Огненная птица

Как давно уже Настенька стала Анастасией Ивановной! Годков и не сосчитать. Но была она высокая, статная, ее глаза цвета спелой вишни весело сверкали юным блеском. Она всегда была доброжелательной, и пребывала преимущественно в хорошем настроении.

Хотя на склоне лет ей пришлось покинуть свой дом на цветущей гоголевской Полтавщине и уехать к сыну в Киев. А он все женился, да разводился. И она его жалела и, при этом, раскаивалась, что дала ему добро на первый развод. Первая жена была сварливая. Вторая блудливая. А третья и то и другое, да еще и корыстолюбивая.

Благо, что в Киеве мать настояла на отдельном жилье, была у нее комнатка в коммуналке, где обитали еще две ее ровесницы. Слава Богу, жили дружно.

Да и работу нашла она себе по душе. Она стала няней. У себя в деревне, она была учительницей младших классов и работу свою любила. А девочка ей попалась славная. И семья у них была большая и дружная. Ей было хорошо. Она гуляла с девочкой, готовила ее к школе. Только кормить ее было трудно, девочка в еде была привередливой. Каждый закармливал ее сладостями.

А когда ее подопечная пошла в школу, Анастасия Ивановна почти сразу нашла двух сестричек-погодок. Вот, у них были только мама и папа. И у родителей было правило: детей есть не заставляли, сладостями не кормили, поэтому и с едой проблем не было. Девочки были бойкие, активные, но вели себя хорошо. Удивительно. Но с этими двумя девочками у Анастасии Ивановны было меньше забот, чем раньше с одной.

И в спокойные минуты, ей вспоминалась жизнь в деревне. Ее учеба, замужество. Муж был старше ее на пятнадцать лет. В основном спокойный и рассудительный. Он практически не пил. Работал в школе учителем, да и дома многое успевал. В деревне их уважали. А их деревня называлась Веселый Раздел, когда-то многочисленные наследники дружно и весело разделили имение дядюшки, закатили по этому поводу пир на весь мир и на радостях переименовали деревню.
Все-таки, Гоголь был прав, своеобразные люди живут здесь. Вт и у них в деревне были уникальные экземпляры.

В семье Гали и Петра регулярно загуливал Петр, а Галя плакала и вычитывала ему мораль. Он ее утешал, слегка заикаясь: "Ну-ну... Гал-люня, не п-плачь. Там ведь б-было только шкурка за шкурку. А л-люблю я только тебя", - и в семье снова на какое-то время воцарялся мир.

Другая пара была еще колоритнее, там во всю гуляла жена. И, когда Одарка в очередной раз ждала ребенка, мужики наседали на ее Степана: "Ну ты что, не знаешь, она же нагуляла его с Мишкой". А муж всем неизменно отвечал: "Ну, мужики, вы совсем забыли народную мудрость, чей бы бычок не вскочил, а телятко наше". И их тоже все оставляли в покое.

Да, много комичного было в жизни. Но трудностей было не меньше: помимо основной работы, нужно было вырастить урожай для семьи, постоянно ремонтировать дом и другие постройки, да мало ли что приходится делать в деревне. Повезло, муж у нее был рукастый и трудолюбивый. И сын у них родился хороший, умный, ласковый.

А как прекрасна в деревне весна: с конца апреля цветут абрикосы, вишни, яблони... Воздух благоухает, заполняется жужжанием пчел. Просто чудо какое-то. А когда созревали ягоды, весенние работы уже были закончены, а сбор урожая еще не начинался, все гнали самогон. Практически в конце каждого огорода была низенькая кирпичная печка с высокой гончарной трубой. Обычно печка была маленькая, только на одну кастрюлю. Специально для приготовления пиши летом. Там его и гнали, чтобы кислый запах браги не застаивался в доме. Рецептов у всех было множество. По ходу дела, все обменивались результатами своего труда, пили по ложке, но в конце дня весело было всем.

И частенько по вечерам в эти дни собирались у кого-то в доме, и тут уж песни и веселье продолжались далеко за полночь.

А тут война: мужа в армию не взяли, и возраст, да и ранен он был серьезно в ногу еще в первую мировую...

Немцы у них в деревне появлялись наездами на пару-тройку дней. На это время все жены прятали своих мужей по погребам, от греха подальше.

А когда немцев погнали обратно, тут и вовсе нужно было держать ухо востро. И мужики выходили на улицу только по ночам.

Канонада все приближалась. Анастасия Ивановна сидела с сыном в хате. Жили они в доме брата мужа, врача, который давно уехал с госпиталем. Вдруг дверь распахнулась от сильного удара. На пороге стоял здоровенный немец, с огромным, как ей показалось, рыжим лицом, щетина, догадалась она. Он весело закричал с порога: "Матка! яйка!"

Анна Ивановна достала корзинку с десятком яиц, он жестами показал, что надо все пожарить. Сын тихонько сидел в уголке. Немец причмокивая и насвистывая старательно съел все. Сказал: "Гут, зер гут, матка". И ушел. А через несколько минут Анастасия Ивановна услышала гул не то ветра, не то самолета. Она выглянула в окно, их дом уже горел во всю. Немец, паршивец, поджег. Анна Ивановна набросила на голову сына его зимнее пальто, сама, укутала себе голову и спину, а потом и сына, огромным толстым шерстяным платком, схватила свою гитару с голубой лентой и попыталась открыть дверь, но этот гад подпер ее снаружи. К счастью, в доме был еще один выход. Она бросилась туда, открыла дверь, ей в лицо дохнуло жаром. Была осень, ветер раздувал пламя.

Она вся задрожала мелкой дрожью, бросилась вперед и почувствовала под собой какую-то упругую опору, которая понесла ее. Ей казалось, что она стала птицей, вроде из огня. Но этот огонь не обжигал. Ее перья были плотными и блестящими. Могучие крылья мягко взлетали и опускались, на спине она чувствовала совсем легкую ношу и понимала - сын. И прикрыла глаза. А когда она их открыла, они уже были в саду. Огонь горящего дома обжигал ей лицо и руки. Они отбежали с сыном подальше. Соседи уже тушили пожар. В селе горело еще несколько домов. К счастью, большинство осталось целыми: драпая, враги не успели сжечь все.

Ночевали они у соседей. Ее сын совсем не пострадал от огня. А у нее болели руки и лицо. И еще она долго чувствовала запах горелых перьев.

На утро в село вошла Советская Армия. Солдаты остановились на пару часов на отдых. Их кормили, кто чем мог. И один солдат, явно из Средней Азии, сел рядом с ней и казал: "Сестра, плохо. Горела, лицо болеть будет, руки. Зима скоро. Но я лекарь, я дам тебе две мази. Сначала мажешь эту, а потом другую. И все будет хорошо". И пару месяцев она мазала лицо и руки и на самом деле, все зажило, хотя мороз она переносила в эту зиму плохо.

А еще она очень ругала себя, что не взяла свое зимнее пальто. Ведь, был уже сентябрь, холодало. И почему она взяла гитару...

А Вы бы вынесли свою гитару из огня?

2017 год