Синдром Декабря

ЗАМЕТКИ О «РЕВОЛЮЦИОННЫХ» МЕЧТАНИЯХ

В выступлениях зимы 2011 -2012 годов, несмотря на их хаотичность и отчасти спровоцированность, все-таки была еще попытка вести с властью хоть какой-то диалог, пусть и с трибуны митинга. Но оказалось, что это невозможно. Бессмысленно. Теперь это как будто злиться на ужасную погоду. Надо как-то переждать или избежать отсюда. Но пять лент назад была еще кое-какая надежда на начало исправления ситуации, сейчас все надежды на это потеряны.
Пять лет назад социальный организм ещё подавал признаки жизни, били какие-то процессы. Теперь уже нет: все смирились с тем, что «этотнавсегда» и ничего нельзя поделать. Только бежать или приспосабливаться. Кто мог, почти все же сделали «выход»; опция «голос» (по Хиршману) отключена напрочь.
Говоря о шансах революций,  нельзя, конечно, игнорировать силы контрреволюции. А они состоят не только в единстве элитных группировок и готовности держиморд разгонять  протесты, но и в господствующем общественном настрое. С другой стороны, «настоящие» революции – это не просто смена власти с изменением институтов и персон с опорой на массы. За ней должны идти какие-то важные структурные изменения и возможность их осуществить (типа истматовского «противоречия между производительными силами и производственными отношениями» и т.п.).
Ныне это скрытое противоречие связано с тем, что большинство людей, занятых, особенно в периферийных и зависимых экономиках, объективно НЕ нужны для развития цивилизации. Их ставшие архаичными трудовые функции легко могут быть заменены и автоматизированы уже на нынешнем уровне развития технологий, а завтрашние перспективы в этом направлении просто потрясают воображение. Также зависимые общества в отсталых странах весьма бедны, следовательно, их население не представляет особого интереса для мировой экономики и в качестве потребителей. И «лишние люди» это если не понимают, то «чувствуют каким-то местом», отчаянно цепляясь за статус кво и призрак «стабильности». Естественно, что такое упорство еще больше консервирует отсталость отсталых стран, лишает их перспектив, но, как ни парадоксально, укрепляет положение их «элит», которые не смогли решить задачи модернизации. Теперь им и поддерживающим их массам остается только «консерватизм», пропаганда и демагогия, субъективно защищающая от травмирующего столкновения с объективными раскладами в мировой экономической гонке. Естественно, правители в такой ситуации также форсируют и бюрократизацию всех сторон жизни, чтобы значительно увеличить численность чиновников, потратить как можно больше «рабочего времени» на исполнение ненужных бюрократических придумок – занять людей хоть чем-нибудь! Но за эти занятия люди, чья квалификация (вернее, отсутствие таковой) получают под видом «заработной платы» некое мизерное содержание, опасаясь, что в противном случае не будет и этого. Так что и авторитарные «верхи» и «низы», поющие бесконечно «старые песни о главном» едины в своем «контр-революционном» настрое – ни те, ни другие решительно не желают ничего менять, а таем более рисковать  в ситуации революционной непредсказуемости. Естественно, что в такой системе «рационализаторам и новаторам»  (революционерам и нон-конформистам) места нет, их выживают и давят; «верхи и низы»  в застойных аномалиях едины в стремлении к проведению «геноцида интеллектуалов», который, к счастью пока не осуществляется не физически, а в форме реализации опции Хиршмана «выход» (чаще всего как эмиграция). Но «консерватизм» здесь по мере исчерпания ресурсов для экономически неоправданного перераспределения, вполне может смениться «фундаментализмом»
Ситуация, таким образом, кардинально отличается от положения в начале прошлого века, когда страна стремительно развивалась, люди мечтали о «светлом будущем» и массово бросались «в революцию». Этот настрой, стремительное, хотя и очень неравномерное развитие, на фоне демографического перегрева и войны и привел к срыву в катастрофу 1917 года.
Разумеется,  применительно к отечественной истории, можно говорить и о травмирующем опыте неудавшихся революций,  и здесь сравнения с другими странами не прибавляют оптимизма, а служат, скорее,  причиной деморализации. (Одновременно и увеличивая осторожность, делая народ более пугливым: отмерь не семь раз, а семь раз по семь). Однако известные авторы  (Соловьи) пишут не просто о неудаче революции в России, но и утверждают, что она вообще не состоялась. В следующей книге один из этих авторов доказывает, что революция  здесь все-таки и, скорее всего, состоится (?)
Но довольно наивно рассматривать выступления против фальсификации выборов в РФ, случившиеся в конце 2011-2012 года как опыт неудавшейся революции. Неправильно  также сводить причины ее неудачи исключительно к субъективному фактору.  Да он очень важен, и лидеры «болотных протестов» действительно трусили и допускали ошибки. Но можно ли вообще рассматривать этих персонажей, многие  из которых откровенно ненавидят и презирают большинство населения России (как «быдло» и «анчоусов» и пр.), «зоологически» ненавидят русский народ – как вообще можно их представлять во главе успешной революции под лозунгами социальной справедливости и т.д.? С такими «вождями» выступления «белоленточников» были изначально обречены и в критерии потенциально успешной революции никак не вписывались.
Мы не можем забывать и о травмирующем опыте двух российских Смут ХХ столетия, которые, на наш взгляд, нужно рассматривать как опыт неудавшихся революций. Несколько попыток так и не привели к достижениям в политико-правовой плоскости. Ещё во время первой русской революции великий немецкий социолог Макс Вебер писал о псевдоконституционализме в России. Во время векового юбилея этой и последующих революций, политический мыслитель мог бы написать то же самое. События времен Горбачева-Ельцина можно, разумеется, рассматривать по-разному, применительно к нашей теме и как «революцию», и как попытку «демократизации». Результат русской Смуты конца прошлого века известен, так же как и революционные итоги событий его начала.
А сейчас, е сли на смену одному диктатору приходит другой, одну криминальную «элитку» теснит другая, а социальные отношения и структуры трансформируются разве что в сторону дальнейшей архаизации, то можно ли это считать «революцией»? По отношению к ряду так называемых «цветных революций постановка этого  вопроса кажется нам вполне обоснованной.
У нас  даже после целого столетия после Великой Смуты России найти для себя успешную экономическую модель так и не удалось (если не считать таковой роль поставщика нефтегазового сырья, которая обернулась очередным тупиком). И в политической плоскости, цели построения правового государства, конституционализма (без приставки «псевдо-«) и демократизации с достижением состояния консолидированного демократического режима оказались также не достигнутыми и сейчас даже не имеют видимых перспектив.
Зачем народу рисковать «выйти на площадь», если видно, как  после Тахрира происходит лишь реконфигурация власти военных, а после майданных шабашей лишь смена у власти криминальных группировок. Если эти или подобные аргументы используют апологеты режима, вызывающего не лучшие чувства, то это не значит, что с этими аргументами не стоит считаться или отбрасывать их по соображениям «партийной» солидарности. Группам, претендующим на звание «оппозиции»  это, конечно, нравиться не может, но тем хуже для такой «оппозиции». Тем более, если говорить о значительной части «оппозиции» в Российской Федерации, бесконечно демонстрирующей неумеренное  «низкопоклонство перед Западом», с зашкаливающим градусом русофобии и презрения к «этой стране».
С точки зрения психологии такая оценка также выглядит несравненно более тяжелой. Ведь одно дело иметь дело со «своей» диктатурой, надеясь, что кто-то извне когда-то придет на помощь (мне почему-то запомнился момент из воспоминаний Димитрия Панина - «Сологдина», который писал, как советские зэки в годы войны мечтали о немецких десантах, их освобождающих), до морали анекдота, относящегося к «чёрному юмору»: «куда ты, милый, денешься с подводной лодки». Невыносимые условия жизни вполне могут смениться «помощью», при которой жизни у многих не будет вообще. И население нашего многострадального отечества неоднократно усваивало этот горький урок. К примеру, в случае, если народное возмущение вдруг приведет к гипотетическому «майдану» на Манежной или Исаакиевской площади, или где-нибудь в другом месте, то какие силы  смогут поставить себе на службу энергию протеста: народные активисты, искренне возмущенные усиливающимся «беспределом»? демократические политики, озабоченные справедливым народным представительством и развитием местного самоуправления? или же национально ориентированные предприниматели, интерес которых состоит в подъеме отечественной экономики, развитии и защите внутреннего рынка? Вряд ли.  Скорее, в ситуации, когда у протестующих масс «вскипит разум возмущенный», выгоду получат те, у кого в руках есть серьезные финансовые и организационные ресурсы, то есть в нашем фантастическом примере (подкрепленном исторической практикой постперестройки) – это будут олигархи, за спиной которых находятся иностранные корпорации и правительства, желающие прибрать к рукам остатки ресурсов страны, «демократизирующейся» посредством «цветной» революции. Почему в этом некоторые видят исключительно «пропаганду»?
Таким образом, пока власть в РФ весьма  удачно использует «внешнюю угрозу цветных революций» для собственного укрепления. Трудно сказать, будет ли такой подход иметь успех и дальше. По контрасту, можно предположить, что именно вну8шние факторы и акторы будут иметь решающее значение в сохранении или падении существующего режима. (Это будет тогда соответствовать теориям, согласно которым распад государств происходит в силу геополитического напряжения и др.).
Однако предсказывать революцию в России (равно как и в других странах) дело не только неблагодарное, но, по сути, и невозможное. Вряд ли о революции где-либо можно со всей определенностью говорить: «она произойдет». Современная наука не располагает средствами для таких точных практических выводов. Это возможно сделать только в прошедшем времени: «революция в данной стране произошла» (соответственно, об исторической стране можно тогда говорить: «она утонула»).
Что касается «мнения народного», то в массовом сознании, как водится, царит дикий разнобой по отношению к революции, с самыми полярными оценками. Это было бы закономерно, но в нынешней России, наблюдается стремление вытеснить куда подальше актуальную проблематику (собственная революция – это только один пример) и не «грузиться». Это хорошо работает до поры до времени для сохранения собственного спокойствия индивидов и целых поколений, но потом снова «клюёт жареный петух», и начинаются стенания о новом «неожиданном» кризисе, сопровождающим очередную «геополитическую катастрофу».