Выродок 17

Но самым трудным для меня в тот момент было не научиться красиво говорить, а поговорить с Катей. Попрощаться. Я оттягивал этот момент, как мог. Но неотвратимый рок настиг меня сам: когда я чистил зубы, Катя каким-то образом пробралась к нам в уборную, выгнала малышню (мы на тот момент в приюте уже были самыми старшими) и уставилась на меня в зеркало. Я представлял собой в тот момент зрелище не очень: одетый в майку, взлохмаченный, - дело было по утру, - я чистил зубы, и изо рта у меня текла белая пена. Я пытался дать Кате понять, что мне сейчас не очень удобно разговаривать, но она настырно смотрела на меня в зеркало, ожидая, что я что-нибудь, наконец, скажу.

А что я мог сказать, если изо рта у меня текла белая пена?

Я прекрасно понимал катины чувства, - сам на её месте чувствовал бы себя прескверно, - но сердце во мне молчало.

Наконец, Катя, сдув с глаз челку, начала сама. Она старалась говорить спокойно, но я чувствовал, как внутри неё все клокочет, лопается, рвётся.

- Ты давно не приходил на наше место... Что случилось?
- Я уезжаю, - промямлил я с пеной во рту. Я решил рубить с плеча; мне мучительны были все эти надрывные сцены расставаний из слащавых кинофильмов о любви.
- Слышала, знаю, - Катя чуток помолчала. - Говорят, ты изменился, Олег. Ходишь павлином!
- Может быть. А ты бы вела себя как-то по-другому, если бы за тобой пришли?
- Ты же обещал, - у Кати в глазах заблестели слезы, - что не бросишь меня...

Я к тому времени уже прополоскал рот, повернулся к ней и чётко, чтобы было понятно каждое слово, произнёс чуть ли не по слогам:
- Ничего я тебе никогда не обещал!

Катя чуть помедлила, ей нужно было время, чтобы прошёл спазм в горле. Проглотив рыдания, она сказала ледяным голосом, которого я никогда раньше у неё не слышал.

- Ну и уходи! Если тебе выпадет на долю вернуться, я уже не буду ждать тебя, как преданная собачка.
- Кать, ты не поняла. Я вовсе не бросаю тебя. Если хочешь, я буду помогать тебе. Я для тебя сделаю все, что в моих силах. Но я не могу не уйти, пойми меня...
- Не хочу я тебя понимать! И ничего мне от тебя не надо!

С этими словами она вышла и хлопнула дверью так, что со стен посыпалась штукатурка. Это было похоже на то давнее: "Ненавижу тебя! Это ты во всем  виноват!", которое не давало мне жить все эти годы. Но страница была перевёрнута, и я вздохнул с облегчением. Разговор, которого я так опасался, состоялся, и ничего страшного, если вместо точки мне удалось поставить в нем лишь жирную, неприятную кляксу...

...Татьяна Сергеевна не скрывала, что готовит из меня наследника своей компании. У неё это так часто проскальзывало в разговоре, что я невольно думал, зачем это она, - ведь она еще настолько энергичная, деятельная, и на покой явно не собирается. Но я, конечно, её не отговаривал, напротив, изо всех сил старался исполнять все то, чего она от меня требовала.

Она нагружала меня разумно, так, что я не захлебывался в её поручениях, но каждую неделю, тем не менее, добавлялось что-то новое. Многие из поставленных передо мною задач я решал легко, без напряжения, а некоторые - даже с удовольствием.

Например, помню, как меня в первый раз в жизни отвели в салон сделать стрижку. Это был хороший салон - решил я потому, что там очень приятно пахло. Мне понравились все эти бутылочки с шампунями, ополаскивателями, гелями, - и пульверизатор, наполненный не простой, а тоже какой-то ароматной водой. Я ни за что не простил бы себе, если бы, несмотря на все мое смущение, не спросил у девушки, которая меня стригла, что это был за запах. Это оказалась фиалка.

Мне аккуратно подбрили виски, а сверху оставили удлиненные пряди, которые каскадом спадали на одну сторону. Тогда я этого ещё не знал, а сейчас я называю эту стрижку стрижкой Адольфа Гитлера. Волос у меня, правда, было побольше, чем у него, и смотрелись они пышнее.

Руки парикмахерши двигались так методично и отлажено, так ласкали меня кончики её пальцев и инструментов, что у меня родилась странная фантазия: мне захотелось, чтобы все мое тело было покрыто волосами и чтобы эта стрижка никогда не заканчивалась. Татьяна Сергеевна пристально наблюдала за процессом, время от времени давала мастеру советы, успевая при этом говорить по телефону. Интересно, нравился ли ей я в своём новом амплуа? Мне хотелось бы нравится женщине, которая меня усыновила.

Потом было несколько рейдов по магазинам одежды. Татьяна Сергеевна не разменивалась по мелочам: ткани выбирала хорошие, фасоны - по последнему слову моды, на ценники даже не смотрела. Я на них тоже не смотрел - я боялся цифр, которые мог на них увидеть. Цифры были, вроде бы, самые обычные, но вот их количество ставило меня в тупик. Я исподтишка наблюдал за реакцией Татьяны Сергеевны, пытаясь научиться её невозмутимости, и, надо вам сказать, что совсем скоро я уже мог относиться к деньгам с легким сердцем.   

Татьяна Сергеевна могла одновременно делать несколько дел. Поэтому, хоть она и проводила со мной достаточно времени, я никогда не мог с точностью сказать, а действительно ли она сейчас со мной? Я совру, если скажу, что она хотя бы раз обделила меня своим вниманием, но наряду с этим я тайно страдал от такой нехватки внимания, какой у меня не было даже в детском доме. Может быть, говорил я себе, я просто слишком многого требую?

Татьяна Сергеевна была внимательна, заботлива и деликатна. Когда я примерял одежду, она обсмотрела меня со всех сторон и в заключение тихонько, чтобы её слышал только я, сказала: "Какой ты худенький! Надо тебя немного откормить."

Следующая страница http://proza.ru/2017/02/03/438