Я живу в России и мне не страшно

Три.
По инерции тянешь в рот всякую гадость вроде мягких игрушек, пультов, варежек и тому подобного. Иногда гуляешь с родителями во дворе. Коты кажутся самыми прекрасными в мире созданиями, а чтобы исполнилось заветное желание, нужно дёрнуть за пушистый хвост - и тогда всё сбудется. Родители считают, что это глупости, оттаскивают от котов и не дают есть песок пластмассовой лопаточкой. Гулять одному интереснее, но ты слишком мал.
Мама придумала новую игру: купила кубики с буквами, из которых нужно строить слова. Первое, что составил из выкрашенных в дешёвую краску деревяшек, - "М А М А". Это слово вкусно пахло выпечкой и смородиновым кремом для рук. Мама долго плакала и гладила по голове, хотя только утром ругала за перевёрнутую тарелку с манной кашей.

Десять.
Сам стираешь носки и развешиваешь на верёвках ботинки, с грехом пополам отмытые от рыжеватой речной грязи.
В школе часто теряешь карандаши. Популярные KOH-I-NOR и дорогие Faber Castell. За потерянное не отчитывают. Говорят: ты же взрослый, должен понимать. И ты понимаешь. Всё-всё понимаешь. Но карандаши продолжают теряться. И гулять одного почему-то не отпускают. Странно.

Семнадцать.
Тайком куришь Chesterfield. В рюкзаке всегда вонючий одеколон, перебивающий запах сигарет. В определённой дозировке - отбивающий нюх вообще примерно на час.
Родители ничего не понимают - боятся отпускать куда-то одного. Только с друзьями. А они все дураки.
Первая любовь оставила на сердце пару-тройку шрамов, пагубное пристрастие к алкогольным напиткам и идиотскую привычку писать сопливые стихи на чём попало и где попало. Комната завалена клочками бумаги с банально рифмованными строчками.

Тридцать.
Двигаешься вверх по социальной лестнице. Одно из двух высших и связи родителей сыграли свою роль. Как итог - деньги, дом, машина. Гулять некогда. Хотя казалось бы.
Всё так же любишь ту первую, которую когда-то по глупости упустил.
Сын ходит в школу, жена - налево. Ты закрываешь глаза, думая: у всех так, и ничего, живут же люди, и я проживу.

Семьдесят.
Старость съедает тело и разум. Загородный дом оккупировали многочисленные родственники жены с ней же во главе. Разобрали дорогую мозаику, разбили витражи. Вандалы.
В квартире поселился сын со своей семьёй.
Ты всё-всё понимаешь, но живёшь почему-то в доме престарелых, говоришь редко и с трудом, хотя в голове целый рой мыслей. Жалят язык. Может, поэтому.
Иногда приходит сын с красавицей-женой. Она такая же пустышка, как и его мать, которую никогда не любил. Он - мот и транжира, и вовсе не слов, как у Маяковского.
Тебя кормят с ложки хладной манной кашей. Когда переворачиваешь тарелку, не ругают. Улыбаются.
Суют в руки какие-то бумажки, просят подписать. А ты готов написать лишь смородиново-сладкое "М А М А".
Ты мудр, стар, влиятелен - даже тут, в этом чёртовом месте - но гулять одного не отпускают. Только с глупо щебечущей розовощёкой сиделкой. Странно.