7 Последний привал

   Обоз в Сергино не заходил, прошли мимо. На ночь стали биваком на берегу какой-то безымянной речушки неподалёку от озера Ербаш. В стане под открытым небом царило приподнятое настроение: до цели оставался один переход. Поужинав у костра и подогрев себя припасённой с начала пути «Красноголовкой», латгалы, которых было большинство среди переселенцев,  запели:

          «Puut puut veejinji
          slauki pogolmenju
          Lej lej liitenj
          mozgoji galdenju…»

   (Первые слова народной песни латгалов: «Дуй, дуй ветерок, подметай дворик. Лей, лей,  дождик, помой столик…»

   Латгалы не к добру запели, а их спутники, поляки и белорусы, не к добру слушали: погода испортилась и песня сбылась. Уже с вечера низко над землёй слой на слой легли тяжёлые облака, ночью заморосило и похолодало, а к утру повалил сырой первый снег. Колёса телег вязли в грязи и снегу, лошади выбивались из сил, с боков коней подымался пар. Удары кнутами ложились всё чаще на спины измученных трудяг, они жалобно ржали от боли и человеческой несправедливости, и то и дело останавливались, подёргивая чуткими ушами в сторону болот,  которые казалось пришептывали, стонали и доносили какие-то дикие крики, словно Болотница будила Болотника на погибель людям. Спасаясь от болотной нечисти суеверные люди сжимали в кулаках нательные кресты, хватались за железо, и бормотали, взывая к предкам: «Чур, меня!»

   Заблудиться среди сибирских болот накануне зимы - что может быть хуже?! Но такое случилось. Надвигалась беда.

   Немудрено, что в незнакомых местах с правой стороны безымянного ряма  при никудышней видимости, помноженной на бездорожье, обоз окончательно сбился с пути и, не дойдя до Камы, повернул в сторону озера Кырчик. А когда случайно набрели на какую-то подобие дороги, то и двинулись по ней. Но скоро пришлось стелить новые гати  из сучьев поверх настланных уже кем-то брёвен, наполовину затопленных в болоте, и пробираться по диким необитаемым лесам.

   У болот хватка мертвая, но толи Бог помог, толи Хазыр-Ильяс решил помучить людей подольше, но, к счастью, болота людей отпустили. И, каким-никаким путем, обоз вышел на безымянную гриву . На этой кочке комиссары велели всем остановиться и развести костры для сугреву, а сами они, мол, пока люди и лошади отдыхают, проедут вперёд разведать дорогу. Обнадёжив народ тем, что впереди осталось пути чуть-чуть, комиссары хлестнули по чёрному ремню вдоль спины своего коренника, и исчезли вместе с собранными на первоначальное обустройство деньгами. Больше их никто не видел…

   Через трое суток до съёжившегося на телегах народа дошло, что ждать нечего, а идти вперёд по бездорожью в неизвестных местах и в неизвестном направлении также бессмысленно. Крестьяне поняли, что надеяться можно только на себя и пора готовиться к зимовью. Кое-какой рабочий инструмент (топоры, лопаты, пилы) переселенцы взяли с собой, и он теперь сгодился. После того как первый снег сошёл, и пока мороз не сковал землю, неприхотливый люд, проклиная Столыпина и его комиссаров, стал копать землянки.
 
   Осень оказалась длинной. Заморозки сменялись по-летнему тёплыми днями. Эта череда тепла и холода, ясных и дождливых дней продолжалась до дня Казанской иконы Божьей матери в ноябре, когда окончательно установился снежный покров. Будет литературным преувеличением, если сказать, что переселенцы на зиму остались наедине с тайгой. Классической тайги в Новосибирской области нет, но лесов и болот  предостаточно. Точнее будет заявить, что переселенцы остались наедине с дикой природой.
 
   Зимовье в диком краю сурово, но не столь страшно, если есть запасы пищи и под руками огниво: кресало, кремень и сухой трут. Поначалу люди питались закупленными припасами, потом забивали и ели лошадей, поскольку кормить их по зиме всё равно стало нечем. Нашим бедолагам повезло, когда они проскочили Каинск без остановки: вскоре там разразилась эпидемия сыпного тифа, но тамошних вшей на зиму никто не успел подхватить, и тиф с собой не привезли. 

   У кого-то с собой оказались ружьё и появилась надежда. Охотник всю зиму добывал лосей, благо этого зверья вокруг было предостаточно. Но, в конце концов, когда ближе к весне кончились патроны, всем, даже и самому охотнику, чтобы выжить, пришлось готовить варево из хвои ели, пихты, кедра, обдирать и жевать кору деревьев. Весну встретили не все. Не дожила до весны и мать Нюши, которая сама недоедала, но спасала дитя.

   По весне обжитое за зиму урочище  преобразилось, наполнилось новыми звуками, и народ  повеселел. На весеннем сходе переселенцы решили, что земли в урочище вдоволь каждому земледельцу, искать что-то и где-то смысла не имеет, поэтому надо остановиться на место жительства здесь. Так и поступили.
 
   Когда дороги подсохли, охотники сообщили, что на восток от села всего час ходу, находится деревня Аул Сургуты, где с 1805 года проживали чалдоны, а на западе, в 14 вёрстах что также совсем по сибирским меркам близко, расположено село Потюканово. В этих сёлах для развода народ добыл домашнюю скотину и разжился недостающим рабочим инвентарём. Со временем между деревнями завязался поначалу оживлённый натуральный обмен, а уж потом в ходу стали появляться и деньги.

   На месте примитивных землянок появились первые курные избы без дымоходов, вросшие на треть в землю. Дым выходил через дымницу в кровле. Постепенно дома обживались, и в них стали появляться и глинобитные русские печи с лежанками-полатями. Но в маленькие оконца чуть выше уровня земли ещё многие годы вставляли что угодно, только не стекло, чаще всего промасленную бумагу и бычьи пузыри, лишь бы прозрачно было. Крыши домов по-прежнему мастерили из пластов дёрна. Летом крыши зеленели и смотрелись красиво.

   Вдоль обеих сторон широкой и единственной сельской улицы были выкопаны канавы. Каждое утро, стоило только проснуться куликам,  жители выгоняли через них своих коровок на пастбище,  а вечерами коровки без спешки возвращались обратно на свои подворья, глухо постукивая боталами , привычно разбрасывая по главной улице свои лепёшки и окропляя их благотворной мочой.

   Будь такая улица не в сибирском урочище, а в далёкой Индии, индусы бы мудро заметили, что без благотворного влияния коровьего навоза жизнь села тут бы не наладилась. Без него вообще невозможно жить, потому что коровий навоз очищает прану  человека, снимает все виды осквернения тонкого тела ума от внешнего недоброго влияния. Только человеку, который живет в невежестве, не нравятся запах и благость навоза, жителей же крестьянских хозяйств он не смущает, а уж сельских мальчишек, которые растут  как грибы после дождя, и вовсе…

   По главной улице девки с гармонистом не гуляли чтобы не стирать лишний раз подолы своих льняных нарядов, но умудрялись где-то петь на лужайках за огородами:

          "Что б коровушка работала
          и давала молоко,
          ей на шее нужно ботало,
          что б не уходила далеко..."

   Там, за огородами, степенные парни и красавицы находили друг друга, и Богом забытое новое сибирское село прирастало как по количеству жителей, так и вширь. И за каждой канавой появлялись и лепились друг к дружке новые домишки в два-три окна, по-прежнему с земляными крышами.
 
   Первая мировая, революция и гражданка больших бед в село не принесли. В первую мировую никого из Богом забытого села в армию не взяли. Во время революции в селе также было сравнительно спокойно, красные и белые не появлялись, только однажды в гражданскую на село набежал отряд колчаковцев, который забрал сало, муку и печёный хлеб. Платить не заплатили, а чтобы сбор продовольствия прошёл успешно применили плети. Но это было не в пример легче чем жителям Каинска - Томского, где  хозяйничали белочехи, расстреливавшие жителей по любому поводу и без него.



На иллюстрации Досино урочище, и это всё, что заметно со спутника в наши дни: село уже не существует.




Продолжение:
Начало: