Мой первый город

 Я добирался в Краснодар и застрял в Ростове. Был конец июля и все поезда, проходящие на Юг, были забиты. Изрядно побегав и ничего не добившись, я ушёл с вокзала.
 Время перевалило за полдень и город жарился под солнцем, подставляя свои выпуклые бока. Невыносимая жара загнала меня в скверик на садовой. Здесь был фонтан,  и прохлада от него приятно освежала.

  Мне нравится Ростов, особенно вечером, когда подъезжаешь, и город, устроившись по холму, закрывает полнеба и не понять, где звезды, а где огни города.
  Приятны и его старые улочки у Дона, выложенные камнем и вечерний шум их дворов с запахом жареного лука и рыбы, доносящихся из полутемных коридоров, раскрытых вечером настежь.

  Нравятся мне и ростовские девушки,  наделёнными такой притягательной южной красотой, что порой и глаз не оторвать.
 Да, мне многое нравится в Ростове, и иногда мне кажется, что я родился здесь и это мой родной город, но это не так.

Это началось давно и осталось как сон, который никогда не забывается. Мы привозили продавать сливы – я и тетка Клавдия, сестра отца и две наших соседки.
 Мы ехали целую ночь, было холодно, хотелось спать и немели ноги – их нельзя было разогнуть, у заднего борта нам оставили слишком мало места. Выше кабины горой поднимались ящики слив.

С гулом мы летели сквозь тьму. Забываясь в дремоте, я видел розовый город, к которому ехал, преодолев каменную стойкость тетки. С легкостью я вспоминал и слёзы и мольбы, и обещания слушаться её. Всё осталось там, далеко дома и не имело сейчас никакого значения.

Я ждал дня и солнца, чтобы согреться и видеть всё, мимо чего мы едем. Я видел, как из красной зари родилось оранжевое солнце. Оно подсыхало и нагревалось, а вместе с ним согревался и я, а согревшись – уснул и проснулся уже в Ростове.

Город и базар оглушили меня. Я вертелся в машине, тетки кинулись по базару, искать место. А потом мы начали разгружаться. Женщины раскраснелись, косынки их сбились, и они смеялись, ловко кидая ящики.
 Люди подходили, спрашивали, улыбались и уходили, но подходили новые, и мне было легко и радостно смотреть на их взрослую игру.
 Но вот с разгрузкой закончили, тетки взяли весы и начали торговать, а я, повертевшись возле, пошёл по базару.

Бесконечными рядами добра переплелось всё вокруг. Высохшими ртами старухи хвалили свои малосольные огурчики. Загорелые до черноты кавказцы в кепках-аэродромах, горячились за красно-оранжевыми рядами, и оранжевое солнце юга  теплилось горками перед ними.

Воздух, густой и тягучий, как старое вино, комком залегал в горле. Запах чеснока, подгоревшего масла, мандаринов и рассола витал по базару, щекотал ноздри, волнами накатываясь на сердце и увлекая в лабиринты ларьков и стоек.
Сколько я ходил – не знаю, но когда вернулся, тетка Клавдия всплеснула руками:

- И где ты шляешься, окаянная душа! Прямо с ума сходишь, тут со сливами, а тут его нет. Чтоб не смел уходить!
 Она усадила меня на ящик, дала кусок сухой солоноватой колбасы и булочку.
Тени потянулись к забору, а когда солнце закатилось за соседние дома, базар опустел и затих.
 Появились уборщицы с вёдрами и мётлами. Они громко переговаривались, находясь в разных концах базара.

Вечер повис над городом. Из-за забора, из-за ближних домов и верхушек потемневших деревьев доносился манящий гул большого мира, и я слушал его, как слушают музыку.
 Пришел сторож в старом солдатском бушлате. Посмотрел на нас, покачал головой, почмыхал и сказал, что базар не гостиница, и спать здесь нельзя.
Тетки заволновались, пошептавшись, они дали ему по трешке. Сторож сунул их в карман и ушёл.

Мы легли спать под стойками.
Утром я проснулся и долго не мог ничего понять. Плотный гул окутывал всё вокруг, появлялись руки, загребали сливы и исчезали. Потом я вспомнил, где мы и вылез из под стойки.
 - Проснулся! – сказала тетка Клавдия. – А я уже думала – живой ли, такой гвалт, а он спит.  Там, за тем ларьком вода, пойди, умойся.
Было воскресенье и, перекипев с утра, за полдень, базар опустел. Я томился под навесом, меня манил и звал город.

Тетка, забившись между ящиками, считала деньги. Я спросился пойти погулять, она неопределённо хмыкнула: то ли отстань, то ли иди. Поколебавшись, я выбрал последнее и вышел за ворота.
 Отсюда  пряные запахи   базара уплывали в город, отсюда и я начинал знакомство с непонятным ещё мне значением – город.
 Я уходил от базара и возвращался. Как только научившийся пловец пробует свои силы, отрываясь от берега, оглядывается и возвращается, так и я уходил от базара.

Я открыл для себя закономерность кварталов и, наслаждаясь этим, уходил по одной улице, а возвращался по другой. Заглядывал в подъезды и заходил в магазины. А когда желтые огни окон задумчиво глянули в улицы и ожерелья огней согрели город, я вернулся к базару.
 Сторож не пустил меня в ворота, то ли не признав, то ли не желая признавать. Я перелез через забор, за длинным рядом ларьков и, крадучись, пробрался под навес. Тетка долго бранилась, а я лежал под стойкой и не мог заснуть – передо мной плыл и колебался город.

В следующие дни торговля шла плохо и, повертевшись с утра между ящиками, я убегал в город. Тетка махнула на меня рукой, у неё не было сил держать меня под навесом, и она слезно просила остерегаться машин и грозилась разделаться со мной дома.

Как лунатик кружил я в улицах. С открытым от любопытства ртом налетал на прохожих и шарахался от машин. Ел мороженое, покупая его на унесённую у тетки мелочь. Сквозь железные прутья забора долго смотрел, как играют во дворе дети. А один раз до самых сумерек бегал за велосипедом и учил девочку моих лет кататься. Потом мы заехали во двор, и она закричала:
-Мама, посмотри, я уже умею кататься!

Чернявая красавица в ярком китайском халате посмотрела на меня и сказала:
-Светлана, сейчас же марш домой!
 Я тоже посмотрел на себя, насколько это возможно: на измятые пыльные штаны, туфли с ободранными носками, и покраснел. Не поднимая головы, повернулся и побежал со двора.

 А потом моё неуёмное любопытство сменилось такой же острой тоской по дому. Мне захотелось домой, и ничто не могло заглушить это щемящее чувство. Мне надоел этот неугомонный базар и горячие улицы, мои дурацкие туфли и жаркие штаны и я мечтал, как уеду  и сброшу всё, и пойду в трусах и босиком, и пыль, как пух, теплая, как руки матери, будет слаться под ноги.
 Мы уехали, и всё так и было, но то, что я видел и пережил то, что чувствовал во время своего знакомства с городом, осталось во мне навсегда.

 … Я сидел в скверике, и разморенный жарой, дремал. Зной переходил в паркую духоту. Из-за домов наплывали глыбистые облака, широко расползаясь по бесцветному небу – похоже, что дело шло к дождю. И подтверждая это, рокот прокатился по небу, и первые капли дождя, тяжёлые, как слезы, разбились на асфальте.

Ночью я уезжал. Город, точно огромный корабль, уплывал от меня, покачиваясь бесчисленными огнями.
 До свидания, Ростов!
  На снимке:акварель Ростов-на-Дону.
  Фото из интернета.