Битвы первых

     Истинно человеком я себя признал – кто-то пришёл, меня проговорил.
     Иные явились – нечто парящее: белые птицы, взметнувшиеся паруса.
     Третьи прияли меня – взлелеяв и поцеловав. Я был почти живой. Люди сказали: «Вот самый красивый корабль. Корабль, который поплывёт. И имя его будет солнечным – «Восход».  А я, обретши себя, возгордился чрезвычайно: «Я – металлический, я – гениальный, я – волшебный».
      Образ мой был выписан функционально точно, без изъянов: кабина-сфера, несущая в себе людей, на ней, упакованный в гармошку шлюз. Приборный  двухконусный отсек, по двигателю – взади и впереди – ожерелье баллонов сжатого азота, иллюминаторы – мои глаза. Я был способен свободно  рыскать по пространству, преодолеть миллионы   километров вне  Земли.
       Наступил  день Ухода, я ждал свой экипаж.  Автобус прибыл, они ступили на площадку. Как корабль-творец, я увидел сообщников своих. И я их магически поцеловал.
       Вглядываясь в экипаж пристрастно, я их обнажал,  разоблачал. Люди эти  боялись неких слов: увлекавших, прельщавших, предрекавших.  Эти слова космонавты боялись разбудить. На цыпочках, не дыша, они проследовали мимо этих тайных слов.
      Но пришли звуки зовущие, издалека – и встрепенулись дремавшие слова.  Это явилась Музыка, её призыв и Командир его принял. Теперь он был безрассуднейший  из командиров, ничто не мешало ему оторваться от Земли.
      В этот момент я написал свою Первую картину:  Главный  отвёл Командира в сторону и что-то сказал ему наедине.          
      Скафандры упруго сжали, преобразили их тела. Иными стали их шаги и позы. Что-то эти скафандры уже забрали от людей.  А когда поднимались на лифте, то экипаж услыхал, как восстали тайные слова. Они заплясали, заверещали  позади. И только задраенный люк  избавил  людей от плясавших слов.
     Музыка, к нам пришедшая, открыла магическую дверь. Посланница богов, она  явилась тихо, и в помехах волн – и сразу пленила наши наивные тела. Только мы, улетавшие, могли услышать эту грусть. В одном магическом объёме, с единым телом, с одной одержимой идеей – улететь! Музыка вмиг разгадала всё про нас. 
      Нас объяло, пленило рёвом от огня. Нас качнула и забаюкала ракета – самая звёздная выдумка людей. Мы отошли от плоти плотью. Теперь мы поднимались ввысь, чтобы как следует рассмотреть –  все звёзды и каждую звезду.
      В этот момент, запечатлённой  рёвом и огнём, явился к нам человек, назвавшийся  Владыкой Слов. «Слова мои, – поведывал нам, Владыка, улетавшим, – играющи, объемлющи и преходящи. Слова мои имеют вкус от горьких до сладчайших».
      Многое что ещё раскрывали его волшебные слова: неразъяснимость, цвет, прозрачность, тяжесть и металл. Человек этот мог сказать и повелеть. Ибо Мир из слов, а он  Владыка Слов.
      Спрашивал  нас, уходящих ввысь, сей фантомный человек: «Истинно вы идёте, либо играете собой?»
      Я отвечал Владыке за всех нас: «Люди имеют  право играть и не играть. Это их суть – игра из выдуманных слов. Они слов порождение  и  порождающие слово. Иначе, что им, те звёзды вдалеке».
      И отошёл осторожно Владыка Слов, открывая, как Слово единое, все звёзды за собой.

     Вдруг – вздох. Мы подумали: «Чей же это вздох исполинский?»  А это был наш же первый вздох».
 
     Кто-то пришёл во Вселенную и кто-то куда-то изошёл, послышался чей-то отчаянный призыв. Нарушилась вдруг Великая Гармония светил. В вечной Музыке появились  неслыханные  ноты. Кипящей волной взлетела новая планета.

      Я увидел мир совершенно новых констатаций и идей. Это была картина не о людях, не для них: слова, шелестящие вокруг,  фантомы, бродящие здесь от сотворения миров.  Музыка  проговорила:
 «Вот мои ритмы, мои тайны, моя грусть. Начинай же историю про путешествие к бессмертным!»
      Первыми встретили нас люди крылатые, от рождения имеющие дар летать. Появились они розовой ликующей стаей, и пошли  плавным креном, любуясь мною, кораблём. Выходили наперерез сомневающиеся люди. Одни из них просидели на берегу океана целый век, созерцая приходы и уходы волн.  А кто-то, на том же берегу, уверовал в одно лишь слово, и это слово открыло ему всё.
      Образы приходили и таяли – по повелению моей души.
      Примчались в несокрушимых облачениях герои, а вслед им лёгкие белые боги. Не знал я ещё благородней, блистательней существ. Всё могли совершенные боги и герои: разить, спасать, дарить. И всё это ради нас, идущих в высь.
       Сгинуло блистающее  наваждение и явился Искусный  Человек. Был он с неким орудием в руках и начал нам, затаённым, открывать: «Вы направились к звёздам, но вы боитесь этих звёзд. В перспективе миллионы пройдёт их за бортом – прямо под вами и вдали. Но вы не посмеете коснуться ни одной. И вот я обведу вас магической чертой...»
       И он простёр  руку, с творящим орудием своим, и я увидел  дикое пламя, вышедшее из него, соединившее наши тела со светом звёзд. В  нашей воле  теперь было жить звёздной жизнью, или умереть. И мы  понеслись быстрее мысли ввысь.

       Тогда я открыл Вторую звёздную картину: космонавты висели в ложементах. Они смотрели в иллюминаторы, на  Мир. Земля провалилась в перспективу, которую им не осознать.
      Я вырисовывал образы идущих: Бесстрастный Командир и Любопытный Живописец. Всё глубже я проникал в мой  экипаж:  уйти без оглядки, и  сотворить свои миры. Наконец, а услышал их сокровенные слова: Приключение, Красота и Обнажённость.

      Подошли мои люди к Бездне и встали перед ней. Были они обнажены откровенно, без всякой защиты, напоказ. Бездна ведь тоже раскрылась откровенно.
      Командир помог Второму Пилоту  одеть ранец и тот вошёл в наддутый шлюз.  Вакуум коснулся тела, космонавт  почувствовал повеление его. Он вышел по пояс и оказался на обрезе.
      Вселенная восстала, готовясь к великому прыжку, а человек оказался слишком мал, эфемерен перед ней. Он должен был что-то произнести в свою защиту. «Вот мой Скафандр, мой Корабль, и моя Страна», – космонавт выставлял  последние слова.
      Алексей Леонов вышел из шлюза и мягко оттолкнулся от него.

      Я зафиксировал Третью картину от себя: Человек сделал шаг в объём иной. Он поплыл совершенно свободно и легко. В этой бездне единственным телом был он сам. Звёзды тут же его окружили,  безмолвствуя, не соприкасаясь.
       Земля отошла от него, уйдя на задний план. Космонавт плыл над планетой, но очень высоко.  Теперь он мог ходить какими угодно гигантскими шагами. Мог,  раскинув руки, как крылья, полететь. Ему хотелось шагнуть как можно дальше, кого-то словом поразить. Он рисовал себя и свои сокровенные  миры.
       А всё оказалось Музыкой, фантомами её, всё истекало в магии её. Она и пришла-то ради людей издалека».

      Двери раскрылись и люди в них с лёгкостью вошли. Никто не останавливал их, не предупреждал. В этом Храме земляне и отпечатали первые шаги.

      Музыка мне из-за спины произнесла:  «Смотри, каких благородных зверей  к тебе я вывожу, каких красивых людей я покажу».
      В её волнах  преобразилось всё мгновенно. Я оказался стоящим на возвышении, на сцене. Передо мной открылся занавес, возникла перспектива зала и из глубин его, со звёзд, на меня пролились аплодисменты. 
       «Это Магический Театр, –  Музыка завлекала меня нежно. – Но для начала влюбись в желанный образ».
       Едва Музыка повелела, едва дала слова: «Вот – Дикий Зверь!» – как я рванул вперёд. В великолепную стать я был отныне воплощён: мощные лапы, тяжёлая поступь, хищный лик. Образ лёгкий и птичий для меня исчез. Я осмотрелся. Вокруг  цепенел дремучий лес. Вся композиция чего-то ждала от меня. А мой экипаж, ничего не ведая, уходил в своё пространство.
      Волны накатывали всё возвышенней, я крался почти невидимый среди дерев, и вдруг я взвился в своём единственном прыжке.
      Я сделал его – так было задумано и так произошло. Сейчас мои когти должны были что-то схватить, клыки  вонзиться... Вдруг до меня донеслись аплодисменты из зала, в котором, кроме звёзд я опять не увидел никого.  Я был по-прежнему в образе «Восхода». И я не соврал, не придумал ничего.
       Но Музыка проговорила в тайне: «Остерегаю тебя. Звёзды встревожены, бунтуют. Ты пришёл занять место среди них».
       А в дремучем лесу продолжали свершаться чудеса. Деревья внезапно расступились, и по воздуху ко мне приплыла маска,  живущая сама в себе.
       Мы сразу понравились друг другу – Я и Маска. Мы улыбнулись друг другу откровенно. 
       «Хочешь предстать Непобедимым, – предложила Маска, – стать человеком тлетворным, безрассудным, но повергающим врагов?»
      Человек она, либо личина, либо зверь – я не искал её слова. Я просто взял и её одел. А одев, мгновенно преобразился в страх. Я оказался человеком на пределе. Я почти обезумел от страха, пленившего меня. Маска преобразилась в убивающее слово. Это был вызов, брошенный мне, существу.  Дикий дремучий лес стоял и сторожил. Я не знал, какие химеры здесь придуманы богами. Я не знал, какая тьма здесь будет, и какая здесь возможна смерть. Всё, что было во мне – любовь и грёзы – оказалось бессильным защитить от тьмы.
      Вдруг мне всё открылось про людей: что это небо, эти звёзды! Небо всегда было доступно человеку, но почему-то никто не смел туда войти.
      Я падал и падал в бездну-страх, всё глубже проникал во тьму. Музыка всё за меня произнесла. Но звуки её вдруг разом отсеклись и я увидел Четвёртую картину. Вновь расступились деревья, открыли цветущую поляну. И кто-то вышел из цветов – сам белый, без изъянов. Но это был не человек –  его предтеча.
      Кто-то мне повелел: «Иди, возьми», – но я уже знал про мифы от богов.  Всё более мне нравилась  за маской роль. Отныне я стал свободный человек. Я был  металлический, бесстрастный, беспристрастный. Никто не признавал моё  тело за своё. Но я зашёл за Страх.
      Я видел не планеты, а бабочки, не звёзды, а цветы. Я встретил заигравшегося ребёнка, а это оказалась Земля.
      Я заметил, как всё далее, безвозвратно  уходят люди. А это я освобождался от людей.
      Тут снова раздались аплодисменты, и кто-то восторженно вскричал. Увидел я, что опять пребываю на сцене, в образе прежнем, Корабля, и вместе со мной, отдельно от меня, раскланивается Маска.
      
      Не знали люди, куда дойдут, куда возможно им дойти.  Сказали им боги что-то тайным языком, но люди не ведали богов.
      Люди воскликнули: «О, эти магические звуки!» Но разве возможна музыка из пустоты?
      Боги им продолжали изъяснять: «Вольно вам будет обернуться, но вольно и всё отринуть, позабыть. А убежали вы в тайне, от людей». 
       А звуки Музыки им говорили откровенно:  «Ваша плоть безобразна, эфемерна. Можно из этой субстанции слепить героев и богов, а можно  смешать в бесформенный комок.  С чем вы пришли в безмерность, люди? Смотрите, какая вокруг божественная звездоверть. Что вы можете против этого во весь голос заявить?»
       «У нас есть магический Корабль, – отвечали с достоинством земляне. – Как существо живое, мыслящее, Корабль любит нас, людей. А как непобедимый зверь, от всех опасностей обережёт».
        Всё это люди произнесли, стоя перед Безмолвием, лицом к лицу.

        И вспомнил я сокровенное, иное: может ли в тело нечеловечье преобразиться человек? Тогда, на старте, передо мной возникла стройная колонна и я готов был вздохнуть вместе с ней и улететь  Я не заметил ни дисгармонии двух наших тел, ни замысла абсурд.
        Я обнял холодное подрагивающее тело. О, как я жаждал  играть и побеждать! О, как мне было  уйти под эти звёзды наконец!  С изумлением я увидал, что это тоже человек. Она была стройна, гибка, упруга. Но я так и не смог рассмотреть её лицо.
        И вдруг она исторгнула огонь.  Длинное тело её рванулось вверх. Она схватила меня за руку, увлекая за собой. Видно было, что это искусство для неё. Я подумал: «Какая красивая есть порода у людей!»
      
        Тогда раскрылась  Сцена Тьмы, являя собой Пятую картину.  Вышел сонм обнажённых, из глубин. Явились тела по-человечески открыты до конца. У каждого в руках был ищущий иное тело меч.
        Я видел то, что людям никогда не увидать: вернулись слова запретные, отброшенные прочь. Кто-то преобразил слова в подобие людей. Виртуозно извиваясь раскрытыми телами, искусно  взмахивая короткими мечами, они искали плоть чуждую, проникшую в их тьму.
        Я  прокричал Владыке Слов – но он не признал неведомых фантомов. Тогда я воззвал к богам – но боги всегда безмолвствовали  перед людьми. Но пришла сама Музыка и всё открыла: «Это боги играют в вас, людей».
         Ни фантомы, ни люди не видели друг друга. Призраки исстари были невидимы  людьми, а людей отсекали от магии скафандры, материя неподвластная фантомам. Обнажённые искали тела человечьи, но пред ними была бутафория, нечеловек. Им бы увидеть лица, магически их поразить. Но и лица людей были надёжно спрятаны за светофильтрами забралов.  Мечи рассекали пустоту, не находя враждебную им плоть, а двое землян, ничего не подозревая, по-детски оглядывались по сторонам.
        Но  Музыка всё раскрывала, не тая: волны нахлынули,  и вышла на сцену Пустота.  Что-то почувствовал на выходе мой космонавт-художник, вообразив звезду, проплывавшую вблизи. И рука, потянувшаяся, коснулась одного из невидимых им тел.
        От соприкосновения изумилась, окаменела вся картина. В это мгновение  руку художника обожгла вызывающая нагота.  Время остановилось, схлопнулось – а я поспешил спасать своих детей.
        Люди на миг растерялись – что-то разрушилось вокруг. Тьма надвигалась – это было вещественное тело. Алексей Леонов спешил укрыться под мою защиту, но скафандр, раздувшись, не дал войти в кольцо! Магия моя иссякала.  Кто я был перед богами! С невероятным трудом космонавт смог протиснуться в шлюз и затем войти в кабину. И в это время картина ожила.

        А звуки безмолвия шли возвышенней и откровенней. Где-то, на самом Краю, люди увидели забытые миры.  Им открывалась тайна тайн: во Вселенной людей нет! Музыка эта была не их и не для них. Люди подумали, не игра ли это чужая для чужих?
        Не тая свои лица, став пред ликом звенящей пустоты, они заявили откровенно: «Вот мы вошли в Картину Звёзд, но движение, жизнь в ней только мы».

       «Вдругвсё  раскрылось в ракурсе ином. Достоверно и чётко нарисовалась Шестая из картин: обнажённые вдруг прозрели, увидели меня. Обступая со всех сторон, взмахнув мечами, они искали слабое место в моей Сфере. Но Сфера – мир замкнутый, не доступный для иных. В этом магия её. Как маленькая вселенная она несла в себе людей.
        Тогда  я бросил вперёд два слова – Страх и Ужас. Два самых отчаянных слова от людей.  Тотчас пространство вокруг меня  приобрело неоспоримую, металлическую стать. С неимоверным усилием  обнажённые пробивали дорогу через  твердь. Страх и Ужас сковали их тела, а Время уже их не спасало, а губило.

        Вселенная видела, как люди уходят в пустоту. Вселенной очень важна была эта последняя игра. Поднималось давление в кабине, атмосфера убийственно  насыщалась кислородом. Корабль был на грани взрыва.

        Вышел тогда из стана обнажённых Летящий Человек. Открытость, экспрессия и страсть – вот что боги вложили в этот образ. Взвился он и понёсся на меня, рассекая пространство словом-меч.
        Я же бросил ему упреждающее слово: «Мы пришли  с миром, без мечей».  И содрогнулось от пересекшихся траекторий всё вокруг, и обнажённый исчез, оказавшись ничем в ответном слове, а я обнаружил себя обернувшимся назад.
        И вновь космонавты не поняли, что вокруг них произошло, Вновь повернулись лицом к им недозволенному, вновь погрузились в иную глубину. Много что у людей означалось  словом «странно» и вот теперь это слово им открывалось совершенно.
        И взвился Второй Летящий Человек. Нёс он в руке своей яркую звезду. Луч от этой звезды прожигал всё пространство, до самой глубины.  Мир стал отныне просветлённым и выявлял все тайности его.  И он поймал меня лучом, всё обнажил, забрал всё у меня. Но где-то рядом вдруг рассмеялся ребёнок. Мир разметался в один миг – и вдруг собрался вновь. Но это был  Немир.
         Я обернулся для себя – я вдруг себя нашёл. Исчезли слова, посланники фантомов. В этой картине они исключались абсолютно. Вместо волшебных слов, ко мне, смеясь, бежал ребёнок.

         Звёзды дали людям дорогу, а боги просто не мешали им. И когда вошли в Лабиринт, нечто исходное, огонь со звёзд, ударил нам в лицо. Тяжело пробивал я свой путь сквозь Лабиринт. И не знали люди мои, то ли падают в бездну, то ли застыли где-то в ней.
        Вдруг Время выступило к нам, неся Планету на ладонях.

        Малыш подбежал, обняв меня, поцеловав. Я так любил это ранимое дитя!
        «Я заигрался, а ты меня оставил, – говорил с укоризной мне Малыш,– но я-то знал, что надо просто ждать».
        Я  открыл: детский смех – самая чистая музыка людей.
        «Знаешь, кого я больше всего боялся без тебя? – откровенничал  Малыш, – змей, гиен и обезьян. Они так и рыскали вокруг. Но ты вернулся – а они  бежали  прочь. И остались от них одни следы».
        Так встречала меня Земля, моё беззащитное дитя. Я представил себя большой усталой птицей. Посадив Малыша на спину, я взмахнул двумя тяжёлыми крылами. Мне во след понеслись восторженные аплодисменты. И это была моя Седьмая запечатлённая картина.
 
        Вышли два красно-белых парашюта – а это я выдыхал в последний раз. Прервалась цепь магических метаморфоз. Отныне я, металлический,  не признавал ни боли, ни ужаса, ни смерти – то, из чего человек был сотворён.
        Пред фактом Вселенной, я был безусловный человек. Я жаждал вновь преображений самых странных, готов был в любой образ перейти.
        Я знал, что сделали с первыми, вернувшимися из глубин.  Люди сказали им:  «Вы совершенны, вы бессмертны, вы есть боги». И, как обнажённо-каменных, космонавтов поставили на пьедестал. При этом никто не всмотрелся, что в них осталось от людей.
        Выйдя под звёзды, люди доверчиво открылись, обнажились. Музыка тогда их пленила, в свою тайну увела. А боги, как всегда, всё замыслили, но не играли за людей. Видели люди и видели боги – и было каждому принять своё.
        Люди и не заметили, как  чьи-то ладони  над куполами разошлись.
        Теперь они были облечены в безупречные белые одежды. Так космонавты были призваны   бессмертных отыграть. Но своё путешествие к богам они припоминали смутно. С кем-то, где-то, они встречались между звёзд. Что-то было пред ними и что-то с ними тогда произошло. Что-то вспыхивало и рождалось вдалеке. Чьи-то звуки к ним приходили из глубин, и что-то упорно ускользало из их рук.
        Им что-то открылось там, в глубинах, но они в это что-то  так и не вошли. А рисовали вселенную, свою.