Маркиз во фраке и жасмине эзотерический романГл56

Глава 56

Мораль

— Не знаю, интуитивно многие о нравственности задумались, правда, с порога ее же и отрицают, поскольку поимели начальный капитал на обнищании народа, — Белогрудов накатил себе стопку и, ни с кем не чокаясь, тут же залпом выпил.
— Да, вы не нервничайте так, Андрей, — сказала Галя, — действительно, нормы нужны, иначе как бизнес делать?
— Я уже успокоился, но как говорят философы, прежде чем вводить термины, надо договориться о дефинициях. А здесь вводятся главные: «русская интеллигенция», «нормы общественной морали», «правила делового поведения», заметьте «делового»!
— Когда теперь мы, русские, материально и духовно обнищавшие, ищем поучения и осмысления у Евросоюза, у МВФ, смиренно склонив перед ними головы, мы изумлением узнаем, что учиться нам не у кого и нечему. Наученные горьким опытом собственных несчастий, испив до дна чашу страданий, мы, пожалуй, сами можем научить кое-чему человечество, — сказал Александр.
— Научим страдать? — спросила Света.
— Страдания этой сытой буржуазии ох как полезны, — тут же отреагировал Александр.
— Вы знаете, — сказала Света — за эти годы различных обманов и катаклизмов, войн в Чечне, и демократических перестроек в России, что-то умерло в наших душах. Былой жар, былые восторги испарились, а мы духовно охладели, и сами не знаем, как это случилось.
— Я бы дополнила, — сказала Наташа, — мы как-то за это время утеряли веру именно в самое наличие нравственной жизни, нравственных устоев культурного человечества. Вон, Андрюша, сколько он лицеев и колледжей в Москве построил, какие деньги вкладывал, каких спонсоров привлекал, а все впустую. Чиновники все уничтожили, точнее, забрали под свои нужды. Мы обращены только в прошлое. Да, Толстой, да, Достоевский — это признается, это не подвергается сомнению, но не подвергаются сомнению и такие писатели, как Бондарев. А это уже опора на советское прошлое. Дьяволиада продолжается на Красной площади, там пляшут и поют, забыв, что это погост, кладбище. Пляски на кладбище — любимое занятие нации. А мест много для таких плясок... То есть мы на прошлой идеологии и искусстве стремимся в будущее, а современного у нас ничего нет. Где художественное движение, которое всех захватывает, окрыляет? Где то, что дает нам радостные слезы умиления перед вечной красотой? После пережитых испытаний, обмана вкладчиков, прихвостизации, войн в Чечне, криминальных разборок, сексуальных услад министров, генеральных прокуроров у нас произошел душевный сдвиг, и многое из прошлого для нас потускнело. Всякая лирика, романтика в живописи, музыке поэзии, всякая утонченность, изысканность и идеалистическая туманность не радует, но раздражает нас. Мы ищем чего-то простого, существенного, бесспорного, какого-то хлеба насущного в искусстве, а о науке и не говорю.
— Здесь диссертации шлепают, — поддержал Андрей свою супругу, — это основное занятие научных школ. Хотите диссертацию, готовьте три тысячи зеленых и главное — не задумывайтесь. Наука в России это искусственный способ дрессировки бездарностей. Таланты бегут на Запад. В общем, в прогресс мы веру потеряли, прогресс делают в Америке или в Германии.
— Я знаю, — поддержал Андрея Поцелуев, — самолеты с нашими специалистами улетели из России и из бывших советских республик.
— Они улетели ради нормальной жизни и учебы, — сказала Света.
— Но не ради нормальной жизни духа! — воскликнул Белогрудов, — нет такого заранее предуказанного пути, по которому бы шло человечество, и который достаточно было бы объективно констатировать, научно познать, чтобы тем уже найти цель и смысл своей собственной жизни. Все надо искать внутри своего духа. А в наших душах — духовная катастрофа.
— Не слишком ли сильно сказано? — спросила Галя.
— Вместо религиозной веры, нам предлагают суррогат из идей или принципов, правил. Какой-нибудь высокой идее давайте посвятим всю свою жизнь, выберем ее в виде государственности, определенного политического идеала, развития народного образования, поднятия материального уровня народной жизни... а нравственными нормами и правилами застолбим все свое поведение. Олигархи наворовались, денежки через Нью-Йоркский банк перевели, и теперь им хотелось бы норм и правил для всех. Гадко все, ой гадко! С души воротит! — и Белогрудов снова накатил себе водки, быстро махнул стопку и продолжил, — извините за многословие, но здесь заложена глубокая философия. Вы думаете, почему к нормам обратились? Потому что в них, в нормах, есть принудительность, с которой они властвуют над душой. Я обязан их исполнять, я не в праве от них отступать, хочу я того или не хочу. Чего бы мне это не стоило, я должен следовать нормам. А нормы придумала эта компания. Вначале нас обокрали, а теперь нормами как цепями пеленают. Нам хорошо, а ты не моги! И здесь ведь самое главное — притязание на абсолютную, непререкаемую бесспорность и на внутреннюю, а не только внешнюю, авторитетность. Властность, беспощадность, господство над душой — вот к чему мы идем. Поэтому им правильно «кодифицировать нормы» того общества, в котором они хапанули деньги, и находятся на вершине пирамиды. «Нормой морали должна стать необходимость подчиняться требованиям закона» — с виду вроде бы правильно, но что за закон у нас? Вот в чем вопрос. Смесь прошлой авторитарной системы с выкидышами демократических реформ прозападной ориентации.
— Но ведь без морали и норм трудно жить в обществе. Человек обязан делать добрые и нравственные поступки, — сказал Алексей.
Здесь уже Андрей вспылил:
— Почему вообще я, живущий в мире один только раз, полный ненасытной жажды жизни, должен жертвовать собой чему-то или кому-то, ограничивать и стеснять себя? Почему я должен быть добрым, должен любить людей, если я их ненавижу, почему и во имя чего я должен ломать и переделывать самого себя, быть не тем, что я есть на самом деле? И, наконец, если бы я даже пытался в угоду так называемых нравственных идеалов ломать себя, то я бы в действительности не сумел бы этого сделать: я не могу быть добродетельным и строго принципиальным человеком, если я на самом деле рожден грешным, страстным, раздираемым противоречивыми желаниями. Я могу только казаться добродетельным. Так неужели в этом задача морали? Вы знаете, еще у Платона, по-моему, в «Государстве» говорится, что мораль, идея служения ближним, есть сказка старых нянек, с помощью которых умные властители усыпляют и одурачивают ребячливых людей, чтобы тем свободнее властвовать над ними в своих интересах.
— Так что, — спросила Света, — вы хотите вообще без морали.
— Нет, — ответил Андрей, — я говорю о том, что нам навязывают, что пытаются у нас украсть, и как пытаются нас превратить в рабов.
— По-моему, это благие намерения, — сказал Алексей.
— Видите ли, нас отводят от нравственных авторитетов, подменяя их моралью того полуделка-общества, которое на сегодняшний день существует. В переходном периоде хотят зафиксировать мораль, принципы и нормы. А кому надо фиксировать? — с этим вопросом Андрей посмотрел поверх голов в пространство, как бы не ожидая ответа, — фиксировать надо тому, кого устраивает сегодняшнее положение вещей? А кого устраивает? Матерей, потерявших на чеченской войне своих сыновей? Пенсионеров, живущих на пятнадцать долларов? Людей, в трущобах вымирающих деревень или городов без света и газа? Их, я думаю, пятнадцать лет ковки правой морали не устраивает. Тогда кого? Господ, которые, находясь на министерских портфелях, сделали себе акции крупных финансовых, топливо-энергетических предприятий. Устраивает тех, кто продает на Запад нефть, газ, алюминий, черный металл и т. д. и т. п. Когда раздали всем ваучеры примерно по десять тысяч долларов каждый — все получили часть собственности государства, но далее был создан механизм, который направлял эти ваучеры, причем с необходимостью направлял и под государственным контролем, в различные пирамидальные фонды, которые потом с необходимостью уходили в небытие. И кого винить? Руководителей фондов? Они что, эти фонды сами придумали, сами у себя зарегистрировали? Так что пусть они себе отдыхают на Канарах или Багамах, ведь для них даже Кипр неинтересен.
— Но может быть все будет хорошо, — примирительно успокоила Света.
— К сожалению, мы не можем помочь нашей родине воскреснуть, обновиться, явиться миру во всей ее красоте и духовной силе. Все это ушло, и поэтому мы стали пессимистами, мы не хотим воевать с ветряными мельницами, но, увы, и жить мы хотим за границей. Мы, видя, что стало, хотим уйти от бандитизма прямого и государственного и мы чувствуем, что Россия еще долго будет мыкаться в нравственном, считай безнравственном авторитаризме, и сгорать в этом тупом и жарком пламени ой как не хочется, и так хочется обучить детей в спокойной обстановке, — сказала Наташа.
— А я, чтобы закончить тему, могу сказать свою позицию, — встал из-за стола Андрей, — вместо всего множества идеалов, принципов, правил и норм, увлекавших нашу душу на ложные пути, которые заводили в тупики я верю только в две заповеди: первая — безмерная, безграничная любовь к Богу как источнику любви и жизни, вторая — любовь к людям, вырастающая из ощущения всеединства человеческой жизни, укорененной в Боге. Из этого я вывожу всего лишь одну общую заповедь: нам заповедано стремление к совершенству, уподобление, в меру возможности, нашему Отцу Небесному как Совершенному источнику любви и жизни.
— Ну что ж, — сказал Алексей, — слова культурные, интеллигентные и достаточно религиозные, нам, бывшим советским функционерам трудно об этом судить, воспитание не то... но может в этом что-то есть... поэтому предлагаю выпить за все хорошее!
— Ну, наконец-то, перешли к делу, — весело сказал Александр, с удовольствием поднимая стопарь.