двумя днями раньше – 12-го февраля в журнал регистрации новорожденных была внесена запись на родившегося в деревне малыша, и поэтому меня никак нельзя было записать десятым числом. Не смогли помочь в преодолении возникшего недоразумения и друзья отца, волей неволей в документ была внесена дата моего рождения - 12-е февраля. С тех пор я стал обладателем двух дней рождения – официального и фактического. Это обстоятельство в дальнейшей моей жизни порой приводило к некоторым казусам и недоразумениям.
      Обратная дорога домой обошлась для путников без особых приключений, кум добросовестно дождался отца в санях, оставив ему для сугрева немного спиртного, и ближе к вечеру, вполне довольные собой, они прибыли в Байгачи и без проволочек продолжили приятное времяпровождение по случаю рождения сына.
      Пока мужики ездили за метрикой, баба Наташа с помощью той же повитухи, успела покрестить меня, в качестве купели была использована железная ванна, а таинство позаимствовано из церковных обрядов с использованием домашней иконы. Позже батюшка, посещавший  иногда нашу деревню, подтвердил соблюдение необходимых канонов моего крещения старушками, так я стал христианином и полноправным жителем планеты Земля.
      С момента первого вздоха я почувствовал большое облегчение и стал, как мог, наслаждаться жизнью. Рос я крепким, здоровым пацаном, не особо отягощая своих близких лишними претензиями, до 3-х месяцев мне вполне хватало материнского молока, но согласно тогдашним законам после этого срока кормящая мама обязана была выходить на работу, и я сразу заметил некоторый дискомфорт существования. И хотя я родился в день, когда умер Александр Сергеевич, у меня своей Арины Родионовны пока не было. С учетом того, что баба Наташа ещё работала, было решено мне в няньки пригласить, проживающую одиноко в нашей деревне бабу Таню, скромную, добрейшую женщину.
      Моя нянюшка души не чаяла в Витюшке, всячески потакала детским прихотям, перекармливая кашами и парным молоком, так что к полугоду я весил уже больше 8 кг и вытянулся до 70 см. Но это никого не пугало, наоборот всех радовали пухлые щечки и округлости живота упитанного мальчика. Некоторая озабоченность у взрослых появилась ближе к годовалому юбилею, малыш превратился в крупного не по возрасту пацана, непоседу и забияку, но совершенно не желающего начинать самостоятельно ходить. Баба Таня не спускала своего любимца с рук, сдувала с него пылинки, всячески оберегала от любых невзгод и молодой повеса, привыкнув к лёгкой жизни, ничего другого не желал. Уговорить, а тем более заставить его сделать шажок самостоятельно, было невозможно. Лишь почти в полтора года, в июне 50-го совершилось моё долгожданное путешествие от крыльца до угла дома. Оно было встречено такими громкими криками со стороны отца, что перепуганная мать, выскочив из дома на крыльцо, чуть не поколотила его, подумав о случившемся несчастье с ребенком. Теперь меня можно было отдавать в колхозные ясли и дать возможность нянечке отдохнуть от располневшего Витюши. Начинался очередной, интересный период в моей жизни.

          Глава четвёртая. Детство в деревне
      
      По логике восприятия вещей и известных пределов человеческих возможностей я не должен бы помнить событий своего после ясельного периода, которые имели место в возрасте до 4-х лет. Однако, навеянные рассказами взрослых,  в памяти отложились отрывочные картинки  раннего периода моего младенчества.
      Под деревенские ясли в Байгачах приспособили старый клуб, кособоко стоявший недалеко от нашего дома, как раз посередине села, прямо на переулке, ведущем в сторону фермы. В связи с тем, что клуб  редко использовался по прямому назначению как увеселительно-развлекательное заведение, правление колхоза решило часть большого зала освободить от скамеек, сдвинув их в одну сторону и там организовать площадку для малышей. В силу того, что огромное помещение недостаточно прогревалось от одной печи, стоявшей возле глухой стены, ясли функционировали лишь в течение теплого времени года – с мая по сентябрь. Если в этот период возникала необходимость проведения обще деревенских мероприятий – собраний, просмотра кино – ясли в считаные минуты легко трансформировались в клуб. Правда потом техничке долго и тщательно приходилось отмывать необходимое пространство для ребятишек, но пол в садике всегда блестел первозданной чистотой, и свободного пространства с лихвой хватало таким как я на беготню и детские шалости.
      Маленьких непосед кормили в обед сами родители или родственники, принося в узелках и котомках нехитрую еду и тогда наступали минуты блаженства общения с близкими и самого процесса поглощения пищи проголодавшим воинством. Мне больше всякого другого съестного продукта по душе было свежее парное молоко. Его поглощение, как правило, занимало целый ритуал – я брал в обе руки полную литровую банку, шлёпался задним местом с характерным звуком на пол и, пофыркивая от удовольствия, осушал её не отрываясь, одним махом, чем всякий раз вызывал восхищение у воспитательниц и чужих мам. Осушив таким образом одну баночку, я тут же просил – «Давай ещё». Однако мою одностороннюю привязанность к молоку сдерживали, разбавляя её кашами, картошечкой и другой бесхитростной деревенской снедью. Благодаря хорошему аппетиту и здоровой, калорийной пище в своем физическом развитии я до пяти лет обгонял сверстников и мама постоянно из-за меня получала упреки от воспитательниц и односельчанок за то, что Витюша нередко обижает не только своих сверстников, но и ребят постарше – старается на них покататься верхом, приватизирует игрушки, устраивает разборки с применением кулачного боя. В общем, сорванец был ещё тот!
      Однако время шло и потихоньку, как и другие мальчишки, я незаметно втягивался в орбиту крестьянского труда, помогая родителям по дому и двору. Помню летом, в возрасте 3,5 года меня брали уже на сенокос и уборку колхозного гороха. Мне очень нравилось, сидя на самом верху воза, поглощать с наслаждением крупный, зеленый горох и с высоты обозревать окрестности во время движения от поля до тока, набивать вкусными стручками все карманы, чтобы дома на сеновале иметь всегда под рукой необходимый запас деликатеса.
      Хорошо помню до сих пор начало марта 1953 года, мне только что исполнилось четыре годика. В тот мартовский день до нашего села, не знаю, по каким каналам, дошла информация о смерти Сталина. Перед глазами воочию стоит картина плачущих взрослых – и мужчин, и женщин, потом собрание в клубе, где собралась вся деревня – и старый, и малый; портреты с траурными лентами, самодельные плакаты, флаги. Настроение у всех было подавленное, плакали даже малыши. Вся эта картина глубоко запала в мою память и осталась в ней до сих пор.
      Незаметно наступило время, когда моя жизнь резко изменилась. Как раз незадолго до моего дня рождения (пятилетия) в нашей семье неожиданно для меня появился новый член семьи – родилась моя младшая сестрёнка Нина Николаевна! И я сразу почувствовал себя глубоко несчастным человеком – меня перестали замечать в доме, все внимание близких, по непонятной для меня причине, сосредоточилось на крикливой маленькой девчонке – я стал никому не нужен. И только баба Наташа, как могла, сглаживала мои обиды, забрав на время к себе.
      Но это было только начало, самые большие неприятности начались на следующее лето, когда Нина подросла, встала на ноги, а мне исполнилось уже шесть лет с гаком. Меня определили главной няней моей сестренки и теперь, в мои прямые обязанности входило постоянное сопровождение и её охрана. Всё бы ничего, да как же быть с друзьями – перед ними то неудобно. Был парень как парень, а теперь какая то нянька. Однако я помаленьку приспособился и на игрищи брал с собой сестрёнку, усаживал её в сторонке, подсовывал тряпичную куклу, а сам наслаждался в компании сорванцов игрой в прятки или казаков-разбойников.
      Однажды, знойным июлем мы облюбовали место возле колхозных складов с зерном и затеяли там традиционные игры. Рядом на нашу радость разрослось огромное поле конопли, где можно было прятаться не пригибаясь. Нинель пристроил на пригорке, чтобы была видна издалека, и увлеченно  углубился в заросли сорняков. Игра затянула меня так, что я напрочь забыл про свои прямые обязанности и когда бросил взгляд на бугорок – никого, кроме тряпичной куклы, не увидел. Мне сразу поплохело, я понял, что объект охраны пропал. Мы с друзьями, проявив все свои способности сыщиков, через полчаса вынуждены были признать, что поиски напрасны – нам пропажу не найти.
      Молва о потере ребенка быстро стала достоянием всей деревни и возле складов собралась приличная толпа односельчан, жаждущих оказать помощь в поисках. Однако все было напрасно, сами склады и конопляное поле было огорожено плетнем и было понятно, что ребенок не мог преодолеть это препятствие, но в ясной видимости сестрёнки не наблюдалось. Взрослые устроили всей нашей ватаге перекрёстный допрос, однако все как один говорили только одно – никто никуда от складов не убегал, ребенок сидел на одном месте, посторонних не было. Мужики из числа охотников предложили для поисков использовать охотничью собаку Джульбарса, известного своей способностью выслеживать дичь и брать по запаху след зверя.  Привели Джульбарса, дали ему понюхать куклу, скомандовали – «Ищи»! Умный пес виновато покрутился, подошел к складу, засунул голову в незаметное углубление под нижним бревном и громко залаял. Тут же раздался громкий плач, внезапно проснувшейся Нинульки, и через мгновение появилась её перемазанная мордашка. Я был на седьмом небе от радости, однако «веские» оргвыводы в отношении моей персоны были сделаны в домашней обстановке и запомнились мне надолго.

          Глава пятая. Начальная школа

      Время постепенно ускоряло свой бег, и как то незаметно после июля пришел август. Мои друзья,  которые за последние два года стали для меня самыми близкими и родными заговорили вдруг о школе. Мне было всего лишь шесть лет и мои родители, так же как и я были уверены, что думать об этом серьезном деле пока рановато.
      Обстановка вокруг моего воспитания с самого начала складывалась таким образом, что я большую часть времени  был предоставлен самому себе. Родители весь световой день были на работе, и у них едва-едва хватало сил на домашнее хозяйство.  Я чаще всего общался с дедом Ефимом и бабой Наташей, которые были малограмотными людьми, поэтому я не имел абсолютно никакого представления ни о буквах, ни о математическом счете, то есть был совершенно безграмотным и не проявлял  в этом направлении явного интереса. Но зато я был крепким, здоровым пацаном, с огрубевшей кожей на пятках, без каких либо последствий бегал по стерне и камням босиком, в общем, наслаждался деревенской жизнью в полном объёме.
      Однако первого сентября я обнаружил, что вся наша дружная, веселая компания внезапно распалась - основной костяк парнишек-семилеток сел за парты в первом классе, а я остался один на один с малолетками, всеми забытый и страшно несчастный. Естественно, меня тянуло как магнитом к зданию школы, из дверей которой периодически на перемены выскакивали бывшие дружки, а я, как заведённый,  нарезал круги вокруг неё, заглядывал в окна и отвлекал своим бродяжничеством  от праведного труда учащуюся молодежь.
      Такая картина продолжалась  дня два и быстро надоела нашей учительнице начальных классов Валентине Антоновне Курченко, которая вечером пришла к нам домой и попросила мать назавтра  как то снарядить меня для школы, предполагая дать возможность мне пообщаться со сверстниками, успокоить мои взвинченные нервы, показать сложность учебного процесса, в общем, сделать так, чтобы я не отвлекал своих друзей и не мешал их учебе.
      Утром, захватив карандаши и тетрадку в клеточку, я, почти как Буратино, пошагал в школу, чем страшно обрадовал своих товарищей. Валентина Антоновна пользовалась у нашего брата непререкаемым авторитетом, поэтому после жесткого инструктажа я смирно сидел за последней партой и внимательно впитывал необычную информацию, которая возбуждала у меня страшную заинтересованность. Я всегда отличался послушанием и, дав слово, его, как правило, держал. Учительница попросила меня сидеть тихо, никому не мешать, внимательно слушать и выполнять то,  что она попросит сделать.
      Так продолжалось три дня. Затем педагог стала замечать, что в моих действиях появилась осмысленность, а обучаемость в ходе учебного процесса заметно прогрессировала. Я в отличие от некоторых легальных первоклашек стал правильно отвечать на вопросы, тянул руку, выполнял в полном объеме все школьные правила, и она резонно приняла решение зачислить меня учащимся первого класса. Это событие обрадовало  особенно маму, потому как  одной головной боли для нее стало меньше. Я стал находиться под постоянным приглядом в школе, и  был загружен школьными заданиями после занятий. Через некоторое время родителями для меня была приобретена необходимая школьная атрибутика того времени и я на законном основании стал сидеть не сзади, а вместе со всеми первоклашками за большой партой.
      Нужно отметить, что в Байгачевской начальной школе тогда одновременно в одном небольшом помещении занимались учащиеся сразу четырех классов – с 1-го по 4-й. Общее число учеников в 1955 году составляло 17 человек, из них семеро были первоклассниками. К удивлению многих, не смотря на отставание в возрасте,  я оказался достаточно способным, быстро освоил буквы и стал читать наравне со всеми, обнаружив явные математические наклонности. Правда мои знания грамматики и способности в правописании, как правило, оценивались не выше четверок. Однако по итогам первой четверти  неожиданно для всех, в том числе и для самого себя, я оказался лучшим учеником школы и эту традицию старался всячески поддерживать и в будущем. Совместное обучение со старшеклассниками давало возможность такому любознательному ученику как я заглядывать в будущее. У меня была хорошая память и мне не нужно было повторять или зубрить домашних заданий, как правило, на их выполнение уходило меньше часа. Поначалу мама, наблюдая за моим поведением, сомневалась в моей готовности к школьным занятиям, тщательно проверяла  мои тетради и выученные уроки. Однако, поговорив с учительницей, быстро успокоилась и больше никогда не вмешивалась в мои школьные дела.
      В школу я ходил с огромным удовольствием, мне нравилось, что меня постоянно хвалят, и я почувствовал себя «успешным» человеком, так как стал авторитетом в глазах не только первоклашек, но и ребят постарше. Уже в начале третьей четверти я стал бегло читать и пристрастился к книгам, любовь к которым осталась на всю жизнь.
      Бывая в гостях у деда с бабой, я в своё время обследовал все уголки старого дома и уже давно обнаружил у них на чердаке залежи брошенных книг и тетрадок, которые до последнего времени меня совершенно не интересовали. Однако пристрастившись к чтению, я сразу вспомнил про свои находки и внимательно пересмотрел найденную макулатуру. Оказалось, что наверху хранились старые учебники, тетради, художественные книги моих старших родственников – детей бабы Наташи и деда Ефима. Перевязанных коробок, набитых под завязку было очень много, и все это богатство было для меня бесценно. В течение следующих трёх лет я перебрал и перечитал все найденное мною – здесь, кроме учебников для разных классов и многочисленных книг художественной литературы, хранились методические пособия для студентов педагогического училища, которое в свое время закончила тетя Аня. Я с интересом перечитал от корки до корки найденные сокровища и вооружился знаниями на будущее. Нужно сказать, что они пригодились мне в 4-ом классе с необычной стороны.
      Дело в том, что в августе 1958 года наша учительница, Валентина Антоновна, родила дочь Татьяну и вынуждена была пойти в декретный отпуск. Вместо неё нам прислали молодую, неопытную девушку, которая впервые столкнулась с проблемами школьного обучения. Получилось так, что учась в четвертом классе, я стал нештатным помощником новой учительницы и в течение первой четверти, выполняя её указания, читал вслух на уроках перед классом учебник истории. А так как на бабкином чердаке я приобрел дополнительные знания, то позволял себе иногда отступления от книжного текста, приводя по памяти отдельные исторические примеры. Мой рейтинг в глазах неопытной учительницы поднялся на небывалую высоту и по итогам первой четверти у меня в табеле красовались одни пятерки, включая чистописание.
      Валентина Антоновна была несколько удивлена крутому прогрессу в грамматике, однако по итогам года не стала портить общей картины, и я в Ботвинскую восьмилетнюю школу поступил круглым отличником. Этому способствовало ещё и то, что периодически в 3-ей и 4-ой четвертях мы посещали Яминскую школу, так как наша учительница из-за болезни маленького ребенка вынуждена была брать длительные больничные, а мы с большим удовольствием добирались до нового места учебы на специально оборудованных санях, которые в любую погоду таскал за собой трактор ХТЗ. Яминские учителя, скорее всего по инерции, продолжали ставить мне те же оценки, которые фигурировали в тетрадках и все были довольны.
       В августе 1959 года с некоторым волнением и дрожью в коленках я переступил порог Ботвинской восьмилетней школы с большим желанием продолжить своё образование в пятом классе. Меня по коридорам школы сопровождала мама и возле кабинета с надписью «Учительская» мы случайно столкнулись с завучем этого заведения Поленовым Василием Ивановичем. Последний, увидев у меня в руках табель за 4-ый класс, внимательно изучил его, покачал головой и пригласил меня одного пройти внутрь. Я, оглядываясь на  испуганную мать, последовал за ним, понимая, что предстоит серьезный разговор. Так и оказалось.
      Завуч оказался учителем математики и очень ревностно относился к оценкам по своему предмету.  А так как там стояли сплошные пятерки от этого, естественно взыграло его самолюбие, и он решил устроить мне экспресс-экзамен.  Я чувствовал себя достаточно уверенно и на все каверзные вопросы отвечал спокойно и правильно. Окончательно убедился Василий Иванович в моей математической компетенции, когда я стал оперировать отдельными знаниями из области геометрии, которую в начальной школе не проходят вовсе. Отреагировав на очередное заглядывание в приоткрытую дверь встревоженной матери, он заулыбался, пригласил её зайти и поблагодарил растерянную женщину за воспитание толкового отпрыска. Высказал надежду, что и в пятом классе я буду учиться так же хорошо, как и раньше.
              (Продолжение следует)