Случай в жизни человека

   Прежде, чем начать рассказ о том, что значит случай в жизни человека, оговорюсь, что эту правдивую историю слышали немногие. Только однажды, через много лет, после длительных колебаний, я рассказал эту историю своим ученикам о том как когда-то очень давно, жили мы на нашей доброй старой еврейской улице.

   Рассказ мой будет неполным, если не вспомнить Любушку, детского инспектора, которая в нашем городке слыла грозой для любого из разношёрстных послевоенных пацанов.

   Любушка была фронтовичкой, имела сухую сутулую фигуру с отсутствующей грудью, некрасивое острое и рябое лицо и пронзительные глаза, которые казалось, нас видят насквозь. Любушка всегда ходила в выцветшей гимнастёрке, подпоясанная солдатским ремнём. Коричневая кобура с внушительным наганом  прикрывала её тощую правую ягодицу, а ансамбль солдатской женской одежды дополняли темно-синяя юбка и хромовые сапоги с гармошкой повыше лодыжки.

   Любушку мы боялись, но уважали: с её подачи любого запросто могли упечь в колонию несовершеннолетних преступников, но она же могла и защитить любого, если уличная драка была несправедливой. А таковой она считалась, если лупили не «по правилам»: обидчик был гораздо старше, если нападало сразу несколько, если ударяли кастетом, свинчаткой, вентилем, пинали ногами ниже пояса, а также, если били лежачего. В таких случаях кодекс мальчишеской чести допускал устное обращение к Любушке. Любушка приходила к обидчику и проводила беседу о том, что можно, а что нельзя.

   Однажды мы стояли с ребятами перед перекрёстком улиц и, разглядывая сливовое дерево за забором, на котором начинали зреть жёлтые сливы, обсуждали как же их удобнее содрать. Сливы настолько занимали наше воображение, что мы потеряли осторожность и не заметили, как по противоположной стороне улицы прошла Любушка. То ли мы обсуждали свой план слишком громко, то ли у Любушки было некое шестое чувство, но она остановилась, присмотрелась к нам, окликнула и поманила пальцем. Жёсткий Любушкин взгляд заставлял беспрекословно повиноваться любого, и мы побрели от сливового дерева к Любушке через дорогу.

   «Ну, рассказывайте, что вы там замышляете?», - вполне резонно спросила Любушка. Нам, конечно, было что рассказать о своих намерениях, но почему-то рассказывать не хотелось, и мы стали что-то мямлить про странных птичек, которые бегали в листве по дереву.

   «Ну смотрите у меня…»,- грозно сказала Любушка и вполне убедительно положила руку на потёртую кобуру нагана…

   Красноречивый Любушкин жест удержал нашу компанию от соблазна обчистить чужую сливу, и мы уныло побрели на свиной базар. Обычно крестьяне там продавали визгливых поросят, которые нам на радость высовывали свои пятачки через дырки в мешках. Бойко шла торговля курами, утками и гусями, реже продавались курчавые телята, и совсем уж редко жеребята. Надо ли говорить, что свиной базар с его животным миром был притягательным местом для нашей компании. Но, увы, торговли в этот день не было, и базарная площадь, обнесённая двухметровым забором, в этот день пустовала. Ветерок гонял бумажки и закручивал пыль перед дверями торгового склада, который был единственным архитектурным сооружением свиного базара.

   После того как мы покидали камнями по стайкам воробьёв, очищающих пыльную базарную площадь от просыпанного зерна, погонялись друг за другом в салки по площади, на наши плечи легла тяжёлая мальчишечья тоска.
А когда тоска ложилась на наши плечи, нестерпимо хотелось сделать что-то такое необыкновенное. И мы решили за домом Израелитов в кустах строить штаб. С досками у нас проблем бы не возникло: их бы мы наломали из забора свиного базара. Но где взять гвозди?

   И тут наше внимание привлекли массивные двери склада, на которых висел тяжёлый висячий амбарный замок, ещё один маленький висячий с контрольной бумажкой и чернела дырочка внутреннего замка. Наверняка на складе были так необходимые нам гвозди. Но после того, как мы поковыряли кривым крючком из ржавой проволоки все замки, каждому члену нашей честной компании стало ясно, что двери склада нам этим крючком не открыть. И уже не помню кому, но пришла в голову верная мысль как добраться до заветных гвоздей.

   Но в руках много гвоздей не унесёшь, и Вовка побежал тырить мамкин чулок, который должен был вместить награбленные сокровища, а мы по такому случаю вдвоём «одолжили» лестницу, которая висела на пожарном щите возле магазина сельскохозяйственной техники, расположенного за забором. Когда Вовка вернулся с чулком, мы приступили к реализации плана.

   Расположение склада на базарной площади как нельзя лучше способствовало замыслу. Склад находился в прямоугольнике площади, обнесённой двухметровым глухим забором,  как раз напротив входных ворот и ничто не препятствовало наблюдению с крыши склада за теми, кто вторгался на выбитую конскими копытами, затёртую ногами покупателей и продавцов и исклёванную воробьями и голубями пыльную торговую площадь. Несомненным плюсом было также и то, что здание склада находилось на расстоянии одного метра до задней стенки глухого забора.

   Нас не смутило, видали и не такое, наличие человеческого дерьма между задней стеной здания и забором. Мы ловко преодолели зловонные препятствия и приставили пожарную лестницу  к заднему скату крыши торгового склада. Дальнейшее не представляло труда: мы сорвали пару листов шифера со стропил, проникли на чердак, отгребли мусор и  сняли три доски потолка. Затем мы с Вовкой через потолочный проём проникли внутрь склада, крепыш Лёня остался у лаза, а Флюгер, наш самый младший товарищ, остался на крыше, поскольку мы  особо не верили в его отвагу. Ему было поручено быть дозорным и стоять на атасе, наблюдать через базарную площадь с крыши за воротами.

   Глаза вскоре привыкли к полутьме: свет пробивался только через щели.
Удача! На складе было всё, кроме продовольствия. Мы прошли мимо заманчивых велосипедов (их нельзя было вынуть через проём) к ящикам с гвоздями и стали лихорадочно набивать чулок, который я для удобства привязал к своему поясному ремню.

   В нашем плане оказалась одна громадная прореха: мы не учли, что хитроумные взрослые поставят внутреннюю сигнализацию, которая почему-то сработает, несмотря на неполную электрификацию послевоенной страны. Как сигнализация того времени была устроена и как работала, мне до сих пор непонятно…

   Леонид вдруг передал нам сквозь пролом на потолке сигнал нашего дозорного. Речевой сигнал Флюгера был прост до безобразия: «Мильтоны приехали на машине…»

   Первой мыслью было, что это случайный патруль. Но когда я посмотрел через дверную щель, чтобы определиться что и как, то понял, что пора спасаться: к складу семенил колченогий кладовщик и, размахивая руками, что-то объяснял двум милиционерам.  Когда на входных дверях склада заскрежетал первый замок и раздался голос кладовщика, нам стало совсем не по себе. С первым скрежетом сухопарый Вовка подскочил, благополучно подтянулся и нырнул в проём разобранного потолка.

   Со вторым скрежетом и я пытался повторить его движения, но не тут-то было: чулок с гвоздями тянул вниз и моей мощи не хватало. И тут вступил в силу основной закон нашего уличного содружества: мои друзья не драпанули без меня, хотя Флюгер уже в страхе тихо скулил на крыше.

   С третьим скрежетом основного замка я всё-таки зацепился за край, и Вовка с Лёнькой дружно чуть не оторвали мне руки, но выволокли меня вместе с чулком, набитым гвоздями, на чердак. Мы залегли, поскольку бежать можно было только с шумом, а этого делать было нельзя. Не шевелясь, мы лежали на чердаке, и через разобранный потолок с интересом и страхом разглядывали синие форменные фуражки. Мы слышали разговоры милиционеров, но к счастью для нас на потолок так никто и не взглянул.

- Странно,- сказал один мильтон , - никого нет, а сигнализация сработала…

- И не взято ничего, - подвёл итог своего обхода коротышка кладовщик. – Только гвозди рассыпаны.

- Пойду, посмотрю следы вокруг склада, - узнали мы о намерениях второго милиционера.

   Не знаю как у моих друзей, но у меня, когда он вышел со склада, защекотало в промежности: с другой стороны склада к крыше была приставлена лестница.

   У нас было совсем мало времени, и раздумывать было некогда: надо было делать ноги, и мы выползли на крышу. Милиционер не мог не заметить лестницу и стал подниматься. Как только над застрехой  показалась синяя круглая фуражка, мы не сговариваясь дружно скакнули прямо с крыши через забор. Мне прыгать было труднее всех, поскольку у меня на поясном ремне всё ещё болтался чулок с гвоздями. Чтобы не брякнуться перед забором прямо в лапы милиционера, я наступил на его фуражку как на болотную кочку и благополучно перелетел препятствие.

   К счастью, никто из нас не сломал ноги, и мы во всю прыть понеслись в сторону костёла изо всей мочи. За костёлом был сад ксендза. Мы остановились передохнуть и спрятались под развесистой яблоней. Там и огляделись из-под ветвей, опустившихся до земли. Там же мне наконец-то удалось, развязав узел злополучного чулка на своём ремне, освободиться от тяжести добычи.

   Погони не было: нас преследовал только наш запоздалый страх. Впрочем, он не помешал нам надрать самых крупных яблок за пазухи прямо в майки. Потом мы сделали внушительный круг по окрестным огородам, где сутулясь, а где и ползком через знакомые подкопы под заборами, и выпрямились только тогда, когда кривая мальчишечьей удачи вынесла нас к озеру.

   На озере мы забились в прибрежный тростник и опробовали яблоки. Они оказались осенними незрелыми зелёпышами, твёрдыми и кислющими. Пришлось побросать недозрелые плоды в воду. Наблюдений за тем, как кувыркается наша случайная добыча в озёрной воде, оказалось недостаточно для успокоения наших дрожащих нервов, и кто-то предложил курнуть.

   Нехватки курева мы не испытывали: всякий раз когда на городских улицах, вымощенных булыжником, находился более менее длинный окурок папиросы «Беломор», любой из нас не ленился согнуться и выковырнуть его промеж камней. Иногда мы мерились не только ростом, но и бычками, хвастаясь кто их больше собрал, и у кого они длиннее. Я курил очень редко, но охотно припрятывал в карман найденные бычки , так чтобы не выглядеть белой вороной в нашей серой мальчишечьей стае.

   Я достал свои запасы бычков, поделил по-братски и сунул руку в левый карман за спичками. И похолодел: спички-то были на месте, но вот моего нового складного ножичка с зелёной перламутровой рукояткой на месте не оказалось. Казалось бы, не велика потеря, ан нет: во-первых, этот ножичек был предметом моей гордости, а во-вторых (и это самое главное), на пластмассовой рукоятке ножа были нацарапаны мои инициалы. Я растерянно вертел пальцем сквозь дырку в кармане и лихорадочно вспоминал, не выпал ли ножичек у меня во время нашего покушения на торговый склад? Чтобы не нагонять лишнего страху на ребят, я умолчал о своей пропаже.

   На следующий день я сидел у окна и читал книгу, когда увидел, как по нашей улице шла Любушка и о чём-то вдруг стала расспрашивать группу ребят возле артезианской скважины. Ребята перестали брызгаться, и когда один из них рукой показал в сторону нашего дома, Любушка направилась к нам. Чтобы не быть допрошенным при бабушке, я схватил первую попавшуюся книжку, поспешил на улицу, уселся на завалинке, раскрыл наугад книгу вверх ногами и невинно потупил в неё глаза, подглядывая исподлобья, что и как делает  инспектор…

   По наводке пацана, кажется это был Гринька, который жил на нашей стороне улицы за перекрёстком, Любушка подошла прямо ко мне, усмехнулась, назвала меня по имени и ядовито спросила: «Читать не помешаю? Книгу-то переверни…»
 
   Далее последовал диалог, сущность которого сводилась к тому, а не знаю ли я, кто из мальчишек пытался обворовать склад на свином базаре? Я был не из тех, кто запросто признаётся, и сочинил трогательную историю. История была о том, что после того как Любушка удержала нас от соблазна ободрать чужую сливу, мы все пошли купаться на озеро и там видели во-о-от такой волос (овеянный легендами безобидный длинный червь, живущий в стоячей воде) который чуть не впился мне в ногу…

   Любушка внимательно выслушала меня, вынула из своего милицейского планшета мой ножичек и спросила: «Твой?»

   Отпираться было бессмысленно. Я пропотел от страха и готов был расколоться о похождениях на торговом складе, но, к счастью, этого не сделал: «Не теряй больше. И зашей дырку в штанах…», - строго сказала Любушка.

   Я понял, что ножик выпал у меня тогда, когда она проводила с нами профилактическую работу накануне сбора урожая чужой сливы. И, видимо, подобрала она нож на земле уже на обратном пути, а впоследствии почему-то не увязала нашу ретираду от сливы с событиями на складе.

   Любушка ушла, а поспешил к друзьям с рассказом о неслыханной удаче. И поочерёдно проверяя большим пальцем правой руки остроту лезвия злополучного ножа, мы все поняли, насколько важно балансируя на грани между добром и злом не переступать черту дозволенного. Мы больше и не переступали…

   Целая жизнь прошла после этого события. Но иногда размышляя на тему о бесконечном человеческом везении, я вспоминаю эту правдивую историю. Трудно себе представить, как бы повернулась наша жизнь, если бы мы тогда попались на столь наглом воровстве…

   А так всё у нас сложилось более-менее успешно. Вовка стал прокурором и на пенсию вышел полковником юстиции. Флюгер и сейчас является ведущим врачом в одной из клиник Израиля. Мы с ним давно не общались. Я же почти 30 лет работал директором школы и ушёл добровольно, когда стало невмоготу принимать участие в оптимизациях школ и бесконечных реформах образования.

   А Лёнька, что Лёнька? Честно работал всю жизнь, служил на Кубе во время Карибского кризиса. В деторождении преуспел больше всех нас. Две жены родили ему несколько детей. И сейчас он частенько звонит мне, сообщая радостное известие о рождении очередного внука. Я уже и со счёта сбился, сколько у него внуков.

   Вот такой получился рассказ о роли случая в жизни человека на нашей доброй старой Пожарной улице.


Фото Валентина Зелтиня (нижний  ряд, крайний справа)
Леонид Зелтинь сидит рядом с братом в огромной фуражке;
Феликс (Флюгер) сидит в нижнем  ряду в тюбетейке (кипе);
Вовка Израелит (Ермолаев) в нижнем ряду слева.
Выше: слева Миша Чернобров, справа Беня Ано
Автор рассказа скромно публичности избежал.