Тайна Проходного ущелья

                Виктор Баландин

                Тайна Проходного ущелья
                роман

                Издание 2-е, дополненное

                Алма-Ата  2016

                ©Виктор Баландин, 2016

                Предисловие

В конце прошлого века мне часто приходилось бывать в Проходном ущелье, которое начинается от развилки дорог, там, где река Проходная впадает в Большую Алматинку.  Расположенное по меридиану, оно тянется почти на 20 километров, проходя через все природные зоны – от предгорий до альпийских лугов и далее – до перевала Алматы (3600м над уровнем моря). Ущелье очень живописно – вековые тянь-шанские ели,  заросли шиповника, барбариса, кусты малины, узорные листья рябин встречают путника и провожают почти до границы леса. Но особенно по душе мне было место у Алешкиного моста, там, где ручей с перевала Джусалы-Кезень впадает в Проходную.
 
Лес там уже редел, появлялись заросли арчи, дремали на склонах печальные древние осыпи, украшенные мхами и лишайниками, на альпийских лугах встречались скромные тянь-шанские  эдельвейсы. Горизонт широко распахивался на север, далеко внизу лежал город, весь в серой дымке. На юго-западе виднелась зубчатая вершина горы Пилы, на востоке – пик Алматинский, а прямо на юг пролегала тропа через два перевала  на озеро Иссык-Куль.
 
Здесь, у верхней границы леса, на высоте около 2700 метров, было особенно приятно бродить, находя все новые интересные уголки, созданные природой. Надо сказать, что ландшафт Проходного ущелья очень разнообразен, особенно на  верхней границе леса. Там, под каменной осыпью, замершей на подходах к вершинам, я нашёл уютную небольшую долинку с тихим ручейком, сочащимся из-под камней. 
 
Однажды, отдыхая у этого ручья  в летнюю жару под тенистой старой елью, я увидел, как в корнях что-то блеснуло.   Консервная банка, подумал я.  Много  этого мусора было оставлено несколькими поколениями чабанов и туристов в ущелье. Мне не раз приходилось чистить старые стоянки, закапывая и сжигая разные отходы деятельности людей, чаще всего бездумно оставляющих свидетельства своего пребывания.      
 
Я попробовал вытащить жестянку, но она не поддавалась. Пришлось расчистить землю вокруг ножом, и тогда  я увидел, что это крышка, навинченная на стеклянную банку. Все больше любопытствуя, я продолжал копать и, наконец, банка оказалась у меня в руках. Сквозь мутную пелену приставшей почвы внутри что-то белело. После порядочного усилия крышка повернулась, и я вытряхнул на землю толстую пачку бумажных листов, пожелтевших от времени.

С волнением  стал я  разворачивать объемистый бумажный сверток. В руках у меня оказалась рукопись  романа, автор которого был обозначен, как некий Василий Качалов. Кроме этого, в тайнике нашлось еще несколько отдельных листков со стихами, судя по почерку, того же автора. С  первых же страниц стало ясно, что основное действие происходит в наших горах, а именно -  в Проходном ущелье, в конце 80-х годов прошлого века.  Зачитавшись, я не заметил, как день склонился к закату, и последние страницы просматривал уже при свете костра.
   
Многие мысли автора были мне очень близки, с осторожностью я отнесся только к фантастическим похождениям героев, но, с другой стороны, где, как не здесь, в горах, и происходить самым неожиданным происшествиям и  необычайным приключениям?         
 
 В целом рукопись мне понравилась, я унес ее в город, исправил небольшие орфографические ошибки и описки, естественные при большой работе, и взял на себя смелость восполнить довольно обширные лакуны текста, сильно поврежденного сыростью и временем. Что касается редактуры, то самым лучшим было оставить в неприкосновенности оригинальный стиль автора, что я и сделал.
 
Кроме этого, мне показалось необходимым разбить сплошной текст на отдельные главы, приискав каждой приличествующий эпиграф. Когда повествование приобрело законченный вид, я решил представить его на суд читателей, указав на титульном листе свое скромное имя.
 
Со времени находки до настоящей публикации прошло более семнадцати лет, автор никак не заявил о себе, хотя я оставил для него в той же банке записку со своим адресом и телефоном. Не знаю, находится ли он   среди  здравствующих ныне, или покинул этот мир, но душа его, несомненно, осталась в этом ущелье.
               
                Апрель 2016 года, Алма-Ата,   
                В.Баландин
               
               
                Часть I
                Глава I. Неожиданная встреча

                «Прежних следов не отыскать - запорошены,*
                В прошлое тропы метелями занесены»               
                *Здесь, и далее, где не указано авторство – стихи автора
               
Синие тени воспоминаний…Тени скользят по снежному склону, мягко очерчивая все его выпуклости и впадины и, заостряясь, цепко впиваются в оседающий лед замерзшего озера. Мгновения сияющего горного утра, там, на дороге в никуда…
Толстый лед озера был уже исчерчен весенними трещинами, а в единственной полынье стояла изумрудная вода, подернутая за ночь тонкой пленкой, и Вадиму   пришлось бросать в полынью куски старого льда, чтобы  в  чистой воде засияло  отражение далекого снежного хребта.

Лед  обладал  твердостью  бетона, идти   по нему было  легко и немного  страшновато, поэтому   Вадим держался ближе к берегу, обходя потемневшие участки. Пройдя до конца озера,  он обогнул  грубо  сколотые  камни  старой  осыпи  и  оказался  в небольшой долине, свободной от снега, с журчащим  ручьем  в каменистых  отложениях цвета красной охры. Дальше путь пролегал по обширному селевому нагромождению обкатанных валунов с еле заметной тропкой, кое-где отмеченной каменными турами.


Вадим пересекал полосы набухшего весеннего снега, проваливаясь в них по колено и,  вытряхивая попадавший в ботинки  снег, отдыхал у камней.

         Лес кончался, начинались  альпийские  луга,  покрытые  бурой  прошлогодней травой и белыми пятнами отступающего снега. На обнажающихся южных склонах теснилось множество подснежников. Приближалась отметка 3000 метров над уровнем моря.  Вадим всегда чувствовал необычный подъем на этих высотах, горная аура обволакивала его, душа просыпалась в смутном ожидании чего-то таинственного и замирала от этого предчувствия.

Взяв круто на восток, он пересек ложбину с глубоким снегом и, через полчаса подъема, вышел на заброшенную дорогу. Склон над ней весь сочился ручейками талой воды. Вадим остановился, сбросил рюкзак и вытащил завернутый в тряпку котелок. Прошлогодние сухие ветки лежали  на  обочине, скоро  их набрался целый  ворох.  Достав припасенный кусочек оргстекла, он чиркнул спичкой,  и через минуту костер уже пылал под установленным на плоских камнях котелком. Закладки дров должно было хватить для чая, и Вадим решил пройти дальше, до первого поворота.
Открывшийся вид поразил его своей необычностью. Дорога была грубо перерезана, нет, скорее разрублена недавним селевым потоком. Пройти дальше было невозможно. Глубоко  внизу прыгал по камням мутный поток талой воды. На дне ущелья в беспорядке валялись бетонные столбы, обрывки кабеля, ржавые обломки непонятных стальных конструкций.

Смутная тревога сжала сердце Вадима мохнатой своей лапой. Ему показалось, что он уже видел это, но никак не мог вспомнить, когда. В памяти беспорядочно проносились обрывки образов из прошлого, но никак не могли сложиться в стройную картину. Вадим помотал головой, стараясь избавиться от наваждения, но так ничего и не вспомнил.
 
Солнце все так же сияло, не было ни малейшего дуновения ветра, и далекое озеро виднелось вдали расширяющейся изумрудной полоской. И все же, что-то неуловимо изменилось в окружающем ландшафте. Стали лиловее тени, появились тончайшие перистые облака, подрезающие близкие скалы.
Дрогнула земля и далекий каменный грохот заставил человека резко поднять голову. С противоположной вершины начал тяжкое движение огромный кусок скалы. Вначале грузно переваливаясь, затем все ускоряя свое падение, он подскакивал на каменных гребнях,   после мгновений   полета   падал   на   склон, чертя  на нем глубокие борозды и, наконец, ухнул в долину с пушечным грохотом, расколовшись на две неравные части.

Вадим перевел дыхание. Без сомнения, это был тайный знак, предназначенный только ему. Сердце его дрогнуло, когда, выйдя  из-за поворота дороги, он увидел маленькую фигурку у своего костра. Это опять была она.
Котелок уже парил над догорающим   пламенем,  загоревшаяся сухая трава вокруг кострища была заботливо потушена снегом.

- Вадим, садись. Я нашла у тебя заварку, как всегда, в банке от кофе.
- В банке от Кофи Анана – Перес да Куэльяр.
- Как остроумно…
- А сопровождать свое появление ужасными катаклизмами еще остроумнее? Хорошо еще, что эта глыба скатилась с другого склона.
- Да уж…Можно представить – ты скакал бы от нее по морене, как лось от лесного пожара.
- Лиза, Лиза, что за гранитные шутки. Ты ведь можешь быть не такой грубой, вспомни нашу последнюю встречу.
-У Алешкиного моста? Лизавета усмехнулась неопределенно, передавая Вадиму кружку с крепко заваренным чаем.
- Давно это было, Вадим. И неправда.

- Неправда? Обида сдавила горло Вадима. Мучительно ворохнулись в душе воспоминания, от которых он, казалось, давно избавился. Третий раз он встречался с горной девой. Мало приятного было в первой встрече тогда, пять лет тому назад, на красных скалах пика Аламедин.

С пугающей отчетливостью выступили вновь перед ним эти красные плиты, еле заметная трещина, забитый намертво скальный крюк, в проушине которого висел карабин с пропущенной веревкой, уходящей к Олегу. Вадим вспомнил даже поющий чистый звук, с которым крюк уходил в камень. Он с удовлетворением выпустил из руки скальный молоток, сразу повисший на темляке, и крикнул Олегу, что выходит на гребень.

Вот они, последние зацепки. Вадим подтянулся на руках и сел на выступ камня. По обе стороны гребня почти отвесно уходили скальные откосы, теряясь в близких облаках. Сердце бешено стучало. Чуть отдышавшись, он хотел уже крикнуть другу, что вышел наверх, как вдруг легкий шорох заставил его обернуться.
Метрах в четырех, чуть выше по гребню, удобно прислоняясь к скале, сидела женщина, скорее, юная девушка в пожелтевшей от времени штормовке. Над отброшенным небрежно капюшоном вились в романтическом беспорядке темно-русые кудряшки, штормовые брюки были ловко заправлены в горные ботинки, ощетинившиеся полустертыми триконями. С запястья  правой руки незнакомки свисал на темляке ледоруб. Старинный, с ясеневым древком – отметил машинально Вадим.

Девушка сидела покойно, изящно положив ногу на ногу, как на великосветском рауте. Немыслимость этой картины подчеркивал угасающий закат, скалы гребня наливались чернотой, как зубцы башен старинного замка, ночь прокладывала свой путь в горы, отмечая его первыми звездами.

- Молодой человек, угостите даму сигаретой – манерно протянула горная незнакомка.
Вадим, придерживаясь за выступы гребня, осторожно приблизился к девушке.
- А ты…вы…кто такая?
- Не видишь – Лизавета!  - Девушка показала на карман штормовки.  – Сама вышивала! Хотя ты же не видишь в сумерках, бедный. И все же держись подальше - целее будешь.

Это же «Трудовые резервы» из Кара-Арчи – пронеслось в голове у Вадима. Ребята пошли к вершине, а девушка выдохлась, вот и ждет их. Облегченно вздохнув, он пропел:

- Лизавета, Лизавета, я люблю тебя за это…
- Ну, ну, без фамильярностей. Не шути с огнем, мальчик.
- Скалолазка ты моя гуттаперчевая – улыбнулся Вадим, шутливо раскрывая объятия.            
- Я тебе не скалолазка! Взгляд девушки стал неподвижным, глаза ее наливались призрачным голубым светом. Долгие годы спустя снился Вадиму один и тот же ужасный сон – как, не сводя с него пристального взгляда, незнакомка полезла в карман, вынула два маленьких камушка, стукнула ими дважды – тук-тук.

Проскочила синяя искра, раздался тяжкий каменный гул, скорее, стон и целый кусок гребня справа от оцепеневшего Вадима, страшно заколебавшись, отделился от хребта и, разваливаясь в воздухе, срывая груды льда и каменных обломков, рухнул вниз и исчез под облачным покровом.

- Там же Олег… - выдохнул Вадим.
- Оле-е-е-г! – уже в полный голос закричал он в бездну, потянул легко подавшуюся веревку и с ужасом обнаружил, что она перебита.

Годы спустя просыпался он от собственного крика, сон этот являлся ему с пугающим постоянством, и безысходность утраты была так велика, что не было даже сил радоваться пробуждению от кошмара.

Что же было дальше…Четкий кадр немого кино – застывший силуэт незнакомки на угасающих склонах пика. Бухта веревки, снятая с ее плеча. Взмах руки. Легкая спираль витков, разворачивающаяся над пропастью.

Изящным движением девушка затянула на свободном конце веревки узел проводника, вставила в него ледоруб, воткнула его в расщелину скалы, а может быть, просто в камень. Затем вскочила на острый гребень, покачнулась на миг, как цветок на ветру, и исчезла в облаке. Между тем, веревка натянулась, Вадим с мгновенной надеждой схватился за нее и почувствовал рывки. Страхуя через ледоруб, он выбирал подававшуюся веревку метр за метром, еще немного, и вот уже Олег, живой и невредимый, сидит на гребне рядом с ним.

- Ох… Что это было, Вадим, молния, что ли, отчего камнепад?
- Девушка это, мать ее…
- Какая еще девушка?
- В штормовке. Камушек о камушек – чик, и готово.
- Камушек? Да ты, друг, горняшку прихватил. Глюки начались. Сейчас мы, сейчас…      
Олег уже рылся в кармане рюкзака, где, укутанный в толстые шерстяные носки, лежал заветный пузырек.

- Глотни, Вадик.
- Знал бы ты, какие у нее глаза…
- Сейчас, Вадька, сейчас. Контрольный срок вышел, вызову-ка я вертолет. Снимут нас отсюда в два счета – торопливо бормотал Олег, включая рацию.
- База, база, мы на гребне. Неожиданный камнепад. Сильная горняшка у Вадима. Вызываем вертушку, как поняли, прием.
- Олег, тебя понял. Держитесь. Вылет через десять минут. Через двадцать минут пустите ракету и включите сигнальный фонарь.
Вскоре уже красные скалы отразили грохот вертолета и Вадим, согревшийся от коньяка, неуверенно поднимался по сброшенной веревочной лестнице.
- Старик, как она смотрела…- бормотал он сквозь шум двигателя испуганно глядящему на него пилоту. Олег, забросив рюкзаки, перевалился в дверь следом и выразительно крутил пальцем у виска за спиной у Вадима.
- Эх, старик. Какие у нее глаза…
               
               
               Глава II. В Проходном ущелье, у Большого Камня

                Здесь разлит небывалый покой
                И природа доверчиво манит –
                Невесомой погладит рукой,
                Не покинет тебя, не обманет…»
               
Какие глаза, говорите? Ну, что же, юноша. У вашего друга легкая гипоксия. Галлюцинации, девушки горные…  Так-так. Полный покой, несколько дней не расспрашивать ни о чем. Будет сам вспоминать – кивать сочувственно, не перебивать. Скоро успокоится и все забудет.

- Вы все забудете, забудете – говорил врач альплагеря, неплохой психолог, пристально глядя в глаза Вадиму. Вот уже забываете, не было никакой девушки, все хорошо, прекрасно, скоро беспокойство пройдет. Ваш друг жив-здоров, вы ничего не видели, правда?
- Нет, доктор, неправда.
- Редкий случай. Но ничего, ничего. Можете идти.
- Итак,  Олег, я на вас надеюсь – никому ни звука.

Через день весь лагерь знал, что Вадим на восхождении видел что-то необычное, (медсестра Ленка проболталась подружке поварихе) и в коттедж к друзьям началось настоящее паломничество.

Однако Олег, неотлучно сопровождавший Вадима, так выразительно показывал за его спиной кулак и злобно сверкал своими черными глазами, что любопытные унялись, слухи постепенно заглохли и дело замялось. Не забыл ничего только сам Вадим. Несколько раз пробовал он рассказать другу о необычной встрече, но, видя испуг в глазах Олега, умолкал. Правда, на одном восхождении ребята нашли ледоруб, вбитый кем-то в скалу с такой силой, что никто не мог вытащить, так его и оставили.      
 
Потом несколько лет альпинисты использовали его для организации страховки на предвершинном участке,  пока не сгнило древко. Об этом  новичкам инструкторы рассказывали легенду, в которой, конечно, фигурировали Черный Альпинист и Тянь-Шанская Дева.

Время меж тем шло, сезон восхождений закончился, и  друзья расстались – до следующего лета, но вскоре Олег уехал работать по контракту в другую страну. И следующим летом Вадим не вернулся в альплагерь. Его тянуло побродить по горам одному. Что-то переменилось в нем после того незабываемого восхождения.
Он даже пробовал описать ту встречу на скальном гребне,  но дальше нескольких страниц дело как-то не шло, хотя иногда, в тишине горного ущелья, к нему легко приходило несколько строчек, но тема как-то исчерпывалась, а фантазировать он не умел. Правда, в горы он стал брать несколько листков бумаги и карандаш, чтобы зафиксировать свои впечатления, иначе мысль легко забывалась.

Теперь ему не хотелось больше ничего покорять, коллекционировать вершины и категории трудности.  Вадима стал манить тайный язык гор, их древняя душа – очарование ее, складывающееся незаметно из кудряшек арчи, чешуек еловой коры, узоров лишайника на застывших камнях печальной осыпи  – все, мимо чего он обычно проходил, не всматриваясь, считая лишь прелюдией к главному – царству скал и ледников. 

Сейчас он видел больше, замечал, что очертания кустов арчи на склонах повторяются в рисунке мхов и лишайников на древних камнях, и находят дальний отзвук в веренице облаков, неизменно плывущих на восток. А орнамент елей на северных склонах подчинялся своим ритмам  и  направленности, каждое дерево складывалось из узора лап, те, в свою очередь, из рисунка отдельных ветвей, ветки обрисовывались иглами, один мотив вкладывался в другой, образуя стройную гармонию леса. Ее пронизывала прихотливая графика сухих стволов, скрепляло разноцветье альпийского луга и придавало строгость внушительное стаккато каменных осыпей.

Вадим чувствовал в этом краю неизменный покой, становился чутким и заброшенным и, через несколько дней, проведенных в горах, забывал о шумном городе, о нечистом воздухе его улиц, о смешных страстях его жителей, в большинстве своем никогда не глядящих в звездное небо. Но правила игры неумолимо возвращали Вадима в городскую суету, в которой все же проходила большая часть его жизни. Годы шли…

Постепенно он полюбил Проходное ущелье, в котором, у  верхней границы леса, был родник с небольшим озерком.  За несколько минувших лет Вадим привык к этим местам, приходя сюда, как к себе домой.  Его стоянка находилась рядом с громадным валуном в три человеческих роста. Мох образовал на нем четкие знаки – письмена горных духов, эти иероглифы ещё ждут своего прочтения…
 
 На стоянке Вадим все продумал до мелочей. Палатка и спальный мешок заворачивались в полиэтиленовую пленку и прятались в небольшой пещере, под нагромождением огромных камней, оставленных здесь еще  древним ледником. Пила и топор лежали под плоским камнем недалеко от стоянки. Чайник и посуду Вадим прятал под валуном близ пещеры, закладывал камнями и накрывал дерном так, что на расстоянии шага нельзя было заподозрить тайник.

Все это имущество несколько лет зимовало в горах в полной сохранности. Палатка ставилась под старой елью, настолько густой, что в дождь она не пропускала ни капли. Дно палатки расправлялось на толстом слое сухой еловой подстилки, растяжки от стоек и полотнищ привычно совпадали с забитыми давно кольями. Палатку Вадим натягивал туго, хотя здесь и не было сильных ветров, разводил костер и садился на бревнышко у ствола ели.
 
Весной, обычно в мае,  открывая горный сезон,      Вадим радостно спешил в свое ущелье, привычно отмечая все повороты и памятные места тропы, которые снились ему зимними ночами. Часто, перед тем, как заснуть, Вадим прокручивал в памяти этот привычный маршрут.

Сначала, пока еще некрутой, подъем приводил его к водопаду. Пройдя по мокрой каменной дресве, Вадим, прыгая по валунам, пересекал неглубокий ручей и, по тропе, углубленной весенними потоками, приближался к первому крутому взлету. Тропа здесь была усыпана камнями, с обрывистого склона журчал ручеек, затем, через несколько поворотов, Вадим попадал под тенистый полог елового леса. Вскоре подъем оканчивался, тропа выходила на середину склона, пологой дугой прорезала веселый березняк, и попадала в сосновую рощу. Почва здесь была глинистая,  летом, в дождь на спуске в этом месте был настоящий каток, с обеих сторон тропу растаптывали, как хорошую дорогу, пытаясь обойти скользкие места по траве. Дальше лес редел, путь шел по высокому берегу реки через заросли малины и шиповника. Далеко внизу, после впадения реки Сахновки, виднелся, весь в бурунах пены, водопад.

Постепенно набиралась высота, начинала действовать горная аура, дышалось легко, рюкзак привычно оттягивал плечи, радостно было снова проходить знакомые места. Через полчаса тропа приводила к роднику, но пить по пути не стоило, и Вадим здесь не останавливался. Вскоре тропа спускалась ближе к реке,  пересекая селевой кулуар, спускающийся с Алматинского пика. Здесь было красивое место для отдыха – солнечный высокий берег над рекой Проходной. На корнях ели можно было уютно устроиться и слушать несмолкаемый шум реки.

Очарованный горным покоем, Вадим иногда записывал стихи, которые возникали как бы сами собой из шелеста ветра в еловых лапах. Наверное, в минуты горного одиночества, вдали от цивилизации, душа человека особенно открывается.
 
 Здесь разлит небывалый покой, доброй сказкой сбывается день. Заслонишься от солнца рукой, и вернешься в узорную тень. И под шум монотонный реки, под веселый огонь костровой, расцветает душа вопреки беспокойной судьбе мировой. Поспевает заваренный чай, где-то ветер шумит вдалеке – долетит до меня невзначай, теплой лапой махнет по щеке…

А ели судорожно вцеплялись в тонкий слой почвы, стремясь удержаться на каменистых склонах. Они  обхватывали замшелые валуны  своими корнями, но ветер, вечный враг леса, достигая иногда силы урагана, играючи валил толстенные деревья. Много таких поверженных великанов встречалось на пути Вадима, и каждый раз он поражался силе безумной стихии. Вывороченные комли елей с оборванными корнями и зажатыми между ними валунами напоминали огромных спрутов, подстерегающих добычу. На одном из поваленных стволов прилежно трудился дятел, выстукивая свою деревянную музыку.

Но тропа звала дальше, и через некоторое время, петляя среди камней, приводила к крутому подъему, за которым  путь неожиданно прерывался, выходя на обрыв. Через обнажившиеся корни можно было видеть, как далеко внизу, вся в белой пене, бушует Проходная. Здесь надо было обойти опасное место выше по склону, цепляясь за стволы рябин, прилепившихся к обрыву. После обрыва тропа круто спускалась вниз, и вскоре подводила путника к заросшей поляне на опушке леса. Здесь Вадим прятал в корнях старой ели котелок, чтобы иногда пить чай  по пути к стоянке, поскольку дальше, в лесу, со склона Алматинского пика стекал ручей. На поляне высился замшелый древний валун, на котором так и хотелось увидеть какое-то назидание странникам, вроде: «Налево пойти – убитому быть, направо пойдешь – коня потеряешь», но, поскольку коня у Вадима не было и поворотов налево не предвиделось, то он смело шагал дальше.  Обогнув  следующий лесистый отрог, тропа раздваивалась – вправо был спуск к реке, а прямо – крутой подъем среди старых елей, летом под ними можно было набрать груздей, они встречались теперь до самой верхней границы леса. Здесь были ответвления от основной тропы, натоптанные грибниками, но грибы – потом, и Вадим поднимался дальше, минуя полянки, окаймленные лесом и каменными осыпями. 

Вскоре   тропа приводила к  памятному месту –  могучей ели, разветвленной на несколько стволов, в развилинах которых впору бы сидеть Соловью-разбойнику, ель эта так и  просилась на иллюстрацию к былине об Илье Муромце. После этого была важная развилка – левая тропа уходила круто наверх, проходя над обрывом, а путь Вадима лежал направо, на спуск к реке, там, еще в давние времена был построен мост туристами – несколько стволов и железных труб, переброшенных  через узкое место реки  Проходной. Мостик приходилось преодолевать с опаской, от брызг он всегда был мокрым и скользким.

Когда-то в этом месте реку пересекали по стволу поваленной ели, цепляясь за ветки, с немалым риском сорваться. В то время в Проходное ущелье часто ходила группа туристов, в которой была деловитая девушка Валентина. Ребята обычно останавливались выше родника, около бокового притока реки Проходной. Попасть туда можно было двумя путями – или немного выше теперешнего моста – там, где через реку еще в давние времена была переброшена труба с  проволочными перилами, или по ненадежному стволу поваленной ели. Кроме этого, существовала еще переправа, требующая долгого обхода, на месте нынешнего Алешкина моста. Всех парней-туристов эти варианты  вполне устраивали, но Валентина, сорвавшись как-то раз с трубы, и повисев на проволоке, решила – надо строить новый мост. Организовав ребят, ей удалось в узком месте реки навести переправу, которой теперь пользовался Вадим.

Этот мост по праву должен бы называться Валиным, по аналогии с верхним Алешкиным. Но таковы причуды человеческой памяти и благодарности – Алешкин мост, который уже обозначен на карте,  в настоящее время снесен большой водой, а  действующий Валин до сих пор для многих остается безымянным.

Сразу за мостом начинался новый подъем, по зигзагам тропы которого Вадим попадал к верхнему роднику. Сочась   из-под старой осыпи, он образовывал маленькое озерко с чистейшей водой. Здесь можно было набрать воды для чая, до стоянки было уже недалеко, минут через десять тропа подходила к Большому Камню. Не раз в летний теплый день Вадим забирался на него и  блаженствовал, созерцая панораму ущелья и слушая тишину. Правда, в горах не бывает мертвой тишины.
 

Тишина ворошит не спеша старой осыпи смутные сны.  Осторожною лапой шурша, осыпает секунды с сосны…

Тишина складывалась  из убаюкивающего шума реки, шелеста ветра в еловых лапах, отдаленного голоса кукушки, неслышного полета бабочки над цветущими склонами.   Все  это наполняло душу покоем, немыслимым в городе.

Большой Камень был окружен множеством обломков гранита самой причудливой формы, вросших  за тысячелетия в землю. Покрытые мхами и лишайниками, они создавали поистине сказочную картину. Мохнатые плащи елей оттеняли серые спины камней, между ними  розовели заросли иван-чая. За прикрытием последних елей виднелась обширная каменная осыпь, а дальше – зубчатый гребень Пилы.

От Большого Камня до стоянки было уже рукой подать. Подойдя к месту, Вадим с облегчением сбрасывал тяжелый рюкзак и садился на бревно под елью. Теперь, отдохнув, можно было забираться в пещеру, где с прошлого года лежали, завернутые в пленку, палатка и одеяла. Чаще всего они оставались сухими, иногда приходилось сушить вещи на солнце или у костра. 

Здесь, в своем лесном одиночестве, Вадиму было так приятно помечтать.  Он представлял себе, как вдруг, в один августовский вечер, из-за ближних елей выйдет к нему прекрасная незнакомка с рюкзаком и скажет: «Ах, как хорошо, что я вас встретила! Я, кажется, заблудилась, здесь столько тропинок, не знаю, куда мне теперь идти».

Конечно, она шла к своим друзьям, которые (ах, вероломные!) пригласили ее в Проходное ущелье, а сами беспечно забыли об этом! И теперь она не знает, что и делать – у нее ни палатки, ни спальника, а дело-то – к ночи! Ей уже стало страшно – в горах, одной!

Естественно, Вадим, как джентльмен, принимает горячее участие в судьбе бедной девушки. Прежде всего, он заявляет (пусть это будет на его совести!), что в окружности пяти километров нет ни души. За кружкой чая они знакомятся (пусть ее зовут Лизой, как ту, таинственную горную деву), потом темнота сгущается, прибавляя интимности, тут же, кстати, и костер, и звезды – все  атрибуты романтической встречи.  Неспешный разговор на отвлеченную тему, затем приглашение в палатку – не всю же ночь у костра сидеть – вы же так устали!

А в палатке у Вадима спальников нет – на подстилке из кошмы два одеяла. Можно их поделить, но вместе, под двумя, намного теплее.
Странное дело, чем дальше, тем эта незнакомка все больше приобретает черты той гордой Лизаветы, недаром Вадим не мог забыть ее. Правда, Лизавета никогда бы не заблудилась в горах и, тем более, не просила бы у него помощи. Так что – прощай, мечта!

Правда, один раз, когда вечером Вадим спустился к роднику, то встретил заблудившегося парнишку, искавшего «Алешкинский мост», где его, действительно, ждали друзья. Это было, конечно, не совсем то, о чем мечталось, так что Вадим проводил парня к товарищам и, не дожидаясь благодарности, ушел к своей стоянке.
И все же, именно здесь и произошла вторая встреча с Лизаветой, но, в отличие от первой, она казалась сном – милым и волнующим. В один из августовских дней…
               

                Глава III. Алешкин мост.На перевале   Алматы
               
                « Я - горная дева, по ряду причин,
                Увы, не сдержать мне печального вздоха…»               

В один из августовских дней – лучшее время в горах, когда жара уже спадает, склоны начинают буреть и устанавливается чудная безоблачная погода, Вадим поставил свою заслуженную памирку, сложил в нее вещи, закрыл вход на две пуговицы и ушел к перевалу. Путь его лежал мимо последних елей и зарослей арчи, через Алешкин мост на правый берег реки Проходной.

 Вадим постоял минуту у памятного камня, положил к подножию три эдельвейса.   Именно здесь, июльской ночью, много лет назад жестоко погиб веселый парень Алешка. Большая вода перехлестывала через бревна старого моста. Переведя всю группу, Алеша в последний раз пересекал реку, но оступился и, упав в бушующую воду, исчез навсегда, растворившись в Вечности.
 
Друзья тщетно звали его в темноте, искали всю ночь, но все было бесполезно – река не отдает своей добычи. Позднее, вооружившись баграми, ребята пытались найти тело Алеши у прибрежных камней – все напрасно. Горы приняли душу Алеши, она не покидает этого места.

                МОЛЧАНОВ АЛЁША
                19.10.62 – 3.07.87
               
В память о нем друзья построили здесь хороший мост взамен старого. В туристском народе он был известен с тех пор, как Алешкин.

…Не случайно тишина в лапы елей вплетена и галактик пелена родником отражена. Ветер, звезды, облака, бесконечная река... Стынет вечность на посту на Алешкином мосту…

Много воды идет в Проходной июльскими ночами. Сейчас же, днем, вода была прозрачной, с белыми бурунами у камней. В нескольких шагах от Алёшкиного моста впадал в Проходную приток, берущий начало у перевала Джусалы-Кезень. Вадим набрал воды и повернул на юг. Вскоре, после недолгого пересечения бокового отрога, тропа вышла в широкую долину. Сплошной лес давно закончился, одинокие ели встречались еще среди зарослей арчи, вскоре и они исчезли. Уклон был небольшой, Вадим шел легко, в рюкзаке у него лежала лишь накидка от дождя, плитка шоколада и кусок хлеба. Тропа вела почти строго на юг, через два часа подъема она потерялась в древней морене. Здесь путь обозначали установленные туристами каменные туры, затем подъем стал круче, тропа повернула влево, вдоль исчезающей под мореной реки и наконец, еще через час, Вадим стоял на перевальной седловине.

На перевале высился огромный каменный тур, сложенный путниками за многие годы странствий. Вадим сел на плоский камень и задумался. Впереди, метрах в ста ниже, синело маленькое озеро Примул. Тропа, сбегая с перевала, огибала озеро слева и скрывалась в ущелье, ведущем к реке Чон-Кемин. По обе стороны перевала высились скальные пики, виднелся на юге, весь в дымке, далекий Кунгей. Медленно плыли на восток облака, над хребтами повисла тишина – горы застыли в каменной своей дремоте. Что им только не снилось за миллионы лет своей жизни…  Сколько воды утекло по быстрым их рекам, сколько лавин сорвалось с крутых склонов…

Строго хранят горы свои тайны, горделиво взирают на далекие равнины. Тысяча лет для них – как наша секунда, ничего не изменится в их облике, разве что лес переменит свой орнамент на северных склонах – упадут старые ели, встанут им на смену подросшие, да ледники то наступят, то отойдут в жаркие годы к суровым скалам. Здесь, в горах, прикасается человек к Вечности. Здесь постигает он разные стороны горной души.

От высоты 2000 метров до верхней границы леса – ласковая сказка еловых лап и корней, очарование лесных уголков, где на каждом шагу предстают пред тобой то цветущая полянка, то хаос поваленных ветром стволов, то древние камни, украшенные разноцветным лишайником, опушённые душистым чабрецом. Потом тропа ныряет под густой полог елового леса, сумрачно там, но стволы елей добрые, они все в морщинах – чешуйках коры. Пахнет смолой. Лапы елей цветут, на концах веточек зеленеют сочные новые побеги. Все в этой сказке узорно, нет ничего яркого, раздражающего глаз.

Постепенно лес редеет, начинаются альпийские луга – от границы леса до первых скал. Высота уже большая, распахивается простор до горизонта, здесь трава невысокая, попадаются первые эдельвейсы. Повернувшись в сторону равнин, переживаешь чувство полета, душа открывается, появляется горная эйфория. Но тебе ведь мало этого, ты продолжаешь свой подъем, трава исчезла, ты попадаешь в царство камня и льда. Чем выше, тем суровее оно. Здесь показывают горы настоящий свой характер. А на больших высотах дыхание смерти так явственно, что человеку не дано там долго находиться. Он может лишь урвать мгновение, остановить его в своей памяти и на фотоснимках. Но, прикоснувшись к величию вершин, он становится чище, дыхание гор оставляет на нем свой неизгладимый след. Горы зовут.
Сейчас Вадим был лишь частью этих скал, ветра и облаков. Время остановилось, песочные часы его лежали на боку, отдыхая от вечной работы. А между тем…

   
               Глава IV. Прохор и Никодимыч.Лизавета ждет!
               
                «Зеленый мир – твоя душа
                И синий мир моих сомнений
                Одними тропами кружа,
                Своих не знали отражений…»               
               
Между тем, за каменным туром послышались далекие шаги, затем голоса. Вадим вздрогнул, душа его вернулась в тело. Он оглянулся.
К туру подходили два довольно глубоких, судя по их бородам, старика с объемистыми рюкзаками. Один из них, разбойничьего вида, с заломленным набекрень черным беретом, внушительно крякнул, сбрасывая тяжелую ношу.

- И-э-эх, Никодимыч, кажись, доползли. Вот те и озеро Примул. Привет, юноша. Живешь тут, али как?
- Здравствуйте. Да вот, тур сторожу, чтобы не украли – пошутил Вадим.
- Тоже дело. Ну, Никодимыч, скидавай мешок-то. Ты покуда палатку поставь, примус наладь, чай согрей, а я вон на тую вершинку сбегаю, давно мечтал.
- Ох, Прохор, все-то тебе неймется, седой уж весь, а все скачешь, нету в тебе степенности, а уж пора бы.

Никодимыч, ворча, скинул рюкзак и начал копаться в вещах. Вид у него был весьма недовольный. Все его худое лицо с длинным, глядящим в землю носом, выражало крайнюю печаль и озабоченность.
Прохор меж тем круче заломил берет и, опираясь на ледоруб, гигантскими скачками помчался вверх по каменистому склону. Рыжая, с проседью, борода его развевалась по ветру, как вымпел пиратской шхуны. Несколько секунд – и он исчез за гребнем.
Вадим, открыв рот, с изумлением проследил полет лихого старца.

- Вот это да! Сколько же ему лет? – невольно вырвалось у него.

Никодимыч, продолжая ворчать, достал из рюкзака какой-то диковинный чехол, потянул молнию, вынул красный сверток, примерился и метнул его на свободную от камней площадку. Послышался свист, затем щелчок, что-то зашипело, сверток начал быстро набухать, расправляться и через миг, к удивлению Вадима, на этом месте уже стояла симпатичная круглая палатка, украшенная непонятной эмблемой – по крутому ее боку скакал во весь опор стилизованный кентавр с высоко поднятым ледорубом.
Видя удивление Вадима, Никодимыч заявил с гордостью:

- Японец подарил, мистер Хирояма. «Очини коросая паратка. Высего дивинасати раз стояра на гора Фудзи» - передразнил Никодимыч японца. – Мы-то с Прохором неделю этого Х-херояму по горам таскали. Все фотографировал, восхищался, а как прощаться, говорит: «Васи коросая рюди, васа доррари в горах не порьзуется, васа я дарю коросая паратка. Пяти рет назад быра новый» - ну-к, что ж, нам с Прохором пригодилась.

Никодимыч стал бросать свои вещи в палатку, бормоча себе под нос:
- Сколько лет, говоришь? Эх, парень, сколько ему, столько не живут. Юбилей справляли недавно, как же, так он танцевал тарантеллу какую-то, его один испанец научил. Ему бы, Прохору, ума бы еще хоть коробок спичечный, так и цены б ему не было. И ведь говорил я ему, гадскому бабаю – ты, мол, не скачи по вершинам, как конь с этими, ну, с яблоками. Ты сядь на камушек, на горы смотри, каждую травиночку приветствуй, каждый цветок благодари, впитывай благодать горную. Вот ты, к примеру, парень – как тебя зовут? Вадим? А я – Никодимыч, значит. Ты-то по горам не прыгаешь, как архар, прости Господи. Сидел, видно, о смысле жизненном размышлял, покуда мы не спугнули. Очень, скажу тебе, благоразумно. А ведь этот конь, Прохор-то, еще и песни на ходу поет, нет, чтоб тишиной наслаждаться. Бывало, с Лизаветой они как затянут про горную деву – « Я горная дева, по ряду причин, я всюду ищу одиноких мужчин», тьфу ты, пакость. Да там еще куплетов шестнадцать, Прохор инда взопреет, а Лизавете хоть бы что.

Вадим вздрогнул. Опять это имя, которое он стал вспоминать все реже, страшные сны почти отпустили его душу и вот опять – Лизавета…Он не сомневался, что речь идет именно о той, таинственной горной девушке, наделенной неземными способностями.

- А что, Никодимыч, давно вы с Лизаветой знакомы? – стараясь не обнаружить свою заинтересованность, спросил Вадим.
- Давно, парень. Почитай, с тех пор, когда еще эти дрыгалки, чертовы мельницы, над горами не летали. Наша ведь она, Лизавета, горная душа. Уж такая приветливая, даром, что мы старики с Прохором, всегда уважит – и вылечит и починит, что надо. Да вот, глянь – она вышивала.
 
Вадим всмотрелся – на клапане кармана штормовки у старика было красиво вышито гладью – «Никодимыч».
- Да и на палатке этой японской мужика лошадиного тоже она вышивала. Говорит – Прохор на него смахивает, то и верно – конь, он конь и есть. Да ты что, парень, побледнел весь, неужто знал нашу Лизу – догадался старик. – Добрая она, не сомневайся. Шутить, правда, любит – иной раз, того, чересчур, но напугает только, а никто еще не помер, покуда, конешно. Вижу, вижу по глазам, встречался ты с ней, вот и позабыть не можешь.

- А вы, Никодимыч, давно ее видели?
- Лизу-то? Да мы же сегодня вместе сюда поднимались. Только увидела она палатку чью-то перед Алешкиным-то мостом, так и остановилась сразу. Я, говорит, останусь здесь, хозяина подожду. Ну, так ей, Лизе-то, виднее. А не твоя ли, парень, палатка-то? Синяя такая, с полосой красной, из болоньи пошита? Твоя? Вон оно как…  Да куда же ты поднялся, чаю хоть с нами попей. Лизавета, она такая, сказала – дождется, не сомневайся.

- Вот она, молодость-то… –  с завистью протянул Никодимыч вслед уходящему Вадиму. Ветер унес его слова в долину. Уже спустившись с перевального взлета, Вадим вспомнил, что не попрощался. Но было уже поздно – ноги сами несли его вниз, за  Алешкин мост, туда, где ждёт Лиза.
Он вдруг понял, что страх той давней встречи уже отпустил его, но остались в памяти глаза Лизы, русые ее кудряшки, синие, как небо, глаза, ладная фигурка в штормовке на фоне красного заката. И он, со смешанным чувством тревоги и радости, боясь признаться себе, что радости больше, спешил к своей стоянке.

А между тем вокруг потемнело, из-за зубчатого гребня выползала страшная грозовая туча, набитая доверху дождем, а может, и градом, загрохотал близкий гром! Туча ощетинилась молниями, запахло озоном. Налетел шквал, выхватил из рук Вадима захлопавшую пленку и понес через всю долину на правый склон. Вадим увидел приближающуюся стену дождя и понял, что через миг промокнет насквозь. Глядя под ноги, чтоб не поскользнуться, он помчался, не хуже Прохора, вниз по пологому спуску. Слава Богу, морену успел пересечь, подумал Вадим и тут же заметил с удивлением, что бежит по мокрой земле, вокруг хлещут струи ливня, а на него не попадает ни капли. Остановившись и подняв голову, он увидел сияющий круг над собой, просвет, в котором виднелось безмятежное синее небо. Его словно охраняла невидимая прозрачная стена, за которой сверкали молнии, обрушивались на горы потоки воды, а он, сухой и изумленный, наблюдал за буйством стихии из своего призрачного кокона.

Однако, долго удивляться не было времени – Лиза ждала его. Скорее, беги, Вадим! Пока наш герой под охраной неведомых сил стремится к Алешкиному мосту, разматывая все изгибы извилистой горной тропы, заглянем в его палатку, где ждет прекрасная горная незнакомка. Как так – незнакомка, спросите вы, ведь он уже встречался с ней, имя знает, больше того… Вот именно, больше ничего. Так что завеса тайны для Вадима если и приподнята, то лишь на самую малость, на невесомую пушинку одуванчика. Пусть спешит, напрягая силы, поскальзываясь на мокрых камнях, романтическую или ужасную встречу предвкушая, а в это время….
               

                Глава V. Снова Лиза
               
                «Как странно встреча получилась…»               
                Мицуко Кабаяси               
 
А в это время в голубой палатке с красной полосой горел примус. Котелок Вадима, ярко начищенный, готовился закипеть. Вещи были аккуратно сложены по углам палатки. Горела свеча на перевернутой банке из-под сгущенки. И, что самое удивительное, по крыше палатки не барабанили капли дождя – правда, под эту музыку так хорошо спится, но, когда из протекшего шва вдруг начинает капать,  так неприятно проснуться. Струи дождя, не долетая до палатки, расходились, образуя невидимый конус, недоступный для влаги и сырости. Вход был распахнут настежь, и так уютно было наблюдать изнутри за буйством непогоды. Лиза, закончив с устройством уюта, читала оставленную Вадимом рукопись и улыбалась. Как раз сейчас ей попалась строчка  про «гуттаперчевую скалолазку». Потом, прочитав о ночах с кошмарными снами, девушка погрустнела, задумалась.

Тут вода в котелке закипела, пришлось заваривать, именно в эту минуту и появился, весь мокрый, Вадим.
 Молча, опустившись   на колени, чтобы попасть в палатку, удивленно созерцал он эту желанную картину:   
кипящий чайник, непривычный уют, а самое главное – Лизу, все в той же выцветшей штормовке, по-прежнему гибкую и изящную – короче, остановись, мгновение!

- Ну, что же ты, входи скорее! Не бойся!
- Сейчас, дай привыкнуть. Здравствуй, Лиза. Знаешь, меня что-то защищало от дождя, а, когда я уже был близко, вдруг меня оставили, и я весь вымок. Иду, иду. Ну, здравствуй!

- Ты уже второй раз здороваешься. Раздевайся скорей, а что мокрый – так это я немножко пошутила. Это тебе за скалолазку гуттаперчевую. Будешь знать.
- А ты все помнишь? Обиделась тогда? А я-то как испугался.
- Ага, струсил! Не будешь фамильярничать.
- Да я не за себя испугался, за Олега.
- Не ври, пожалуйста. Вот, лучше вытрись моим полотенцем, да пей скорее, пока чай не остыл. Теперь надень  сухое, да не стесняйся, я отвернусь. Да тише маши одеждой, свечку погасил!

- Как быстро стемнело. Сейчас я свечку зажгу, только вот спички отыщу, да куда же они  запропастились… Хорошо, хоть палатка не промокла.
- Еще бы она промокла. Постой, не ищи спички, я сейчас.
Лизавета вздохнула и села прямо. Вадим не верил своим глазам – палатку стало наполнять голубое сияние, вот оно постепенно нарастает, в палатке уже светло, как лунной ночью. Вадим замер – свет струился от лица Лизы.

- Что же ты? Переодевайся.  Да стели скорее, тебе ведь надо согреться.
- Постой, Лиза, подними ресницы, открой глаза,
- Что ты, дурачок, нельзя. Ты ослепнешь. Сейчас опасно смотреть мне в глаза. Стели же.
Вадим непослушными руками расправил искрившие в голубом сумраке одеяла, сбросил одежду и лег. Лизавета опять вздохнула, в палатке стало темнеть. Вадим с замиранием сердца ждал ее. Легкий шорох одежды, откинутый край одеяла – и вот она, тоненькая и теплая, лежит рядом.

- Это ты так переоделся? Наверное, так долго искал, что забыл, чего хотел?
- Лиза, милая, я тебя боюсь. Вдруг ты опять, как тогда – камушек о камушек?
- А кто меня скалолазкой гуттаперчевой обзывал? Еще и ручищи свои тянул. Я привыкла, что альпинисты народ серьезный, а тебе все хиханьки – вот и решила проучить. И все равно тебя запомнила почему-то. Не веришь – думала о тебе. Я тогда недалеко ушла и видела, как вас с Олегом вертолет забрал, и была за тебя спокойна. Потом у меня много было всего, не хочу и вспоминать, вот и потеряла тебя из виду. А сегодня почувствовала, что эта палатка  - твоя.

- Как почувствовала?
- Не знаю. Мне достаточно увидеть чью-нибудь вещь, потом перенести взгляд на что-то темное, или просто закрыть глаза, и постепенно проявляется такой неяркий, немного размытый образ человека, который с ней соприкасался. Так я и увидела тебя, такого, как тогда – на гребне – с растерянным лицом, в каске, запыхавшегося. Как ты тянешь ко мне руки, и лицо у тебя доброе, только глаза нахальные. Вот и дождался – камушек…
- Лиза, а ты что, в горах живешь? Как это все – ты, Прохор, Никодимыч?
- Потом, потом. Я ведь даже имени твоего не знаю. Вади-и-м… Обними меня….
               
                Глава VI, длинная.  Сон и рассказ Лизы
               
                «Сколько чудес за туманами кроется…»
                В.Высоцкий
          
Обними меня, прошептала Лиза. Ветер подхватил ее слова и унес вниз по ущелью. Счастливые, они  не заметили, что дождь уже перестал, черная туча умчалась за соседний хребет, а на западе загорелся пронзительно-красный закат. Он придал темнеющим елям немыслимые багровые оттенки, вершины гор еще светились медленно угасающим пламенем; вот и они погасли, ночь вступила в свои права. Первые звезды запутались в переплетении еловых лап. Ветер, бестолково шныряющий в разные стороны, наконец, установился и ровно дул вниз. Горы были окутаны тайной, древние их камни, покрытые нагаром тысячелетий, застыли в вечной дремоте.
Ветер, ветер свистит над миром. Звездная россыпь Млечного Пути сливается с ледниковой водой реки, мерный шум ее убаюкивает наших героев, они только что уснули…

Медленно поворачивался на черном бархате ночного неба ковш Малой Медведицы вокруг полюса мира, как стрелка огромных звездных часов.

…Как странно встреча получилась, одна звезда сияла нам, одна мелодия носилась по разным Времени волнам…

 Было уже довольно далеко за полночь, когда Вадиму 
приснился странный сон –  будто они с Лизой летят, взявшись за руки, над горами. С большой высоты горные хребты кажутся им  спинами доисторических чудовищ, застывших в тягостном оцепенении.

Вдруг из-за темной зубчатой вершины показывается гигантская огненная рука и манит их к себе.  Вадим понимает, что это знак, но лететь туда ему не хочется, а Лиза уговаривает его: «Не бойся, там нам будет так хорошо, что ты обо всем забудешь, покинем этот мир, разве в нем  ты  счастлив?»  Лиза тянет его за руку, Вадим хочет ей поверить, но не может. «Оставайся тогда здесь!», с сердцем восклицает Лиза, отпускает его  и исчезает в пламени, исходящем от руки. Боль утраты пронизывает все существо Вадима, он летит за Лизой, но пламя постепенно гаснет, вот уже нет ни его, ни Лизы. « Ли-и-и-за!» – кричит он в тоске и просыпается.

- Вади-и-м! Тебе приснилось что-то страшное? Лиза гладит его волосы, нежно заглядывает в глаза. – Утро уже, вставай, соня. Пойдем умываться на речку, бери полотенце. Где ты тут к речке спускаешься? Ну же, вставай! Бери котелок, заодно воды наберем.

Вадим с удовольствием разглядывал Лизу. Сейчас она была какая-то домашняя, таким теплом веяло от нее, что трудно было признать в ней  гордую и опасную незнакомку, которая запомнилась ему на тех красных скалах. Он был весь еще полон ощущениями прошедшей, нет – пролетевшей ночи.  А ведь я же проспал – со стыдом вспомнил он. Ему так хотелось встать до рассвета, неслышно выбраться из палатки, подняться выше Алешкиного моста до последних елей, собрать букетик эдельвейсов, и  положить  украдкой  у изголовья Лизы.

- Что ты меня разглядываешь? – смеялась Лизавета.
- Да вот, пока спал, соскучился. Сон мне приснился нехороший, боялся, что ты вдруг исчезнешь.
- Ну-ка, рассказывай! Мне надо знать!
- Нет, Лизанька, потом. Не хочу сейчас вспоминать.
- Ну, как хочешь. Потом как-нибудь расскажешь. Знаешь, мне всегда не нравилось, когда Лизанькой называют. Только от Никодимыча терпела, а сейчас ты назвал, и почему-то так приятно…  Да погоди обниматься, пошли скорее!

Знакомой тропкой среди камней и поваленных стволов Вадим повел Лизу к реке.    Там он разделся до пояса и умылся обжигающе-холодной водой.
- Ух! Аж дух захватывает! Лиза, дай же полотенце! Лиза гибко наклонилась, зачерпнула горстью воды и брызнула на Вадима.
- Ах, так! Ах, ты вот как! Вадим схватил котелок, чтобы окатить проказницу, но, пока он нагибался, ее уже нет! Нет, вон она за елкой, дразнит Вадима – совсем девчонка! Она же не наигралась, подумал Вадим, да и с кем здесь играть – не с Никодимычем же. А Прохор, хоть и весельчак, но больно уж старый.
- Ну, ладно, это мы попомним! Отомстим ужасно – притворно сердился он.
- Куда тебе! Ты попробуй, догони сначала, мститель! Ку-ку! 

Началась веселая погоня, в результате Вадим споткнулся о камень и опрокинул котелок с водой. Пришлось снова спускаться к речке под издевательский смех Лизы. Наигравшись вдоволь, они вернулись на стоянку, тут Лиза объявила, что проголодалась, и стала  варить грибной супчик на костре, благо, грибов можно было набрать рядом с палаткой.  Вадим наломал сухих еловых веток для костра, вынес одеяла из палатки проветрить, бросил их на кусты арчи, а одно постелил на утреннем солнышке у старой ели и они с Лизой легли загорать и слушать тишину.

Лиза  время от времени вставала помешать супчик, а Вадим лежал и смотрел в небо, по которому бесконечно плыли легкие облака. Ветерок качал верхушки деревьев, они кивали  своими макушками, приветствуя влюбленных.  Рядом была наклонившаяся старая ель, которую Вадим прозвал Пизанской, проплывающие над ней облака, казалось, нагибали ее еще сильнее, но она, как и знаменитая башня, держалась.

..Раскружив облаков карусель, хочет падать Пизанская Ель, хочет падать, не может упасть. Где-то птичка рискует пропасть…

- Лиза, правда, у нас тут все, как  в сказке – столько тайн всяких! Вот и Большой Камень есть, и Пизанская Ель, и Знаковое Дерево и Пещера Горных Духов.
- Это где такая? Что-то я не видела, выдумываешь, наверно?
- Это где я вещи прячу. Хочешь, покажу?
- Ладно, потом. Садись, суп  будем есть, готов уже. Ложки достал? Да не надо мисок, давай из котелка. Ложку только согни, чтоб удобнее зачерпывать. Ну как, вкусно?

- Лиза, да ты просто волшебница.  Очень вкусно! Это ты чеснока еще покрошила? 
- А как же! Хорошо, что ты принес. Без чеснока в горах никуда. Весной мы горный лук собираем, ну, а летом Никодимыч из города чеснок приносит.            
- Ну, очень вкусно! Теперь бы еще чайку, тогда и мечтать больше не о чем!         
 
- Чай будем пить в другом месте. Мы сейчас пойдем в гости. Ты ведь хотел видеть, как мы живем, не бойся, это недалеко. Как перейдем боковой приток, надо дойти во-о-н до той скалы, и мы на месте! Только слово надо знать заветное.
- А какое, скажешь по секрету?
- Еще не заслужил, не торопись. Бери-ка шоколадку, у тебя еще есть, в гости нельзя без подарка.  Одеяла брось в палатку, а то вдруг дождь.

- А ты же дождь отведешь в сторону, как вчера?
- Вот еще! Буду я на одеяла тратить силы! Это не так легко, как тебе кажется. Без необходимости я никогда этим не занимаюсь, а то все чары потеряю.
- Лиза, постой! Ты же мне вчера обещала о себе рассказать, про горы, про Никодимыча с Прохором.  Я же совсем ничего о тебе не знаю!
- Правда, обещала. Ну, что ж – чай подождет, расскажу немного, только не обижайся, если не понравится. Сядем здесь, под елкой, хорошее у тебя место. Ну, слушай, да не перебивай, а то не стану рассказывать.
               
                РАССКАЗ ЛИЗЫ
         
 Давно это было, Вадим.  Не хотела я вспоминать, но, видно, время пришло. Другому бы не рассказала.  Я, вообще-то, сирота – в детдоме воспитывалась.  Родители в войну погибли – отец на Северном флоте воевал – командир подводной лодки.  Он был герой  – семь транспортов немецких потопил, ну, а после седьмого разбомбили их лодку. Где-то у мыса Нордкап лежит, со всем экипажем. А мама с первых дней войны в оккупации оказалась, задание у нее было – связная с подпольем. Нашелся предатель – выдал, за пятьсот оккупационных марок. Попала в гестапо, замучили ее…

- Лиза, послушай, ты что говоришь? Сколько же тебе лет сейчас?

 - А ты сам посчитай, только ведь не поверишь! Слушай дальше, тогда, может, и поймешь.
…Меня в то время с бабушкой эвакуировали в Алма-Ату. Мне тогда было-то два годика. Голодали мы сильно, бабушка сама недоедала, все старалась меня накормить – хлеба по карточкам в войну мало давали. Бабушка все говорила – вот дождемся Победы, тогда и наедимся.

Только скоро не стало ее, а меня в детдом соседи отдали.  А там, сам понимаешь, не то, что с мамой… Заведующая там была – ну, чисто стерва. Лупила нас, малышей, а жаловаться мы боялись. И как-то раз придралась она ко мне, я тарелку за обедом толкнула и суп на себя пролила. Подскочила эта ведьма толстая  – Аделаида Петровна ее звали, а мы за глаза - Аделькой-сарделькой – и бац, мне – подзатыльник! Тут что-то во мне сделалось – сердечко замерло, сижу, как парализованная, а голова сама к Адельке этой поворачивается.  И вижу – на ней голубой какой-то свет появляется. Это потом я поняла, что от меня свечение идет, из глаз. Она за сердце схватилась и замерла, потом повалилась на пол и не дышит.
Тут меня отпустило, выбежала я из столовой и – в спальню, забилась там за портьеру и стою, плачу.  Испугалась сильно. Аделька  все же пришла в себя, мне потом рассказали -  вся трясется, глаза безумные, и в тот же день из детдома ушла. Дети, конечно, ничего не поняли, а воспитатели, смотрю, стали ко мне осторожно относиться – что-то заподозрили. Я и сама почувствовала какую-то уверенность, спокойную такую – как будто мне кто-то сильный сказал: «Ничего не бойся, теперь тебя никто не обидит».
 
Дети тоже меня зауважали, после того, как еще в 43-ем я сказала, что война через два года кончится, в мае. Кончилась война, дождались мы Победы, помню, какой праздник был – стреляли все в воздух, кто из чего может. Стали потом солдаты с фронта возвращаться – к двум нашим детдомовцам отцы вернулись – радости у них было! А я тоже папу с мамой ждала, это потом уже мне сообщили – «смертью храбрых»…  А мне шесть лет всего…

После войны многих наших из детдома брали усыновлять, а меня долго никто не хотел – выбирали покрасивее да поласковее, а я серьезная была девочка. Когда приезжали взрослые, дети к ним кидались с надеждой – «возьмите меня»! А я стою в сторонке – гордая, мои папа с мамой герои, они самые лучшие, и погибли смертью храбрых! Только на душе тоскливо – смотреть, как других детей ласкают, конфеты им дают…
Но вот раз приходит дяденька военный, погоны у него золотые, с двумя просветами и две звездочки на них – подполковник, значит. В войну все дети в званиях разбирались, даже мы, девчонки. Посмотрела я на него и сердечко ёкнуло – так на папу похож! Правда, папа был 
моряк-подводник – капитан первого ранга, а этот дяденька летчик. Но глаза и улыбка – совсем папины! Остановился он около меня, посмотрел внимательно, а я стою, не дышу, почувствовала – неспроста смотрит! Тут он и говорит:
 
- Здравствуй, девочка! Тебя как зовут?
 - Лизавета, товарищ подполковник!
 - Ух, ты, какая серьезная! А я может, и не подполковник вовсе, а генерал-лейтенант!
 - Вот и неправда, -  говорю. У генерал-лейтенанта погоны без просветов и звезды больше ваших!

 Засмеялся он, да так весело, что и я не выдержала, улыбнулась ему и пообещала:
 
- А вы генералом еще станете, только через восемь лет.  Не верите?
 - Ты откуда знаешь?
 - А вот и знаю! Потом вспомните.
 - Ну, вот что, Лиза. Меня Валентин Петрович Новиков зовут.

Надо же, думаю – мой папа тоже Валентин был, только Сергеевич.  Мне сразу так тепло стало, а он смотрит на меня и продолжает:
 
- У меня в войну жену с дочкой убило во время бомбежки. Пойдешь ко мне жить? Я теперь один остался. Тебе через год в школу надо, я с тобой заниматься буду. Ты читать умеешь?
 
- Я не только читать – писать умею, правда, печатными буквами, как в книжке!
 - Ну, вот и хорошо! Будешь мне газеты читать, а то я плохо вижу.
 - Опять обманываете! Летчик, и чтоб плохо видел – не бывает такого!
 - А как ты узнала, что летчик?
 - Что ж я, совсем глупая, что ли! У вас фуражка с голубым околышем и на погонах крылышки!
 - Ах ты, умница! Ну, ты теперь подожди немного, мне с тетей заведующей поговорить надо.  Ушел он к ней в кабинет, минут через десять возвращается с бумагой какой-то, взял меня за руку и сказал:
 - Все, Лизанька, поехали домой!
 - Хорошо, поедемте. Только вы меня или Лизой, или Лизаветой зовите, ладно? Не люблю, когда Лизочкой или Лизанькой зовут.
 - Слушаюсь! Только и ты теперь меня папой называй, дочка!
 - Есть, товарищ подполковник! То есть, товарищ папа!

Вышли мы из детдома, а вся наша ребятня высыпала нас провожать. Смотрю, подходим мы к машине – это «Москвич» был, с большими такими колесами, ну, тут все наши ахнули – Лизка на машине поедет! Так кончилась моя детдомовская жизнь… Шел тогда 1946 год.

С новым папой мы жили хорошо, дружно, я хоть и маленькая, а старалась –  посуду мыла, хотела даже прибираться по дому, только папа мне не давал. Прибираться, стирать и готовить приходила соседка – Клавдия Ивановна, пожилая такая тетенька, все меня тоже то доченькой, то внучкой называла. Год прошел, пошли мы  с папой все для школы покупать – и учебники, и тетрадки, и форму школьную – платьице коричневое и передник беленький.

Училась я неплохо, только учительница наша – Вера Николаевна – меня  невзлюбила. В то время во мне все сильнее стало что-то необычное проявляться: я многое заранее предчувствовала – когда спросят на уроке, а когда нет. Подружки пользовались – «Лиз, скажи, вызовет меня Вера Николаевна сегодня?». Вот она что-то и заподозрила.

Да еще как-то девочки пристали к ней на уроке, спрашивают: «Вера Николаевна, а кто такой горностай?» Она задумалась, да и говорит: «Это, дети, птица такая, в горах живет». Мне бы промолчать, но я девочка была начитанная, папа на книжки денег не жалел, вот я встала и брякнула: «Это вовсе не птица, а пушной зверек, небольшой такой, он в тайге живет. Короче, оконфузила учительницу. Она, правда, согласилась со мной, а потом, чтобы замять неловкость, спрашивает: «Ну, а каких вы птиц знаете, дети? Тут все кто сороку, кто иволгу назвал, кто орла, кто воробья, а я поднялась и выпалила: «Секретарь!» - Вот смеху было! Учительница говорит: «Да, важную птицу придумала Новикова, где ж она летает, по каким кабинетам?»

А я ответила, что птица секретарь в Африке живет, питается змеями – так в книге «Жизнь животных» написано, писатель Брем. После этого стала Вера Николаевна чаще ко мне придираться, а девчонки меня секретаршей дразнить. Но это все было ничего, я ведь не задавалась, списывать всегда давала, исправляла ошибки у девчонок. Хотели меня старостой назначить, да я отказалась.

Беда с другой стороны пришла. Новый папа мой, Валентин Петрович, лет семь оставался  холостяком, только мной и занимался. Мы и в зоопарк, и цирк с ним ходили, и в театр, по выходным, конечно.

Он уже полковником был, на службу его на машине возили.  И вот стал он часто поздно приезжать, бывало, тетя Клава меня уже уложит, а я не сплю, жду, чтобы папа пришел и меня на ночь поцеловал. Да так и засыпаю. Только утром вместе позавтракаем, а потом на машине – он на службу, а меня до школы подвезет, до угла, чтобы другие дети не видели. Правда, они все равно знали – «Хорошо тебе, Лизка, ты на машине в школу ездишь, потому не опаздываешь!»
 
А потом стала ходить к нам по выходным одна тетенька, молодая. Даже после работы вместе с папой приезжала. Красивая, только глаза у нее холодные и улыбка неискренняя.  Конфеты мне дарила, но я их старалась не есть, а отдавала тете Клаве – пусть своим внучкам отнесет. Потом переехала она к нам жить, насовсем. А звали ее Изольда – вот уж, действительно изо льда сделана, за что только папа ее полюбил. Сначала она все доброй прикидывалась, но я сразу почувствовала, что это видимость одна, а на самом деле я только ей мешаю. И вот, как-то ночью, слышу разговор в их комнате, я босиком подкралась поближе – хоть и нехорошо подслушивать, но не выдержала. И слышу:
 
- Валя, пора нам о своем ребенке подумать. А Лизку ты же из детдома взял, она и тебе не родная. Она на меня все волком смотрит, трудно с ней, хоть и слушается, но вид такой показывает, что я для нее пустое место. Давай ее в интернат определим, для слаборазвитых детей. Будем ее навещать, а ей среди детей привычнее будет.

Тут папа, слышу, голос повысил, сердито так говорит:
 - Ты что это, Иза, придумала? Лиза – нормальный ребенок, не место ей в интернате. Никуда я ее не отдам, даже не думай. Будут у нас дети – станет им сестренкой.

А Изольда испугалась, видно, и на попятный:
 - Да, Валь, что ты, пошутила я. Конечно, конечно!
 - Ну, смотри у меня, чтобы с Лизой поласковее была. У нее ведь никого, кроме нас,  нету.  И спать давай, еще  разбудим  дочку.
Шмыгнула я тихонько опять к своей кровати, легла, а заснуть не могу, такое зло взяло на Изольду эту. Вспоминаю, как  хорошо нам было без  нее, а сейчас папа совсем другой стал, и на ночь меня не целует…   Мне тогда уже пятнадцатый год шел, и решила я – хватит за чужой счет жить, надо уходить.

Было тогда лето, июнь месяц. У меня каникулы, после седьмого класса. Зимой бы я не решилась из дому уйти, а тут, думаю, в самый раз. Написала я записку Валентину Петровичу  – спасибо, мол, за все – за хлеб, за ласку, и желаю Вам большого семейного счастья. Собрала небольшой чемоданчик, уложила самое нужное – бельишко свое, книжки любимые, фотографию папы с мамой, а тете Клаве оставила копилку – была у меня свинка фарфоровая, Валентин Петрович подарил, так я ее за эти годы всю набила мелочью, а иногда и рубли вкладывала. К ней тоже записку привязала, для тети Клавы – спасибо мол, за доброту Вашу, Вы мне, как бабушка, были. И, когда никого дома не было, вышла, дверь заперла, а ключ свой – размахнулась и забросила далеко, в кусты. И пошла, куда глаза глядят.
 
А жили мы на улице Тулебаева,  по ней дошла я до улицы Пастера, повернула и через несколько минут оказалась на улице 8 марта.  Там как раз остановка автобусов была и вот, смотрю –  ребята с рюкзаками садятся в «коробочку» - это автобус такой был, там еще водитель открывал дверь особым рычагом.  Он тогда на маршруте №6 ходил, до Медео. А с ребятами мужчина, загорелый такой, рюкзак у него больше всех, под клапаном бухта веревки и ледоруб. Загляделась я на них и позавидовала – вот у кого жизнь интересная. А на вид ребятам не больше, чем мне – лет по четырнадцать-пятнадцать, и парням, и девушкам. Погрузились они в автобус, но он не сразу едет, у него же график. Мужчина вышел покурить, на нем штормовка брезентовая и рубаха-ковбойка, а глаза такой синевой отливают, как горное небо. Смотрит на меня, как я рот разинула, стою со своим чемоданчиком, а мне так захотелось, чтобы он подошел. Так и вышло – докурил он, и ко мне:
 
-  Ты куда, девочка? Тоже на Медео? –  А я и сама не знаю, куда, так ему и сказала.
 - Ну-ка, рассказывай, что у тебя стряслось, я вижу – беда какая-то. Автобус еще пятнадцать минут стоять будет. –  И глядит так ласково. Не любила я откровенничать, а тут как прорвало меня – рассказала ему все, как есть.         
 - Так, говорит,  ты сирота, значит. Ну, вот что – мы сейчас едем на турбазу «Горельник», в горы. Возьмем тебя, будешь работать на складе, снаряжение выдавать.  А Валентину Петровичу твоему сообщим по телефону, что ты жива-здорова. Да, видно не жизнь у тебя там – отец не родной, а главное – мачеха молодая. Это мне  знакомо, у меня лучший друг такого в свое время нахлебался.  Тоже из дому убежал, как и я потом.
 
И берет мой чемоданчик, заносит в автобус, а я, хоть и рада, все же растерялась немного – как же я там, в горах буду – на мне платьице легкое, а на ногах сандалии.
 
- Не беспокойся.  Оденем, обуем, накормим, а потом и в походы возьмем, у нас там знаешь, как интересно! Все свои беды позабудешь.

И от него таким надежным чем-то повеяло, что я уже не колебалась – запрыгнула внутрь, тут как раз и поехали.  Весело ехали, ребята горные песни пели – я таких раньше не слышала – «Бригантину», «Баксанскую», «Барбарисовый куст» - это моя любимая, я ее сразу запомнила.  И мне так весело и тревожно – опять моя жизнь круто поворачивается! А мужчина и говорит:
 
- Я инструктор по туризму, Виктор Матвеевич меня зовут. А ты Лиза, да? На чемоданчике написано – Лиза Новикова. Ну, а с ребятами сама познакомишься, не теряйся.
 
А я раньше никогда в горах не бывала. Автобус из города вырвался, едет бойко, остановок мало. А мы все поем, я уже подтягивать стала. Про флибустьеров только не поняла – кто такие. Так, с песнями, и подкатили к Медео...
         
Лизавета прервала свой рассказ и невольно задумалась, вспоминая далекое прошлое.
- Да… протянул после долгого молчания Вадим.  Туго тебе пришлось в жизни. Одного не могу понять – ведь ты, получается, в 40-м родилась.  А на вид ты совсем девчонка. Как же это может быть?
- А это мой секрет.   
- Да, видно, много у тебя секретов…    Ну, а дальше-то что было, Лиза?
- Дальше потом доскажу. Хватит на сегодня, устала  я что-то. Как, не передумал еще в гости идти? Тогда вперед!

Знакомыми путями они подошли к боковому притоку и по еле заметной тропке спустились к воде. Вадим помог Лизе перепрыгнуть неширокий поток и, цепляясь за выступающие корни арчи, они поднялись на противоположный обрывистый берег.

- А теперь держись за мной!- объявила Лиза.
Поднимаясь траверсом по травянистому склону, они подошли к неприступной скале, которой Вадим давно любовался с Большого Камня. На редких уступах вцеплялись в трещины камня чахлые можжевельники, а на вершине теснились  неведомо как занесенные туда ели. Влево от скалы обнаружился узкий проход, кончающийся тупиком. Лиза смело вошла в него и скрылась в каменной нише.  Вадим услышал неясный разговор.

- Лиза, с кем это ты там?
- Ни с кем, иди сюда!

Послышался приглушенный скрежет, и в каменной тверди возникла расширяющаяся четырехугольная трещина. Монолитный блок повернулся на невидимой оси и отошел в сторону, образуя вход.

- Здорово! Как это ты, Лиза?
- Потом расскажу. Входи, не бойся!
- Я с тобой ничего не боюсь! А куда это мы?
- Сколько вопросов! Сейчас узнаешь.

После недолгого прохода в темноте тоннель кончился, и глазам Вадима открылось восхитительное зрелище – обширная солнечная долина, закрытая со всех сторон отвесными скалами.  Здесь журчал веселый ручей, вытекающий из-под горного массива. Древние камни скал, испещренные узорами мхов и лишайников, напоминали старческие лица с глубокими морщинами – отпечатками переживаний долгой и трудной жизни. Спящая среди темно-зеленого царства елей старая осыпь напоминала каменную реку, застывшую в зеленых берегах тысячи лет назад. Древний ледник, который принес эти камни, давно растаял, много поколений елей сменилось на этом склоне, а каменные глыбы все так же хранят свои тайны. Только посвященные могут прочитать письмена лишайников на их серых гранитных спинах…

Зеленые  ветки растущих поблизости рябин приветствовали путников алыми кистями спелых ягод. Повсюду виднелись соцветия чабреца, лиловые полянки иван-чая и фиолетовые верхушки ядовитой живокости.  Мохнатое обрамление еловых лап придавало этой картине особое очарование.

…Воздух оправлен в мохнатую раму, и на торшоне  сыром валуна мха изумрудная монограмма в вензель лишайника заплетена...

 
- Вадим! Ты что задумался – взяла его за руку Лизавета. – Пошли скорее, только смотри, с тропинки в сторону ни на шаг – здесь у нас есть всякие сюрпризы. Понял? Я тут и то опасаюсь ходить, хоть и привыкла уже.

- А что тут может случиться?
- Да все, что хочешь, если не будешь меня слушаться.
 
По еле заметной тропке Вадим с Лизой прошли долину и пересекли ручей по переброшенному бревнышку. Тропка петляла между стволов, и после очередного поворота вышла из-за уступа скалы.  А  за каменным уступом…
               
                Глава VII. В тайной долине.Какой сейчас год?
               
                « И чурбан, как бокал хрустальный,
                Отзывается колуну…»
                Неизвестный автор               
         
За каменным уступом, окруженная могучими елями,  открылась древняя избушка. Видно было, что стоит она очень давно, бревна уже поседели от старости.      Неизвестные строители явно экономили время и материал. Одной стороной сруб приткнулся к склону, а другой – к огромному камню, вросшему в землю еще в незапамятные времена.  На пороге этого сказочного строения  сидел Никодимыч и блаженно щурился на солнце.

- Ух, ты! Да никак, Вадим! А тебя, Лиза, мы так ждали, ждали… Ну, заходите, ребята, у меня как раз чай поспел. Да ты, парень, проходи, не стесняйся. А то я сейчас чайник вынесу, здесь, на солнышке и попьем. С рябиновым вареньем, Лизавета сама варила, она у нас такая хозяйственная, такая хлопотунья.
- Да будет тебе, дед! А то перехвалишь – остановила старика Лиза, улыбнувшись, впрочем, довольно. – Вот тебе шоколадка – ты же любишь! А где же Прохор?

- Вот спасибо, уважила старика! Сейчас мы ее с чаем.  А  Прохора нету, он с туристами ушел. Вчера, как Вадим к тебе побежал, нас дождь застал на перевале. Прохор тогда вернулся, не успел на свою вершинку подняться. Сидим мы с ним в палатке этой японской, чем хороша – не промокает никогда. Сидим мы, значит, чаи гоняем, вдруг снаружи шаги чьи-то и голос: «Гутен таг, камараден! Мошно к фам саходить? Мы есть немношко замерзайт!» Высунулся я, гляжу – а там трое иностранцев этих, немцы, видно. Два мужика и фройляйн, баба ихняя, значит. Мокрые все, дрожат! Ну, потеснились мы, конешно – хоть и немцы, но живые души все же. Выпили они чаю, но, смотрю, один черт, дрожат – особенно фройляйн эта, совсем еще девчонка, лет семнадцать. Она в трусах шла, ну, в шортах этих, да так замерзла, что и говорить не может. Ну, Прохор достал фляжку, накапал им грамм по 50 спирту. Выпили они, смотрю – захорошели, даже песни пытаются петь, на своем, на немецком.  Прохор давай им подтягивать - мычит без слов,  – этого хлебом не корми, а дай повеселиться.

Потом старший немец и говорит: «Я есть Вольфганг, а этто Фриц и Сусанна!» Ну, познакомились. Правда, Прохор не удержался, брякнул – фрицев, говорит, мы много видели, через прицел, в основном. Ну, те не поняли, посмеялись только. Сусанна  флейту достала, сыграла что-то жалобное, нам не понравилось. Прохор Тянь-Шанскую Деву затянул, ну, те тоже ничего не поняли. Потом Вольфганг – он, видно, у них главный, карту достал. Глядим, а там наши места все, как на ладони, разрисованы.

Немец-то заметил, что у  нас глаза загорелись,  и говорит: «Герр Прохор, не мошете ли фы показайт, как мы проникайт ущелье Каргалинка? Этта карта есть наш маленький презент к фам.» Ну, Прохор и подрядился провести их в Каргалинку через перевал. Да и там их не бросит, конешно, спустятся вместе до города, до дороги, в город-то он давно не ходок. Дышать там, говорит, нечем от машин этих проклятых. Так вот, ребята, я один и хозяйствую.  Да что же это я заговорился-то?
Никодимыч живо исчез в избушке, погремел там посудой и появился на пороге уже с чайником и кружками.

- Пейте, ребята, пока не остыл. Попробуй, Вадим, такого в городе нет – хлопотал старик, расставляя угощение на толстенных еловых чурбаках у боковой стены.
Вадим зачерпнул ложкой густой янтарной массы и приятно удивился пикантной горчинке.            
- Лиза, а ты молодец! Давно такого не ел, из рябины редко кто варит.
- Сама собирала. В прошлом году ее такая пропасть была – с одного дерева  два ведра набрала. А в этом, видно, рябина отдыхает – совсем мало. А за сахаром, правда, Никодимычу пришлось в поселок спускаться. Благо, прошлым летом мы на иностранцах неплохо заработали – даже кое-какие обновы себе купили.
Никодимычу и Прохору -  ботинки, на них обувь ведь прямо горит – по камням-то скакать!

- А Лиза наша ничего себе не купила, так в горном и ходит. Ты бы хоть платьишко какое присмотрела, а то все в мужском ходишь!
- Что ты, дед! Где уж тут в платьях-то красоваться.  Ночи-то сейчас уже прохладные,  а в сентябре и подавно. А в октябре первого снега ждать недолго. Тут тулуп и валенки впору будут. Хорошо, мы у иностранцев пуховками разжились, в них – куда с добром, не холодно и не тяжело в горах. А от платьев я уже отвыкла, мне и так хорошо. А кому не нравится, пусть не смотрит – сказала Лиза, с вызовом глядя на Вадима.

- Лизанька, так у нас же в долине…- удивился было Никодимыч.
- Дед, чайник-то остыл, что ж ты холодным чаем гостя потчуешь? – Лиза сверкнула глазами на Никодимыча, незаметно приложив палец к губам.
- И то правда, я сейчас! – понятливо протянул старик, исчезая в избушке.
- Лиза, а  если ты в город когда-нибудь спустишься?
- Не спущусь, Вадим, и не рассчитывай! Нечего мне там делать! Мне и здесь хорошо!
- Лиза, ну, успокойся, я ведь просто так спросил!
- Вот и не спрашивай больше, а то поссоримся!
- Лиза, а ты, когда сердишься, такая красивая!
- Сейчас как дам – больно! – не выдержав, засмеялась Лиза. – Я всегда красивая! Ладно уж, пей чай, пока я добрая.   Да бери варенья побольше, не стесняйся!       
- Спасибо. Слушай, Лиза, чтобы назад выйти из вашей долины, тоже заветное слово нужно? Или вход открытый остается?
- А как же! Обязательно закрываем, нам чужой глаз не нужен. – Что, испугался уже? Вот останешься здесь навсегда, каждый день будешь рябиновое варенье есть! Да и нам поможешь, знаешь, сколько у нас работы. – Лиза улыбалась, испытующе глядя на Вадима.

- Лизанька, его же, наверно, в городе ждут, все глаза проглядели! – вмешался вернувшийся с чайником Никодимыч. - Ты смотри, а то я ведь твои шутки знаю.
-  Никто силком его держать не будет. Нам нужны смелые, решительные мужики – смеялась Лизавета. – А правда, что ты в городе потерял? Тут воздух свежий – не надышишься, вода родниковая -  не напьешься, а дров сколько – не переколоть!
Вадим влюбленно глядел на Лизу – сейчас она была совсем другая. Ночью, почти что детским, жалобным голосом она шептала ему ласковые слова – такие простые, деревенские, от которых кружилась голова. Он был полон радостного удивления, гордости  и благодарности.  А здесь, у этой избушки, в ней появилось что-то задорное и решительное, она смотрела так, как будто никакой ночи и не было.

-  Дров-то я вам хоть сейчас наколю, давайте топор или колун, давно руки чешутся!
-  Ну-ка, попробуй! Вот топор, в чурбан воткнут.

Вадим взялся за дело, чувствуя насмешливый взгляд Лизы. Ясно было, что топором  такой кряж не возьмешь. Он подобрал валявшийся рядом крепкий сук, обтесал его с двух сторон, превращая в клин, а потом загнал его обухом топора в трещину чурбана. Тот крякнул, подаваясь, и через несколько ударов развалился надвое.

- Смотри-ка, городской, а дело знает! – Не мучайся, вот тебе другая игрушка! – улыбнулся Никодимыч, подавая колун. Тут  тоже надо было знать, куда ударить, чтобы не попасть на сук, трещины в дереве сами указывали место удара. Сухие поленья так и отлетали со звоном, Вадим, войдя во вкус, крушил второй чурбан.

- Стой, стой! – вскричал старик. – Так мне не на чем сидеть будет. Ишь, размахался. Их сначала  еще напилить надо.
- А что, и напилю. Было бы с кем! Есть у вас пила «Дружба-2», двуручная?
- У нас, парень, все есть.  Здесь иначе не проживешь. Заходи, в сенях пила, в углу стоит.

Вадим открыл дверь.  Лучи солнечного света ворвались в темный сумрак сеней.  В углах стояли бочки, кадушки, ящики, а сбоку, у стены действительно стояла пила. Но не это привлекло его внимание – по стене змеился толстый кабель, уходя через отверстие в избушку. Эге, подумал он, не так уж просты эти старички, как кажется. Это зачем же здесь кабель, откуда энергия берется? Оглянувшись, он приотворил входную дверь и зажмурился от яркого света.  Тут же свет погас, Вадим успел только разглядеть  на столе экран то ли телевизора, то ли какого-то неизвестного прибора.

- Ты пока не заходи, у нас не прибрано! – потянул его за рукав Никодимыч.  Потом позовем, все увидишь.  Погуляйте пока с Лизой, а я порядок наведу, чтобы гостей не стыдно было звать.
- Правда, Вадим, давай сходим к ручью, за водой. Бери ведра, вон они, у стены.
У ручья, наполнив ведра, Вадим, которого терзали смутные подозрения, не утерпел и обратился к Лизе с вопросом:
- Лиза, ты что-то от меня скрываешь. Конечно, если не хочешь, не говори. Только я тогда не смогу к тебе по-прежнему относиться, ты уж извини.
 
- Эх, ты, так и ничего не понял. Мы ведь с Никодимычем и Прохором в другом времени живем. У тебя сейчас какой год?
- Как это  у меня? У всех сейчас 1989-й!
- Вот! А у нас в долине 1966-й! Когда мы в тайную дверь вошли, так и время поменялось.


               ГЛАВА VIII. Новые тайны! Странные старики
               
                «Пробьют часы двенадцать. В них
                Тяжелый маятник качнется
                И время вздрогнет и очнется
                На берегах миров иных…»


Время поменялось местами с пространством, или наоборот? Вадим не знал, верить ли Лизе, однако выходило, что ей всего 26, а выглядела она еще моложе. При этом родилась в 1940-м!

В голове у него был сплошной сумбур. Он сел на камень у ручья и задумался. Лизавета примостилась рядом, лукаво поглядывая на Вадима.  Наконец, ей надоело ждать, пока он усвоит это неподдающееся разуму сообщение, она нашла сухую веточку и  занялась интересным делом.

Рядом с ней,  среди чешуек  коры и опавших сухих игл прокладывал себе путь неизвестный жучок, перелезая через эти бесчисленные преграды. Для него этот мелкий лесной мусор был настоящим буреломом, и все же он стремился куда-то, по своим неведомым делам.  Лиза помогала ему своей палочкой, на которую  жук  в конце концов забрался и был посажен на соседний пень, куда, видимо, и стремился – так быстро он исчез в первой же трещине.

- Вот, гляди – жук только что был в 1989-м году, а сейчас – в 1966-м! Понял? А если нет, тогда слушай дальше, что со мной было.

                Продолжение рассказа Лизы

 Приехали мы тогда на Медео, там еще тогда дом отдыха был «20 лет Казахстана», и выгрузились. За нами должна была машина грузовая с турбазы приехать. А пока ждали, Виктор Матвеевич сходил в дом отдыха и Валентину Петровичу позвонил. А у него же машина! Через полчаса он уже примчался и давай меня ругать – как ты  могла так поступить, я, прочитав твою записку, места себе не находил! Это, конечно, все Изольда, я понимаю, но я с ней поговорю. Поехали скорее домой!

 Виктор Матвеевич слушал все это, а потом взял Валентина Петровича под локоть и отвел в сторону. Долго они  что-то обсуждали, вижу – Валентин Петрович мой остыл, кивает головой, соглашается.

 А потом подозвал  меня  и говорит:
 - Ну, что же, Лиза, поезжай. Ты уже большая. Слушайся Виктора Матвеевича, а я каждую неделю навещать тебя буду. Может, и правда тебе там лучше будет. Да и ты к нам приезжай по выходным!

Вздохнул печально так и пошел к машине, там солдатик-шофер уже заждался, ходит вокруг, несуществующую пыль вытирает.  А я бросилась вслед, повисла у него на шее, плачу:
 
- Спасибо, папа за все, я тебя никогда не забуду. Только уж  лучше ты ко мне приезжай.

 Хлопнули дверцы, сорвалась машина с места, только синий дымок остался.  Вот и переменилась моя жизнь круто, а я и не знаю – радоваться или плакать, стою печальная.

Но долго печалиться не пришлось – тут машина с турбазы подъехала, крытая такая, с тентом - ГАЗ-63. Надо грузиться!

Лиза снова прервала свой рассказ – видно было, что она мыслями не здесь, а в далеком прошлом. Глаза ее затуманились нахлынувшими воспоминаниями, руки бессильно опустились. Еще недавно такая бодрая, озорная, сейчас она напоминала нахохлившуюся от дождя маленькую пичужку.

Вадим притих, не смея нарушить затянувшееся молчание. Пока что он ничего не понял, но смутно ощущал, что ввязался в какую-то таинственную и не очень приятную историю.
 
Лиза вздрогнула, махнула рукой, словно отгоняя от себя нахлынувшие образы прошлого, и снова ушла в себя.

Возле ручья, где сидели Вадим с Лизой, рядом с нагромождением обкатанных валунов, приник к склону могучий еловый пень с раскинутыми в стороны узловатыми  корнями, похожими на щупальца спрута. Крепко вцепился он в береговой откос, не желая сдаваться и после гибели дерева. Рядом с ним молоденькая ель наклонилась к воде, изо всех сил цепляясь обнаженными корнями своими за непрочный склон – трудно ей будет устоять перед бешеным напором большой воды, когда весной ручей наберет полную силу.

Время было уже позднее, день медленно угасал. Розовое облако притулилось на заснеженном склоне горы.  Дальняя вершина ушла в тень, сумерки отняли зеленый цвет у елей, теперь они были уже почти черными на фоне угасающего неба.
Ручей весело бежал среди серых камней и огромных подушек мха, негромкий его разговор успокаивал и скромно вплетался в  тишину ущелья.

- Лиза, пойдем, холодно уже! – прервал, наконец, затянувшееся молчание Вадим. – Мне еще на свою стоянку вернуться надо засветло. Я-то ведь в 1989-м году живу. Вам хорошо, торопиться некуда - 23 года в запасе!

- Ты иди, иди. К избушке, и жди меня. Я немного пройдусь по ущелью, мне надо одной побыть, ты уж извини. Потом поговорим.

Вадим подхватил давно наполненные ведра и побежал к дому. Как все это у них странно – думал он. Ущелье это затерянное, убогая избушка, в которую тянутся какие-то провода, экран, который он мельком успел заметить в приоткрытую дверь… Мигом добежав к дому, Вадим поставил полные ведра у стены, и только собрался войти, как услышал тихий разговор  Прохора с Никодимычем. Вадим удивился – когда же этот старик реактивный успел вернуться? Видимо, пока они с Лизой сидели у ручья, прошмыгнул через тайный вход незаметно. Вадим прислонился к срубу и прислушался.

Прохор спрашивал:
- Никодимыч, ты что ж, это, страх потерял? Этот Вадим ведь теперь наше ущелье заветное знает! Как ты мог его сюда допустить? У-у-у, старый ты хрен, ведь все может насмарку пойти! Как дал бы тебе раза, устал бы кувыркаться!

- Но, Проша, он же ведь…
- Что он же ведь? Ну, говори, чучело!
- Да брось ты ругаться! Я ж говорю – он ведь с Лизанькой сюда пришел, она привела! Что ж я мог поделать?
- А в избу он заходил, не дай бог?
- Да нет же, Проша, в сени только – за пилой!
- Ладно, тише ты! Давай лучше думать, что с ним  делать будем. Да оставь ты этот ихний язык, надоел!

И дальше Вадим, к своему немалому удивлению, услышал странные звуки, напоминающие птичьи голоса, то свист, то чириканье, то щелканье, все это менялось по высоте и тембру. Увидев, что больше ничего не понять, он поспешно выскочил из сеней и побежал к ручью, где они с Лизой набирали воду, сел на берегу и крепко задумался. Так, эти старички явно непростые граждане, да и граждане ли? Откуда их сюда занесло, чем они тут занимаются? Эх, если бы не Лиза, драпануть бы отсюда, да поживее! Да ведь выход-то закрыт, слово надо знать заветное! Вот беда, да и Лиза что-то долго не идет.

Вадиму все же не верилось, что Лиза могла его заманить в тайное ущелье с какой-то нехорошей целью. Не могла Лиза его обмануть, наверное, она и сама не все об этих стариках знает. Ну, ладно, Прохор, которого он только на перевале мельком видел, но Никодимыч-то – ведь совсем кондовый такой, лапотный дед, кто бы мог подумать, что он какой-то тайный язык знает. Это щелканье со свистом совсем не похоже на человеческую речь, в нем что-то неземное слышится – подумал Вадим и сам испугался.

- А что если они… да нет, не может быть! - забывшись, произнес он вслух.
- Чего это не может быть? Ну-ка, рассказывай!
- Лизанька, как хорошо, что пришла!
- А что, соскучился уже?
- Да, то есть нет… Лиза…
- Вадим, ты почему такой растерянный, что случилось?
- Случилось! Слушай, ты стариков этих давно знаешь? Ничего подозрительного не замечала? Что это за щелканье у них?
 
- Какое щелканье? Это, наверно, Никодимыч на ложках играет!
- Да нет, какие ложки! – И Вадим пересказал Лизе, все, что услышал у избушки.
- Вадим, а ты что, правда, в дом заглядывал? Ох, старики этого не любят, особенно Прохор. Я его даже боюсь иногда. Так, жди меня здесь, я сейчас.  Жди обязательно!
 
Лиза скрылась в наступающих сумерках, но долго ждать не пришлось, минут через пять  Вадим с облегчением вновь услышал ее легкие шаги.

- Все! Пойдем к тебе, на твою стоянку, пошли скорее, в 9 часов у нас портал на ночь закрывается, это всегда так, тут ни я, ни старики не смогут пройти.  У тебя часы есть? Ско-о-олько? Без пяти уже? Бежим! Пока Прохор с Никодимычем ругается.
Лиза схватила Вадима за руку, и они помчались к выходу из ущелья.  Вадим несколько раз споткнулся, чертыхаясь, о корни, выступающие из тропы – он, в отличие от Лизы, плохо видел в темноте. А Лиза все тянет его за руку – скорее, скорее! Вот уже и скалы, вот они бегут по проходу в камне! Стоп!

- Вадим, встань здесь, за выступом!
- Лиза, там, снаружи, топот слышно!
- Сейчас, сейчас! – Послышались короткие мелодичные звуки, как будто нажимались невидимые клавиши, затем Лиза быстро пробормотала несколько слов, Вадим успел только уловить что-то вроде: «смерти нет…», «вчера мы…»,  и дверь с тяжким скрежетом начала поворачиваться. Как только появилась щель, Вадим с Лизой проскользнули наружу, но в проходе уже гулко раздавались шаги Прохора!

- Вадим, покажи часы! Ура! Ровно 9 часов!
Под звонкий смех Лизы дверь, не успев открыться до конца, закрылась снова. Вадиму показалось даже, что он услышал за ней сдавленные ругательства и проклятия.

- Ну, теперь пошли спокойно к тебе, до восхода солнца  наша долина закрыта. А днем Прохор уже одумается, не все же ему злиться! Надо же, как разбушевался, знаешь, такое я только лет пять назад видела, когда над нашей долинкой Никодимыч вертолет увидел и, вместо того, чтоб спрятаться, начал махать ему. Что уж ему в голову взбрело – потом оправдывался, говорил, хотел соли попросить. Ну, Прохор и выдал ему соли – до сих пор помнит, чуть челюсть ему не своротил, рука-то у него знаешь, какая тяжелая!

Когда они, уже не спеша, пробирались назад, к речке, Вадим обернулся и увидел на небе странное свечение – пульсирующий зеленый луч, посылающий из звездного неба сгустки света в виде колец, исчезающих за скалой – стражем тайного ущелья.
- Лиза, это что там светится?
- Это энергия у нас пополняется, ничего особенного.

Ошеломленный всем пережитым за день, Вадим уже не стал выяснять, что за энергия. Может быть, Лиза потом расскажет, но ему стало ясно, что дело очень темное. Успокаивало только то, что Лиза по-прежнему доверчиво держит его за руку. К стоянке Вадима они добрались уже без всяких приключений, тут обоим вдруг страшно захотелось есть. Вадим разжег костер и открыл две банки гречневой каши с говядиной, подогретые консервы показались ребятам необыкновенно вкусными – еще бы, ведь к ним приправой служили усталость, чистейший горный воздух и порция адреналина!

Поужинав, они забрались в палатку, но спать еще совсем не хотелось. Лиза сказала Вадиму, который все еще не мог прийти в себя от всех этих чудес:

- Я вижу, тебе не терпится узнать, с кем же ты связался.  Не бойся, я с тобой! Давай ляжем, я тебе еще немного расскажу, только я люблю все по порядку, так что не торопи!


             Глава IX. Второй рассказ Лизы. Гибель Валерика
               
                «И страшным, страшным креном
                К другим каким-нибудь
                Неведомым вселенным
                Повернут Млечный Путь»
                Борис Пастернак

Не торопи меня, попросила Лиза. Над Проходным ущельем, наконец, показалась полная луна, она пролила свой призрачный свет на палатку наших героев. Ветер зашевелил на ее прозрачной крыше тени мохнатых еловых лап, за палаткой рдели рубиновым светом угли угасающего костра, ночь окутала своей тайной ущелье.

 
Как зыбки тени... В красном свете твое таинственно лицо.  На очарованной планете костров бессонное кольцо.  И волшебство твоей ладони в моих руках. Забыть ее? Не отличить на звездном склоне от бытия – небытиё…

- Вадим, это ты сочинил? Да-а-а? А кому это, чья это ладонь? Ну-ка, рассказывай!
- Лизанька, это ж давно написано. Видишь, у меня тоже свои секреты есть, не обижайся!
- Ну, ладно, потом все равно расскажешь, смотри у меня! А то точно обижусь!
- Лиза, я так и не понял, как ты с Никодимычем и Прохором познакомилась?
- А ты подожди, не спеши, я нарочно тебе все по порядку рассказываю, мне самой надо многое вспомнить. Все с того похода началось…
       
 Дело было в начале июня, на турбазе уже начались летние походы. Прибегает ко мне моя соседка по комнате, стажерка Ира Нечаева, она недавно вернулась из похода в Левый Талгар. Ирка еще здорово играла на гитаре и пела – таких людей всегда обожают туристы, у костра им – лучшее место.
 
- Лиза, тебя Виктор Матвеевич вызывает! Иди скорее!
Пришла я в главный корпус к Зимину, а он не один, с ним инструктор Миша Горин, и Виктор Матвеевич ему дает напутствие перед походом.

- А, Новикова! Вот что, сдашь склад, кому я назначу, а сама собирайся в поход. Поведете с Мишей группу старшеклассников из Алма-Аты. Получай снаряжение, продукты на шесть дней, ну, сама знаешь. Миша, помоги ей. Вернешься из похода, Лиза, будешь заниматься в школе инструкторов. Хватит тебе на складе сидеть, пора делом заниматься.
 
А я и рада. Получила спальный мешок, штормовку брезентовую, а рюкзак в то время у меня уже был свой, абалаковский,  продукты – все больше супы в пакетах, сахар, шоколад, хлеба две булки, а из  консервов – сгущенку да тушенку по две банки -  нас, девушек жалели, много не нагружали.  На другой день рано утром и вышли. Проводил нас Виктор Матвеевич до арки на входе, подмигнул мне – мол, Новикова, держись, и мы через мостик пошли на другой берег Малой Алматинки. Маршрут начался. 
 
Ах, что это было за время! Небо, полное белых кудрявых облаков, грозило порой наслать грозовую тучу, порой даже накрапывал мелкий дождик, но птицы не умолкали – верный знак, что долгой непогоды не будет. Зеленые склоны пестрели оранжевым пламенем жарков, боярышник оделся белой пеной весеннего цветения, и только языки нерастаявших лавин напоминали о прошедшей зиме. Идти было хорошо, не жарко, да и шли мы пока вниз, скоро добрались до Медео, прошли дом отдыха и повернули в Комиссаровское ущелье. Тогда еще там каскадов бетонных не было, уродующих горы, была дорога до дома лесника, а потом тропинка над Комиссаровским ручьем, по ней мы и шли.
 
Через полчаса, как вышли на тропу, Миша сказал остановиться, проверить снаряжение, и сам всех обошел. Я тоже помогала – уже разбиралась в туристской технике. В те времена еще станковых рюкзаков не выпускали, а мягкий рюкзак надо было уметь уложить так, чтоб и нести удобно было, и необходимые вещи быстро достать. Вот мы с Мишей на поляне и стали проверять, кто как уложил.

 - Ну что ты делаешь? Ты спальник втрое сложи, и к спине укладывай, банки консервные в самый низ, то, что быстро достать нужно – в карманы рюкзака, штормовку – под клапан, да лямки подтяни, рюкзак на спине должен, как влитой сидеть – поучал Миша парнишку. - Тогда и идти легче будет, а то набил рюкзак, как шар, он тебя назад тянет.
 
- Всем ясно? Быстро переупаковывайте, как  надо –  нам идти далеко!
 Парнишка, гляжу, с характером – смотрит недовольно, но подчинился. Такие, видно, у себя в классе заводилы, а тут на глазах девчонок ему указывают! А парень, смотрю, красивый, высокий, волосы у него черные, а глаза голубые – такое редко встречается. Подошла я к нему и спрашиваю:
 
- Тебя как зовут? А он укладывать рюкзак кончил, сел на него и глядит так исподлобья – как же, при всех отчитали!
 - Валерий! - Ишь, ты, не Валерка или Валера, а именно Валерий! Я тихо так ему говорю:
 -  Ты, Валера, не тушуйся, все будет хорошо.
Он поглядел так на меня с благодарностью:
- А вас как звать? Вы тоже инструктор?
- Нет, я пока стажер. А зовут меня Елизавета Валентиновна – будем знакомы.
 
Надо сказать, что всех инструкторов и стажеров у нас на турбазе принято было называть по имени-отчеству. Так меня все туристы и звали – а мне всего 18 лет было! Но я уже привыкла и старалась держаться строго – а иначе слушаться не будут!

Тут Миша скомандовал так, в шутку:
- Ну, ишаки – под рюкзаки!

Поднялась наша группа – а нас с Мишей и со мной 18 человек было, и вытянулись мы вереницей по тропе над Комиссаровским ручьем, вскоре вышли в долину – там подъем не таким стал крутым. Рюкзак привычно плечи оттягивал, мне идти было нетрудно, сказывалась привычка к высоте – все же Горельник на двух тысячах метров расположен, а  я почти все время там живу. Но ребятам, вижу, тяжеловато с непривычки, идут – в землю смотрят, не до красот горных.

В группе у нас 12 парней было и 4 девушки – все из 8-х и 9-х классов, ребята неплохие, только в горах еще не были – ездили,  конечно, на Медео иногда, но далеко  не забирались, а в таком походе – впервые. Парням, конечно, палатки досталось  нести, и  котелки, да и продуктов им больше нагрузили.

Миша шел впереди, оглядывался, смотрел, чтоб не сильно растянулись,  а я – замыкающей, следила, чтоб никто не отстал. Так мы поднимались, пока не подошли к переходу через ручей. Тут многие без команды бросили рюкзаки и к воде – пить! Мы  с Мишей останавливали – нельзя до привала напиваться – потом тяжело будет идти, но куда там, за всеми не уследишь.

Ладно, думаем, потом сами поймут.   А здесь, на солнце, привал делать не стали. Перешли мы на левый берег и по извилистой тропке стали подниматься к последнему лесу перед горой Фурмановкой, там, в тени и устроили большой привал. Все рюкзаки сбросили, растянулись на траве – все же здорово устали ребята! Плечи болят от лямок, ноги затекли, девчонки приуныли слегка, а парни держатся, не ноют – перед девушками неловко.

Тут Валера встал, подошел ко мне и спрашивает:
- Елизавета Валентиновна, а где мы ночевать сегодня будем?
- А ты что, уже спать захотел? Рано еще, только 5 часов.
 Вижу, просто устал парень, хоть и виду не подает. Ну, я его обнадежила:
- Скоро, Валера, не пройдет и сто лет! Вот поднимемся к последним елкам под Фурмановку, там и заночуем.

Валера смерил взглядом предстоящий подъем и затосковал – далеко еще! Но это просто у страха глаза велики, а до стоянки не больше часа осталось.
Так и вышло. Только  ребята расслабились, минут 15 прошло, Миша командует:
- Кончай ночевать, выходи строиться!

Вот здесь и начался  тягун – подъем к последним елям, тут две тропы было – одна прямо в лоб подъем брала, а другая широким траверсом влево, а затем направо  выходила к террасе, где мы наметили стоянку. Миша не стал напрягать ребят, им и так трудно, и направился влево.

Я смотрю – Валера пыхтит, но идет, на самолюбии, видно.  А в  середине группы две девчонки остановились, сели на рюкзаки и чуть не плачут – нет сил дальше идти!

 - Девушки, вставайте, дорогие! Такие красивые, чего ж вы зажурились!  Через двадцать минут стоянка, там отдохнете, еще вечером танцевать будете! - Миша поговорил с ними, поулыбался, пошутил. Встали девчонки, правда, неохотно, но лица веселые – видно, Миша что-то им смешное рассказал.

Так мы и добрались до намеченной стоянки и расположились на ночлег, поставили палатки – в трех ребята разместились, в четвертой – девушки, а мы с Мишей – в пятой. Нам, как инструктору и стажеру, отдельная полагалась – по должности.
 
Пока устраивались, я заметила, что Валерик этот все на меня поглядывает, первый помочь вызывается, хотя и видно, что сильно устал с непривычки.  А когда  развели костер, он все норовил поближе сесть, мне даже неловко стало. Потом, узнав, что мы с Мишей будем в отдельной палатке спать, Валера  так на Мишу с завистью смотрел. Зря он переживал – для Миши никто, кроме Ирки, которая на турбазе осталась, не существовал. Она его давно уже своими песнями очаровала, Миша-то хотел в этот поход с ней пойти, да Зимин меня назначил. Поэтому Миша на меня слегка дулся. А я-то здесь при чём?

Ну, поужинали мы консервами, чай поставили – в этот вечер мы с Мишей дежурили, а на завтра уже назначили ребят. Они сегодня намаялись, даже песни пели неохотно, и вскоре наш лагерь затих.
 
В горах, когда устанешь за день, засыпаешь быстро. Главное, не надо на ночь крепкого чаю напиваться. Миша тоже захрапел, но мне это уже не мешало. Помню, снился мне дивный сон – какое-то затерянное в горах ущелье, поляна, залитая светом, журчащий ручей у камней. И я как будто лечу туда, как на крыльях, и вот – зависла над поляной и не знаю – оставаться, или лететь назад, на турбазу. А теплый ветер покачивает меня, как пушинку от иван-чая и мне так хорошо! А потом вдруг тревожно стало – налетело на поляну облако, ветер макушки елей качнул, и вдруг из-за огромного камня два человека появляются, и я вижу, что это старики, бородатые такие. Я немного испугалась, а они руки протягивают и зовут к себе. Потом, как в кино – как будто кадр сменился, вот я уже у горной реки, бурной такой, у берега, на камне человек стоит. Мне лица не видно, но чувствую – кто-то знакомый. Хочу окликнуть его, он поворачивается на голос, руками взмахнул – и падает в воду, тут же его и понесло течением!

Закричала  я во сне и проснулась. Ух! Слава Богу, что это только сон! А Миша в своем углу посапывает себе  мирно, спальник до середины расстегнул – жарко ему. Выглянула я из палатки – светает уже, звезды тускло светят.  Но солнце здесь поздно из-за Фурмановки выходит, часу в девятом только появится. Спать мне уже не хотелось, вылезла я потихоньку, чтоб Мишу не будить. С Фурмановки  свежий ветер тянет, холодно! Пришлось свитер надеть, сон уже весь у меня прошел, пошла я тогда к роднику – умываться. Вернулась, вижу – все еще спят.  А я воды принесла в большом котелке, повесила над кострищем, бросила веточек сухих на угли, они еще со вчера тлели. Костер разгорелся быстро, я присела рядом, на бревнышке, и вспоминаю свой сон – к чему бы это?
 
А верхушки  противоположного хребта уже загорелись, освещенные восходящим солнцем, и граница света медленно стала опускаться вниз. Люблю я такое задумчивое время – тихо, день только робко заглядывает в горы, потом он уже силу наберет.
Вода закипела в котелке, я чай заварила, тут и дежурные заспанные из палаток полезли – две девчонки и парнишка – это Валере в первое же утро выпало дежурить. Побежал он за водой – решили кашу сварить гречневую, с тушенкой. Девушки с продуктами копошатся, а я пошла поднимать Мишу, что-то он разоспался. Миша выглянул, видит – светло уже, и скомандовал:

- Подъем! – и пошел по палаткам, как он говорит, придавать ускорение, ребятам вставать-то неохота, умаялись за вчерашний день. Но Миша быстро их привел в норму – пришлось, правда, девчачью палатку поломать, девчонки барахтаются, визжат – весело им! А у дежурных уже и каша готова, а еще и кисель сварили – молодцы!

Правда, когда почти весь кисель дежурные по кружкам разлили, смотрю – у них что-то лица изменились и котел с киселем быстренько в сторону убрали и крышкой накрыли. Все, говорят, добавки не будет.

Миша заподозрил неладное, подошел к котлу, крышку открывает, берет половник и вытаскивает чей-то носок!
А ну-ка, дежурные, признавайтесь, кто носки сушил над костром? – спрашивает строго.

Тут одна из дежурных, Вера, встает и с покаянной физиономией признается:
- Это я, я вчера за водой ходила, оступилась и в ручей попала.
- Вот кулема! Ну, ладно, ребята, простим на первый раз, что ли? Все же навар в киселе был, калорий больше!

Тут все наши, хоть и противно сначала было, так и  грохнули!
Позавтракали мы, палатки собрали, уложили рюкзаки и потянулись, огибая Фурмановку слева, к Бутаковскому перевалу. Через час мы уже на нем были, скинули рюкзаки, сфотографировались у тура, но долго засиживаться Миша не дал – нам еще длинный спуск предстоит, почти на 700 метров по высоте, к Левому Талгару. Там у нас на поляне Альпийская Роза дневка намечена. Спускаться – не подниматься, но с непривычки у многих ребят коленки подгибаются, рюкзак вниз тянет, пришлось и на спуске привал делать на полчаса.
 
Одолели мы все же этот спуск затяжной и добрались до тропы, которая вдоль Левого Талгара тянется, тут река уже сильно шумит, камни ворочает – это не Бутаковка какая-нибудь! И потянулась наша группа вверх, скоро и поляну КазПИ прошли – туда часто туристы из этого института ходили, там много стоянок было, и в то время уже множество банок консервных в кострищах валялось – следов цивилизации! Там мы останавливаться не стали, а пошли дальше. По дороге пересекли несколько притоков Левого Талгара, потом речку Комсомолку и подошли к Альпийской Розе.

Там, еще в 1938-м году сами альпинисты  построили лагерь «Металлург Востока», а в 1943-м он стал называться «Альпийская Роза». Но во время войны лагерь забросили, он опустел, а потом туристы стали разбирать дома на дрова. Но один, правда, без окон и дверей, уцелел, к нему-то мы и пришли.
 
Вот здесь и получилась неожиданная встреча, которая во многом определила мою дальнейшую судьбу.

У стены дома, прислонившись спиной к бревенчатому срубу, сидели два бородатых старика, точь-в-точь такие, как в моем сне, и дремали, клюя носами. На вид им было никак не меньше лет семидесяти, для туристов возраст довольно почтенный.

У одного деда на коленях лежала балалайка, почти прикрытая длинной рыжей, не по возрасту, бородой. На голове у него красовался лихо заломленный черный берет. У другого, с длинным носом на заспанном морщинистом лице, были зажаты в узловатых старческих пальцах деревянные расписные ложки. На обоих были видавшие виды брезентовые штормовые костюмы и такая же потрепанная обувь – у рыжего – отриконенные горные ботинки, а у того, что с ложками – полустертые на подошвах «вибрамы». Рядом, на вбитых в бревна гвоздях, висели потрепанные рюкзаки внушительного размера.

Миша, улыбаясь лукаво, приложил ко рту палец, показывая ребятам, что хочет подшутить над стариками.
- Ну-ка, становись в одну шеренгу, да быстро – приказал он шёпотом группе. Когда все выстроились перед хижиной, он скомандовал громко:
- Ветеранам туризма-альпинизма наш физкульт…
- Привет! – отозвались ребята хором. Не зря Миша еще на турбазе учил приветствовать встречные группы.
- Физкульт…
- Привет!
- Физкульт…
- Привет! Привет! Привет!

Привет наш возымел совершенно неожиданный эффект – старики встрепенулись, вскочили, тот, который постарше, схватил балалайку и запел басом:

- Ты ножкой дрыгнула лишь на вершок,
Какао вылила на мой мешок!
Связал нас черт с тобой,
Связал нас черт с тобой,
Связал нас черт с тобой веревочкой одной!

Другой дед, с лошадиным вытянутым лицом, на котором была написана грусть и неловкость за своего товарища, аккомпанировал бодрому певцу на ложках и пытался изобразить что-то вроде чечетки – это на траве и в ботинках «вибрам»! Миша, да и все мы так и покатились со смеху! Уж больно потешный спектакль выдавали старики.  И откуда-то новую песню Визбора узнали, наверно, от проходящих туристов – в Левом Талгаре много ходило и москвичей, и ленинградцев, да из любого города Союза могли  группы тропу мять!

- Ну, отцы, вы даете! – отсмеявшись, оценил Миша представление. – Давно здесь, откуда прибыли, куда путь держите?
- Прибыли оттуда, - показал рыжий дед на запад, а тропу мнем в тридевятое царство, в тридесятое государство!
- Это где ж такое, в каких краях?
- А пойдем с нами, узнаете! Туда недалеко, пять дней да восемь ночей топать, если ноги быстро носят! Ну-у-у, а ежели медленно, то и за десять ночей не доберемся!
- Ну, ты и хват, папаша! А у самого-то ноги как –  шустро бегают?
- А вот, поглядим – давай во-о-н до той елки сбегаем, и назад, кто скорее –  тут и видно будет!

- Давай, отец! – Миша вошел в азарт. Ну, ребята, пока привал объявляется. На время состязания. А ты, папаша, трикони бы скинул, а то вспотеешь! Или это у тебя сапоги-скороходы?
- Ничего, они мне не мешают, да и тебе надо фору дать, чтоб не сильно отстал.
- Ого, батя, да ты, сдается, чемпион по бегу!
- Только у меня условие – потребовал старик. Ежели тебя обгоню, ты нам продуктов подбросишь, а то мы свои подъели, оголодали слегка.
- Ладно, дед! Тушенки и сгущенки пару банок подкину, да хлеба буханку.

Наши школьники, сильно заинтригованные,  охотно скинули рюкзаки и устроились на траве, предвкушая захватывающее зрелище. Валера тихонько спросил у меня:
 
- Елизавета Валентиновна, неужели дед Мишу нашего обгонит? Он же ведь совсем древний!
- Да нет, конечно! Миша просто пошутить любит, да старик и сам виноват – хвастаться начал. Миша, видно, сильно перегонять его не будет, так, чуть-чуть, чтоб не обидеть.
- Лиза, ты судить будешь! На вот тебе – Миша достал из рюкзака ракетницу. – Отец, по красной ракете стартуем!
Ну, тут и я вошла в образ, командую:
- Приготовились! – Смотрю, дед низкий старт принял, как заправский спринтер, сигнала ждет! А Миша стоит, смеется, больно уж забавное соревнование!
- Внимание! Дед напрягся, борода по земле стелется, смех, да и только! Тут я ракетницу подняла:
- Марш! - Взвилась ракета, ушла в небо! Миша рванул с места, а дед поднялся и стоит – хохочет!
- Ну, что ж ты, батя! Догоняй!

Тогда старик мелкими такими шажками поплелся за Мишей, а потом, смотрю – раскочегарился, перебирает ножками, но Миша уже у той ели стоит, ждет. Тут случилось что-то невиданное – старик почти исчез из виду – как будто вихрь или черт подхватил его и понес, вот он уже у ели, а вот и снова возле нас стоит!
Миша и полпути назад не успел преодолеть. А мы все рты разинули – бывает же такое! Кому рассказать – ведь не поверят, ни за что.
Тут и Миша подоспел, на лице – изумление:

- Вот это да? Батя, как ты это делаешь – фьють, и там? Это ж мировой рекорд!
 
А дед стоит, ухмыляется в бороду, и что самое странное – не запыхался совсем, словно и не бегал.  И нас так это гордо взглядом обводит, мол – знайте наших!
 И вдруг глазами на мне остановился и сразу поменял выражение лица – сначала на удивленное, а потом на внимательное, как будто меня изучает! Мне даже как-то не по себе стало! Потом заявляет так решительно:

- Эта девушка наша!
- Как это ваша? – отвечаю.  Я ничья – сама своя!
- Тебе много дано, но и жить тебе трудно будет.  А мы с тобой еще увидимся, когда о нас вспомнишь.
А потом  к Мише обращается дед и говорит, загадочно так:
- Было восемнадцать, станет семнадцать, может быть, лучше домой собираться? Ветер не сдует, огонь не сожжет, бойтесь воды – лихо придет!
- Это что за загадка, отец?
- А ты смекай! Кто умный – поймет, глупый – посмеется! Однако проигрыш отдавай, слово – не воробей!

Не думал Миша, что проиграет старику, но – делать нечего, пришлось доставать банки обещанные. Больше всего радовались девчонки, которых разгрузили – хоть одной банкой меньше нести, и то радость.

А деды приняли консервы, сняли рюкзаки с гвоздей, да и подались вверх по ущелью, как будто их и не было.

- Вот так, Вадим, я первый раз и встретилась с нашими стариками. Не думала, что еще свидеться придется, хотя Прохор и намекал, да и имен их тогда не знала.  Ну, что – спать будем? Туши свечку. Не бойся, никто к нам ночью не придет, разве что Черный Альпинист – слышал такую легенду?
- А как же! Слышал, причем все по-разному рассказывают.
-  Ну, раз спать не хочешь, расскажу – так, как наши инструктора на турбазе рассказывали. Они всегда вечером начинали, когда группу уведут подальше в горы, встанут лагерем, вот тогда, у костра, и начинаются всякие байки, чтобы новичков стращать.

Когда шла война, на Кавказе тоже воевали – наши военные альпинисты против дивизии горных стрелков «Эдельвейс». Там немцам блицкриг не удался – война в горах шла 7 месяцев, выбили наши немцев из гор, пинком табельного валенка сбросили фашистские флаги с Эльбруса. Тогда, во время войны среди местного населения были предатели – помогали немцам, а когда вернулась советская власть, им ничего не оставалось, как скрываться в горах. Их постепенно 
ловили, судили, но некоторым удалось от возмездия уйти.  Они строили себе землянки в диких местах, а чтобы прожить, нападали на туристские и альпинистские группы, отбирали продукты, снаряжение – у них ведь оружие оставалось!

От такой дикой жизни они приобретали нечеловеческий облик, обрастали бородами, горное солнце коптило их своими лучами – вот вам и Черные Альпинисты! Каким – то образом они и к нам на Северный Тянь-Шань проникли.

- Лиза, ну это уже слишком…
Нет, не слишком – наши инструктора такой случай рассказывали: однажды двое ребят – сильные альпинисты, решили сделать траверс Игл Туюксу – это семь  острых скальных вершин на одном гребне, и все их надо покорить за один проход. Маршрут сложный – 5-й категории, сплошное лазанье.

Так вот, ребята поднялись вечером на ледник Туюксу, там еще была в то время хижина Академии наук – ледник изучать, в ней и заночевали. Устроились, снаряжение проверили, ледорубы у двери поставили, чай попили, да и спать залегли на топчане.  Но им что-то не спится – завтра восхождение трудное, мыслями они на маршруте, но постепенно успокоились, задремали, и вдруг – слышат за окном звук шагов по ночному насту – кто-то идет! Они подумали сначала, что еще группа поднимается, но  шаги-то сверху, с ледника приближаются.  Парни на топчане замерли, ждут, а шаги все ближе, подошел кто-то к окну и замер. Ребята ожидания не выдержали, крикнули:

- Эй, кто там, входи, чего стоишь!
Тут шаги стали к двери перемещаться, вот уже близко, вот дверь начала тихонько отворяться, тут ка-ак грохнулись на пол прислоненные ледорубы, и тот, кто был за дверью, тоже, видимо, испугался. Шаги снова к окну приближаются, опять замерли. 

А ночь была лунная, и в квадрате лунного света из окна на полу появляется тень. И тот, кто за окном, смотрит на них и ногтями, или когтями скребет по стеклу.
Парни, хоть и неробкого были десятка, многое в горах повидали, но оцепенели – боятся в окно посмотреть! Наконец, один решился и увидел страшное, черное лицо с горящими глазами! Недолго этот пришелец смотрел в окно, вновь шаги стали удаляться вверх по леднику и затихли.

А ребята, когда прошло у них оцепенение, схватили рюкзаки свои и помчались вниз, все рекорды побили по спуску. Добежали они до лагеря «Эдельвейс», перед ним палатка стояла спасотряда, в ней инструктор спал и два спасателя. Вот в нее-то парни и ворвались, разбудили спасателей, напугали – бормочут что-то нечленораздельное! Пришлось силу применить, связали их, и спустили вниз, в город. Тронулись парни умом, одного вылечили, а второй так и остался в сумасшедшем доме. Вот чем встречи с Черным Альпинистом кончаются!

- Да уж, жуткая история, нечего сказать, но это только школьников пугать  такими выдумками – засмеялся Вадим. – Ты еще про черную руку расскажи: «В черной-черной комнате, за черной-черной дверью…»
- Ну, вот, Черного Альпиниста не боишься, а Прохора испугался! Тут тебе не до шуток было, признайся!
- Лиза, так Черный Альпинист – это все же легенда, а у вас тут точно что-то необъяснимое творится. Знаешь, если бы не ты…
- И что тогда? Убежал бы вниз, да сообщил куда следует?
- Как ты могла подумать? – обиделся Вадим. -  И все же у вас какая-то тайна есть, о которой, наверно, ты не можешь рассказывать?
- Есть тайна, Вадим, есть… Но это не моя тайна, да я и не все знаю – там, у нас в ущелье ведь всем Прохор заправляет, а Никодимыч у него только на подхвате. Иногда там и для меня необъяснимое творится, но ко мне старики очень хорошо относятся.
- Слушай, а вот сон твой, он ведь не зря приснился, наверно, что-то из него сбылось?
- Сбылось, к сожалению. Напророчили старики…  Да ладно уж, слушай дальше:

Когда старики ушли, стали мы свой лагерь разбивать, палатки поставили, ребята дров насобирали – дело к обеду идет – аппетит нагуляли!
Девчонки-дежурные кричат:
- Валера, сходи за водой! Будем кашу варить.
Валера схватил котелки и видит, что я за ним наблюдаю – решил свою лихость показать, понесся к реке, как угорелый, скачет по камням, а они скользкие!
 
- Валера, осторожней! – кричу ему.  Но – куда там, слетел к воде, прыгнул на прибрежный камень, наклонился к реке с котелком. А камень наклонный, мокрый, нога у него поехала, он руками взмахнул, котелки выронил и упал в воду. Тут же река подхватила его и понесла.  Валера  пытается выплыть к берегу, но его несет дальше, а там огромный валун в воде, он сильно ударяется головой о камень, и я с ужасом вижу - тело Валеры уже безвольно несет быстрина!

Миша, который все это видел, от начала до конца, схватил лежащую бухту веревки, и на ходу разматывая ее, побежал по берегу, но по камням разве реку обгонишь! Скрылись они за поворотом реки, тут и остальные ребята побежали, но я остановила, чтобы глупостей не наделали.  Взяла с собой четырех парней, а остальным ребятам скомандовала оставаться и ждать, пока вернемся, и пошла по берегу вслед за Мишей.

Была еще надежда, что Валера придет в себя и выплывет, плохая надежда. Знала я, сколько человек погибло при переправах через горные реки, потому и не слишком надеялась.

Так и получилось – недолго пришлось нам догонять, метров через четыреста смотрим, Миша на берегу наклонился над Валерой, видно, пытается понять, что с парнем приключилось. Мы подбежали  и видим – у Валерика  голова пробита, кровь течет, и он без сознания. Это его о камень река ударила, понесла и выбросила за поворотом на берег. Стали мы с Мишей по всем правилам делать искусственное дыхание, ребята помогали, так, пожалуй, целый час прошел – ничего не получается. Лежит Валера бледный, пульса нет.  Наверно, он сразу захлебнулся, когда ударился о камень, потом минут десять прошло, пока вынесло на берег, да еще десять, пока Миша подошел.

На Мише лица нет, надо же – столько водил группы, и на Иссык-Куль, и по нашим кругосветкам,  никаких происшествий не было, а тут, на второй день похода – сразу ЧП!

Подняли наши ребята тело Валеры, принесли в лагерь, там, конечно, переполох.  Девчонки плачут – жалко парня, он, видимо, не одной из них нравился. Парни тоже притихли, смотрят на мертвое тело, впервые, наверно, так близко смерть пришлось увидеть.

Все, маршрут наш кончился! Так нелепо парень погиб, что теперь родителям скажешь – не уберегли!

Делать нечего. Миша сказал – пообедать, и собираться назад на турбазу, там, понятно, суровый «разбор полетов»  будет. Сам поведет всех налегке, чтобы успеть до ночи Талгарский перевал пройти и до лагеря Туюксу спуститься – там рация есть. Продукты оставили, взяли только шоколад да консервы на перекус.

А мне Миша приказал оставаться с телом и  снаряжением, ждать вертолет спасательный, он по рации  вызовет, чтобы забрать меня с Валерой, да заодно и все наше снаряжение. Тогда портативных  раций у нас еще не было. Транспортировать тело через перевал с неопытными ребятами не было смысла, а здесь, на поляне, вертолет вполне мог сесть.

Положили Валеру в отдельную палатку, взяли ребята один  рюкзак на всех, с продуктами, и побежали назад, к подъему на перевал. Осталась я одна, костер поддерживаю, пригорюнилась, и опять сон свой вспомнила – сбылся ведь! Да еще загадку странную про восемнадцать и семнадцать – старики-то, оказывается, знали про нашу беду, еще говорили – «не пора ли домой собираться»!

Странно мне стало и жутко немного, не оттого, что я одна с мертвым телом в горах осталась, а впереди еще вся ночь – до темноты-то Миша едва ли успеет вертолет вызвать, а ночью в горах они не летают. Оттого страшно было, что какие-то таинственные силы вмешались в мою жизнь – ведь мне одной вещий сон приснился, да и деды еще намекали на беду. Выходит, если бы я настояла на немедленном возвращении, на отказе от похода, то Валерик бы жив остался! Правда, Миша едва ли бы меня послушал, он ведь – кандидат в мастера по горному туризму, а я против него – кто такая, всего лишь без году неделя, как стажером сделали.

Это, конечно, слабое было утешение. На сердце у меня ночь была темная, Валерика жалко, помню, как на меня смотрел, с обожанием.  Только что ведь был живой, и вот – лежит недвижим. Слезы у меня навернулись, поплакала, а что делать? Тут уже совсем стемнело, забралась я в свою палатку и задремала.

Лиза вздохнула печально, и доверчиво прижалась к Вадиму. Тот, потрясенный рассказом подруги, молча обнял ее плечи, ему хотелось согреть Лизу, защитить от горестных воспоминаний. Ветер за палаткой раздул угли костра, взметнул вереницу трассирующих искр, вспыхнуло пламя на догорающих сучьях, осветило ближние ели, за которыми сразу сгустилась тьма…
 
- Лиза, скажи, почему ты здесь живешь, неужели тебе не хочется в город, к людям, там ведь много интересного можно узнать, да и жить там легче? – после долгого молчания  спросил Вадим. – Неужели из-за этой истории?
- Не только, было и еще… но об этом потом. А в город? Нет, Вадим, - вздохнула Лиза, -  город для меня закрыт, боюсь я теперь людей.  Да и здесь, в ущелье, у нас такой покой, тишина. Зимой я вообще никуда не хожу – в Проходном хотя и мало туристов ходит, но мне следы нельзя оставлять на снегу, чтобы не видели тропу к нашему порталу.
- Ничего себе! Тут же снег с октября по май месяц, и все это время ты в избушке находишься с этими стариками?
- Знаешь, Вадим, это не совсем старики, даже совсем не старики! Они же… да и у нас…  Нет, пока не могу тебе рассказать, я ведь тебя почти не знаю!
- Ну, конечно, за один день, да одну ночь пуд соли не съешь. Как только ты решилась ко мне в палатку зайти!
- Ты не обижайся, я ведь чувствую, что у тебя душа хорошая, ты славный, сильный, добрый, но вот умеешь ли тайны хранить – не знаю. Давай-ка лучше спать – утро вечера мудренее.

Лиза почти сразу заснула, а Вадиму, взволнованному ее рассказом и произошедшими за последние сутки событиями, не спалось. Укрыв подругу вторым одеялом, он потихоньку отстегнул застежки палатки и вышел в густую темноту. Облитый сиянием луны, Вадим поднялся на ближний пригорок, рядом с Большим Камнем. Над ним простерлось во всю ширину ущелья бездонное небо, созвездия таинственно мигали отзвуком далеких миров. Ковш Малой Медведицы окружил своим хвостом Дракон, рядом летел дельтаплан Цефея, в стороне сияла Северная Корона, и все небо пересекала бесконечная звездная дорога Млечного Пути.
Зеленый луч над тайной долиной уже погас, видимо, энергия там уже восполнилась. Вадим поднялся на Большой Камень и уселся на его плоской верхушке.  Ему было о чем подумать. Сколько раз он приходил сюда, знал каждую тропинку, и не мог даже представить, что совсем недалеко от его стоянки творятся какие-то странные чудеса.

Интересно, подумал он, чем же сейчас занимается Прохор, после того, как дверь портала захлопнулась у него перед носом? Злится, наверно, что не смог нас с Лизой догнать. Эх, все же надо бы разузнать, что у них в долине творится. Ну, ладно.  Лиза говорит – утро вечера мудренее. Пойду-ка я в палатку, ветер-то какой холодный.

…И никто не торопит часов, ускоряя паденье песка. Запирает последний засов Королевство Задумчивых Скал…

                Глава X. Пароли.В секретном бункере

                Все тайное когда-то становится явным
                Народная мудрость


Холодный утренний ветер шевелил мохнатые лапы елей над палаткой наших героев. Уже рассвело. Лиза вздохнула, просыпаясь, приподняла голову с плеча Вадима, который ровно дышал рядом, потихоньку выскользнула из-под одеял, и взялась за застежку палатки, поглядывая на парня. Тот мирно спал. Тогда Лиза бесшумно исчезла, прикрыв вход, чтобы Вадиму не было холодно.

Через час солнце, выйдя из-за склонов пика, бросило узорную тень от еловых лап на прозрачную крышу. Вадим проснулся, и, не ощутив милой тяжести на своем плече, оглядел пустую палатку. Лизы не было.  Вадим, окончательно придя в себя, вылез наружу, на утреннее  солнышко. Ушла, с горечью подумал он. К себе, наверное, в долину.  Решив прогуляться, он направился по тропинке к реке.  Заодно и умоюсь, а то я что-то здорово разоспался.

Утреннее неяркое солнце начало совершать обычный свой маршрут – от пика Алматинского к зубчатому гребню Пилы, чтобы вечером снова покинуть ущелье.
Был первый день сентября. Осень пришла в горы. Лиловые полянки иван-чая пожухли, потом побелели – ветер понес его летучие семена по свету, где найдут они приют - там следующим летом снова иван-чай    корни пустит. Особенно хорошо он  на пожарищах принимается, так и расселяется по склонам.

Вадим подумал, что возможно так же, из глубин Вселенной, летят навстречу иным мирам осколки далеких планет – метеориты, неся на себе зачатки чужой жизни – мельчайшие споры и микроорганизмы. Попав в благоприятную среду, они укореняются, развиваются, и неизвестно, к чему это приведет приютивший их мир.

 А может быть, какой-то чуждый нам вселенский разум устраивает сначала на планетах «пожар», чтобы на пепелищах его посланцы не встретили противодействия?

 Испугавшись своих мыслей, Вадим отогнал их от себя, не хотелось считать нашу Землю игрушкой неведомых могущественных сил.  А между тем, похоже, что именно такие силы действуют здесь, в горах, у него под боком!

- Вади-и-м! – услышал он крик Лизы. Она, в красивом шелковом платье, раздуваемом легким ветерком, похожая на фантастическую бабочку, стояла на Большом Камне и радостно улыбалась. Внизу, на бревнышке, с большим лукошком в руках, пристроился греться на солнышке Никодимыч.
- Лиза, постой подольше, чтоб мне запомнить – так красиво стоишь! А откуда платье?
- Припрятала, даже Никодимыч не знал, а вот – надела, чтоб тебе понравиться, ты же меня только в штормовке видел! – Лиза, раскинув руки в стороны, подняла смеющееся лицо к небу.
- И тебе это удалось! В смысле, еще больше понравиться.  Дай-ка я к тебе поднимусь, поближе поглядеть, а то издали видно плохо. Может, узор с платья срисую.
- А ты не шути, потом долго не надену, лови мгновенье!

Вадим поднялся наверх, подхватил смеющуюся Лизу на руки и закружил.
- Смотри, парень, не урони Лизаньку! - забеспокоился дед, смотревший до того с улыбкой на молодых. – Таких, как ты, мы много видали, а Лиза-то у нас одна!
- Не бойся, Никодимыч, не уронит, руки у него крепкие – звонко смеялась Лизавета. Над головой у нее кружились в вальсе облака и макушки елей, наконец, Вадим бережно поставил ее на ноги. Лиза на мгновение прижалась губами к его разгоряченному лицу, и спрыгнула на землю.
- Посмотрел, и хватит. Хорошенького понемножку! Оставайтесь тут, я пойду за камень переоденусь, там у меня горное оставлено.

Зная, как много времени девушки тратят на прихорашивание, Вадим, спустившись с камня, обратился к Никодимычу:

- А где же Прохор, он, что – не с вами?
- Да нет, он еще утром  куда-то пошкандыбал, дело, вишь, у него. Повезло тебе,  вчера-то он сильно ругался, даже погнался за вами, ну, а как не догнал, то остыл. Ладно, заявляет, много парень не узнал, да и не дадим ему узнать. У меня, говорит, встреча важная на Чон-Кемине, так что буду дня через три. Взял рюкзак, он у него всегда наготове, да наутро и двинул вверх. А Вадима этого, тебя то есть, смотрите, говорит, более в нашу долину не водите, хватит с него. С этим и ушел.

- Слушай, Никодимыч, правда, Прохор этот странный какой-то? Что-то в нем не так.
 - Знаешь, парень, никогда не видел, чтобы он вспотел.  Дрова рубит, или носится по горам, как угорелый, а все сухой, ни капельки даже на лбу не выступит. А еще как-то строгал себе посох, хотел ручку какую-то фигурную вырезать, да промахнулся, полоснул по пальцу. У меня в таком разе кровища так и хлынула бы, а ему хоть бы что! Дунул на рану, глядим, а на пальце уже ни крови, ни шрама не осталось. Чудно мне это показалось, а Лизанька говорит, что Прохор просто кровь умеет заговаривать. Так что Прохор мужик, ох, непростой! С ним поладить трудно, а если невзлюбит кого, тому не позавидуешь. Он, знаешь, прямо железный какой-то, не устает никогда, бывает, целый день по верхам за козлами охотится, подстрелит, да на себе тушу и притащит, на плечах. И хоть бы хны!

Вадим решил признаться деду, что заглянул тогда в избушку.

- Никодимыч, я ведь тогда дверь из сеней в избу приоткрыл, и увидел там, на столе  то ли телевизор, то ли прибор какой-то с экраном.
- А это локатор у нас. Да он для виду только, не работает давно. Прохор, когда меня в тайное ущелье зазывал, говорил, что там раньше секретная военная база была, ее под избушку замаскировали, вот, от нее, мол, все и осталось – и локатор, и проход этот тайный в скале. Я сначала,  и правда, верил ему, а потом гляжу – тут дело очень темное. Но Прохора не слишком-то расспросишь, он, знаешь, какой! Чуть что не по его, сразу свирепеет, того и гляди, борода у него загорится, от запалу-то. Она, право дело, у него и так огненная. Ну и ладно, думаю себе – база так база.  Лишь бы нам с Лизанькой спокойнее было. Прохор, он ведь себе на уме, у него в избе нашей тайный бункер есть, как у Гитлера, х-ха! Туда из сеней у него люк, как в подпол. Только там не подпол, не-е-ет!

Видно было, что старик натерпелся от Прохора и рад пожаловаться свежему человеку.
Еще новость! – удивился Вадим. - Что за бункер, Никодимыч, убежище, что ли?
- Не знаю, уж, убежище, али нет, только нам с Лизою туда ходу нету,  Прохор строго-настрого запретил, да и слово знать надо – пароль какой-то. Он его в какой-то книге вычитал.
- А что, у вас в избушке и книги есть?
 
- А как же! Целых пять книг, Прохор у туристов выменивал, а которые и так просто выпросил. Лизанька все уже прочитала, а я взялся было, да что-то всё неинтересное попадается – то про идиота какого-то, прости Господи, то про марсиян, название забыл, стихи еще есть этого, как его, Мендельштама, те совсем читать не годятся, как загнет – медведь у него – таежный меньшевик! Вот умора-то!
- Мандельштама, наверное, дед?
- Ну, ино его, видно.  Да еще календарь есть за 62-год, вот это, скажу тебе, чтение пользительное. Там и по огороду советы, когда чего сажать лучше, и праздники всякие обозначены, вот мы их и отмечаем – Прохор когда-никогда козла горного подстрелит, тут у нас и ужин праздничный, и суп, и жаркое, а иногда Лиза и пельмени стряпает, ух, она готовит – объядение! Ты с ней дружи, парень, девка, скажу тебе – клад!

- Никодимыч, ты ведь четыре книги перечислил, а еще одна?
- Да есть еще одна, в ней прокурор римский описан, который  мастера какого-то засудил. Там накручено выдумки всякой, я больше натуральное люблю. А там ведьмы всякие, сатана, да Маргарита, этого мастера баба, тьфу ты, нечистая сила! – Никодимыч плюнул и истово перекрестился.
- «Мастер и Маргарита» - молнией пронеслось в мозгу у Вадима. Вот он, ключ для входа в тайную долину! «Смерти нет. Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты» - вот что было сказано Лизой во время того, поспешного бегства! Так-так! Однако, откуда у Прохора  такая тяга к литературе, да еще паролем слова Иешуа выбрал! Теперь бы еще узнать, что за клавиши тогда Лиза нажимала, для выхода.

- Никодимыч, а ты сам-то как в ущелье ваше проходишь, и назад, там ведь тоже пароль нужен?
- А я один и не хожу. Мы либо с Лизанькой, либо с Прохором выходим, они и открывают.
- Не доверяют, значит?
- Ну-у, почему сразу – не доверяют… - сделал Никодимыч недовольное лицо. -  Прохор говорит – ты, мол, все равно не запомнишь пароль энтот, больно уж мудреный. Да мне и не надо, куда мне одному и идти-то. Вот мы с Лизой  нынче пошли посмотреть, может, еще грузди в лесу остались. Зимой-то, если их насолить, закуска, я скажу тебе - мировая!

Тут из-за камня появилась Лиза, в обычном своем наряде.
- Ну, когда я красивее, на камне, или сейчас?
- Всегда! – сразу же отозвался Вадим.
- Ладно уж, не подлизывайся! Оставайся здесь, можешь обед сварить, а мы с Никодимычем по грибы пошли вниз, так что, раньше вечера и не жди. На вот тебе платье мое, сохрани, да не давай никому, боже упаси!

Улыбнувшись на прощанье, Лизавета помогла старику подняться, подхватила лукошко, и вскоре они скрылись за ближайшими елями. Перед этим Лиза обернулась и помахала рукой Вадиму, прощаясь.

Проводив ее восхищенным взглядом, Вадим поднялся снова наверх, сел на теплый от солнечных лучей гранит, бережно держа красивое  платье, и задумался.
Получалось, что в заветной долине сейчас никого нет – Прохор ушел наверх, Лиза с Никодимычем – вниз. А не проникнуть ли туда тайком и осмотреть все как следует? Рискованно, конечно – вдруг Прохор вернется! А, была не была! Больно уж любопытно, что же там у них за база, как Никодимыч объясняет, да и база ли? Надо рискнуть!

Отнеся в палатку Лизино платье, Вадим, подкрепившись чаем с сухарями, и прихватив фонарик, двинулся по знакомой тропинке к скалам. Вот и ниша, здесь уже тупик. Надо же, как точно все пригнано – контуры двери едва заметны! Подсветив себе фонариком, Вадим увидел слева от проема небольшое круглое отверстие. Видно, там – микрофон. Ну, что ж, спросил он себя, будешь рисковать? Ладно! Как там:

- Смерти нет! Вчера мы ели весенние баккуроты!
Заскрежетав, каменный блок отошел на толщину пальца и остановился. Что за черт, подумал Вадим, вроде все правильно.  Ах, да – я же забыл слово «сладкие»!
- Сладкие весенние баккуроты!
Послушно отозвавшись, дверь отошла в сторону, и, пропустив парня, снова закрылась. Попав в долину, Вадим быстро преодолел путь до избушки, ему сейчас было не до красот ущелья. Вот и изба, такая же неказистая, как вчера – здорово замаскировались!
 
Хорошенько осмотревшись, Вадим перешагнул порог избушки и оказался в сенях. В углу, как и в тот раз, стояла у стены двуручная пила, а рядом кадушки с какими-то соленьями. Тут же валялись мешки с чем-то непонятым, и разный хлам, который пора бы уже выбросить.

Где ж тут  вход в бункер? Пришлось переставлять весь этот скарб, нажитый, как видно, годами. Дойдя до последней кадки, Вадим принюхался – запах был явно от квашеной капусты.  Он попытался откатить ее в сторону, но кадка как приросла к полу. – Ах, ты так! – разозлился Вадим. Упершись в стену ногами, он, что есть силы, нажал  на непоколебимую тару  плечом. Наконец, ему  удалось при помощи рывков и неприводимых здесь выкриков, сдвинуть тяжеленную кадушку в сторону. Да уж, подумал Вадим, здесь, видно, только  Прохору под силу такие упражнения. Если каждый раз так надсаждаться, можно и грыжу заработать!

Смахнув пот с лица, Вадим увидел, всю покрытую пылью,  металлическую крышку люка, у которой не было ни ручки, ни кольца. Вот где нужен второй пароль, недаром Никодимыч предупреждал! Вадим уже знал подсказку – нужна фраза из бессмертного романа Булгакова.  Хорошо, что «Мастер и Маргарита» был его любимой книгой, прочитанной впервые еще в самиздате – тогда копировальных аппаратов почти не было, и энтузиасты-книголюбы перепечатывали роман на машинке.
Но какая же  фраза? Пришлось напрячь память, но на ум приходило все что-то незначительное, вроде: «было около десяти часов утра», «да здравствует кесарь», «королева в восхищении», «покайся, Иваныч! Тебе скидка выйдет!» - все не то. 

Может быть, «в белом плаще с кровавым подбоем»? Никакого результата!
Какая же главная мысль в романе? От напряжения у Вадима заболела голова. Да вот же, вспомнил он – «рукописи не горят!» Ну-ка, произнесу громко! 

Раздалось тихое гудение спрятанных где-то под полом сервомоторов, и крышка люка плавно отъехала в сторону, открывая вход с уходящими вниз ступенями. Вадим почувствовал приятную волну теплого воздуха, пахнущего чем-то непонятным, как будто снизу струился пряный аромат неизвестного тропического растения. Этот запах словно приглашал войти, и Вадим, поколебавшись на мгновение, последовал призыву. Одолев несколько ступенек, он оказался в темном помещении, но, как только ступил на пол, внезапно зажегся яркий свет.

От неожиданности Вадим зажмурился, а когда глаза привыкли, его взору представилось довольно обширное помещение. Стены были покрыты каким-то  неярко мерцающим материалом – на синем фоне вспыхивали бледные голубые искорки, создавая иллюзию космического пространства. Странно, что никакой мебели в этом зале не присутствовало, но на одной стене виднелся большой темный экран, а рядом, в прямоугольной рамке – набор клавиш непонятного назначения. Подойдя, Вадим увидел над клавиатурой светящееся табло, на котором горели цифры:
               
                16.08.66

16.08.66 – 16 августа 1966 года! Вот почему они тут в другом времени живут, неужели это машина времени, о которой Вадим читал лишь в фантастических романах?

Вот это да! Разглядев на клавишах под табло цифры, он ощутил сильное искушение набрать сегодняшнюю дату – 1 сентября 1989 года. Эх, была, не была! Где тут единица? Вот она, милая! Ну!
Только палец Вадима коснулся клавиши, экран замигал красным светом, послышался свист и щелканье, которые он подслушал вчера вечером у двери избушки, а затем неживой механический голос, гулко отразившись от голых стен, произнес:

-  Пароль!
 Этого пароля Вадим уже не знал, и, опомнившись, тут же устыдился своей хулиганской выходки. Он сообразил, что если поменять время на нынешнее, то Лиза состарится сразу на 23 года! А Никодимыч? Они ведь сейчас не в своей родной долине находятся, как же я о них-то не подумал! Прохору-то, конечно, все нипочем, он, как Никодимыч сказал – железный! Вадиму стало немного жутко – забравшись без спросу в подземный бункер, он чувствовал себя школьником, проникшим вечером в учительскую, чтобы переправить в классном журнале двойку на тройку.  Он уже собрался покинуть тайный пульт управления – так он для себя уже решил назвать это подземелье, но, отходя от  экрана, оступился, и нечаянно опершись на стену, нажал какую-то кнопку.

Экран перестал мигать, осветился, на нем появилось расплывчатое изображение, потом появилась резкость, и Вадим увидел широкую долину реки Проходной, там, где она течет выше границы леса, и на тропе, ведущей к перевалу, маленькую фигурку путника. Появился наплыв, как в кино, бодро шагающая  фигура стала вырастать, вот она заняла своим рюкзаком почти весь экран, потом   
невидимая камера обогнала пешехода, еще наплыв, и весь экран заняло сердитое лицо Прохора, обрамленное рыжей бородой!

Затем что-то щелкнуло, изображение мигнуло, погасло, появилось новое – Лиза с лукошком, с  большим груздем в руках, заботливо счищающая с гриба землю и лесной мусор. Забавно было видеть так близко ее лицо, с наморщенным от усердия лбом.

Потом экран снова переключился, и Вадим увидел себя самого, пыхтящего от напряжения, в момент, когда он двигал ту неподъемную кадушку над люком!

Вадим понял, что над всем ущельем установлено наблюдение, но кто это сделал? Не Прохор же, он и сам под «колпаком» у неведомых сил, почему-то избравших объектом именно Проходное ущелье. Не очень-то приятно  узнать, что каждый твой шаг и поступок будет тотчас известен, что за тобой, быть может, уже давно шпионят! А зачем же ему позволили проникнуть в тайный бункер, может, его просто не принимают всерьез, так и муравей может спокойно находиться в логове волка, тот и не подумает его опасаться.  Все это было довольно жутко – волк ведь может невзначай просто наступить на муравья, да и запросто разворошить целый муравейник!

Тем временем экран уже показывал, как Вадим с Лизой кружатся на Большом Камне, их счастливые лица, Никодимыча с лукошком, задравшего голову вверх. Вадиму стало неприятно – и это уже подсмотрели! Он решил нажать на ту же кнопку, чтобы выключить экран, но видимо, ошибся – слишком много их было, этих кнопок, с непонятными символами.

Послышался долгий мелодичный свист, как будто прощебетала невидимая птица, и часть стены слева от экрана бесшумно ушла в пол, открывая проход, из которого сразу же ударила волна теплого воздуха, света, свежего запаха йода. 
Шагнув вперед, Вадим оказался  на берегу неведомого моря!

                Глава XI. Заперт без права выхода

                «Нам не дано предугадать,
                Как наше слово отзовется…»
                Федор Тютчев

Вадим стоял на песчаном берегу неведомого моря. Отверстие входа за его спиной выглядело, как темный прямоугольник, вырезанный из сияющего солнечным светом морского пейзажа. Легкий бриз шевелил  волосы Вадима, ласковые волны накатывались на песок одна за другой, стирая свои следы, ему  было так тепло и приятно, что он забыл все свои тревоги и переживания. Ярко светило полуденное солнце, кричали чайки, на горизонте виднелся небольшой остров с кокосовыми пальмами, около него белели многочисленные паруса каких-то рыбачьих лодок. 

Войдя в полосу прибоя, Вадим  радостно  сорвал с себя одежду, и побежал навстречу волнам. Бросившись с размаху в воду, он нырнул и открыл глаза. Стайки разноцветных рыбок испуганно разлетелись во все стороны, солнечная рябь пробежала по золотистому песчаному дну.  Вадим с открытыми глазами плыл под водой, пока хватало воздуха в легких.

Через несколько метров сияющая поверхность песчаного дна сменилась густой темнотой – здесь берег круто обрывался в бездну. Вадиму уже нехватало воздуха, он стал подниматься вверх и ударился лбом о какую-то стену впереди себя! Удар гулко отозвался в воде металлическим звоном.  Преодолев боль, Вадим рванулся вверх вдоль неожиданной преграды. Выскочив на поверхность, жадно хватая воздух, он увидел, что подводная стена продолжалась и над морем, а остров с пальмовым лесом и парусные лодки только проецировались на стену, как на экран, создавая иллюзию морской дали!

Глубоко разочарованный, Вадим повернул назад.  Все-то у них здесь фальшивое, нечего сказать – побывал в раю! Потирая ушибленный лоб, он улегся на теплом песке позагорать – хоть погреться напоследок, давно на море не был, пусть и на поддельном! Видимо, здесь было место отдыха, мастерски скопированное с какого-нибудь тропического пейзажа. Ничего себе Прохор устроился отдыхать от трудов праведных, только праведных ли? А может, и не он – вдруг ему сюда ходу нет, а я-то просто случайно попал, нажав не ту кнопку? А вдруг не случайно – может, это ловушка?

Позади, со стороны входа, снова что-то засвистело. Вадим обернулся на звук – темное отверстие двери медленно исчезало!
 
Ах, черт! Так ведь недолго здесь навсегда остаться, или – пока хозяева не придут капкан проверить – мелькнуло в голове у Вадима.  Схватив одежду и ботинки, он рванулся к выходу и, когда дверь поднялась уже на метр над полом, рыбкой полетел над ней назад, в бункер! Неудачно сгруппировавшись при приземлении, Вадим больно приложился  плечом об пол, а когда, охая, поднялся, то входа уже как не бывало – дверь исчезла бесследно.

На Вадима напал нервный смех – он представил себя самого, летящего  пулей через закрывающийся вход. И то ладно, что одежду успел схватить, а то был бы хорош – в трусах и босиком – вот бы Лиза посмеялась, если б увидела!
Отдышавшись, он решил, что с него хватит – пора и честь знать.  Надо возвращаться, пока никто не вернулся в тайную долину. Сидя на полу, он натянул брюки, зашнуровал ботинки, вытряхнув из них песок, и только стал застегивать рубашку, как произошло новое чудо – в полу раскрылись створки, пропуская наверх удобное мягкое кресло, которое приглашающе повернулось к Вадиму.
 
Ну, нет – подумал он.  Так вот сядешь отдохнуть, а тебя и утащат в подземелье, для опытов каких-нибудь! На это уж мы не согласны,  всех  вам благ, а я удаляюсь, простите, коли что не так! Спасибо за внимание, извините за компанию! Отвесив иронический поклон в сторону кресла, Вадим поспешил к лестнице, ведущей наверх.

Теперь пароль произнести!

Оказавшись в сенях, Вадим облегченно вздохнул – все ж повезло, мог бы так и остаться на морском берегу, ждать у моря погоды, или хозяев прекрасного уголка. Ему как-то не верилось, что всеми этими чудесами распоряжается Прохор, наверняка тут командует кто-то более изощренный и могущественный.  Немало попыхтев, он водворил кадушку на место, не забыв сначала присыпать люк пылью – пусть хоть

Прохор не догадывается о незваном госте.
Теперь к себе, на стоянку, пока никто не вернулся, на сегодня приключений хватит. Переведя дух, Вадим пустился в обратный путь. Бегом преодолев расстояние до портала, он вошел в подземный проход и произнес пароль. В нише над дверью загорелась надпись:
«Введите код доступа!» Незаметный каменный выступ откинулся в сторону, открывая клавиатуру, над которой тревожно мигала красным светом надпись:
                ENTER!
                A      C       D       E  B
               
                1 2 3 4 5
                6 7 8 9 0

                Конец первой части
 
                Предисловие ко второй части

Сейчас, когда Вадим оказался,  прямо скажем, в весьма затруднительном положении, не пора ли выйти на сцену автору? Автор –  это, господа, существо ещё то – с одной стороны инфантильное и наивное, т.е. он верит, что всё им произведенное на свет является образчиком высокого стиля и примером для подражания. С другой же стороны, существо это крайне упрямое, готовое по-ослиному отстаивать свои жизненные и художественные принципы.
 
При этом автор забывает, что у публики, конечно, читающей публики, (в наше-то компьютерное время!) обо всем есть свое просвещенное мнение, и если публика снисходит до чтения его романа, то оставляет за собой право критики и подачи советов,  как автору, так и его героям. Причем второе свидетельствует все же в пользу автора - значит, публика принимает условия игры.

Надо отметить также, что нечитающей публике глубоко наплевать не только на автора и его опус, но и на остальную, малочисленную, часть общества, имеющую дурную привычку портить зрение, «над вымыслом слезами обливаясь».
Диагноз сего заболевания таков – с одной стороны мы имеем нездоровое пристрастие к писанине, а с другой – столь же болезненное желание переживать вымышленные страсти несуществующих персонажей. Как метко выразился один литературный критик (не назывался ли он Латунским?) – «лирик воет – ветер носит». Причем  вирус сочинительства крайне устойчив, часто дает рецидивы, приводящие к осложнениям в виде стихотворного и прозаического бреда, и лишь иногда поддается лечению мощными дозами грубой отрезвляющей  действительности.
 
  Однако, не в силах превозмочь свою  пагубную страсть, автор-таки выходит на сцену, желая помочь своему герою. Но как же помочь лицу вымышленному, спросят г.г.читатели? Очень просто – надо подать ему такое же вымышленное средство спасения.

Ясно, что легче всего дать Вадиму дождаться прихода Лизы с Никодимычем, которые, конечно,  его бы  освободили, но, г.г.  читатели наверняка разочаруются такой простотой. А где же интрига? – воскликнут одни, и будут правы.  Где же приключения? – вскричат другие, и опять-таки будут правы!

Автор подумывал уже о спасении по воздуху, при помощи чудесным образом прилетевшего дирижабля или аэростата, как у Жюля Верна, могли бы помочь парню спецназовцы, спустившиеся вдруг на веревках  с крутых вершин, но как-то  все это затемняло гладь свободного романа. Устав от бесплодных поисков нужного средства, автор решил – а пусть-ка этот Вадим выкручивается сам! Сам ведь полез в секретный бункер, никто его не просил, вот пусть и расхлебывает. Обойдется без няньки, не маленький уже!

Итак, что же мы имеем в настоящий отрезок романа? Лиза с Никодимычем собирают грузди, Вадим заперт в тайной долине без права выхода, автор, уйдя со сцены и   забросив рукопись, легкомысленно развалился на диване перед телевизором.

Добрый читатель! Надо ведь иногда и пожалеть автора – слишком мало выдается ему минут, когда он доволен своим трудом. Вдохновение совсем не часто посещает его, чаще всего он бессмысленно смотрит в чистый лист бумаги, как будто в нем волшебным образом появятся гениально написанные монологи, диалоги, описания природы и прочие необходимые атрибуты художественного произведения.

Да еще и эти персонажи романа, сиречь – герои, вовсе не всегда подчиняются автору, напротив, иногда откалывают такие номера, что автор хватается за голову, бросает перо в стену и начинает проклинать свое неблагодарное занятие.  Конечно, это до тех пор, пока удачно найденная фраза приводит его в чувство, и он с новым рвением хватается за перо, с трудом вытаскивает его из стены, и вот уже несколько свежих страниц готово!
 
                Часть II

     Глава I. Новая программа Прохора. В дремучей чаще. Чудеса в избушке
               
                « Струится синий дым у скального отрога,
                Сплетая тайну гор с загадкой бытия…»
               
Как уже увидели г.г. читатели, дела в ущелье обстояли следующим образом – Вадим, которого покинул автор, заперт в тайной долине, Лиза с Никодимычем собирают грибы, а вот Прохор…

С Прохором дело обстояло сложнее. Он уже миновал перевал Алматы, озеро Примул и спускался к долине реки Чон-Кемин. В безлюдном месте, где начинались первые заросли арчи, он остановился, огляделся вокруг, и, сойдя с тропы, направился к  ничем неприметному обломку скалы, лежащему здесь с незапамятных времен.
 
Пошарив под ним, Прохор, ухмыльнувшись довольно в бороду, извлек странный  металлический предмет, больше всего напоминающий подкову. Скинув рюкзак, и удобно на нем усевшись, старик радостно потер руки, расстегнул куртку, приложил подкову к груди в районе сердца, после чего она с металлическим звуком прилипла к коже и начала медленно вращаться, постепенно накаляясь малиновым светом.

Старик в это время замер с отсутствующим взглядом – глаза его закатились вверх, руки расслабленно опустились, только борода колышется от легкого ветерка.  Стороннему наблюдателю показалось бы, что он без сознания, или в глубоком сне. Наконец, свечение угасло, подкова перестала вращаться и упала к ногам Прохора.
Он вздрогнул и пришел в себя. Новая программа начала действовать, о чем Прохор и не подозревал. Подхватив рюкзак, и вернув подкову в тайник, он послушно направился назад, к перевалу.

Оставим его на этой тропе, тем более что ничего интересного с   ним на обратном пути не произойдет, а сами вернемся в тайное ущелье к запертому там Вадиму.
Вернувшись из  туннеля в долину – не сидеть же там, в каменном мешке – Вадим посмотрел на часы. Было ровно 2 часа дня. Лиза с Никодимычем должны вернуться поздно. До 9 вечера, когда закрывается портал, была еще уйма времени. Вадим решил пройти вглубь  долины, сошел с тропы и вскоре оказался в  дремучем лесу. Огромные сухие  деревья сгрудились в непролазную чащу, их сучья переплелись в невообразимую колючую преграду. Обнаженные корни этих лесных великанов оплетали древние камни, усиливая сказочное впечатление. Многие поваленные стволы уже догнивали, почти скрытые под изумрудными подушками мхов. Могильная тишина стояла в этой чаще – ни стука дятла, ни цоканья белки, изредка только слышался тяжкий скрип мертвых стволов.
 
Мрачную эту картину несколько скрашивали зеленые островки резной листвы рябин, с крупными гроздьями пурпурных ягод. Было немного жутко от этого зрелища, грозящего какой-то темной угрозой, хотелось скорее выйти на солнечную полянку, чтобы увидеть ясное небо.

Внезапно налетел ветер, зашумел в верхушках елей, полетели наземь сорванные чешуйки коры и сухие иглы.
Вадим вспомнил, что Лиза просила его ходить только по тропинке, но было уже поздно. Накренившееся огромное сухое дерево вдруг протяжно заскрипело, на уровне роста Вадима открылся, скорее, откинулся кусок коры, как дверца печки. Из темного отверстия высунулся ствол то ли винтовки, то ли пулемета, со странной воронкой на конце, и, зловеще  поворачиваясь вправо-влево, стал искать цель.

Вадим замер, затаившись за соседней елью. Не найдя его, ствол оставался некоторое время неподвижным, затем спрятался и дверца снова захлопнулась.
Тихо-тихо, пятясь на цыпочках, укрываясь от опасного места за густой елью, Вадим прокрался обратно на тропу. Эге, видно у них что-то важное спрятано в этих дебрях. Ох, недаром Лизавета предупреждала! А ведь могли бы и полоснуть очередью, и всё, поминай, как звали! Прямо как часы с кукушкой, только вместо этой птички – пулемет!
 
Теперь скорее из мертвого леса на поляну, подальше от этой зловещей тишины, здесь все какой-то засады ждешь.   На открытом месте все же как-то веселее, там хоть ветер шумит и птицы щебечут.

  Он уже  приближался к поляне, как вдруг невдалеке  хрустнула ветка, мелькнула быстрая тень за темными стволами.

 Смутная тревога поселилась в сердце Вадима. Он почувствовал, что кто-то за ним наблюдает. Спрятавшись за кустами шиповника, он несколько минут прислушивался, рассматривая поляну  и протекающий по ней ручей. В лесу трещала сорока, видимо, предупреждая о присутствии человека, негромко журчала вода, но больше никаких звуков не доносилось. Подойдя к ручью, Вадим припал к воде и жадно напился.

Выпрямившись, он замер от неожиданности – на влажной земле у берега виднелись свежие отпечатки горных ботинок «вибрам». Вадим готов был поклясться, что следы не могли принадлежать ни одному из обитателей долины – Прохор носил ботинки с триконями, а Лиза и Никодимыч ушли по грибы.

Полных отпечатков следов обнаружить не удалось, но, судя по ширине ступни, размер обуви был не очень велик. По  отпечаткам было видно, что обувь новая, малоношеная. Кто-то посторонний явно был здесь недавно и следил за ним.  Загадка на загадке, подумал Вадим, угораздило же меня сюда сунуться. Но, вместе с тревогой, он почувствовал азарт исследователя, прикоснувшегося к тайне. Он осторожно двинулся вперед по берегу ручья, но больше следов не нашел. Вдруг между стволами снова промелькнула чья-то тень! Или это ему показалось?

Вадим, забыв про осторожность, побежал вперед, вдали послышался короткий топот убегающего невидимки, и все стихло. Между тем, в результате погони Вадим снова оказался перед избушкой. Но здесь никого не было, невидимый соглядатай куда-то исчез, может быть, наблюдал из-за дальних елей.

Прячетесь? Хорошо, значит, боитесь! – подумал Вадим, хотя самому было очень тревожно. Ладно, хватит труса праздновать, зайду-ка в избушку, еще там только не был. Посмотрим, что за локатор такой у них! Да и локатор ли?

Вадим потянул дверь на себя, она со скрипом, но легко открылась. Внутри избушки не было ничего необычного – грубая мебель: скамьи и стол из толстых досок, широкий топчан у дальней стены, сложенная из плоских камней печь с двумя конфорками, полки с вещами и посудой. Рядом с печью пристроилась грубо, но основательно сколоченная лестница, ведущая наверх, к таинственному люку. И никаких украшений, кроме висящей на бревенчатой стене волчьей шкуры, поверх которой тускло отсвечивал вороненым стволом охотничий карабин. Перед топчаном виднелась узенькая дверь, наверно, в комнату Лизы. Вадим все же не мог представить, чтобы она спала в одной комнате со стариками.

Ага, вот и кабель, приходящий из сеней. Так, куда же он ведет? Ну, да – к  прибору, который Никодимыч называл локатором – ничего особенного, похож на старый черно-белый телевизор. Экран покрыт слоем пыли – едва ли кто-нибудь им недавно пользовался. В общем, ничего похожего на брошенную военную базу, Вадим пока не обнаружил.

Сюрприз ждал его в маленькой комнате, в которую он проник не без некоторой борьбы со своей совестью – ему не хотелось подглядывать и шпионить за Лизой. А вдруг это не ее комната, успокаивал он себя.

Комнатка,  действительно, была небольшая, но уютная – узенькая кровать у торцовой стены, столик, табуретка и шкаф – видимо, для одежды.  Но самое главное – на  стенах висели несколько мастерски выполненных маслом этюдов – все больше горные пейзажи, только на одном был изображен человек в штормовом костюме, сидящий на скальном гребне. За ним виднелись высокие снежные хребты с висячими ледниками.

Всмотревшись, Вадим узнал себя! Теперь он был убежден, что эта комната – Лизы, и приятно удивлен, оказывается, все время после той первой встречи, о нем помнили, больше того – пытались воспроизвести тот злополучный, как ему казалось, вечер в горах.

Он никогда не думал, что Лизавета окажется такой способной художницей, ведь она ничего не говорила о своем таланте. Этюды были написаны уверенным широким мазком, с безошибочным чувством цвета, но больше того – в  них было тонко подмечено состояние природы, и, насколько Вадим понимал, присутствовало авторское видение – свой почерк. Вот так Лиза, вот так скромница! А я еще ей свои стихи читал, не усмехалась ли она потихоньку.

Вадим всегда восхищался людьми, умеющими так ярко выразить свои мысли и эмоции. Душа его была полна горной романтикой, и ему давно уже хотелось как-то выразить свои впечатления. Сначала он занялся фотографией, но ее реалистичность не позволяла передать свои личные ощущения от гор, требовалось творческое переосмысление действительности.

И тогда Вадим взялся сначала за карандаш, делая быстрые зарисовки понравившихся ему уголков ущелья, а затем пришло время акварели.
 Сколько раз он пытался, потрясенный великолепным закатом или суровой вершиной, передать свои чувства в рисунке! Увы, получалась лишь бледная копия того, что сияло перед ним яркими красками. Неудовлетворенный, он уничтожал свои наброски и  зарекался брать в руки кисть и карандаш.

Только однажды, в одну из ночей на своей стоянке, приснился ему сон – ночное ущелье, загадочные тени гор на фоне звездного неба, полная луна и близкий ствол старой ели с переплетенными сучьями, похожими на шевелящихся змей.
Проснувшись, он тут же схватил бумагу, 
акварельные краски, и за несколько минут ему удалось передать очарование и таинственность этой лунной ночи. Глядя на этот набросок, он каждый раз вспоминал то странное чувство – какое-то смутное томление, разлитое под этим звездным небом.

А сейчас, глядя на работы Лизы, он узнавал знакомые места ущелья – вот Большой Алматинский пик, вот зубчатый гребень Пилы с розовым рассветным облачком, а вот и родник с озерком, в котором отражается далекая вершина горы Карнизной. Сколько раз он видел эти места, но на этих холстах, преображенные талантом Лизы, они выглядели намного привлекательнее, в них чувствовалось дыхание гор.
Засмотревшись, Вадим не услышал, как дверь за его спиной тихо отворилась, но потом почувствовал на себе пристальный взгляд и испуганно обернулся. На пороге…

                Глава II. Попался! Секретные документы
               
                «А звездный ветер, звездный ветер
                Завесу тайны шевелит…»
 
На пороге стояла разгневанная Лизавета. Сейчас она больше всего напоминала ту девушку с ледорубом на гребне пика Аламедин. У растерянного Вадима сердце ушло в пятки.


- Ты почему за мной шпионишь? Как ты вообще сюда попал? Уходи немедленно!
- Лизанька, я же не знал, что это твоя комната, извини! Просто хотелось узнать, как вы тут живете, вот я и без спроса пришел. Я же не трогал ничего – сбивчиво оправдывался побледневший Вадим. Больше всего он боялся, что Лиза, вышедшая из себя, сделает что-то страшное – с нее станется! Он даже не решался посмотреть на нее, как вдруг услышал, как она всхлипывает.

- Эх, ты! Я так тебе поверила, а ты не мог дождаться, пока я сама тебе все расскажу! – вымолвила Лиза сквозь слезы. - Так я и знала, чувствовала, что ты не утерпишь, начнешь сам, тайком, нашу долину исследовать. Потому-то я и вернулась быстро, оставила Никодимыча грибы собирать. Это я следила за тобой, надо же было знать, на что ты способен! Ну, а теперь беги скорее из долины –  он вот-вот должен вернуться!

- Кто, Прохор? – выдавил из себя удрученный донельзя Вадим.
- Да нет же, Никодимыч! Ты же ничего не знаешь – он ведь у нас главный! Все, уходи! – Лиза схватила Вадима за руку и потащила из избушки.
- Лиза, я же сам не смогу выйти – взмолился он.
- Ага, не все еще разузнал, шпион несчастный! Побежали, открою уж тебе.  Иди на свою стоянку, сиди там тихо, к нашему порталу и не думай больше подходить.

Открыв вход, Лиза вытолкала удрученного Вадима наружу, сунув ему какой-то сложенный вчетверо листок бумаги, и повернулась, чтобы уйти.
- Лизанька, а ты ко мне придешь?
- А ты разве заслуживаешь? Сиди под своей елкой, и думай. Может, и додумаешься – как это ты смог так поступить. И Лизанькой меня больше не зови. Все!

Исчезла Лиза в темном отверстии входа, закрылась, заскрежетав, каменная дверь.  Пусто и холодно стало на душе у Вадима, медленно побрел он к  своей стоянке.  Ничто его не радовало – ни яркий солнечный день, ни очарование знакомых уголков ущелья. Печальный, добрался он до Большого Камня, сел на поваленный ствол и надолго задумался.  Прошло незаметно довольно много времени, Вадим очнулся, тяжко вздохнул. Что делать – надо было как-то жить дальше.

Между тем приближался вечер, но перед закатом, как бы желая отвлечь Вадима от грустных мыслей, горы разыграли для него фантастический спектакль! Налетели облака, затянули небо, поползли туманы, серой унылой вуалью занавесили хребты – в десяти шагах ничего не видно!

Примчался ветер, сдернул туман – солнце! Дождик слепой брызнул, и радуга на дождевых каплях уперлась в склон, совсем рядом. Вадим протянул руку, потрогал – мокрая!
Вскоре  ветер разметал облака гигантскими стрелами, красное солнце начало тонуть в ультрамариновых тучах, вынырнуло из них и медленно опускалось за дальние хребты. Вадим застыл на склоне, очарованный и потрясенный грандиозностью происходящего.

Исчез краешек солнца за далекой чертой.
- До завтра, солнце!
 
А с востока над Большим Алматинским пиком уже светились облака – всходила полная луна. Огромная, вышла она из-за плеча пика, разливая призрачный свет на горы, и поплыла вслед за ушедшим солнцем. Всю ночь в палатке было светло от лунного сияния.

 Вадиму не спалось – душа у него была не на месте. Воспоминания вновь и вновь возвращали его в позавчерашний счастливый вечер, когда Лиза впервые появилась у него в палатке. Выходит, не зря ему снился тогда странный сон – как они вместе летели над застывшими хребтами, как Лиза звала его за собой, предлагала покинуть этот мир, а он не решался.
         
 Костер тоску мою сжигает, глядит луна из-за плеча, неслышно в сумраке шагает моя печаль, моя печаль. Ей расстоянье не помеха, неосязаемо оно, когда таинственное эхо водой ночной отражено…

Луна шевелила призрачные тени еловых лап на прозрачной стенке палатки, полночь плыла по спящему ущелью, нагоняя печаль в сердце Вадима. Ему было очень одиноко, только сейчас он ощутил как дорога ему Лиза, как во время этой недолгой встречи стала она ему близка…

Да, она же мне передала что-то! Вадим только сейчас вспомнил о том листке, который он машинально сунул в карман. Где же он? Вадим, чертыхаясь, долго искал в темноте спички, затем свечу, потом обшарил карманы брюк и штормовки – нет листка!
Куда же он мог подеваться? Вадим осмотрел всю палатку, и вылез со свечкой к потухающему костру – нет ничего! Я же сидел у Большого Камня, вспомнил он. Может, там обронил, хорошо, что луна еще не зашла.  Набросив штормовку и наскоро обувшись, Вадим, спотыкаясь в темноте, поспешил к Большому Камню. Вот и поваленное дерево, теперь на ветру бы еще ухитриться свечку зажечь.

Где же спички-то? Что-то я совсем растерялся – подумал Вадим. Похлопав по всем карманам, он обнаружил – нет, не спички, а тот самый сложенный листок в нагрудном кармане рубашки! Но тут не прочитать – лунного света мало.
Уже в палатке Вадим зажег, наконец, свечу и с волнением развернул листок. Вот что в нем было:

   Уровень секретности 5
Только в одном экземпляре
               
                Главному инспектору
                Центра Межгалактических связей
                Урлаверциану III
               
                Донесение

Доношу до вашего сведения, что агент 66-342 андроид «Прохор», внедренный в Проходное ущелье горного хребта Заилийский Алатау, планета Земля, допустил проникновение на нашу строго секретную базу «КЗС» землянина Вадима, что явилось следствием контакта  Вадима с завербованным агентом «Лизаветой» 66-367. 

Указанный землянин, обладающий хорошей интуицией, вычислил пароли для входа в тайное ущелье и в бункер с пультом управления.
В результате рассекречена миссия по изучению землян, с целью выявить достойных быть оставленными на планете после дня «М».

Хотя вышеуказанный Вадим не обладает полной информацией о цели и возможностях нашей миссии, но представляет потенциальную опасность, поскольку обладает знанием о местонахождении базы и повышенной способностью к разгадыванию шифров.
Считаю необходимым:

1. Устранить Вадима физически, поскольку он может раскрыть тайну миссии, либо завербовать для дальнейшего использования в интересах Центра.
2. Сменить все пароли доступа базы «КЗС», основанные на книге писателя Булгакова «Мастер и Маргарита».
 
3. Указать агенту 66-367 на недопустимость раскрытия расположения базы посторонним лицам.
4. Перепрограммировать андроида «Прохор» на ограничение доступа в бункер с пультом управления, в котором он пользуется только комнатой отдыха «Морской прибой».
               
                Резидент МГЦ    
                Агент 1-го ранга 66-007 «Никодимыч»
                1сентября 1989 года (по земному календарю).

Ошеломленный Вадим перевернул листок. На обороте был новый текст:

      Уровень секретности 5
       После расшифровки               
          
Резиденту МГЦ
Агенту 1-го ранга 66-007
«Никодимычу»

Для сохранения секретности базы «КЗС» принять следующие меры:
1. Направить агента 66-342 андроида «Прохора» к закладке в район р. Чон-Кемин для смены программы.
2. Меры по физическому уничтожению объекта «Вадим» пока не принимать.  Путем дальнейшего контакта с агентом «Лизаветой» изучить возможность его дальнейшего использования в интересах Центра.
3. После смены программы андроид «Прохор» не сможет проникать в бункер к пульту управления.
4. Обучить Вадима элементарным навыкам по обслуживанию базы, скрыв истинное ее назначение.
5. Разрешить агенту «Лизавета» доступ к пульту управления.
6. Сменить пароли и коды доступа, применив книгу Рея Бредбери «Марсианские хроники».
За проявленную бдительность Центр считает необходимым наградить вас знаком «Почетный агент» 3-ей степени.
                Главный инспектор
                Центра Межгалактических связей
                Урлаверциан III

Ничего себе! Потрясенный прочитанным, Вадим забыл про всякий сон. Оказывается, его могли уничтожить, только почему-то передумали.
Передумали…  А могли и ликвидировать. А теперь хотят использовать – в каких, это, спрашивается, целях? А Никодимыч-то каков? Прикидывался таким сереньким старичком – я, мол, ничего знать не знаю, ведать не ведаю! «Лишь бы нам с Лизанькой спокойнее было»! Сплошной балаган  какой-то, недаром они с Прохором тогда, на «Альпийской Розе», давали представление – артисты с погорелого театра! Прохор-то, получается, вовсе робот, ну, это я уже давно подозревал, только думал, что он-то всем и заправляет. А Никодимыч, оказывается, и своему начальству инопланетному врет, ведь меня не Прохор, а Лиза привела к избушке.

А Лизанька, надо же – тоже агент инопланетян! Вадим не знал уже, как ей верить.  Зачем было ей открывать мне тайную долину, чтобы потом от меня же избавиться? Ведь она меня уверяла, что Прохор у них главный, а Никодимыч – «на подхвате»! Тоже обманывала, или не знала до сих пор? И что это еще за день «М»? А все же приятно, что меня испугались. Ага! Я для них «опасность представляю»!
 
Ну, хорошо! Пусть там посовещаются, что со мной делать, а то еще, глядишь, придут вербовать в агенты.  Там посмотрим, надо же узнать, что на этой базе замышляется.
Вадим устал уже бояться непредвиденного, больше всего ему хотелось взглянуть в глаза Лизы и спросить, что за игру она ведет с ним? И когда она настоящая – в  ту ночь на его стоянке, или там, среди этих инопланетных агентов? А все же надо отдать им  должное – этим инопланетянам, как они здорово под дремучих стариков замаскировались! Все ведь пришельцев представляют себе этакими хилыми созданиями с огромной головой, и расширенными, как бы от ужаса, глазами. А тут такой древний дед является резидентом неведомого Межгалактического Центра, управляет огромной энергией, получаемой из космоса, да еще и замышляет что-то против землян!

Ладно! Хватит трусить, надо во всем разобраться. Хорошо, когда все события можно оценить по закону бутерброда – упал маслом вниз – плохо, маслом вверх – удача! Казалось бы, куда проще, однако и бутерброд иногда преподносит сюрпризы. Действительно, однажды, завтракая у себя дома,  Вадим уронил кусок хлеба с вареньем, и ожидал, что по закону подлости, сейчас придется протирать липкий пол и  выбрасывать несостоявшийся завтрак. И что вы думаете? Наверно, повезло – упал вареньем вверх? Ничуть не бывало – кусок хлеба встал на ребро, такого Вадим никогда раньше не видел! Вот и пойми – хороший это знак, или нет.

Событие, конечно, из ряда вон выходящее. Может быть, на него повлияло то, что вместо масла было варенье? Во всяком случае, то, что происходило сейчас с Вадимом, напоминало тот смешной эпизод. Что-то огромное, непонятное, властно вмешалось в его жизнь, и он не знал, к добру ли это.

Только без Лизы теперь ничего не узнать, а она ужасно обиделась.  Как же быть, у меня ведь продукты закончились, а тут и отпуск подходит к концу – придется спускаться в город. Приду через неделю, авось Лизанька остынет немного – не зря же она мне эти секретные документы передала. Ей самой теперь надо опасаться – вдруг Никодимыч узнает! Хорошо, если это только копии.

Что же делать, без продуктов в горах долго не протянешь. Надо спускаться.  Но не ночью же уходить – утро вечера мудреней.  Постараюсь заснуть.
Утомленный всеми переживаниями, Вадим не заметил, как крепко уснул.  Опять ему снился тревожный сон – сказочный лес, наполненный призраками, которые следили за ним из дремучей чащи, мертвые деревья тянули к нему корни, похожие на щупальца, он бежал к поляне, слыша за собой чей-то тяжкий топот! Потом корни оплели его ноги, он упал, чувствуя сзади приближающуюся погоню, рванулся подняться и…  проснулся.

 Было уже довольно светло, солнце еще не заглянуло в ущелье, но вершина Пилы уже ярко светилась в утреннем бледном небе. Можно собираться. Завтрак, правда, получился скудный – чай без сахара и два последних сухаря, но ничего. Надо бы ремень туго затянуть – да нет его!
 
Вадим привычно свернул палатку, одеяла, упаковал их в пленку, уложил рюкзак, спрятал чайник и котелок под камнем. В этот раз, надеясь скоро вернуться, он не стал уносить вещи в пещеру, а положил их в ближний куст арчи и прикрыл травой и ветками. Ну, все. Теперь присесть на дорожку.

Чувствуя какую-то пустоту в душе, Вадим привычным движением набросил на плечи лямки полегчавшего рюкзака, и двинулся вниз. Проходя мимо родника, он бросил прощальный взгляд на скалу, преграждавшую вход в тайное ущелье, и больше не оборачивался, тем более, что на крутом спуске надо было смотреть себе под ноги. А здесь, перед Валиным мостом, было особенно круто.

- Э-э-эй! – послышалось у него за спиной. – Подожди!  Запыхавшаяся от быстрого бега Лиза стояла перед Вадимом.
- Вадим, отдай мне документ, я должна его на место вернуть,  пока не обнаружили. Я и так рисковала, хорошо, что вчера Никодимычу не до меня было. А ты что, в город собрался? Когда снова придешь?

- Никодимыч, Никодимыч…   Да неужели он и правда у вас заправляет! Он что, инопланетянин, или здесь его завербовали, как и тебя? Что-то не верится, что он  Прохором и тобой командует, уж больно вид у него крестьянский!
- Правда, Вадим, правда. Я только вчера случайно на этот документ наткнулась, наверно, забыли убрать.
- А как же там, в избушке, Прохор из-за меня так ругал Никодимыча, а тот виновато оправдывался?
- Да это они спектакль устроили, специально для тебя! Они ведь знали, что ты подслушиваешь.
 
- Лиза, откуда же они могли знать? Да и Прохор был прямо вне себя, грозил Никодимыча поколотить! А тут вдруг я узнаю – Вадим потряс полученным от Лизы листком – что Прохор вообще какой-то робот, а Никодимыч-то! Резидент, надо же! Что у вас на самом деле находится в долине? Какая такая секретная база?
- Ты только успокойся. Видишь ли, у тебя тогда на одежде был детектор, ну, такой жучок, чтобы знать, где ты находишься. Вот они и узнали, что ты там, за дверью, подслушиваешь.

- Интересно! И кто же мог мне этого жучка подсунуть?
Лизавета отвела глаза в смущении, этого для Вадима было достаточно.
- Прекрасно! Я-то думал, что правда тебе небезразличен, а ты просто решила меня использовать. Лиза, на сегодня с меня хватит. Я ухожу вниз,  продукты у меня закончились, отпуск тоже на исходе. Через неделю вернусь, в пятницу. Обещаю никому про вашу долину не рассказывать. Держи свою бумажку!

- Вадим, подожди…
- Нет уж, это ты подожди. Иди в свою долину и подумай, как ты могла так со мной поступить, я тебе так верил! – Вадим невольно поймал себя на том, что в точности повторил слова Лизы – там, в избушке и у входа в портал. И, хотя ему было не до смеха, вдруг нечаянно улыбнулся.

- Ладно, иди! Через неделю встретимся, только смотри, ты обещал – никому! Да, еще проверь воротник у штормовки.

Лиза неожиданно прижалась к Вадиму, заглянула ему в глаза, как бы пытаясь сказать что-то важное, но потом, взяв злополучный листок, резко оттолкнула и, не оглядываясь, побежала прочь. Вадим проводил ее долгим взглядом, скинул рюкзак и присел на ближайший камень, передохнуть. Неожиданная встреча и обрадовала его, и озадачила. Сняв штормовку, он прощупал ворот и обнаружил приколотую булавку с квадратной, величиной с копейку, головкой. Положив ее на камень, и с большим удовлетворением припечатав  окатанным голышом,  он вздохнул, поднялся и стал спускаться дальше, оставляя позади эти три дня, наполненные тревогами, переживаниями – счастливыми и печальными.

Оставим и мы наших героев на целую неделю – им есть о чем подумать.
Дорогой мой читатель! Со времени братьев Люмьер прошло уже так много времени, прокрутились в киноаппаратах миллиарды метров кинопленки, и зритель давно  привык к условному языку кино. Кинематограф – вот настоящая машина времени! Зрителя уже совсем не удивляет, когда, после сцены бурных объятий, в следующем кадре, главная героиня вовсю сюсюкает с годовалым ребенком.

В кино это делается очень просто – на экране появляются слова: «прошло два года», или того круче: «спустя двадцать лет» - хотя в кинозале прошла лишь пара секунд! И вот уже наша героиня опирается на палочку, у неё седые волосы, а тот самый ребенок делает маме ручкой, спеша на любовное свидание!

 Автор пока не замахивается на столь киношный  поворот в своем повествовании, да у него и экрана никакого нету, а всего лишь дает ремарку: «Прошла неделя».
               
                Глава III. Снова на стоянке
               
                « Голову кружит бездонная высь,
                А на ногах – гири…»

Вот и прошла неделя. Надо ли говорить, что Вадим снова вернулся туда, куда настоятельно звали его романтика, любовь и приключения? Конечно, делая вид, что  насмерть обиделся, он и близко не подходил к скале с порталом, а сидел под своей елкой, в душе страстно ожидая, когда Лиза появится сама.

Раздвинув колкие иголки, возникла ты - из тишины, и были звезды, как  заколки, в твои кудряшки вплетены.

Эти строчки из давнего  стихотворения снова ожили в душе Вадима, опять грелся он у костра в наступающих сумерках  вечера пятницы. Снова висел старый чайник над оранжевым пламенем – сухие рябиновые ветки горели жарко и бездымно.

Вадим задумался, глядя в завораживающее пламя. Воспоминания унесли его в другое время, когда он еще не знал никакой Лизы. Это было… несколько лет тому назад, но казалось – уже так давно.

Другая девушка сидела под этой елью, да, совсем другая занимала тогда все его мысли, с ней ему было так легко. Он с улыбкой вспомнил, как говорил ей, что Бог награждает ту, которая полюбит поэта, а она в ответ звонко смеялась. Вместе они облазили все уголки ущелья вокруг Алешкиного моста, это она придумывала им сказочные названия – Большой Камень, Пизанская Ель, Пещера Горных Духов, Знаковое дерево. Это была их маленькая страна – Королевство Задумчивых Скал.

В дождь они растягивали на еловых лапах большую полиэтиленовую пленку, чтобы не отсиживаться в палатке, в солнечные дни поднимались к Пиле, бродили по ущелью, очарованные неистощимыми выдумками природы.

 Вадим посвятил своей подруге несколько стихотворений, ей нравилось его внимание, он забавлял ее своими выдумками. Как-то он придумал историю про Леонардо да Винчи, у которого якобы было множество незаконных детей, и все малыши были с такими же длинными бородами, как у отца! И когда он шел по Флоренции, дети окружали его и кричали: «папа, папа, мы хотим кушать!», а Леонардо бранился и гнал их прочь, забавляя флорентийскую публику.

Потом Вадим на полном серьезе утверждал, что писатель Ги де  Мопассан на самом деле армянин, по имени Мопассян.  В детстве мальчик часто убегал из дому, а безутешная мать искала его с криками: «гиде Мопассян, гиде Мопассян?» - отсюда и пошло его настоящее имя!

А мифические барсалары – якобы помесь барсов с уларами, которые нападают только на женщин, поэтому им ночью нельзя одним выходить из палатки? Потому, что они вмиг схватят и унесут в свои гнёзда на скалах Пилы, и заставят нянчить своих барсаларёнышей!

Да и сама Пила, оказывается, может послужить, если поднимать к ней брёвна и пилить об её зубчатый гребень, разумеется, вдвоём с напарником. Только это надо проделывать ночью, когда спят барсалары. 
 
А когда подруга Вадима привела в горы свою знакомую Светлану, жизнерадостную толстушку,  Вадим объявил, что собирается писать «Географию частей Светы» - в общем, веселье на его стоянке не умолкало.
Два года подряд, с мая по октябрь,  их костер  горел в Проходном ущелье – от последнего до первого снега.  Здесь скрывались они от суеты и монотонности городской жизни, проводя в горах все выходные и праздничные дни. Почти каждую пятницу, вечером, в любую погоду, спешили они  в свое королевство.  Вадим работал, а подруга его была студенткой. И вот пришла пора расставания – ее, после зашиты диплома, распределили работать в один из областных городов.

Печальная история – все когда-то проходит… сначала они писали друг другу каждый день, потом все реже, а в последнем ее письме была благодарность за счастливые дни и ночи в горах, и просьба простить за то, что романтике предпочла она надежность и уют.

Долгое время Вадим тосковал, приходя к их привычным  местам – вот здесь она любила встречать рассвет, тут они вместе ходили к роднику за водой.  А с этого камня Вадим следил в бинокль за дальним поворотом тропы, ожидая, когда вдали покажется знакомая фигурка с рюкзаком, чтобы поспешить навстречу – иногда он уходил в горы раньше.

Но сейчас все эти переживания  утратили остроту, Вадим, захваченный новым чувством, уже не упрекал прежнюю подругу – видно, так и должно было случиться, ведь он не мог ей дать то, что она, наконец, обрела.    
Вот и сгустились сумерки, сузилось пространство вокруг огня, чайник давно уже закипел, а Вадим, погруженный в свои думы, ничего не замечал. Лизы все не было.

На небе  загорелись первые звезды, с дальних вершин потянуло снегом, ветер качнул верхушки елей. Тонко пискнула ночная птица – маленькая совушка, бесшумно пронеслась над стоянкой и уселась над головой Вадима.  Он очнулся и  почувствовал, что уже не один – кто-то стоит у него за спиной. Мгновенно обернувшись, с забившимся тревожно сердцем, Вадим уставился в чернеющую пустоту – позади никого не было! Переведя дух, он снова повернулся к костру.

Перед ним стояла Лизавета, волшебным образом возникшая из темноты – как в стихотворении!

- Лиза, дорогая, наконец-то!
- Ну, что? Подумал над своим поведением, не будешь больше шпионить? – пряча улыбку, невинно осведомилась Лиза.
- А ты подумала? Или опять жучка принесла? Только я сейчас настороже буду, не удастся подсунуть!

Они посмотрели друг другу в глаза и, не в силах сдержаться, рассмеялись. Все обиды ушли куда-то в сторону, снова с Вадимом была его Лиза, Лизанька. Он готов был противостоять всем пришельцам, лишь бы видеть, как на ее лице рождается улыбка. Пусть даже она агент этих инопланетян,  хотя едва ли сама об этом знает.
Как бы угадывая его мысли, Лизавета взяла Вадима за руку и потянула за собой, к бревнышку под елкой.

- Сядем, мне надо много тебе рассказать. Ты не расспрашивай пока про нашу долину, я люблю все по порядку.
 
Снова сидели они на той стоянке, где Лиза ждала возвращения Вадима с перевала.  Могучая ель обнимала их своими ветвями, создавая уют, ветер качал верхушки деревьев, костер сыпал искры в наступающие сумерки. Лиза задумалась, доверчиво склонившись на плечо Вадима. Костер обещал гореть долго и жарко – Вадим положил в него поверх сучьев два толстых сухих бревнышка. Сумерки сгущались, надвигалась ночь.

- Ты, наверное, хочешь знать, как я попала сюда – задумчиво протянула Лиза. – Это после того, как я перестала работать в «Горельнике».
-  И правда, Лиза, давно хотел спросить, как же ты ушла с турбазы?
- А ты разве не помнишь, что было в 1973 году у нас в Горельнике?
- Помню, там сель прошел, только я мало об этом знаю.
- А я так очень хорошо знаю, я ведь была там.
- Как, во время селя? Расскажи, Лизанька! – Вадим нарочно назвал ее так, чтобы испытать, прошла ли обида.
- Тяжелые это воспоминания, Вадим.  Много людей погибло, тех, кого я хорошо знала, и совсем посторонних.
 Лиза притихла, погрузившись в прошлое. Вспомнился ей тот июльский день… 


    Глава IV. Рассказ Лизы о селе 1973 года. Чудесное спасение у озера Примул               

                "Мы за мечтою заветною шли,
                А на пути – горы…»
 
 Это было 15 июля 1973 года. Жаркое июльское солнце давно уже делало свое дело -   талая вода в моренных озерах искала себе выход из тесного объятия ледника Туюк-Су. И наконец, ледяные берега дрогнули, освобождая огромную энергию, накопленную за все жаркое лето, и могучий вал воды устремился вниз, сметая все на  своем пути и захватывая в своем бешеном порыве гигантские массы камней и земли. Ревущий поток понесся к первой преграде - селеулавливающей решетке у нашей турбазы.
 
Туристы, стоящие  на мостике через реку, удивлялись, как быстро вода прибывает и становится желтой от захваченной земли. Они ещё не понимали, чем это грозит. Тогда было около шести часов вечера. Люди, отдохнувшие в горах, веселые, с букетами цветов, спускались по дороге, направляясь в город.
 
В это время я поднималась вверх, к главному корпусу, когда почувствовала, что земля подо мной дрожит, затем послышался отдаленный, все нарастающий грохот. По ущелью неслось, приближаясь к турбазе, огромное пылевое облако. Потом был страшный удар, полетели камни, ниже меня, метрах в десяти, убило парня, я хотела броситься к нему, а потом вижу – как в замедленном кино – на меня летит огромный валун! А время как будто остановилось – камень медленно поворачивается, видно даже, как грязь с него капает, и становится все ближе, заслоняя небо. Я застыла на месте и протянула перед собой руки, помню, что страха в этот момент не чувствовала, только в жар бросило.  И вижу  – камень замедлил свой полет, потом остановился в воздухе, покрылся голубыми такими сполохами, как разряд молнии, только беззвучно, и рассыпался на мелкие осколки прямо у моих ног. Тут оцепенение у меня прошло, и я, совершенно обессиленная, села прямо на землю. Перед глазами стояла черная пелена, а сердце бешено колотилось. Когда я понемногу пришла в себя, облако  пыли стало рассеиваться, и открылась страшная картина – половина турбазы была снесена и залита селевой массой.
 
Склады и камера хранения были уничтожены полностью, вместе с туристами, которые в это время получали свои личные вещи. Коттеджа, где я жила - как не бывало, его срезало селем. Все вокруг было залито  грязью и усыпано каменными обломками.  Туристы, оставшиеся в живых -  а  это были дети, 8-10 класс, от страха разбежались кто куда, в основном вверх по склону. В это время Виктор Матвеевич приказал нам, инструкторам, кто был  на турбазе, собирать всех уцелевших на поляне у речки Горельник.
Мы стали подниматься вверх и кричать детям, что опасности больше нет, собирали их и вели на поляну. Правда, многие алмаатинцы, как оказалось потом, сразу же после происшествия спустились в город. А время уже было вечернее, солнце садилось, и стажерам поручили ставить на поляне палатки и накормить туристов оставшимися продуктами.
 
 
А все мы, инструкторы, прошли вдоль турбазы по краю селевого каньона, чтобы осмотреть его – нет ли в нем кого-то из живых. Это было опасно, ведь сель еще двигался, еще слышен был грохот и скрежет камней, но мы надеялись на удачу. И вот, намного ниже турбазы, удалось обнаружить одну девушку, ноги которой придавил огромный камень. Вытащить ее не было никакой возможности, пришлось вызывать спасателей из города, которые, уже под утро смогли ее освободить из завала. Правда, потом она скончалась в больнице, не перенеся операции.   

На другой день всех туристов отправили в город, а нас, инструкторов, собрали и сказали, что турбаза ликвидируется, и кто хочет, может перейти в контрольно-спасательную службу.  Но я, после всего пережитого, отказалась. Не могла больше отвечать за жизни людей, которых была не способна ни предупредить, ни спасти от страшной опасности. Оказалось, что мой дар мог защитить только меня, в то время как рядом гибли беззащитные люди.
 
Так закончился, довольно печально, еще один период моей жизни. Все же я так привыкла к нашему Горельнику,  узнала столько хороших  людей, с которыми пришлось расстаться. Походы по нашим горам, занятия в школе инструкторов, песни у костров под звездным небом –  все это было лучшим временем моей жизни.
 
А жить-то мне стало негде – ведь я  до селя так все время и жила на турбазе. У Валентина Петровича моего уже свой сын от Изольды родился,  он недавно  генералом стал, им, конечно, было  не до меня. Правда, он, наверно, мне помог бы с жильем, но я же – гордая! Не хотела даже видеть эту Изольду. Совет по туризму обещал мне помочь с работой, и в общежитие устроить, но все как-то затягивалось. А потом про нашу беду потихоньку забыли, писать о ней нельзя было – такое время!

 Меня Ирка Нечаева тогда приютила, у нее своя комната была в родительской квартире. Ее родители  хорошие люди были, меня приняли, как родную. Живи, говорят, пока не устроишься где-нибудь. Но к Ирке часто Миша Горин приходил, их эта беда наша особенно сдружила. Мишу тогда, после похода того злополучного, сняли с инструкторов, с турбазы уволили и под суд отдали. Получил он три года условно, за него все наши ребята-инструктора поручились и сам Виктор Матвеевич. Пришлось ему в пригородном совхозе поработать скотником – в городе с судимостью трудно было устроиться. Но срок он отбыл, судимость сняли, и он вернулся на турбазу. А Ирка все это время его ждала, ездила к нему в совхоз.
 
Вадим осторожно, боясь потревожить подругу, подвинул обгоревшее бревно в огонь. Костер вспыхнул с новой силой, освещая мохнатые плащи елей, обступивших стоянку.  Звезды, заблудившиеся в переплетении еловых лап, мерцали в нагретом воздухе. Ветер устойчиво дул вниз по ущелью, обещая назавтра хороший день.

- Все когда-то кончается, Вадим… - вздохнула Лиза. Я поняла, что Ирке мешаю, ей надо свою жизнь с Мишей устраивать. Мне-то что, проще, я ведь одинокая. Сходила я опять в совет по туризму, там говорят – жди! Ну, что ж, думаю –  уйду-ка я пока на неделю в горы, стала я по ним скучать – привыкла!  Деньги у меня были – зарплату с турбазы мне на книжку перечисляли. Взяла я продуктов, палатку, спальник и ушла сюда, в Проходное. Остановилась в том месте, где каменная осыпь с Пилы подходит к последним елям, там еще полянка уютная и маленький  родничок.

- Лиза, так я тоже там часто останавливался! Как же мы раньше не встретились?
- Так я раньше редко в Проходном бывала, а тогда вдруг захотелось именно туда.
- Ну, а дальше что было?
- А ты слушай.

 Это было начало августа, погода стояла отличная, на небе – ни облачка. Там, в конце леса, так интересно бродить – столько красивых мест, то камни огромные, то заросли арчевника, там и Лунная поляна есть, правда, в горах любую широкую поляну Лунной назовут. Поднималась я и к Пиле поближе, тут уже простор на север широко распахивается – как с самолета смотришь, душа поет!  Стоянка у меня укромная была, народ все больше у родника останавливался, где озерко, или в том месте, где потом Алешкин мост построили.
Дня через три забыла я все переживания, так мне было хорошо. Днем погуляю по окрестностям, вечером костер разожгу, сяду у огня, и даже думать ни о чем не хочется. Утром встану рано, смотрю, как вершины постепенно загораются на солнышке – такой покой на душе и в природе! Стоянку я всегда чисто прибирала,  палатку растянула под густой елкой. Вместо стола был у меня плоский камень, я на него баночку с эдельвейсами поставила, а на сучьях елки  вешалка была - там и рюкзак висел, и одежда.

Рядом со мной, в осыпи обитала семья сурков. Смешные такие, мохнатые, толстенькие – как собачки маленькие.  Вылезут они на солнце греться, старый сурок на камне столбиком стоит – сторожит, а молодежь внизу возится, играют в догонялки. Сначала, как меня увидит, старик сигнал подавал, крик тревоги: «Кли-кли-кли!» Тут сразу все и попрячутся в камнях.

Но потом сурки ко мне привыкли, а я сижу тихо, стараюсь не смеяться – очень уж они забавные!  А как-то раз, позавтракала уже, сижу тихо, слышу – топот. Из-за елки горный козел вышел – тэк, огромный, рога, как сабли, остановился и на меня смотрит. Я так и замерла, боюсь пошевелиться! Он не мог понять, кто перед ним. А потом запахом на него пахнуло человеческим, подскочил он и огромными скачками вверх умчался!

Так дней шесть и пролетело. Я уже и про город забыла, и про сель. А на седьмой…

Лиза замолчала, видно было, что дальше случилось что-то неприятное. Вадим не торопил ее – если захочет, все равно расскажет – надо ведь когда-то высказаться!

На седьмой день, утром, только я чай попила, слышу – кто-то идет! Я насторожилась, сижу тихо, но костер-то еще горит, дым далеко можно почуять. Тут появляется из-за ели парень, лет так двадцати пяти, подходит, здоровается,  а у меня сердце так и екнуло – очень на Валеру погибшего похож! Тоже брюнет, глаза голубые, высокий такой. Конечно, это не Валера был, но у меня так воспоминания и нахлынули.

- Здравствуйте! – говорит. – Чаем не угостите?
А я смотрю, он без рюкзака, и одежда на нем легкая, только штормовка вокруг пояса повязана. Как-то легкомысленно он в горы собрался – здесь погода ведь  быстро меняется, сейчас тепло, а через пять минут налетит туча из-за хребта, и такая метель начнется, даром, что август!

- Ну, что ж – говорю. Садись, чаю не жалко. Как зовут-то?
- Костя меня зовут.
- А я Елизавета Валентиновна. Будем знакомы. Пей чай, Костя, да рассказывай, куда налегке путь держишь?
- А мне друзья сказали, что в конце ущелья, за перевалом озеро Примул есть.
- Есть, только далеко, километров 12.
- Очень уж мне хочется на него взглянуть, вот я рано утром доехал до Алма-Арасана, да и пошел вверх. Если б не дым, я бы Вас  не нашел. Скажите,  я верно иду? А то мне говорили, что тут тропа одна, а я  столько развилок встретил, хорошо, хоть сюда дошел. А до перевала еще далеко?

- А озеро сразу за перевалом, так что – те же 12 километров! А ты, Костя, поесть-то что-нибудь взял, или так идешь? Путь-то неблизкий!
- А как же! У меня в штормовке плитка шоколада и хлеба два куска. Я думал, за день сбегаю до озера, а к вечеру – домой.
- Ну, вот что. Садись, поешь на дорогу – я кашу с мясом разогрею, да и я поем. И пойдем с тобой к перевалу, а то ты сам и не найдешь, вдруг попадешь на перевал Алматы-Алагир, его еще перевалом Дураков называют.
- Это почему?

- Тут, Костя, тропа на Иссык-Куль пролегает. Так некоторые туристы, вроде тебя, вместо перевала Проходного, за которым озеро Примул, попадают на Алагир, и вместо Иссык-Куля спускаются на Большое Алматинское  озеро!
Позавтракали мы, взяла я свой рюкзак, положила куртку, свитер, хлеба и конфет на перекус, да пленку полиэтиленовую на случай дождя.

- Ну, Костя, рюкзак ты понесешь. Посмотрим, как ты ходишь, раз на перевал собрался.
И пошли. В то время Алешкин мост хороший еще не построили, но немного выше того места подъем был небольшой, река не такая быстрая, и можно было вброд перейти. Так мы и сделали – разулись и босиком перешли. Дальше, по широкой долине, идти было приятно,  я налегке шла, в рубашке, а потом штормовку накинула, тут, на высоте, всегда прохладно, даже в августе. Тропа легкая, через час пути  встретили чабанскую стоянку – в то время чабаны из Киргизии к нам скот пригоняли, через перевал. Палатка стояла с печкой, дрова сложенные, только никого не было, видно, угнали куда-то своих баранов. Дальше ничего особо интересного 
не было по пути, только Костя отставать стал – хоть и легкий рюкзак, да привычки к горам нет. А мы уже к перевалу подходим.

- Костя! – я ему кричу, -  догоняй, скоро перевал!
А он сзади, метрах в двухстах, плетется. Тут, как назло, из-за Пилы ветер задул, холоднющий такой, туча налетела и снег посыпал! Я уже на перевале была, у тура, когда вокруг все закружило метелью.

- Ко-о-ст-я-я! – крикнула опять. Ответа нет. Тогда я вниз, к нему навстречу побежала, а тут осыпь, камни скользкие! Упала я и ногу здорово подвернула, так больно было. Наверно, связки порвала.   Идти не могу, сижу на перевале и плачу. Жду Костю, чтобы помог, у него в рюкзаке мои теплые вещи, бинт эластичный – я всегда на всякий случай брала.

Кричала еще несколько раз – нет Кости! Он, оказывается, ушел вниз, и рюкзак мой унес! Испугался, наверное, замерзнуть. А снег все идет, ветер тучи гонит, потом  опять тихо стало, только очень холодно – я ведь в одной штормовке! Пыталась я подняться – не могу на ногу наступить – больно! Так прошло несколько часов, затем снег кончился, солнце появилось, все же немного меня согрело, а потом стало за Пилу заходить.

Знаешь, Вадим, мне тогда так плохо было.  Хотела было я Костю этого наказать, да  передумала – пусть живет…  только одно сделала – послала ему мысленно приказ, чтоб забыл меня навсегда.

Так и провела я ночь на заснеженном перевале, рядом с  озером, под звездами, одна на всем хребте. Страшно мне не было, только холодно очень, но я представила, что передо мной костер горит,  моей энергии  на это хватило, но к утру стала замерзать – какое-то оцепенение охватило…  Ну, думаю, Лизка, вот и все, кончилась твоя жизнь. Даже хорошо, что в горах. Засыпать стала, скорее впадать в забытьё, и привиделась мне, полусонной, опять встреча та – в Левом Талгаре, когда эти два старика так смешно концерт выдавали.

Мне уже и не холодно стало, улыбаюсь во сне – так хорошо было! И тут чувствую, тормошит меня кто-то, трясет, и голоса!

- Совсем девка замерзла!  Прохор, скидавай рюкзак, доставай пуховку скорее!
Стали меня растирать, натянули куртку, тут я очнулась, вижу – это подошли к перевалу мои старики, Прохор с Никодимычем.
- Вот, Лиза, мы и встретились. Вспомнила про нас?
А я так застыла, что  говорю с трудом.
- В-в-во сссне  ув-видела, говорю.
-  Твое счастье, отвечают, что мы именно сегодня собрались к реке Чон-Кемин пойти.
- А от-т-куда в-вы мое имя знаете?
- Мы все знаем. Тут один дед и говорит:
- Меня, дочка, Никодимычем зовут. А его – показал на рыжебородого – Прохор. Вот и познакомились. А парень, что навстречу нам попался, не с тобой ли был? Странный какой-то, не поздоровался, промчался, как заполошенный. Да как же ты тут без палатки, без теплой одежды оказалась? Тут немудрено и насмерть замерзнуть!

А я показываю им свою ногу, а про парня этого молчу, не хочу вспоминать.
Тут старики засуетились, палатку поставили, Никодимыч примус зажег, чай вскипятил. Напоили меня, ногу растерли водкой и забинтовали. Потом заставили   в спальный мешок залезть, а меня все озноб бьет, тогда Никодимыч фляжку подает: - «пей!» Глотнула я водки, потихоньку согрелась и уснула. Засыпая, слышу, Прохор с Никодимычем обсуждает что-то, про какую-то закладку, куда он один пойдет, а Никодимыч со мной останется. А дальше я провалилась в тяжелый сон, и больше ничего не слышала. А когда проснулась, вижу

– Прохор уже здесь, они с Никодимычем супчик сварили: - «ешь, говорят, скорее, да пойдем с нами». Как же пойдем, спрашиваю, нога-то болит! Никодимыч говорит: - а ты попробуй наступить. Встала я с опаской, ступила шаг, другой, а боли – как не бывало! Видно, пока я спала, старики что-то с ногой сделали. Тут и погода уже наладилась, собрались мы и подались вниз.

- Так вот, Вадим, я и оказалась в тайной долине. Знаешь, Вадим, я сначала тоже считала наших стариков обычными людьми, только удивлялась их энергии – при их-то возрасте! Только потом, постепенно, начала кое-что понимать. Первый раз, конечно, удивилась, когда мы в эту долину через портал попали, но Никодимыч с Прохором все про бывшую военную базу говорили. Ну, а когда я ихние аппараты волшебные увидела, то стала догадываться, что про базу – это все выдумки. База-то, она, конечно – база, только не военная.
 
Привели меня старики туда, но наказали никому ничего не рассказывать. Это тебе я почему-то сразу поверила, что никому не откроешь нашу тайну. Зря ты решил сам туда пробраться – тайком, видишь, что из этого вышло! Хорошо еще, что жив остался. В ту чащу заколдованную я никогда и не пыталась проникнуть, а тебя сразу занесло. Что-то там секретное есть, мне не сообщают, да и ладно – мне так спокойнее…
 
- Ну, вот, Вадим – вздохнула Лиза. – Теперь ты всё обо мне знаешь…
Вадим помолчал, поднялся, подбросил мелких сучьев в огонь. Унявшийся было костер разгорелся с новой силой, отодвинув сгустившуюся тьму.

- Всё, да не всё… Лизанька, а эти картины в твоей комнате – скажи, ты где-то училась живописи? Мне очень понравилось, я все же немного разбираюсь! Особенно мой портрет. А горы! Я в городе часто бываю на выставках, многие изображают горы, только мне кажется, они их не понимают. Для этих художников они, как вещь в себе – вот, как сундук с драгоценным кладом.  Сколько ни рисуй – то, что внутри, не изобразишь. Так и горы, кто не понял их душу, очарование, кто сам не дышал воздухом вершин, будет пытаться передать лишь внешнее сходство. Конечно, тут еще и талант нужен – как у тебя.

- Знаешь, Вадим, ты, наверно прав. Только я никогда об этом не думала. А учиться – конечно, нигде не училась, да и некогда мне было. Вот как вышло, что я за кисти взялась, да за краски. Узнаешь, так смеяться будешь!

Года через два, как я попала в избушку к нашим старикам, освоилась уже,  мне все там  было интересно, я пыталась расспрашивать, только деды больше отмалчивались, да отшучивались. Но об этом потом.

Так вот, года через два, летом, вышла я из нашей долины побродить по ущелью, иду по правой стороне, ближе к осыпи каменной, там уже последние ели приютились, вдруг вижу – под елкой палатка. Но закрыта, видно, хозяин ушел куда-то. А на елке – на сучок записка приколота: «Вернусь к вечеру, прошу ничего не трогать». Гляжу – рядом с палаткой такой ящичек складной на ножках металлических стоит.

- Наверно, этюдник.
- Наверно, только я этого слова не знала. Каюсь, любопытство меня взяло, откинула я крышку, а там, под ней – картина! Нарисован вид на гору Пилу – гребень ее зубчатый, а ниже – осыпи, да последние елки. И все так живо изображено, а краски совсем свежие, я потрогала – мажутся еще! А в нижней половине ящичка – тюбики с красками. На них этикетки, а названия – такие интересные! «Охра желтая», «Сиена натуральная», «Капут Мортуум», «Церулеум», «Виридоновая зеленая». Тут же и кисти лежат – широкие и совсем узенькие. Вынула я картину из крышки, посмотреть ближе, а за ней – несколько картонок чистых приготовлено. Так мне загорелось попробовать, что не выдержала. Сняла штормовку, постелила на траве, сложила в нее все тюбики и кисти, завязала узлом, а картонки уже подмышку прихватила и – бегом в нашу долину!

У избушки как раз Никодимыч сидит, жмурится на солнышке. Я к нему:
- Включай, дед, дубликатор!
- А что у тебя в узле-то, ну-ка, показывай! Ишь ты, где это такое добро нашла?
- Где нашла, там уж нету! Никодимыч, миленький, включай, мне же вернуть это надо!

Скопировали мы все тюбики и кисти, и картон грунтованный – это я уже потом, на обороте прочитала: «Картон грунтованный для масляной живописи».  И сразу же я побежала назад, вернуть все на место. Все положила, как было, наверно, тот художник ничего и не заметил.
- Новое дело! Лиза, а что это за дубликатор такой?
- Ой! Проговорилась! Да уж ладно, все равно потом узнал бы.  Аппарат это ихний – вещи копировать позволяет.  Да там много и других чудес непонятных.  Но об этом – потом.

- С тех пор, Вадим, и началось это у меня – смущенно призналась Лизавета. Благо, красок и кистей меня в недостатке не было, так что я не экономила. Столько картона перепортила, пока начало немного получаться. Особенно трудно было горы писать – в природе все быстро меняется, то ясно, то облака небо закроют, а я все пытаюсь переделать. Потом уже поняла, что работать надо дома, по памяти – вот тогда уже стала некоторые вещи оставлять, а то все сжигала.

Никаких правил я не знала, а писала, как умела, как сердце  подсказывало. Вот такая я художница, мне даже неловко так себя называть. Настоящие-то художники учились, небось, институты да академии закончили, а я что – для души рисую. Никто и не видит мое художество. Только Никодимыч с Прохором, а им все равно – пусть, мол, балуется Лиза!
 
- Как это никто не видел? А я? И знаешь, Лизанька, на любой выставке твои картины бы не затерялись среди других – в них настоящее чувство есть! Этим не каждый художник похвалиться может, пусть он трижды заслуженный, или даже народный!
 
- Ну, ты уж скажешь! Да и как мне на выставку попасть – я ведь в городе не появляюсь с тех пор. – Ну, да ладно – хватит об этом.  Вот что: в избушке на столе у нас вовсе не локатор, это какой-то передатчик, что ли. Неделю назад сидела я одна в избушке, хотела блины испечь – Никодимыч меня просил. Тут вдруг аппарат этот зазвенел, открылась в нем щель, и бумажный лист выползает – тот, что я тебе передала! Только тогда я и узнала, что живу на базе инопланетян! Они, оказывается, еще давно прилетели…

       Глава V. Кто такие были настоящие Прохор и Никодимыч. База пришельцев

                «На берегах иных миров
                Покой находят наши волны,
                И мы глядим, сомнений полны,
                На звёзд мерцающий покров…»


Инопланетяне прилетели к Земле еще в конце 1944 года, во время войны,  увидели, что человечество занимается самоистреблением, и разочаровались в людях, живущих в городах и на равнинах. Уже тогда было понятно, что ослепленные жаждой наживы, стремлением отвоевать лучшие земли у своих соседей, земляне могут довести свою планету до катастрофы. А когда появилось ядерное оружие, и американцы применили его против Японии, пришельцы поняли, что надо спешить.

План их был таков: в отдаленной российской деревне найти старика – такого, чтобы облик его не вызывал никаких сомнений в местном происхождении, этакого кондового деда, который еще в лаптях ходил молодым во время послереволюционной разрухи. Потом, по образу его и подобию, клонировать посланца на Землю – резидентом на создаваемую в горах базу пришельцев.

Такого старика нашли в отдаленной деревне  Красноярского края, за Северным полярным кругом. Деда, который был уже в почтенном возрасте, звали Никодимычем, изба его стояла на реке Курейке – притоке Енисея. Предки его были старообрядцами, бежали от мира еще во время патриарха Никона, а их потомки во время революции и гражданской войны забрались в самую глушь.
 
Никодимыч занимался рыболовством, раньше, когда были силы – охотился, но сейчас уже не мог надолго уходить в тайгу. Старуха его давно уже померла, сыновья погибли на войне, остался он один.

 Когда хотели укрупнить населенные пункты, переселить несколько малых деревень в одно место, старик наотрез отказался. Многие тогда заколотили свои избы, собрали немудреный скарб и перебрались на новое место, в приготовленные им дома – доживать. Молодых ведь в этой деревне  давно уж не было – еще до войны подались в города, да на стройки коммунизма, кто по своей воле, а кого и по этапу повезли…

Так бы и остался Никодимыч куковать один, да тут вернулся назад его одногодок – старинный друг Прохор, не смог жить в поселке, тянуло его в тайгу – он до сих пор считался лучшим в округе охотником. Прохор был старик коренастый, с рыжей, тронутой сединою бородой и густыми бровями. Не в пример Никодимычу – тощему, длинноносому, всегда унылому,  энергии было у него хоть отбавляй – на лыжах Прохор мог целый день гнать лося, одних медведей убил больше пяти десятков. Да и характеры у них были совсем различные – Никодимыч смирный был старик, со всем соглашался, ну, а Прохор, неисправимый спорщик,  ругался часто с другом, бывает – обидит его, но потом, правда, первый и повинится.

Еще в детстве Прохор озорничал много, то подножку даст, то снежком залепит в нос, а однажды учудил – полушубок вывернул шерстью наружу, и в нем, наподобие дикого зверя, ночью людей пугал. Да чуть не поплатился – покойный дед Трифон выскочил из избы с ружьем,  и выпалил бы, если б Прохор голос не подал. За эти шутки не раз его пороли.  Но  Никодимыч зла на Прохора не держал, привык к его выходкам.
Стали старики жить артельно – вдвоем легче. Прохор охотился, Никодимыч рыбачил да хозяйством занимался. Была у них и собака, настоящая сибирская лайка, Найдой звали – без собаки какая охота! Так что дичь на столе не переводилась – места глухие, других охотников нет. Ну, а 
летом, известное дело – грибы да ягоды. Хозяйство у них было натуральное, все почти сами делали – и посуду, и обувь, а пока жива была старуха Никодимыча, то у них и одежда домотканая была.

Местные власти про стариков забыли, а тем того и надо было. До них ведь только по реке можно было добраться. Иногда только Прохор брал лодку и  ездил летом в Туруханск за припасами, а зимой никакой дороги к ним не было, а деревню так снегом заносило, что приходилось иной раз откапываться.
Когда разведчики инопланетян с орбиты осматривали Землю, отыскивая глухие места, то поняли – лучше не найти. Шел тогда январь 1945 года. Война уже близилась к концу, но старики, отрезанные от Большой Земли, об этом не знали. У них, за Полярным кругом, зимой и солнце не показывалось, только на небе пазори играли – северное сияние. Темное время старики все больше при лучине коротали – керосин  экономили. А электричества там никогда и не было.

И вот сидят они как-то у печи в избушке Никодимыча – она у него поменьше была, легче протопить – свою-то Прохор закрыл на зиму, и слышат: Найда вдруг залаяла.  А потом и стук мотора услышали.

Что за диво, думают. Накинули полушубки, вышли из избы, глядят – издали огонек приближается, и мотор все шибче стучит. Подкатывает к избе экипаж невиданный – кабина у него остекленная, сам на лыжах, а сзади вихрь снежный дует, и вихрем этим машина и движется. Ну и чудеса! Постучал мотор, чихнул и затих. Открылась дверца, выходят двое в белых халатах и – к избушке.

- Здравствуйте, хозяева! Как живете, как ваше здоровье? Приехали вас обследовать, власть о вас вспомнила – вы ведь одни на отшибе живете!
- Здорово, коли не шутите! А вы, значит, доктора будете, или по другой какой надобности? Да в избу-то заходите, вон какой мороз на дворе!
- Именно доктора, отец! Сейчас вас выслушаем, осмотрим, если надо – лекарства получите, все бесплатно, Советская власть о вас заботится.
 
Старики, понятное дело,  оробели,  власти они всегда боялись – еще при царе в тайге прятались, а при большевиках – и подавно. Но что поделать – доктора эти уж больно крепкие ребята были, да и держались внушительно. Прохор, правда, посмелее был:

- А что, молодцы, мандат у вас какой-нето имеется?
- Будет тебе, папаша, мандат! – и бумагой какой-то у него перед глазами повертели, а на ней мелко так написано, только печать фиолетовая большая. Печать-то пуще всего страху на дедов нагнала – придется покориться!

А доктора эти прошли  в избу и принялись за дело: посадили стариков на лавку, надели им блестящие обручи на головы, включили какой-то мудреный аппарат, замурлыкал он, и на стеклышке у него зеленые волны побежали. А стариков сразу на сон потянуло, только слышат, засыпая, какое-то чириканье да щелканье, но и удивиться не успели – потеряли сознание.
 
А когда очнулись, в избе никого уже не было, они на двор – а там ни машины этой, ни докторов! А самое странное, и следов никаких нет, как будто им все это почудилось! 
Смотрят старики друг на друга и только головами качают. Прохор говорит:

- Это не иначе, как нечистая сила была! Слышь, Никодимыч, а у тебя башка не болит?
- Ох, да еще как трешшит, прямо разламывается! Это, Прохор, не доктора были, а шпионы! Ты заметил, лица-то у них какие-то неживые, не улыбнутся, и даже не моргнули ни разу!
- Ну, ты и сказанул, однако! Ничего умнее не мог придумать? Что они здесь нашпионить-то могут? У нас, что – россыпи золотые, али алмазы под ногами валяются? Али мы какие секреты военные знаем? Дак нас ни о чем и не пытали, только усыпили зачем-то.
- А халаты-то, заметил, Проша, сплошные у них – ни пуговиц, ни завязок! Через голову, что ли, надевают? Ох, сдается мне, не к добру это. Не было бы беды какой.

Судили, рядили старики и так, и эдак. Сошлись на том, что дело темное, да постепенно и забыли. Время-то шло, зима кончилась, солнце появилось – снова на охоту да на рыбалку надо идти – жизнь свое берет. Уже летом, в августе, добрался к ним на моторке милиционер, сообщил про нашу победу над фашистами. Тут деды и рассказали про тот случай странный, но старшина, из местных, не поверил им, а только посмеялся. И велел помалкивать про шпионов – не дай бог, до города слух дойдет, тогда ждите гостей  дорогих  – не обрадуетесь!

С тем и уехал. А старики потом недолго зажились, все у них головы болели, после стали ноги отниматься. Первым Никодимыч слег, да через неделю его и не стало.

Стащил Прохор домовину  с чердака – гробы-то они заранее приготовили, могилу вырыл, похоронил друга, сил на это еще стало, сел на холмик свежий отдохнуть, да и повалился набок – сердце прихватило. Его хоронить было уже некому – так и лежал, пока милиционер снова, уже осенью, приехал.

Ужаснулся он, на покойника глядя – звери сильно его попортили, сложил косточки в оставшийся гроб, опустил в могилу – ее Прохор еще давно вырыл – не хотел людям беспокойство причинять. Срубил старшина молоденькую лиственницу, изладил старикам кресты могильные, хотел еще на крестах фамилии их вырезать, да не знал ни фамилий, ни дат рождения. Так и вырезал: «Никодимыч+1945», да «Прохор+1945», поставил кресты, постоял, шапку сняв, сел в лодку и поехал прочь. Стала деревня совсем нежилой.

Зато за три тысячи километров от нее, в горах  Северного Тянь-Шаня, в уединенном месте Проходного ущелья, в недоступной долине, возникла избушка – ну, с виду – точь-в-точь Никодимычева. И поселились в ней два старика – точные копии тех дедов с реки Курейки. Причем облик Никодимыча принял один из пришельцев, а в помощь ему оставили андроида – робота человекообразного, того уже с Прохора скопировали.

Правда, робот этот в наследство получил характер вздорный – Прохор вечно с Никодимычем ругался. А пришельца, которого резидентом на Планете Земля сделали, это даже вполне устраивало – он как бы в тени оказывался – этакий серый кардинал.

Несколько раз в безлунные ночи опускался корабль инопланетян в Проходном ущелье.  Здесь, в тайной долине, вдали от посторонних глаз, строили они свою базу для непонятных людям целей, а в избушке был у них замаскирован пульт управления, откуда Никодимыч мог наблюдать за всем происходящим в горах. Давно заприметил он Вадима.

Парень ему понравился – серьезный, стихи пишет, природу любит – не мусорит на своей стоянке. Такие ему и нужны были для его тайной миссии.
Раньше-то у него неудачный опыт был по изучению землян – первым, кто пришел к тем местам в Проходном, оказался какой-то плюгавый мужичонка с берданкой – браконьер, решил на козлов поохотиться. А за горными козлами по хребтам гоняться – надо ноги железные иметь, особенно зимой.  Был тогда уже конец февраля, солнце пригревать стало, вот козлы на солнцепеках, где трава прошлогодняя показалась, и паслись. 

Стал этот бродяга их скрадывать, только все неудачно, да так притомился, что плюнул на козлов, достал чекушку припасенную, выпил, да и задремал на солнышке – поймал короткое зимнее тепло. Тут и обнаружил его Никодимыч, растолкал.

- Ты что разлегся, чудила? Солнце уйдет, замерзнешь насмерть! Да еще и выпимши!
- А ты кто, мужик? А выпить у тебя есть?
- А пошли со мной, хорошему человеку всегда чарку-другую нальем!

Привел его Никодимыч в тайную долину к избушке, мужичонка подивился на секретный вход с паролем, но больно уж выпить хотел – промолчал. А в избушке Никодимыч с Прохором его быстро в оборот взяли. Тогда они как раз новый излучатель испытывали – этакую портативную машину времени. Не на себе же проверять, так что бродяга кстати подвернулся. Этот аппарат они «молодильником» прозвали, был он на вид обычный шкаф для одежды – этакий шифоньер. На дверце кнопки с цифрами – наберешь год, какой тебе нужно, залез, дверцу захлопнул, и ждешь минут пять, пока сигнал не прозвучит, свисток такой пронзительный. Прохор все шутил –  жди, говорит, пока рак на горе свистнет – не больно-то он в эту затею верил. Самим-то им ни к чему было возраст изменять, они, как приняли облик тех староверов, так и оставались, больше не старея.

Подпоили они бродягу этого, и давай экспериментировать. Для начала из 1945-го в 1940-й отправили, однако, больших перемен не заметили – как была у мужичка морда пропитая, так и осталась. Прохор смеяться начал – мол, толку-то и на грош нету! Набрал  тогда Никодимыч сразу 1920-й год, тут эффект оказался разительный – бродяге-то всего лет 35 было, так что преобразился он  в невинного подростка  десятилетнего!

Никодимыч на том и успокоился – работает аппарат и ладно. А Прохор начал баловать, поиграться ему захотелось. Только и слышно –  дверца хлопает и агрегат свистит – он этого пропойцу то в 1911-й отправляет, то снова в 1945-й! И хохочет, заливается, бородой своей рыжей трясет  – смешно ему,  ведь он то младенца из шкафа достает, то опять мужичка пропитого. Только тот голый выскакивает – пока младенцем был, вся одежда с него свалилась. Так раз пять Прохор проделал, а потом решил отослать в будущее лет на десять, набрал цифры, засунул в шкаф ошалелого от этих опытов бродягу, только свистка не дождался!
Открывает дверцу, а там пусто! И не поймешь, то ли мужичку до 1955-го не суждено было дожить, то ли отправил его Прохор куда-то подальше – аппарат-то был экспериментальный.

У Никодимыча от этих глупостей голова разболелась, даром, что пришелец, а все же живое существо, не то, что андроид этот шаловливый.
Пригрозил он ему питание отключить, но, понятно, 
пугал только – без Прохора с его силищей немеряной в долине не прожить. Только и сказал ему, чтобы поймал сурка, да на нем и упражнялся, а лучше всего отложил бы пока эти опыты.

Прохор тогда другую забаву себе нашел. Берданка-то от бродяги осталась, да патронов штук десять. А в то время пришельцы новый аппарат привезли – дубликатор. Вещь в хозяйстве незаменимая – что в него засунешь, то и копирует. Размером, правда, он не очень был большой, так – со среднюю кадушку. Вот его в кадушке и замаскировали. Никодимыч, тот им для нужных целей больше пользовался – обуви наготовил, да посуды впрок, а Прохор патронов наделал.

Дубликатор тот всем хорош был, только больше трех копий за раз не выдавал – мощности не хватало. Но Прохор и тут наловчился – получит из одного три патрона, так их в аппарате и оставляет. Из трех, значит, девять получается, ну, а из девяти – двадцать семь! Короче, набил патронами сундук целый, хотел еще и берданку копировать, но Никодимыч уже не дал. Ему и так уже пальба эта надоела – Прохор из ближнего пня вырубил страшилище несусветное, и давай тренироваться, все норовил в глаз попасть. Это в нем память жила генетическая из прошлой  жизни – тот Прохор стрелял без промаха, белку в глаз бил. Но Никодимыч запретил ему в долине попусту палить, чтобы базу не рассекретить. Пусть, мол, на охоту ходит да подальше, дичь добывает.
 
Никодимыч-то не прочь был козлятиной полакомиться, а Прохор вовсе без еды обходился – его раз в месяц заряжали, это когда над тайной долиной зеленый луч появлялся – тогда и на всю базу энергия поступала. Но из прошлой жизни   охотничья память в нем крепко давала себя знать, так что дичь на столе у Никодимыча не переводилась.

Прохор еще как-то поймал белку, и хотел ее в дубликатор засунуть. Думал – размножу белок себе на шапку, но Никодимыч настрого запретил, нельзя им было живые существа клонировать, чтобы нежелательных мутаций не появилось. Не дай бог, говорит, в МГЦ узнают – мигом нас с тобой отсюда попрут, кончится лафа наша, ушлют на окраины Млечного Пути. А там едва ли такая же зеленая планета найдется – будешь где-нибудь в черной пустыне трубить, где без скафандра и пяти минут не протянешь.

Инопланетяне пока  резидента с помощником особо работать не заставляли, так что Прохор с Никодимычем только себя и обслуживали. Главная задача-то у них была держать в тайне все строительство базы, но в послевоенное время людей в Проходном, кроме того бродяги, почти не появлялось. Да и скала, за которой тайная долина пряталась, в стороне была от основной тропы.

Тем временем прилетевшие строители продолжали базу организовывать, и  в один из визитов установили  мощный излучатель – тот уже всю долину контролировал. А поскольку им земные зимы с холодами  и снежными заносами не нравились, то настроили время в долине на летний месяц август.

Благодать – вечное лето! Зимой вокруг снега, совсем рядом ветра по Проходному ущелью свистят, как в аэродинамической трубе, а у них в долине птицы поют, шиповник спеет, малина, грибы. Дни всегда солнечные – излучатель заодно и тучи разгонял над базой.  Почему не жить как-нибудь! Так время и шло. К 1965-му году база была закончена, строители улетели, оставили Никодимыча с Прохором одних. Правда, пришельцы их и раньше не жаловали, больно облик землянский инопланетян раздражал, не могли спокойно смотреть, поэтому они на стройке жили, а старики у себя в избушке. До 1965 года, пока база под присмотром была, Никодимыч с Прохором горы изучали – и на озеро ходили Алматинское, и на Чон-Кемин. А раз, в 1958 году отважились и на дальний поход, в Левый Талгар проникли. Тогда-то и увидела их Лиза впервые.

А  строители те, инопланетные, улетая, установили большой излучатель на 1966 год, да забыли автомат включить, чтобы 31 декабря каждого года время  изменялось. Так и законсервировалась долина Никодимыча – всегда в ней 1966 год и вечное лето. Ну, ясное дело, нашим псевдостарикам все равно было – какой год  в их ущелье, они-то времени не ощущали.

А Лизавете такой оборот очень понравился – она все время себя молодой чувствовала – все 26 и 26! А когда малый излучатель Прохору надоел, решили старики его Лизе отдать, вместо шифоньера. Она, конечно, одежду там свою развесила, да нет-нет и сама в шкафу немного омолодится – годик сбросит. Все же, когда Лиза  из тайной долины выходила по горам побродить, то несколько дней набегало к ее 26-ти годам.  Но она не увлекалась,  часто в шкаф не заходила, чтобы не совсем уж девчонкой выглядеть.

Вот такой секрет у нее был – а какая женщина не хочет стать моложе, ну, пусть хотя бы выглядеть. И уж, конечно, способы эти – кремы там, маски, травы – держатся в тайне от мужчин, им ни к чему знать, какими усилиями достигается красота.  А Лизе и никакой косметики не надо было – при таком-то волшебном шкафе!
Она постепенно привыкла к новому месту, к своим старикам, которые иногда поражали ее своими способностями. А время все шло, дорогой мой читатель…
 
               
                Глава VI. Кудлария. Замыслы горцев.
               
                « А время добычу свою собирает,
                И в реку забвенья несет незаметно…»

Драгоценный мой читатель! Именно драгоценный – ведь ты принадлежишь к вымирающему племени книголюбов и книгочеев. Интернет и электронные книги ведут грозную атаку на хрупкие позиции библиофилов, молодежь давно уже ими завоевана. Лишь ты, поклонник бумажной пыли, любитель запаха типографской краски, остаешься моим верным союзником. Надеюсь, что экран компьютера никогда  не заменит тебе живое общение с любимым, пусть уже потрепанным томиком в обшарпанном переплете, который принес тебе столько радости, переживаний и надежд.

Так вот, дорогой читатель, не хотелось ли тебе иногда вернуться в дни твоей юности, когда все было иначе – и солнце светило ярче, и воздух был прозрачнее, и люди были другими – добрее и романтичнее? А черно-белые фотографии тех лет, снятые простенькими камерами, с дефектами эмульсии, с полосами от лентопротяжного механизма? Помнишь эту причастность к волшебству, когда ты завешивал окна на кухне одеялами, и при красном свете начиналось магическое действо? В ванночке с проявителем  таинственным образом возникали на фотобумаге пережитые тобой мгновения – места, где ты был счастлив, дорогие черты друзей. Не правда ли, эти, иногда неумелые, снимки – душевнее, лучше передают дух той эпохи?

Прекрасное время – мы все были живы, и ветры, и солнце нам лица ласкали! На снимках мы молоды все и красивы, и смело глядим в черно-белые дали…

И ты, мой читатель, признайся, порой вздыхаешь, вспоминая прекрасные мгновения, давно ушедшие в прошлое – все глупости и ошибки, тобой совершенные, удачи и неудачи, приключения и увлечения. Но, увы – ничего не вернуть! Время безжалостно движется только  в одном направлении – вперед. Эх, мне бы машину времени! – восклицаешь ты. Я бы исправил все ошибки, извинился за все причиненные огорчения, и вообще жил бы по-другому! Но нет у меня такой машины, ее не существует!

Как это – не существует? За мной, мой читатель, в Проходное ущелье, в тайную долину, где время остановилось на 1966 году нашей эры, где молодость может быть вечной – с ее ошибками, увлечениями и романтическими приключениями! Где могут происходить невероятные события, где любовь властно зовет за собой – туда, где нет места сомнениям и нерешительности, где горы придают отношениям людей особенную  высоту и ясность. Короче – туда, где находятся сейчас Вадим и Лизавета…

Вот они – две маленькие фигурки, прижавшиеся друг к другу у живого огня костра, одни во всем ущелье, одни – оказавшиеся на пути неведомых  могущественных сил Вселенной. Какой крохотной кажется наша милая Земля на фоне бесконечных космических просторов. Как трудно несовершенному человеческому разуму постичь пугающую беспредельность этих миров – ведь у нас, на Земле, все конечно, как и жизнь человека. В сияющей звездной бесконечности галактик и туманностей есть что-то притягательное для пытливых умов, и страшное своей необъятностью для обывателей, которые инстинктивно отгораживаются от Вселенной границами своего маленького мирка. Но космические силы время от времени  властно напоминают о себе. 

Вадим и Лиза не знали, что в это время, в миллиардах километров от Земли, выброшенный из своей Галактики чудовищным взрывом, чертил в пространстве свою случайную траекторию обломок погибшей планеты. Величиной с остров Мальту, состоящий весь из скальных пород и замерзшего льда, сверкающего отраженным звездным светом, он нес в себе страшную  угрозу любому космическому объекту.
Наблюдатели Межгалактического Центра давно следили за этим опасным космическим странником, уточняли его траекторию, проходящую по спиральной  галактике Млечного Пути, на задворках которой сияла ничем неприметная звезда по имени «Солнце» - так ее называли жители третьей планеты. Третья планета давно привлекала их  своей уникальной атмосферой, наличием больших водных пространств, разнообразным животным миром. Однако в последнее время населяющие ее разумные существа развили бурную техническую деятельность, грозящую уничтожить тонко организованную биосферу  - все живое, появившееся за миллиарды лет существования.
 
Когда на Земле шел 1989-й год, наблюдатели МГЦ в очередной раз уточнили траекторию космического скитальца.  Им  стало ясно, что астероид будет захвачен притяжением Солнца и, через 985 оборотов Земли вокруг своей оси, в своем полете пересечет ее орбиту. Тогда в МГЦ, на планете, название которой для земного уха звучало, как  Кудлария,   прошло заседание парламента с участием виднейших ученых. В ожесточенном споре сцепились члены правительства, маститые исследователи Вселенной, астрономы и астронавты, космические рейнджеры и археологи. В переводе на земные языки,  Кудлариане обсуждали три основные решения проблемы:
 
Не принимать никаких мер – т.е. нас это не касается, на чем особенно настаивали консерваторы из партии «Пожилой Кудларианин». Бюджет и так трещит от непомерного финансирования космических исследований!

 Попытаться изменить траекторию астероида, и тем самым спасти Землю – об этом говорили видные ученые, понимающие уникальность нашей планеты.
 
Изменить траекторию так, чтобы астероид непременно попал в Землю, и после катастрофы, когда исчезнет человечество, колонизировать планету – на чем настаивали военные.

Да, к сожалению, надо признать, что разумные существа, создавшие столь высокоразвитую цивилизацию, не только не были все поголовно гуманистами – у них даже не было полного согласия по столь важным вопросам!
Дело в том, что на планете пришельцев отсутствовали границы, можно сказать, что там было одно государство – казалось бы, куда проще, чем у нас. Однако единого этноса тоже не состоялось –  кудлариане в разных местах планеты жили обособленно, говорили на  четырех  разных языках, причем это были не диалекты, а действительно различные языки! Поэтому жители разных областей общались при помощи переводчиков, хотя и испытывали неудобства. Существовал еще и единый кудларианский язык – для письменности, который был официальным.

В каждой провинции жители считали себя настоящими, истинными кудларианами, а к остальным относились свысока, как к маленьким детям. Эта гордость и мешала им ассимилироваться в одно целое, даже народные традиции областей сильно отличались.

Жители Приморья, на юге планеты, общались при помощи щелканья, северяне свистели, пустынники ухали, горцы все эти звуки считали неприличными и только презрительно морщились – сами-то использовали тональный язык, вроде нашего китайского. 
Похоронные обряды, и те у кудлариан были разными – приморцы своих покойников погребали в круглых гробах, наподобие бочек, и сбрасывали с обрыва в море. 

Северяне, обитающие в  лесах, поднимали усопших на высокие деревья, привязывали и оставляли. Пустынники – те закапывали в песок, отчего их умершие хорошо сохранялись в виде мумий. Ну, а гордые горцы в течение  года – он на Кудларии длился 239 земных дней – сохраняли своих ушедших навсегда в ледниках, и потом, в первый день Нового года, торжественно несли на священную гору Мерген, и замуровывали в склепах.
 
Надо ли говорить, что военная каста на Кудларии состояла исключительно из горцев? Они занимали все видные посты в правительстве. Особенно отличился клан Урлаверцианов: верховный правитель – Урлаверциан I, главнокомандующий кудларианскими ВС – Урлаверциан II, Главный инспектор МГЦ – Урлаверциан III.

Поэтому неудивительно, что именно они и настояли на строительстве тайной базы на Земле еще в 1945-м (понятно, по земному календарю), а в связи с открывшимися обстоятельствами еще и козыряли своей дальновидностью. Да и парламент состоял на три четверти из горцев – все они входили в партию «Единая Кудлария», молодые пустынники и северяне рассеялись по карликовым партиям, таким, как КППС – Комитет Помощи Пустынникам  и Северянам, КДПР – Кудларианская Демократическая Партия Рабочих, а пенсионеры – наиболее активная группа населения – в уже упомянутый ПК – «Пожилой Кудларианин».   

Ясно, каким большинством принимались решения в этом парламенте, однако, и в 1945-м и в 1989 годах меньшинство было недовольно увеличением военных и космических расходов. Доходило до драки – северяне и пустынники с уханьем и свистом: «Довели планету! Хватит тратить народные деньги! В отставку правительство горцев!» бросались в атаку, размахивая машинками для голосования. Хитрые горцы отключали трансляторы, чтобы действия протестующих выглядели, как обычное хулиганство, о чем потом и сообщали местные СМИ. Однако не обходилось без нескольких вывихнутых щупальцев, помятых гребней и оторванных присосок, после чего буянов с позором изгоняли из парламента.

Только богатые приморцы, завладевшие сокровищами шельфа, сохраняли нейтралитет, и привычно подщелкивали горцам. Им не надо было входить ни в одну партию – на  их стороне были деньги, а у горцев – власть. Поэтому пустынники и северяне могли сколько угодно ухать и свистеть – кто на свободе, а кто и за решеткой.

Тая злобу, писали они в нелегальных изданиях: «Не щелкайте клювами, приморцы, найдется и на вас управа, только перья полетят! А вы, горцы, помните, что нас в двадцать раз больше, чем вас, вместе с приморцами».

А горцы давно строили планы о переселении, держа их в секрете. Родная планета не баловала их разнообразием – Кудлария была устроена довольно скучно.  Три четверти поверхности занимала Великая Красная пустыня, на севере которой сохранился небольшой лесной массив – место обитания северян, а на юге – единственное Желтое море, за  которым виднелись древние Скалистые Горы – до того голые и разрушенные, что взгляду было не за что зацепиться. Однако это была родина горцев, привычных к разреженному воздуху высот, они селились там издавна, строили надежные каменные здания, прокладывали дороги и линии связи. Будучи от природы воинственными, они сосредоточили в своих горах всю военную мощь планеты. Правда, воевать там было не с кем – жалкие демонстрации пустынников и северян, недовольных режимом, легко разгоняла полиция.

Все это военное могущество опиралось на деньги приморцев, взамен правительство сквозь пальцы смотрело на их роскошь и развлечения, недоступные жителям пустынь и лесов.

Когда технологии горцев достигли высокого уровня, они обратили свои взоры в глубины Вселенной. Тогда-то и были ими посланы первые разведчики к третьей планете Солнечной системы, а потом и начато строительство базы в горах Северного Тянь-Шаня.

Инопланетяне  первоначально думали использовать базу для изучения Земли, а когда узнали о возможной катастрофе, решили устроить там хранилище зародышей кудлариан – естественно, горцев. Хитрость их заключалась в том, что когда минет ядерная зима, вызванная взрывом астероида,  то атмосфера очистится от пыли и солнечное тепло вновь согреет Землю. Вот тогда на планете, свободной от людей, можно будет активировать зародыши, и населить Землю сплошными кудларианами-горцами. Поэтому не случайно база была устроена в горах – привычном для горцев месте обитания. Обжили бы они Землю и радовались – тут ни северян, ни пустынников, никаких тебе демонстраций.  Живи – не хочу! Специально оставленных землян обслуживать себя заставим. Каждому в мозг вживим микрочип, чтобы не только мысли читать, но и контролировать все действия. А потребуется – и управлять, посылая нужные сигналы. Короче – зомбировать людей, превратив в послушных слуг кудлариан.

А пока на Кудларии женщины-горянки уходили с равнин рожать в горы, иначе дети горцев не выживали. Когда кудлариане узнали, сколько на Земле горных хребтов, радость у них была непомерная.  Но, когда обследовали горные районы, то многие отпали, как непригодные. В Гималаях слишком высоко, на Памире жарковато, Альпы слишком каменистые – на щупальцах мозоли набьешь. Вот Северный Тянь-Шань подошел идеально – тут и климат почти, как в горах Кудларии, и богатая растительность – леса, можжевельники, альпийские луга – словом, рай для горцев. Да и высоты подходящие. А главное – подальше от надоевшего, обжигающего дыхания Великой Красной пустыни…

              Глава VII. У Желтого моря. Северяне. Страшная перспектива

                «И выносит мне свой приговор
                Королевство Задумчивых Скал…»
               
      
На окраине Красной Пустыни, на берегу Желтого Моря, у своего убогого жилища, кое как слепленного из выброшенного морем плавника, сидел на камне дядюшка Фух и лениво переругивался с женой – сварливой тетушкой Прух.

- Ух, ух... Прух, ты бы потерла мне больное щупальце – опять ломит, наверное, дождь будет…
- Какой дождь, ты что, не помнишь – последний дождь был, когда мне 17 лет было! Это всё горцы, опять что-то запускают – слышишь, вдали грохочет! Потом неизвестно чем дышим. Вот у тебя и ломит щупальца. Ну, давай уж, потру. Которое опять? Шестое правое? Прошлый раз ведь пятое болело!

- Шестое! Да легче ты, не так свирепо! Чтоб их, этих горцев, священный вепрь задрал, вместе с приморцами! Покоя нету, загнали в эту дыру, пенсии даже на еду не хватает, да еще газы ядовитые от этих ракет! Говорил я тебе – давай к северянам уйдем, подальше от песков этих!

-  Как ты можешь так говорить, Фух! Ведь здесь наша родина, тут наши бабушки и дедушки похоронены, и прадедушка Чух. Пятьсот лет наше племя здесь живет. И никто еще не ушел к этим свистунам – северянам! Да и попробуй, уйди! Это же всю Красную Пустыню надо пересечь. Наш народ потому только и выживает здесь, что море рядом. Да что я тебе талдычу – будто сам не знаешь! Ухай, не ухай – все без толку.  Лучше пойди сеть проверь, может, попалось что. Да подожди ты! Куда без шапки? Надел быстро! Опять голову застудишь!
Кряхтя и ухая, дядюшка Фух, поджав больное шестое, поволокся на берег.  Там, за огромным камнем, укрываясь от ветра, сидел дедушка Глух, починяя свою рваную сеть.

- Это кто? Что-то не разгляжу. Ты, что ли, Фух? Помоги мне подняться!
Из ящика, на котором сидел, дедушка вытащил бутылку.
- От старухи своей спрятал! Давай, Фух, выпьем с горя.
Когда каждый основательно пососал из горлышка, дедушка затянул привычно:

Ух! Трепещите, горцы и приморцы,
Настанет час, и на гору Мерген
Потащат вас лихие огнеборцы,
И загремит эпоха перемен!
Уже сидят пустынники в засаде,
И северянин чистит свой мушкет!
Ух, мы вперед идем победы ради,
И страха нет, и сожалений нет!

Глухо ухая, дядюшка Фух подтягивал ему, не забывая прикладываться к бутылке.  Ветер крепчал, нагоняя волну. По тёмно-синему кудларианскому небу ползли свинцовые тучи. Вдруг отдаленный грохот вновь потряс побережье, на горизонте ярко полыхнуло, затем размытое пятно зеленого света, все убыстряясь, пересекло пространство и исчезло.

- Вот так и внучек мой, Задрух, улетел – заухал дедушка. Горцы его обучили, подготовили, да и услали куда-то. С тех пор пятнадцать приливов прошло, а о нем – ни слуху, ни нюху.
- Слушай, Глух, а ты ведь из северян происходишь? Давно ли ты ухать стал, а то все свистел. Да и внучек твой, помню – дома-то вы всё пересвистывались!
- Какая разница, Фух! Что пустынникам, что северянам – всё одно, счастья не видать. Хоть свисти, хоть ухай, всё богатство давно у приморцев с горцами. Нам с тобой делить нечего! А внука, слышь, на какую-то планету заслали, там, говорят – морей больше, чем суши! И пустыни тоже есть, но мало. Зато гор и леса – хоть отбавляй!  Пусть хоть он поживет хорошо, раз деду не удалось. А может, заработает там, у горцев, да прилетит еще, деда вспомнит…  Ух, жизнь наша беспросветная! Жаль, что бутылка опустела, у меня больше нету.

- Как же, жди – прилетит! Нет, я ничего против Задруха твоего не имею, только горцы его не отпустят. Зря они, что ли, его в этом центре обучали.
- Фух, ты где? Сеть проверил? А, вот вы где, опять, видно, наклюкались! Дедушка, это ты опять Фуха спаиваешь? – Глух шустро спрятал пустую бутылку за спину, и  торопливо зарывал её в песок.
– Ох, дедушка, я твоей старухе все расскажу! Она тебе присоски-то повыщипает! А ты – марш на берег! Дома есть нечего, а он тут прохлаждается! Дед, и тот – хоть сети починяет.

Поощряемый чувствительными толчками супруги, Фух поплелся к берегу. Долго пришлось ему сталкивать на воду свою старую лодку. Мешало ноющее больное щупальце, наконец, дядюшка уперся покрепче остальными одиннадцатью, лодка сдвинулась и  покачнулась на прибойной волне. Фух проворно перелез в лодку, распустил щупальца по бокам – шесть слева, пять справа, и погреб к своим сетям, проклиная погоду, горцев, приморцев и тетушку. Дедушка сочувственно проводил его взглядом:

- Ух, ух… А ты бы, Прух, того – полегче! Видишь – не по себе бедному пустыннику. Вот сейчас больное щупальце застудит – тебе же хуже будет, лечить придется!
- Дед, а ты вообще глохни. Напился, так и молчи! Тоже мне – огнеборец! На гору Мерген он кого-то потащит, ха! Смотри, чтоб самого не потащили, настучит кто-нибудь, какие ты песенки поёшь, вот и потащат.  Только не на гору, а поближе, в песок.

- Ох, Прух, и вредная же ты женщина, священный вепрь тебя забодай. Не завидую я Фуху. Да уж, пойду-ка я домой, чтоб тебя не слышать.
- Ползи, ползи, алконавт старый! Да сеть свою забери, а то сопрёт кто-нибудь!
Тем временем Фух уже подгреб к своим поплавкам.  Выбросив за борт внушительный булыжник, служащий ему якорем, он потянул за верхнюю тетиву…

…Почти в это же время, на противоположной окраине Красной Пустыни, северяне расчищали делянку, чтобы посадить клубни тетранамбура.
 
          Побуждаемый оглушительным свистом, мамонтозавр рванулся, канаты лопнули, и могучий пень остался на месте. Удрученные неудачей, северяне гладили щупальцами  бока тяжело вздыхающего зверя, настраивая на очередную попытку.
- Эх, и каната-то не нашли путёвого, чтоб вас священный вепрь задрал! Помните дядюшку Пью – какие канаты плёл! Эх, молодежь, молодежь… - потрясал седыми присосками дедушка Фью.

Молодежь копошилась вокруг, пытаясь срастить концы упряжи. Мамонтозавр, радуясь неожиданной передышке, меланхолично щипал траву. Кудларианский день близился к концу, а сделано было еще так мало. Надо было выкорчевать два десятка пней, извлечь и сжечь все корни, пронизывающие почву. Без этого не вспахать и не засадить делянку, а время уходит. Еще дней пять-шесть, и подуют суховеи из Красной Пустыни, и о хорошем урожае можно будет забыть – тетранамбур жару не переносит.

- Дедушка, а дедушка!- приставал к нему приковылявший на делянку внучек Фьюсик. – А священный вепрь где живет? Он очень страшный?
- Брысь, Фьюсик! Видишь, нам не до тебя! Постой, вот что – скажи бабушке, пусть выпустит всех   наших мамонтозавров, и гони их сюда! Да возьми в кладовке крепкий канат, он наверху висит – такой красный!
- Дедушка, они ведь  вчера наработались,  ты же сам не велел их запрягать!
- Ничего с ними не сделается! Потом отдохнут. Да ковыляй скорее, а то как возьму хворостину!
 
Когда внук пригнал еще трех животных, дело пошло на лад. Двух запрягли корчевать пни, а двое других, понукаемые молодыми северянами, уже пахали освободившееся место, с треском выдирая из земли оставшиеся корни. Крепкий канат больше не подводил, и дедушка Фью, подбодряя скотину молодецким свистом, радовался – еще такой день, и можно приниматься за посадку! Теперь их племя переживет долгую кудларианскую зиму…               

…Тем временем, в этот тихий вечер пятницы, двое  землян у костра продолжали свою беседу. Пытливый читатель, может быть, спросит – что это у вас все пятница да пятница? Но, знаете, хорошую пятницу не грех и  продлить. А вдруг больше не будет такого чудного вечера? Надо же дать людям поговорить, пока все спокойно.

- Знаешь, Вадим, мне почему-то кажется, что документ этот секретный мне нарочно подсунули… - задумчиво произнесла Лиза. У них ведь все под контролем. И вдруг – случайно заработал передатчик, когда я одна была в избушке!
- Ты думаешь, они нас испытывают – что мы теперь будем делать?
- Ну да! Только это уже не Никодимыч, а начальство его из этого МГЦ.
- Лиза! Только правду! Ты точно никакого жучка не принесла?
- Нет, не бойся! – засмеялась Лиза. – Я и так уже каюсь, что тогда согласилась. Между прочим, мне так спокойнее за тебя было.
- Это почему еще?

- Ну как же, ты ведь под присмотром был. Только, когда в избушке никого не было, тебе и удалось туда пробраться – нашпионить! Я ведь и так тебе хотела свои работы показать, а ты сам, без спросу, все увидел.
- Ну, не обижайся. Оба мы хороши.  Зато я теперь знаю, что ты еще и художница, да еще и талантливая! Нет, правда, Лиза, мне твои картины очень понравились.
- Опять? Ты слишком не хвали, я-то знаю, что это лишь наброски, или, как ты говоришь – этюды.  Самое главное, что у меня желание есть всё здесь нарисовать – у нас ведь так красиво! Да ты и сам знаешь.

- Ну, не скромничай! А знаешь, Лиза, я только сейчас догадался, что за странные буквы в названии базы. Там, в документе, написано: база «КЗС».  Это же Королевство Задумчивых Скал! Я года три назад у себя на стоянке написал стихотворение с таким названием.  Надо же, уже тогда они за мной следили своим вездесущим глазом! Название им, что ли, поэтическое, понравилось? Что-то у них вообще сдвиг в сторону литературы – и  пароли-то из книг взяты.
- А что за стихи, Вадим? Ну, прочти!
- Я всё не буду, но, знаешь, там у меня такие строчки есть:

«…И никто не торопит часов, ускоряя паденье песка. Запирает последний засов Королевство Задумчивых Скал. Скоро стражи на башнях уснут, но на троне не спит Тишина – шевелит голубую стену осторожною лапой она…»
 

- А про какую это голубую стену?
- Да это моя палатка, Лиза. Не в этом дело.  Я ведь, когда писал, и знать не знал о вашей долине, а вышло-то как раз о ней. У вас ведь в 9 вечера портал до утра закрывается – вот и «последний засов»!
- А «стражи на башнях», это кто, Никодимыч с Прохором?
- Ну да! Кто же еще! Особенно Прохор ваш. Типичный цербер.  А Тишина – это образ такой, это вся Вселенная.
- Да ты все выдумываешь, наверно! Может, по-твоему, без твоих стихов тут и базу бы не построили?

- А что? Вполне может быть. Ну, шучу, шучу, Лизанька! Просто много уж тут совпадений, может, я что-то чувствовал необычное рядом со своей стоянкой. Поэты – они, знаешь, какие! Чуткие ребята.  Вот сейчас я тоже знаю, о чем ты думаешь!
- А ты не задавайся, тоже мне – поэт! Горный Есенин!
- Скорее уж – Лермонтов, он тоже в горах был, только на Кавказе. Но я – просто проходимец из Проходного ущелья!
- Вот это верно! Ну, говори теперь, о чем это я таком думаю? Кстати, где мое платье красивое, сберег? Или за неделю уже пропало, признавайся!


- Так и знал, что про платье спросишь. С собой брал, в город, побоялся в горах оставить. Сейчас, Лизанька. – Вадим нырнул в палатку, повозился там и вернулся с небольшим пакетом. – Вот, держи!
- Ой, а это что? Это мне? – Лиза вынула из пакета   красивые красные туфли и прижала к груди.
- Нет, Прохору. И размер его, и на каблуках ему очень хорошо будет бегать – как тогда, на «Альпийской Розе». Да тебе, тебе, конечно! К твоему платью в самый раз будут. Здесь же оно, в пакете.
- Ой, Вади-им! У меня ведь никогда таких не было – какие модные! – Лиза повисла на шее довольного Вадима. – Спасибо, милый! Я так рада!
- А я-то как рад, что тебе нравится. Только спасибо в карман не положишь.
- Ну,  вот тебе! Лиза прильнула к Вадиму долгим поцелуем.
- Лизанька, мне этого мало – вымолвил окрыленный даритель.
- Чего ж тебе еще?

- Надень, пожалуйста! Так хочется еще раз тебя в платье увидеть. Сейчас вроде не холодно.
- Ну, Вади-им… Ты прямо, как ребенок. Что ты сейчас, у костра увидишь? Не можешь до завтра подождать? Не обижайся, ладно? Лучше послушай, что мне Никодимыч сказал. Приведи, говорит, завтра ко мне Вадима – разговор есть!
- А я-то зачем ему да Прохору понадобился? Ну ладно, ты – хозяйство там, в избушке, на земной лад ведешь, они ведь из оболочки этих старообрядцев не выпрыгнут, пока не доведут дело до конца.  А я? Проще всего было им от меня избавиться, как Никодимыч сообщал.

- Ты-то как раз и нужен! Вот что я узнала, только выслушай спокойно! Он сказал, что через два с лишним года на Земле может произойти страшная катастрофа! Представляешь – все могут погибнуть, всё человечество! Тогда эти инопланетяне прилетят и переселятся на Землю.  Но – они хотят на базе двоих землян оставить, мужчину и женщину – короче, нас с тобой. А потом  размножить, или, как они говорят, клонировать – чтобы мы населили равнины и на них работали. Так что мы с тобой будем, как Адам и Ева – первые, а скорее, последние люди на Земле. Только я не из твоего ребра буду сделана. Ну, как тебе такой поворот? А что, если б меня не было, ты не пожалел бы ребро отдать?

- Для тебя? Да я бы два ребра отдал! Только, Лиза, ты серьезно? Это ведь страшно – то, что ты сказала!
- Конечно, страшно! А что, испугался уже?
- Я думаю, что теперь делать. Прежде всего надо с Никодимычем поговорить. Может, он просто нас пугает? Правда, зачем ему это… Он-то считает, наверно, что нам особое благодеяние оказывает. Как же – мы одни на всей Земле останемся! А потом целые толпы Вадимов и Лизавет появятся – все одинаковые.  Это просто ужасно – как же я тебя, единственную, тогда узнаю?

- А я вот это платье надену! Уж одежда-то, хотя бы у женщин, наверно, разная будет.
- Тебе всё смешочки! Ладно, завтра поговорю с Никодимычем. А пока – пошли спать, Лизанька! Что-то я устал от всех этих новостей, а уже видно, за полночь время-то…
 
…Снова снился Вадиму тревожный сон – они с Лизой в сумерках поднимаются  по вечернему ущелью, к последним елям у каменной осыпи, темнота сгущается, а на осыпи вспыхивают и гаснут огни – это чьи-то глаза наблюдают за ними. Неясные тени перемещаются среди камней, всё ближе и ближе. Вот уже весь склон заполнен этими огнями, они берут в кольцо полянку перед осыпью, потом уже спустились к  ней!

А на востоке над горным хребтом медленно восходит огромный диск луны, в ее  призрачном свете появляются странные силуэты невиданных существ, они уже выглядывают из-за елей. Что это – сучья деревьев, или змеи тянутся к Вадиму, извиваясь в лунном свете? Как будто ожила давняя акварель Вадима, тоже навеянная сном. Нет, это не сучья –  огромные змеи обвивают Вадима, душат, он кричит, просыпается в холодном поту…

- Вадим, опять страшный сон?
- Мне снилось, что меня душат! Какие-то непонятные существа, то ли змеи, то ли осьминоги!
- Ой! Это я тебя обняла во сне, мне тоже было тревожно, и странное что-то снилось – ночь, луна, осыпь у Пилы,  множество горящих глаз, и мы – в лунном свете. А еще высоко вверху – вспышки зеленого света, и какие-то громадные темные полосы, заслоняющие звездное небо, а от них тянутся к земле то ли провода, то ли канаты.  И нарастающий гул, переходящий в пронзительный свист, от которого некуда деться! Так страшно!

- Вот этого я уже не увидел, проснулся и тебя разбудил.
- Так мы, выходит, один и тот же сон видели? Вадим, это неспроста, что-то я боюсь!
- Лизанька, я ведь с тобой! – Вадим обнял прижавшуюся к нему девушку. Сейчас он чувствовал себя сильным, способным на все, даже на схватку с пришельцами.  Они с Лизой словно поменялись ролями, и он готов был защищать ее от всех бед на свете.
  – Ну, успокойся, я тебя укрою потеплее, попробуй заснуть, дорогая.

Наконец Лиза пригрелась, ровно задышала – уснула. Вадим потихоньку нашарил свечку, спички, засветил неяркий огонек. Лиза спала. Челочка у ней была растрепана, а на  лице спокойное и очень детское выражение. И длинные ресницы над закрытыми глазами. Полюбовавшись сонной подругой, Вадим задул свечку. Спи, родная, подумал он. Пусть все силы зла будут против, никогда тебя не оставлю.  Ну что ж, надо и мне отдохнуть – утро вечера мудренее…               

            Глава VIII. Снова в избушке. Создатель в раздумье
               
                "Разбудит древнюю дорогу               
                Иных существ веселый крик…»
               
-Утро вечера мудренее, так, что ли, парень? – добродушно осведомился Никодимыч. – Эх, жаль, собаки у нас нету.  Я  бы заранее узнал, что вы идете. Помню, у меня была собака, Найдой звали – вот это была собака…  Знатная собака – соболятница! А умна как! Если что потерял в тайге – только скажи, тут же принесет. Да… У кого собаки нет, тем соболя только кулёмками давить, плохо без собачки.  Да ты, Вадим, присядь, в ногах правды нету. Успокойся, а то смотрю – набычился как. С Лизанькой-то уже поговорил? Поговорил, конешно… Всё тебе рассказала?

- Всё, да не всё!

Разговор происходил в той же самой избушке, в которую Вадима теперь пропустили беспрепятственно. Лиза, пришедшая вместе с Вадимом, временно скрылась  в своей комнатке, оставив  дверь приоткрытой. Прохора не было – он  с утра отправился к Пиле на поиски сурков. Он давно мечтал приручить хотя бы одного, для развлечения.

Никодимыч, ожидая продолжения, открыл дверцу печки, подбросил пару поленьев, помешал угли кочергой. На плите, во внушительном котелке, что-то побулькивало, рядом готовился закипеть ярко начищенный медный чайник.

Типичная таежная избушка – подумал Вадим. Как всё же ловко они, пришельцы эти, вошли в роль северных стариков. Кто впервые их увидит, ни за что не подумает про каких-то там инопланетян. Как бы угадывая его мысли, старик (лжестарик, или псевдостарик?) снял с полки над плитой чашки, какие-то банки, потом нарезал толстыми ломтями буханку хлеба, и крикнул:

- Лизанька, чай поспел!
Дверь Лизиной комнаты приоткрылась, выглянуло улыбающееся девичье лицо.
- Сейчас приду, минутку!
 
Надо же, им тут весело! Вадиму, после того, как он узнал от Лизы страшную тайну, было тревожно.  Он и ждал этого разговора, и боялся его.
Тут из распахнувшейся двери выпорхнула Лиза, в своем красивом платье, в подаренных Вадимом красных туфельках, покружилась по комнате и присела перед ним в церемонном реверансе.

- Уважаемый сэр! Перед вами герцогиня Девонширская! Извольте встать, когда с вами разговаривает дама!
Вадим невольно залюбовался Лизой, забыв свои тревоги – уж больно она была хороша в этом наряде. Любая корона была бы ей к лицу.

- Ну, ребята, давайте чаевничать! - размахивая ножом, объявил старик. Разговоры потом. – Лизанька, что ж ты? Угощай гостя. Вот варенье, хлеб свежий – только что из дубликатора. Мы его у туристов попросили, вот и копируем все время.
- А как же сам, так сказать, оригинал? - удивился Вадим. -  Он ведь давно уж зачерстветь должен?

- Вот и нет, парень! – хитро улыбнулся  Никодимыч. У нас тут  свои секреты. Лизанька буханку эту в тот день и час возвращает, когда ее испекли. У неё аппарат такой есть, молодильник называется. Вот, хочешь сам помолодеть, мы тебе живо это устроим. Лишь бы сильно не увлекался! А то смотри – потеряешь Лизу-то. Ей малый ребятенок ни к чему! Ну, ну – шучу же я! Но – в каждой шутке доля правды – так у вас говорят?

- Это у кого – у нас? – невинно осведомился Вадим.
- У вас, у людей горных – ушел от ответа Никодимыч. – Ты чаек-то пей, остывает. Вот и  вареньице рябиновое, как ты любишь. Бери больше, не стесняйся!
- У нас, у горных людей, так говорят: - «съел сам – помоги товарищу», или: «горы любят сильных, а сильные любят поесть»! А что, Никодимыч, вы с Прохором раньше в тайге жили?
- А как же, жили, конечно! У нас там места богатеющие были – зверя и рыбы видимо-невидимо – сказка!
- А сюда-то как попали? Тут и зверя меньше, а рыбы и вовсе нет.

- Это, парень, долгая история. Это я так, к слову сказал, насчет собаки. – Видно было, что старик спохватился, не сказал ли лишнего. На лице его тут же отобразилось деланое уныние, он с кряхтением схватился за поясницу. – Ноет что-то, к дождю, наверно.  Эх, старость не в радость…
Знаем мы ваши способности актерские – усмехнулся Вадим. Никакого дождя уже неделя, как нет, не только в тайной долине, а во всем Северном Тянь-Шане.

-  Никодимыч, шутки в сторону – зачем звали?
- Что ж, и чаю не попьешь? Ну, ладно – твое дело. В сторону, так в сторону.
Никодимыч поднялся из-за стола, подошел к стене, снял с гвоздя карабин, сдернул волчью шкуру, за которой открылась потайная дверца, повозился около нее, и снова сел на скамью.
- Ну, тогда смотри, да запоминай, парень!

В избушке неожиданно быстро потемнело, как ночью, из потайной дверцы появилось зеленое свечение, сгустившееся в сияющее облако, затем прямо в воздухе возникло изображение. Разливая сияние атмосферы в космосе, висела перед Вадимом голубая наша планета, понятно, уменьшенная во много раз – вроде большого глобуса. Медленно вращаясь, проплывали перед взором океаны и материки, горы и реки, леса и степи.

Но вот изображение Земли стало стремительно уменьшаться, наплывало другое – какое-то бесплодное космическое тело, покрытое кратерами и шрамами многочисленных столкновений… Потом огненная стрела, рвущаяся к Земле, взрыв, огромная волна, сметающая города, извержения гигантских вулканов, тучи пепла, закрывающие солнце… и затем – гробовая тишина на безмолвных равнинах, руины разрушенных зданий, над которыми медленно кружатся хлопья черного снега. Черный от вулканического пепла снег, засыпающий траурным слоем обломки земной цивилизации и трупы ее создателей. 

Вращение Земли резко убыстряется, океаны и материки сливаются в сплошные полосы – видимо, проходят сотни лет.  Потом ускорение  замедляется, и видно, что атмосфера уже очистилась, опять стала  прозрачной.  Солнце согревает планету, растапливая льды, на удобренной пеплом почве буйно расцветает растительность, горы опять покрываются лесом, вот только животных не видно – все погибли.  Зато горы застроены непонятными сооружениями, изображение приближается, и Вадим с ужасом видит существ из своего страшного сна!

- Ты пойми, парень, ведь планета-то ваша обречена! – заявил дед.  Если даже астероид этот не ударит, то вы же сами ее разрушите. Потому-то мы здесь базу и построили. А ты не бойся – мы вас с Лизанькой усыпим, а сами улетим перед бедствием, значит. А потом, когда воздух тут очистится, мы вернемся, и вас разбудим. Будете нам помогать – мы ха-ар-рошую жизнь тут устроим, и вам с Лизою помощников дадим, на вас похожих – не в обиде будете!

 Старик прямо лучился добротой, искренне 
сочувствуя Вадиму. – Мы вас подлечим, подремонтируем, значит. Жить будете долго-долго и счастливо! И все время в горах, чего же лучше?
Вадим не успел ничего ответить - внезапно открылась дверь, в проем просунулась сначала голова с рыжей бородой, а затем  на пороге появился торжествующий Прохор, держа за шиворот упитанного сурка. Бедный зверек извивался в могучей ручище, негодующе протестуя своим визгом против такого резкого обхождения.

- Вот какого важного добыл! А жирный, как поросенок – радостно выкрикивал Прохор, поворачивая страдальца, чтобы все убедились в его несомненных достоинствах.
- Проша, ну зачем он тебе? Он же вонючий! – огорчился Никодимыч. – Ты не подумай его в избе держать.
- Не боись! Я ему клетку сделаю, будет в сенях жить. Приручить хочу, как собачку, будет фокусы разные показывать.
- А в Америке праздник есть – «День сурка» - иронически заметил начитанный Вадим. – Вот и будете отмечать.
- Это что еще за праздник? Сурков, что ли, жарят американцы-те?

- Ну, вы, Прохор, скажете! Там 2 февраля смотрят, как сурок будет из норы вылезать. Если день солнечный, он тень свою увидит, и испугается – обратно в нору полезет. Тогда еще 6 недель зимы будет! А вот в пасмурный день тени нет, и сурок спокойно выйдет.  И весна будет ранняя!
- Ну, ты и насмешил! Тут  в феврале ни один сурок из норы не высунется, дрыхнут все без задних ног. Правда, в нашей-то долине никаких предсказаний не надо – сказал Прохор и осекся.

- Это почему? У вас тут климат другой, что ли?
- Стало быть, другой! Ну, ладно об этом.  А у вас об чём тут разговор-то? Али секреты какие?
- Да вот, объясняю ребятам, что их Землю ждет. Хорошие они, и Лизанька, и Вадим – тоже наш, горный человек. Они нам пригодятся. Надо, надо их спасти – жалко ребят. А то, сколько нестоющих людей живет – миллиарды, только портят свою же планету. Мы их на базе усыпим, они и проспят кару божию. А проснутся – научим, чем им заниматься потом.

- Ну и как они – согласны?
- А нас, похоже, и не спрашивают! – заявил Вадим. – Лиза, мы тут, что – для опытов, как собаки у Павлова? Или ты с ними заодно, тогда так и скажи!
Лиза незаметно делала знаки Вадиму – мол, соглашайся, а потом видно будет.
- Да что его слушать! – рыкнул Прохор, бросив сурка, который тут же забился в угол. Сейчас я его в оборот возьму – свяжем, а потом и усыпим, всего делов-то!

- Прохор, укоротись, охолони! – Никодимыч  подошел к «локатору» и нажал незаметную кнопку. Прохора как будто подменили – он сразу обмяк, плюхнулся на лавку, опустил руки и уронил голову, сунувшись бородой в колени.
Ну, точно робот – решил Вадим, испуганный было  таким «выступлением». Видно, Никодимыч ему питание отключил.  Теперь стало ясно, кто тут в действительности хозяин.

- Вы, ребята, на Прохора не обижайтесь, он всегда такой заполошный, но на него управа есть. Я ему и так задание сменил, теперь поспокойнее будет.  А вы с Лизанькой-то подумайте, я вас не тороплю – время еще терпит. Два с лишним года у вас впереди!
В этот момент раздалось негромкое жужжание – ожил «локатор», выдавая из щели внизу лист бумаги.
- Идите пока, погуляйте, грибы пособирайте, позагорайте, а заодно и обсудите, что увидели. А ты, Лизанька, успокой Вадима – видишь, парню не по себе. Эх, молодо-зелено… Да и сурка выпустите, ни к чему он мне. Пошел, пошел, брысь! Вонючка этакая, прости Господи!

      … В это время в  необъятной бесконечности космоса Великий Создатель занимался рутинной работой –  раскручивал спиральные галактики, создавал и уничтожал черные дыры, разгонял облака космической пыли.  Вся Вселенная простиралась перед его мысленным взором, могущество его было неограниченно.  Побудив к жизни многочисленные звездные миры, он исправлял теперь мелкие недочеты своего проекта.

Рассматривая свое создание, он, как истинный творец,  редко был  доволен результатом.  Для настоящего совершенства всегда чего-то  неуловимого недоставало. Поиски этого недостающего на пути к гармонии утомили Создателя.  Ему нужно было отдохнуть, отвлечься.

 Отдыхал он очень своеобразно –  забавлялся, зажигая новые звезды, заставляя пульсировать туманности, сталкивая астероиды и кометы, расцвечивая облака межзвездного газа то яркими, то нежно-пастельными оттенками.  Вот на черно-фиолетовом фоне вспыхивают ярко-зеленые полосы, 
потом они желтеют, затем переходят в малиновый цвет, сплетаются в жгуты, сворачиваются в спирали, сгущаются, набирая нестерпимый блеск. Потом все это взрывается, ослепительные вспышки света тускнеют и  замирают в черной беспредельности Космоса. Снова появляются, теперь уже синие, вспышки огня, заводят немыслимый хоровод, объединяются в гигантское пятно света и опять рассыпаются невиданным космическим салютом.  Красные звезды пульсируют синхронно, подчиняясь одному ритму – та-Та, та-Та, та-Та! На этом фоне одна зеленая звездочка бьет синкопы – Тум-та-та-та, вот их уже три, они посылают лучи друг другу. Закружились оранжевые спирали, разбрасывая искры звезд от галактики к галактике. Световой пожар достиг кульминации и стал затухать.

Создатель развлекся. Занятому огромной массой дел  по переустройству Вселенной, ему иногда хотелось просто поиграть, отдохнуть от проблем мироздания. А предстояло еще заниматься  и судьбами многочисленных обитаемых планет, обитатели которых далеко не всегда бережно относились к своей колыбели.
 
Кудлария, находясь на задворках обитаемой области Вселенной, как-то надолго выпала у него из вида, развитие на ней шло довольно однобоко.  Вид разумных существ с их щупальцами и присосками не очень заботил творца – таким образом шла эволюция на этой планете – что ж, ну и пусть, не всем же быть двуногими и двурукими. Обычно он не вмешивался в дела планетных цивилизаций, но, когда на Кудларии захватили власть воинственно настроенные горцы, помышляющие о захвате других планет, это начинало раздражать. Особенно озаботили его замыслы кудларианской военщины по колонизации Земли.

Горцы-кудлариане напрасно думали, что действуют самостоятельно. Создатель давно проник в их замысел.  Много лет интересуясь земной культурой, он изучил лучшие произведения,  созданные людьми. Особенно его привлекала литература, в том числе русских писателей – Толстого, Достоевского, Булгакова. Живо интересовался он и фантастикой, следя за полетом мысли авторов – то улыбаясь над разного рода нелепостями, то удивляясь неожиданным прозрениям.

Это он внушил кудларианам  идею создания базы  на Земле. Даже пароли доступа были выбраны им из понравившегося романа. Создатель решил поставить людей перед неминуемым  выбором – быть ли прежней Земле, или нет.  Может, тогда, думал он, узнав о катастрофе и последующем нашествии, земляне опомнятся, изменят свое отношение к природе, перестанут воевать и грабительски относиться к созданным за миллионы лет ресурсам планеты. 

Он допустил дальнейшее развитие событий, пристально наблюдая со стороны. Его интересовало, смогут ли земляне сами противостоять кудларианской угрозе. И как они поведут себя узнав, что планета довольно скоро может быть уничтожена столкновением с астероидом. Он размышлял –  стоит ли  вмешаться и предотвратить гибель нашей планеты.

Особенно настораживал его быстрый технический прогресс, достигнутый на планете  в  последние годы.  Ни о какой гармонии с природой уже не могло быть и речи. Земляне активно изменяли сложившийся за миллиарды лет облик планеты – строили плотины, меняли русла рек, вырубали огромные массивы леса, грубо вторгались в хрупкую природу заповедных областей Земли в погоне за нефтью и  золотом.
И все же, кроме достижений научно-технического прогресса они создали большой объем духовных и культурных ценностей в литературе, музыке, изобразительном искусстве.

Создатель задумчиво взвешивал на золотых весах все «pro» и «contra». Светлый лик его затуманило облачко сомнения.  Не придя ни к какому решению, он выжидал.
Всевидящий взор его остановился на двух землянах, которым, одним на всей планете, стало известно о возможной глобальной катастрофе. Что же они предпримут? Будут ли сопротивляться, или покорно примут свою незавидную участь? Достойны ли земляне вообще быть спасенными?

Золотые весы судьбы замерли в равновесии.  А в глубинах космоса шальной астероид продолжал чертить свою гибельную траекторию.  Время неумолимо шло…
 
                Конец второй части

                От автора

Свежий ветер дует над Проходным ущельем. Осень властвует в горах. Пожелтели, побурели склоны, отцвел иван-чай, розовые полянки его превратились в красные от набравших осенний прощальный цвет листьев.  Древние камни осыпей  застыли в полуденной дремоте. Много могли бы они рассказать, но речи их зашифрованы в узорах лишайников, секретные эти письмена ждут своего исследователя. Сколько костров отпылало на этих склонах, сколько стоянок кочевников было устроено и вновь заброшено, пока звезды невозмутимо глядели из холодной  бесконечности Вселенной на людскую суету.

Падали вековые ели – от старости и мощных ударов ветра, копилась хвойная подстилка под ними, превращаясь в почву, неслись облака на восток, неуклонно трудилась река, углубляя свое русло, окатывая и шлифуя захваченные у скал обломки. И над всем этим проплывали годы, тысячелетия, приводя к истинной гармонии облик гор. Ничего лишнего нет в этом устоявшемся  царстве леса, альпийских лугов, каменных осыпей, ледников  и снежных вершин.

Пришёл человек, поставил палатку, зажёг костер, повесил закопчённый чайник, сел на брёвнышко у огня и замер, очарованный горами.  Не зря принёс он сюда тяжёлый рюкзак, душа его всегда стремилась в эту сказку. Может быть, только здесь он по-настоящему свободен. Вдали от зданий, машин, компьютеров и других прелестей цивилизации можно, наконец, почувствовать первобытную связь с природой.
Недаром ведь наши предки поклонялись ветру, огню, воде, грому – обожествляя силы стихий. Тогда люди  были поистине частью природы, а теперь, оторванные от живительного её влияния, создают себе замки, дворцы и хижины, укрываясь  в них от дождей и ураганов, и слушая вместо пения птиц и журчания ручья грохочущую музыку современности. 

К большому сожалению, наступления воинствующего  и всепроникающего технического прогресса уже не остановить. Всё меньше романтики в нашем мире, всё слабее голос природы, стонущей от давления цивилизации. Стремительно уменьшается число  уголков мира, где можно посидеть у костра, взглянуть на звёздное небо, заснуть в палатке среди елей и альпийских лугов под убаюкивающий рокот реки. И проснуться новым, свежим, полным душевных сил, зная, что впереди ещё не один день в этой сказочной горной стране.

Вот и автор, проснувшись в одно ясное утро, не стал зажигать костёр, и даже, стыдно сказать, не пошёл умываться, а поспешил записать свой сон, навеянный горными духами. А в снах, дорогой читатель, ты и сам знаешь, действительность причудливо перемешивается с самой необузданной фантазией.  А кроме несомненного нашёптывания горных духов, в сны часто закрадываются и переживания самого автора.

Быть может, это те самые вещие сны, кто знает. Правда, один весёлый друг автора говорил, что вещий сон – это когда снится, что вещи украли!

На такой юмористической ноте авторское отступление позвольте и закончить.


                Тайна
                Проходного
                ущелья

                Часть III

   Глава I. События 1989 года.Вадим решает проникнуть на базу инопланетян
               
                «Там время тянется едва,
                Повиснув на еловых лапах,
                И заплетается в слова
                Арчёвых веток пряный запах…»

Над Землёй, несущейся по своей орбите вокруг Солнца  со скоростью 30 километров в секунду, проплывал 1989 год нашей эры.
Минуло уже  девять лет, как ушел в звездный полет тот, кто просил коней быть помедленнее, чей голос летел над одной шестой частью суши, соединяя всех нас тонкими нитями магнитофонных лент.
 
Прошла эпоха застоя, пожилые вожди заняли свое место  у Кремлевской стены.
 
Правительство СССР объявило о массовой реабилитации граждан – узников сталинских лагерей. Все незаконные внесудебные решения, вынесенные «тройками» и «особыми совещаниями», были отменены.

Близ Аляски в Тихом океане потерпел крушение танкер «Экссон Валдиз». Нефтяной пленкой, покрывшей 900 квадратных миль, было убито огромное количество морских животных.

У берегов Норвегии погибла советская АПЛ «Комсомолец», из 69 членов экипажа осталось в живых 27 человек.

Закончился показ первой в СССР мыльной оперы бразильского происхождения – «Рабыня Изаура».

Папа Иоанн Павел II объявил, что «в конце концов Галилей был прав».

На ЦТ прошел первый сеанс врача-психотерапевта Анатолия Кашпировского.

Новое правительство ГДР объявило о беспрепятственном переходе из Восточного Берлина в Западный и обратно. Тут же началась стихийная разборка стены, разделяющей город.

Произошла революция в Румынии. В течение недели была сметена диктатура Чаушеску, а сам он и его супруга арестованы, приговорены к смерти, и немедленно казнены.

В Пекине власти на площади Тяньаньмэнь разогнали, с применением танков, студенческую демонстрацию. Погибли сотни человек.

После десятилетней войны, стоившей СССР 13000 жизней солдат, советские войска покинули Афганистан.

Наследник пожилых вождей провозгласил в стране  перестройку, которая уже не могла спасти закостенелую партийную систему.

Но еще верилось в лучшее, люди смотрели, как захватывающий сериал, трансляцию с I-го съезда народных депутатов СССР, хотя к этому времени экономика страны уже была в глубоком кризисе. С прилавков магазинов исчезли самые необходимые товары, которые продавались теперь только по талонам.

Правда, еще не было подписано в Беловежской Пуще предательское соглашение, разрушившее великое государство...


...А  это время в  тайной долине Проходного ущелья Северного Тянь-Шаня  все еще стоял август 1966 года.

В избушке Никодимыча открылась дверь, выскочил перепуганный  сурок,  и шустро припустил к своей норе, откуда был так грубо извлечен полчаса назад.

Появившиеся вслед за ним Вадим и Лизавета проводили взглядом осчастливленного грызуна и остановились. Им сейчас  было как-то не до грибов. Демарш Прохора произвел крайне неприятное впечатление на Вадима, слова Никодимыча тоже мало его успокоили.

- Лиза, пойдем к ручью. Там, наверно, нас не услышат.
- Пошли. Никодимыч сейчас депешу из Центра изучает, ему не до нас.
У ручья, на том самом месте, где Лиза озадачила Вадима сообщением о застывшем времени тайной долины, ребята уселись на корнях могучей ели и долго молчали.
Вадим первый нарушил молчание.
- Лизанька, хочешь, я тебе песенку спою, детскую народную?
- Самое время! А у тебя что – вдруг голос прорезался?
- Тут не голос важен, а слова! – Вадим встал в позу и затянул неестественно писклявым фальцетом:

У Пегги был веселый гусь,
Он знал все песни наизусть,
Ах, до чего ж  веселый гусь,
Спляшем, Пегги, спляшем!

У Пегги был сынок Иван,
Он залезать любил в карман,
Ах, до чего ж лихой Иван,
Спляшем, Пегги, спляшем!

- Это, по-твоему – детская песня? Не ври, наверно, сам выдумал!
- Ну, немножко присочинил, совсем чуть-чуть.  Ты слушай дальше, там веселее будет!

У Пегги был братишка Джон,
Он пережил двенадцать жён,
Ах, до чего ж живучий Джон,
Спляшем, Пегги, спляшем!

У Пегги дядя Майкл был,
Он тёте молодость сгубил,
Ах, до чего ж коварен был,
Спляшем, Пегги, спляшем!

- Вадим, хватит уже! От таких песен все детишки разбегутся! А этой Пегги можно только посочувствовать, если у нее такие родственники! Один только гусь положительный.  Представляю, правда, как он песни пел – наверно, не лучше тебя!
- Ладно уж, не буду. А жаль – у нее еще две сестренки было, дедушка и племянники!
- Наверно, такие же изверги!
- Дедушка, во всяком случае, так характеризуется:

У Пегги был веселый дед,
Он был немножко людоед,
Ах, до чего ж веселый дед,
Спляшем, Пегги, спляшем!

- Вадим, перестань! Что мне – уши заткнуть? И что это на тебя нашло?
- Да просто хотел тебя повеселить! Это же шуточная песенка.  В нашем положении не грех и посмеяться.
- А какое это такое у нас положение?
- А ты неужели не поняла?

В это время в избушке хлопнула дверь, послышался отдаленный разговор. Вадим, приложив палец к губам,  подкрался поближе к тропе. Осторожно выглянув из-за кустов, он увидел, как Прохор с Никодимычем спешат  к выходу из долины, причём за спиной Прохора виднелся внушительный рюкзак. Никодимыч на ходу что-то ему строго втолковывал, а тот, оборачиваясь, односложно отругивался. Слава Богу, подумал Вадим – куда-то их чёрт понес, хорошо бы надолго.

- Лиза, старики куда-то срочно потопали, наверно, приказ получили от своего начальства – заявил запыхавшийся Вадим. - Давай думать, как нам дальше быть, неужто согласимся с Никодимычем? Ты хоть поняла, что не только с нами – со всей нашей Землей будет? Я должен, кровь из носу, на эту базу проникнуть.

- Вади-и-м, ты что такой смелый стал? – удивленно протянула Лиза, расширив глаза так, как будто видит его в первый раз. – А ты хоть знаешь, как это опасно? Надо ведь заколдованную чащу пройти, там та-а-кое  ужасное  на тропе происходит, не дай Бог!.
- Это тебя Никодимыч застращал, наверно?
- Нет, Вадим, он и сам не все знает – они ведь с Прохором тут вроде сторожей при тайной долине.  Пока базу не расконсервируют.
- Тогда уже поздно будет, Лизанька! Сейчас надо действовать. Ты же мне поможешь? Пошли вместе, пока стариков нет!

- Ну, Вади-им! Нельзя же нам обоим уйти, надо, чтобы  кто-то один остался, а то Никодимыч заподозрит неладное. Он за нами в погоню Прохора пошлет – тогда дело плохо!
- Хорошо! Тогда я один, а ты скажи, что я на свою стоянку ушёл, или в город. Нет, про город лучше не надо…  Ты мне вот что объясни – если я   чащу дремучую пройду, то на базу точно выйду?

- Вади-и-м… - Лиза прижалась к нему, заглядывая в глаза. – Ты что, точно решился? Мне уже страшно за тебя…дорогой…
- Надо, Лизанька. Больше ведь некому, сама понимаешь.
- Ох, милый! Что ж делать, пойдем пока на разведку, к чаще заколдованной. Там так осторожно надо ходить…

                Глава II. В заколдованной чаще.
                Туман. Трибунал. В темнице
               
                «Синий туман похож на обман…»
                Из популярной песенки
 
-Ну, Вадим, теперь гляди в оба! – предупредила Лиза. Они стояли на тропе у начала дремучей чащи.  Угнетающая могильная  тишина этого мрачного места действовала на Вадима, но он был полон решимости идти до конца.
 -  Помнишь про пулеметы? – понизив голос,  показала на знакомое Вадиму место Лиза. - Тут надо их как-то обойти, или обмануть. Правда, их давно установили, но не надейся – скорее всего, сработают!
- Так, интересно, на что же они реагируют? На движение, или на тепло? Слушай, Лиза, раньше ты не слышала, чтобы они стреляли? Может, зверь какой случайно забредал. Или  дерево подгнившее падало?

- Да нет, не слышала ни разу… Там, Вадим, умнее сделано. И скорее всего, только против людей. Зверей же здесь много – у нас  и козлы, и косули встречаются, не говоря уж о сурках.  А уж  Прохор-то  с Никодимычем не раз по всей нашей долине проходили, но в них же эта техника не будет стрелять!
 - Слушай, Лиза, давай  проверим.  Я сейчас из-за елки выскочу и тут же спрячусь!
 - Даже не думай! Какой шустрый! Ты мне еще живой нужен – испугалась Лизавета. - Тут надо по-другому. Раз  животных не трогают, это хорошо! Давай-ка вернемся в избушку!

- Зачем? Ты что-то придумала?
- Пошли, сейчас узнаешь. Да скорее же, Вадим!
Около избушки Лиза велела Вадиму подождать, и вскоре вернулась с полушубком.
- На вот тебе – озабоченно сказала Лиза. - Выверни наизнанку, а как подойдешь к чаще – наденешь.  Придется тебе на четвереньках ковылять, ты как – сумеешь?
 - Да уж как-нибудь! Может, за медведя сойду.

- Пожалуй! В тебе определенно что-то медвежье есть, не поняла только что – грация, наверно. Ты так красиво вылетал назад в бункер, когда тебя чуть не захлопнули на морском берегу! – засмеялась Лиза.
- А ты откуда знаешь? На экране видела?
- А как ты думал? У нас все записано. Не сама я видела, Никодимыч рассказал.  Эх, ты, даже нашпионить не сумел как следует.  Ну, да ладно. Слушай меня внимательно.  Метров сто тебе придется точно по-медвежьи топать, смотри – не поднимайся, пока пулеметы не минуешь.  Да  иди прямо по тропе, в сторону – никуда! Только будь осторожен, очень прошу тебя! Тут такие опасные места, можно попасть неведомо куда, а может, и вовсе  не вернуться!

- Никак, в тридевятое царство? В общем, пойди туда – не знаю куда, короче – в логово Кащеево! А смерть его – в игле, а игла – в яйце, а яйцо – в утке…
- А ты не смейся! Я за тебя боюсь что-то…  Недаром меня Никодимыч предупреждал – смотри,  Лиза, с тропы  никогда не сворачивай, и в заколдованную чащу  – ни ногой! Там ты можешь со-о-всем в  другие миры угодить, чего доброго! Нам, говорит,  с Прохором и то невдомёк, что там может случиться. – Лиза ласково взяла Вадима за руку.

Вадим привлек ее к себе, пытаясь успокоить.

- Лизанька, дорогая, ты лучше думай, что со мной ничего не случится, от тебя ведь тоже многое зависит, ты мне мысленно помогаешь, правда!

Тогда Лизавета сняла с себя небольшой рюкзачок и протянула Вадиму.
- Возьми, тут тебе хлеба и сала припасла – идешь надолго.
- А сало-то откуда, Лизанька?
- Да у туриста одного попросила, с тех пор и копируем в дубликаторе. Какая разница, откуда! – раздраженно заявила Лиза. - Вот еще тебе котелок, кружка, нож. Там, в котелке сахар, заварка, спички – не пропадешь с голоду. Лишь бы чащу заколдованную миновал, а там уже сам смотри – не плошай.
- Ну, ладно, всё… иди уж… - Лиза освободилась из объятий друга. Подожди! Стой вот так! – Лизавета протянула руки к Вадиму, и он увидел сначала слабенькое, а потом нарастающее голубое свечение, исходящее от ее ладоней. Вадима словно окружило сияющее облачко, в котором так приятно было стоять. Еще несколько секунд, и сияние исчезло. Лиза перекрестила Вадима и отступила на шаг.

- Лизанька, а что это было?
- Это я две беды от тебя отвела. А с третьей ты сам должен справиться. Да, еще! Ты ведь в бункере был? Как туда попасть?
- В сенях под кадкой с капустой квашеной люк! А пароль: «рукописи не горят». Лиза, только кадка тяжеленная, я и то еле сдвинул!
- Ну, это уже моя забота, справлюсь как-нибудь. Иди уже, только не оборачивайся, а то не выдержу, побегу за тобой.

С тяжелым сердцем Вадим ступил вновь на опасную тропу, которая вела в неизведанное. Лиза глядела ему вслед, пока он не скрылся за елями, потом повернулась и тихо побрела назад, к избушке.

Помня наказ Лизы, Вадим, подойдя к дремучей чаще,  встал  на четвереньки, стараясь косолапить по-медвежьи. Ему было и страшно, и смешно от неестественности своего положения. Тропа петляла между замшелых серых валунов, местами  путь преграждали  мертвые сухие ветви елей, похожие на гигантскую паутину. Приходилось продираться, сдавленно чертыхаясь, и стряхивая сухую хвою, сыпавшуюся в глаза и за шиворот. Но вскоре чаща поредела и впереди открылась солнечная поляна.
 
Однако уловка Лизы сработала, подумал Вадим. Похоже, что опасная зона кончилась!  Он с радостью поднялся, сбросил жаркий полушубок и облегченно вздохнул.
Тем временем небо внезапно потемнело, наплыли серые облака,  опустились  на притихшую долину, все застыло в лесу, даже ручей примолк, как будто и его околдовал туман.

Местность изменилась волшебным образом – клочья облаков, наплывая, скрыли лес и скалы, подрезая вершины гор, которые словно плыли в облачном море. Вскоре и они пропали, туман совершенно заполнил пространство, и непонятно было, куда идти. 

Вадим решил остаться на тропе, чтобы переждать непогоду.
Туман все густел, потом – вот неожиданность – изменил свой цвет, из серого стал синим, фиолетовым, в нем появились красные ленты, затем он весь осветился алым заревом и неожиданно пропал.  Его как будто сдул невидимый великан – поиграл, натешился и ушел в свой таинственный замок.

Но странное дело – горы словно испарились, лес исчез, как его и не было, всё растворилось в загадочном тумане!
- Вот это да! Куда ж я попал – изумился Вадим. – Глазам не верю – как будто мираж!

Взору его предстало унылое место – широкое пространство, скорее  всего  –   городская  площадь, по сторонам которой зияли пустыми глазницами окон скелеты разрушенных многоэтажных зданий. Ветер нес по выщербленной мостовой обрывки бумаги, какие-то тряпки, пыль, которая, видимо, скапливалась здесь годами.

Печальная  эта эспланада резко заканчивалась обрывом, у которого  виднелась группа людей – там происходило какое-то странное действо. Вадим подошел ближе и прислушался.

- Следующий! – приказал человек в черном плаще с золотым поясом, как видно, облеченный властью.

Двое крепких мужчин с автоматами на груди выдернули из толпы согбенную фигуру старика, опирающегося на трость, и подвели к краю обрыва.
Затравленно озираясь, он медленно взошел на доску, выступающую над пропастью,  и замер, ожидая своей участи.  В толпе зевак обсуждали происходящее.  Старая женщина с корзиной белья, видимо, приготовленного к стирке, говорила своей соседке:

- Вот и Тадеуш попался, наконец. Сколько лет он мучал бедную Марту, а потом задушил ее в сарае, повесил на балке, да ещё и рыдал во-о-от такими слезами, и кричал: «Соседи, помогите! Марта повесилась! О, горе мне, как теперь жить!» – Я всегда это знала, он страшный человек, этот пан Тадеуш!
- Так это он-таки задушил свою жену? Чтоб ему ни внизу, ни вверху покоя не было!
- Пани Зося, ему не бывать наверху, верьте моему слову! Сейчас вы уже сами-таки увидите!

Человек в черном плаще подошел к старику, снял с пояса удлиненный черный предмет, напоминающий мощный фонарь, направил его вверх и нажал кнопку. В небо вырвался тонкий, как спица, красный луч, отразился на низком облаке, мигнул три раза. В толпе все притихли, ожидая дальнейшего.

Через несколько секунд в небе родилась красная вспышка, вначале это была всего лишь звездочка, но, быстро приближаясь, она превратилась в сияющее кольцо, которое охватило согбенную фигуру старика, сорвало ее с доски и бросило в пропасть.  Внизу раздался отдаленный гром, полыхнуло огнем из бездны, и все затихло. По толпе зрителей пронесся одобрительный вздох.

- Следующий!
 К доске подвели упирающуюся пышную молодую блондинку в черном платье.  Заламывая руки, она кричала: «Отпустите, отпустите меня, я не знала ничего, мне он приказывал! Я жить хочу, я стихи пишу, народу они нужны! Простите меня, я больше не буду!»

- Пани Ванда, а это кто такая? Кричит так жалобно, может, не виновата?
- Эх, пани Зося, добрая вы душа! Это же любовница самого высокого генерала, они деньги народные уворовали, те, что на новое оружие были предназначены! Он ее, такую-сякую, своим заместителем назначил. Вот она и присосалась, как пиявка, к военному бюджету-то.
- Так не убила ж никого, не то, что Тадеуш этот проклятый! Да еще стихи пишет, неужели не пожалеют ее?

- А по мне, такие предатели хуже всего, они страну нашу разворовали! Совести у них  нет, эх, мне бы волю, я бы ее-таки сама задушила! Стихи-и-и она пишет, видите ли! «Почему ты ударил меня сапогом, разве я не твоя, и не твой это дом!» - да разве это стихи, пани Зося, золотая вы моя? За одни эти стихи стоит ее-таки повесить! Эх, дорогая пани Зося! Помните, как наши поэты писали, душевно: «Ну что же ты грустишь, что снова осень, что золотые листья в синеве…»

- Да, пани Ванда, как сейчас помню: «Что ровно в восемь я не приду любимая, к тебе…»  А потом: «Для кого твои глазки горят, с кем ты делишь печаль?». Ах, какое время было, дорогая пани Ванда… какие песни…   

Между тем у края пропасти происходило нечто странное – не дожидаясь запрашивающего сигнала от человека в черном плаще, блондинка, оттолкнув конвоиров,  сама бросилась в бездну. Однако, пролетев с истошным воплем метра три, она вдруг повисла в воздухе, потом ее завертело бешеным вихрем, разорвавшим на ней платье, и выбросило на край обрыва. Согнувшись и обхватив себя руками, она, под улюлюканье толпы, бросилась прочь и исчезла в ближайших развалинах.

Следующим к пропасти подвели, нет, скорее, подтащили упирающуюся фигуру в студенческой тужурке.  Юноша отчаянно кричал:

- Да поймите вы, наконец, олухи царя небесного! Меня же нет, я литературный герой, меня писатель выдумал! Вот его и судите, а я призрак, фантом, галлюцинация!
- Ничого соби, фантом! Вин, Ваше Темнейшество, з сокирою на нас з Чубатым кидався, та не на тих напав! - иди, иди, призрак, зараз тебе  укоротять. Це тоби не на бабусь з сокирою стрибати! Теж мени, надлюдина знайшовся.
- Перец, опять ты со своей мовой? Ты помолчать можешь? Вечно не в свое дело суёшься. Пожалуйте сюда, сударь. Ваш документ давайте.
- Вот он, возьмите, из-за него все беды мои – студент вытащил из-за пазухи увесистый  потрёпанный томик. – Я человек подневольный. Что автор придумает, то и должен исполнять.

- Так, заставили, значит. Писатель, видите ли, виноват. А сам должен думать, прежде чем за топор браться, старуху убивать?
- Да если бы вы знали эту старуху…
- Знать и судить – это, сударь мой, нам оставьте. Где преступление, сами понимаете, там и наказание, не так ли?

Студент понуро молчал, стараясь не глядеть в бездну под ногами. Жалкий у него был вид, какой уж там сверхчеловек. Даже во взгляде судьи обозначилось какое-то сочувствие. Он направил луч своего «фонаря» в небо, мигнул три раза, ожидая ответа.

Не прошло и минуты, как вокруг фигуры студента сгустилось слепящее красное сияние, она стала на глазах  таять, уменьшаться, потом закружилась спиралью и, как джинн в бутылку, нырнула в книгу, раскрывшуюся и снова захлопнувшуюся в  руках судьи.

- Вот и всё, значитца! – рассуждал старик в телогрейке и валенках с галошами, невзирая на теплый вечер.– Ежели ты, к примеру, из книги герой, то как тебя осудить возможно? Оченно правильно там, вверьху порешили. А вообче, скажу я вам, от энтих книг бывает вреда поболе, чем пользы. Оно конешно, ежели учебники какие, то – на пользу, или, к примеру, жития святых. А у писателя энтого книга, сообчу  вам, сильно зловредная. А ну все, кто захочет, начнут топорами махать? Сверхчеловеки-то? А? Куды мы тогда, я вопрошаю, сограждане дорогие, докотимси? То-то и оно… Страху в людях нету, прости Господи. Правда, старушки тоже бывают – ух, зловредные! Но не топором же их, золотые мои, казнить! Так, проучить слегка, кулачным, значит, способом – глядишь, и выправится какая. Ну, а ежели  нет, тогда…

А к обрыву уже вели  новую фигуру – полного лысого мужчину в пиджаке балахоном и  помятой фетровой шляпе. Мужчина упирался, потрясая скинутым башмаком и выкрикивая:

- Пидирасы! Я вам покажу кузькину мать!
- Покажешь, покажешь! – успокаивали его конвоиры. – Двигай давай, перебирай ножками!

- За что вы его, ребята? – удивился Вадим.
Конвоиры и толпа разом, как по команде, повернулись к вопрошающему. Вадим даже не ожидал такого эффекта.

- А ты кто такой? Как сюда попал? А ну-ка, взять его!
- Да я, дорогие товарищи, вовсе не отсюда, я вообще не местный, тут случайно проходил. Может, я пойду, извините, если что не так. – Вадим потихоньку подавался назад, намереваясь задать дёру в ближайшие развалины.
Не тут-то было! Мужики с автоматами крепко схватили его за руки, заломили за спину – не дернешься!

- Это, пани Зося, шпион американский, уверяю вас, дорогая! – шептала женщина с корзиной своей соседке. – Видите, одет не по-нашему – кепочка какая-то несерьезная, такие у нас не носят. Попался, голубчик! Как только к нам проник, видно, с парашютом забросили.

- Куды його? – обратился рыжий бородатый конвоир к человеку в черном плаще.
- Пусть пока здесь стоит, некогда с ним разбираться. – А ты куда? – Лысый толстяк, о котором забыли,  тем временем хотел затеряться в толпе. – Нет уж, давай сюда, поближе. Сейчас мы кузькину мать-то и покажем. Здесь тебе не на трибуне, здесь ты в трибунале, ха-ха!

Конвоиры, здоровенные волосатые мужики в черной униформе, напомнившей Вадиму одежду полицаев времён Великой Отечественной, радостно заржали.
- Вин, Ваше Темнейшество, говорив, вы все будете жити при коммунизьме! Нас все кузькиною матерью лякав, гы-ы-ы-ы!
- Рот закройте! Смирно! Это не ваше дело – обсуждать, ясно? Сами в трибунал захотели? Парня этого, пришлого, ты, Перец, быстро в подземелье! Запереть до завтра!

- Слухаюсь! Рыжий детина больно ткнул в спину Вадима дулом автомата. - Ну, шпигун, пишов! Живо!

Обернувшись на миг, Вадим увидел, как упирающегося толстяка ставят на доску.  Конвоир тоже помедлил, видно, и ему захотелось увидеть момент истины.

Распорядитель в черном плаще направил луч своего фонаря в небо. Через секунду сверху пришел ответ – на темном небе засияли буквы: «На Крайний Север, председателем кукурузоводческого колхоза, пока не получит урожай». В тот же момент лысого сорвало с доски, подняло над обрывом и унесло прочь. Сорванная с головы шляпа, медленно колыхаясь в воздухе, опустилась в толпу, где ее быстро прибрала чья-то проворная рука.

В толпе оживленно обсуждали приговор.
- Кукуруза, это, любезные граждане, по-американски – маис! –   заявил вездесущий дед в валенках. Он у их, мериканов, в штате Айова произрастает, а у нас на севере – навряд ли. Ежели разве в теплице? Эх, шпиёна бы спросить, да жаль – уводят!

- Да разве столько теплиц настроишь, дед? Ты что, спятил? А то без шпионов неясно! Это же тебе не картошку сажать! – откликнулась пани Ванда. – Ты бы шел домой, там твоя теплица – на печке, да у бабки под боком.

- А ты кто? Чтой-то я не разберу – может, тоже шпиёнка!
- А ты, дед, очки на глаза-то спусти, а то они у тебя на затылке!

Дальнейшего Вадим уже не слышал. Подгоняемый рыжим «полицаем» в   ближние развалины, он  уже спускался по крутым ступеням в какой-то мрачный подвал. Отперев внушительный висячий замок и отодвинув тяжелый засов, детина отворил скрипнувшую массивную дверь и грубо толкнул Вадима внутрь. Полетев в темноту, тот упал на что-то мягкое, оказавшееся охапкой сена. Дверь со скрежетом закрылась, некоторое время громыхало навешиваемым замком и лязгало задвигаемым засовом, затем топал прочь детина и, наконец, воцарилась полная тишина.

Вот так влип – соображал Вадим. Куда ж это меня угораздило попасть, и как отсюда выбраться? Однако прохладно здесь, эх, зря полушубок на тропе бросил. Ладно, хоть рюкзак не отобрали. Нащупав нож, он отрезал хлеба, пластик сала, и с удовольствием перекусил. Какая все же молодец Лизанька, все предусмотрела. С ней не пропадешь! Война войной, а кушать все равно охота.

Вот только теперь пить захотелось, но видно, уж до утра терпеть придется. Постепенно глаза Вадима привыкли к темноте, и можно было различить слабый лучик вечернего света, пробивающегося высоко под потолком  из маленького зарешеченного окошечка.

     Глава III. Утро. На допрос.В трибунале. Снова свободен!Дом с красной крышей
               
                "А судьи кто?"
                А.С.Грибоедов "Горе от ума"



Из маленького окошка по сводчатым потолком в камеру проник яркий солнечный луч, осветив мрачное узилище Вадима. Кроме подстилки и лежащего на ней арестанта, здесь, собственно, и нечего было освещать. Медленно перемещаясь, квадратик солнечного света достиг лица спящего Вадима, тот сморщился во сне, чихнул и проснулся.

Не сказать, что это было радостное пробуждение, скорее наоборот. Вчера, утомленный от пережитого, Вадим вспомнил, как  Лиза говорила – «утро вечера мудренее».  Немного утешенный этой народной поговоркой, он решил – будь, что будет, и  как-то быстро уснул.

Сейчас же картины вчерашнего дня предстали перед ним во всей полноте – заколдованная чаща, туман, странная площадь, толпа, непонятное судилище…  А этот рыжий «полицай», живо напомнивший Вадиму Прохора? Где же я? – мучительно пытался  он понять – в прошлом, или в будущем? А человек в черном плаще – кто он? Почему у него такая власть, и у кого он запрашивает решение судеб людей? Какие, однако, замысловатые сюжеты рождаются в этом тумане, и сколько их еще накручено? Однако, дожил – увидел небо в клеточку…

Бесплодные эти догадки были прерваны скрежетом отпираемого засова и громыханием замка. Вместе с потоком света в камеру ворвался шум – отрывистые команды, топот множества сапог, лязганье оружия.
Дневной свет после полумрака темницы больно ударил по глазам Вадима, он невольно зажмурился.                               

- Ну, як, шпигун, спалося в нашому готели, не замерз, яки сны привиделись? – На пороге оскалился кривой улыбкой давешний рыжий детина. Заложив руки за пояс, он, поводя плечами, поигрывал болтающимся на пузе автоматом.
До чего всё же похож на Прохора, машинально отметил окончательно проснувшийся Вадим. Бывают же такие совпадения. Вот только говор у него уж больно украинский, чего за Прохором не замечалось. Жаль, некому питание ему выключить – вдруг он тоже робот!

- Ну, чого задумався? Давай выходь, шеф тебе вымагае. Зараз мы розберемося, хто тебе прислав. У шефа ты зараз  расколешься.
- Перец, воды дай, пить охота!
- Пити хочеш? Зараз тебе напоять, и кава дадуть, и какава, поки не лопнеш! Выходь швыдко!

Вадим стряхнул с одежды солому, подхватил рюкзак, и стал подниматься по ступенькам к нетерпеливо ожидающему конвоиру. Снаружи гулял свежий ветер, поднимая пыль, закручивая вихри между останками домов. Несло какой-то застарелой вонью, по-видимому, от сгоревших автопокрышек. Из-за угла соседнего дома высовывал стальной хобот какой-то монстр – то ли танк, то ли крепостное орудие.

На открытом пространстве между руинами зданий маршировала группа солдат, подбодряемая отрывистыми командами командира – офицера или капрала.

- Отряд! Шире шаг! Строевым – марш! Выше ногу! Тянуть носок! Я из вас балерин сделаю, чёртовы куклы!

Поравнявшись с отрядом, рыжий отдал офицеру честь.  Тот, глянув на Вадима, скомандовал:

- Отряд, смирно! Равнение на шпиона!

Шесть  десятков ног с грохотом ударили в мостовую, печатая шаг перед Вадимом. Рыжий охранник готовно  заржал, оценив солдатский юмор командира.

- Вольно! – донеслось от уходящего отряда. 

Идти оказалось совсем недалеко – в соседние развалины.
Снова подвал, ступеньки, часовой с автоматом у окованной железом двери. Сидит, начищает бляху на ремне до зеркального блеска.

- Здорово, Перец! – глянув на свою рожу, расплывшуюся в медном отражении, удовлетворенно протянул страж. – Ты что, шпиёна привел вчерашнего?
- Ага, зараз шеф його швыдко розкрутить. Дай курнуты, Чубатый! Та кинь ты свою бляху драиты, и так горить, як вогонь!
Затянувшись напоследок окурком, Чубатый почтительно постучал в дверь.

- Кто? – послышалось изнутри.
- Так что, господин полковник, шпиёна, который вчера попался, Перец привел. Заводить, что ли?
- Давай! Сами за дверью останьтесь!

- Слушаюсь! – Чубатый, открыв дверь, подтолкнул Вадима  автоматом. – Пошел, пошел! Рюкзак тут оставь!

Дверь с противным скрипом захлопнулась, Вадим шагнул вперед и огляделся. Помещение разительно отличалось от его недавней темницы. Во-первых, здесь было очень светло от висящей под потолком люстры, во-вторых, в отличие от промозглой камеры, довольно тепло.   За столом у дальней стены сидел человек в военном мундире. Обстановка, правда, была почти  спартанская – побеленные стены, шкаф, уже упомянутый стол, диван, кресло для сидящего  и два стула. На стене висели карта неизвестной страны и портрет, который сразу привлек внимание Вадима. Маршальский мундир с мягким воротником, шитые погоны с большой звездой, пышные усы, пронизывающий  взгляд – все это было очень знакомо.

Да-да, из золоченой рамы на Вадима строго смотрел товарищ Сталин.

- Удивляетесь? – Хозяин кабинета оторвал взгляд  от бумаг, которые изучал, и пристально посмотрел на Вадима.
- Есть чему! Если бы вы еще сообщили мне, куда я попал, и почему со мной так обращаются, я был бы очень вам признателен. Я шёл по своим делам, никого не трогал…
- Примус починял, не так ли?

Ну вот, и этот туда же – подумал Вадим. И откуда такая начитанность? Однако старательно изобразил изумление:
- Какой еще примус? Не было у меня…
- Ладно, ладно. Не было, так не было. На нет и суда нет. Присаживайтесь – хозяин показал на стул. – Так, с какой целью заброшены, явки, пароли? Не советую обманывать. Все  будет досконально проверено, и в случае дезинформации сильно пожалеете. Вы, как разведчик, у нас по первой категории проходите, так что ни на какой суд не надейтесь.

- А на каком основании вы со мной так разговариваете?
- На каком основании? – Полковник, усмехнувшись, похлопал рукой по столу. – Вот мое основание, можете ознакомиться.


На протянутом листе бумаги с грифом «строго секретно» и заголовком «Шифровка» Вадим прочитал: «…просим разрешить дополнительный лимит по первой категории 4 тысячи». Поперек листа стремился размашистый росчерк: «За/И.Сталин», и ниже – подписи других вождей, помельче: «В.Молотов», «К.Ворошилов», «Каганович», «Ежов», и совсем уже мелко: «т.Микоян – за» и «т.Чубарь-за».

- Да вы что, и правда, меня за какого-то шпиона принимаете – улыбнулся Вадим.  Явки, пароли – бред какой-то! А год-то какой у вас на дворе? Сталин давно уже умер, а вы мне шифровку эту показываете!
- Ему еще смешно! Это в контрразведке-то! Сталин, говорите, умер… Что ж, прекрасно. - Хозяин кабинета нажал какую-то кнопку на столе, и откинулся в кресле.

Дверь открылась, вошел Чубатый, торопливо застегивая воротник мундира.
- Слушаю, господин полковник!
- Да не тебя! Перец пусть зайдет, а ты – свободен.
При виде вошедшего рыжего детины господин полковник поморщился:

- Перец! Ты когда бороду свою сбреешь, смотреть на тебя дико – не воин, а снежный человек какой-то!
- Так що не можу, пане полковник! У бороды у мене вся сила полягае!

- Ох, Перец, смотри у меня! И как  Его Темнейшество тебя терпит, прямо удивительно!
- Його Темнейшество мною завжды задоволени, пане полковник! Вчора мене дякували за затримання шпигуна - ось цього! Обицяли навить капралом зробыты.
- Зробыты… шпигуна… Когда уже по-русски выучишься? Ладно, кончай болтать. При нем что было? – кивнул полковник на Вадима.
- Так ничого не було, ваше высокоблагородие!

- Как ничого? – возмутился Вадим. -  Врет он! На  входе у меня рюкзак отобрали, пусть вернет!
- Перец!!! – Уловив интонацию господина полковника, рыжий детина рванулся к выходу.

- От, пане полковнику, окрим цього речового мишка, бильше ничого не було.
- Так, посмотрим. Перебрав немудреное имущество Вадима, его высокоблагородие разочарованно протянул:
- Да, не густо что-то…

- А вы чего ожидали – фотокамеру в зажигалке, яды, секретные карты, парабеллум с отравленными пулями?
- Я вижу, у вас все улыбочки, хорошо-с. – Перец!
Почтительно ожидавший бородач вытянулся в струнку.
-  Вот, шпиону помочь надо, объяснить, что запираться бесполезно.
- Це мы зараз, допоможемо!

Перец подскочил к Вадиму, Лихо замахнулся ногой в сапоге, чтобы одним ударом вышибить из-под него стул, ударил и … взвыл от боли. От вида скачущего на одной ноге конвоира Вадим невольно расхохотался.
 - Ты что, Перец, опять пьян?
- Господин полковник, уй-юй-юй, больно как! Этот шпиён меня чем-то за ногу укусил, гад!

Вадим даже рот раскрыл от удивления: Перец вдруг затарахтел на великом и могучем!
- Странно! Он ведь даже не пошевелился. Ну-ка, Перец, еще попробуй, да вдарь посильнее! Да не по стулу бей, а по морде! Виноват, хе-хе, по лицу…
- Я боюсь, господин полковник! Лучше Чубатого позовите.
- Ты еще рассуждать? В трибунал захотел?

Перец с опаской снова двинулся к Вадиму, протянул руку, потрогал его за плечо – ничего не произошло. Приободрившийся бородач замахнулся кулаком, ударил и … в этот раз покатился по полу, с воплями прижимая к животу отбитую конечность.

- Как интересно! Молодой человек, как это у вас получается? Когда этот, с позволения сказать, воин, пытался вас ударить, я видел какую-то голубую вспышку! Перец, пошел вон!

Рыжий конвоир, сдерживая слёзы, готовно похромал к выходу. За дверью Чубатый, увидев горестную морду товарища, радостно заржал.

- Перец, кто это тебя так уделал? Шеф, что ли?
- Нет, шпиён проклятый! Уй, больно как, падла! И ты еще ржешь, тебя бы так!
- Да ну, свистишь, это его высокоблагородие тебя двинул! А ты что, ридну мову позабыл, чи шо? Вот это номер! А сколько лет прикидывался! Так ты москаль, Перец?
Видчепися, гад! И без тебе тошно! Щоб тебе розирвало!

- Ах-ха-ха-ха! Снова вспомнил! Опять хохол! Ну, ты даешь, сдохнуть можно от смеха!
Когда дверь за Перцем захлопнулась, господин полковник вышел из-за стола.

- Однако, сударь, я вижу – вы не по моему ведомству проходите. Мне только этого нехватало – мистики всяческой. Первый раз вижу, чтобы этот питекантроп не мог кого-то ударить! Это же нонсенс! Нет уж, пожалуйте-ка в трибунал. Там Его Темнейшество пусть и разбирается. Возьмите свое имущество, мы не мародеры.

 Господин полковник боязливо похлопал Вадима по плечу.
- Так что, удачи вам, сударь мой! – Эй, Чубатый!
Дверь приоткрылась, просунулась испуганная морда Чубатого.
- Как там Перец, ожил?

- Почти! – радостно ухмыляясь, заявил страж. – Здорово вы его, господин полковник, приложили –  давно пора. Совсем страх потерял, дубина рыжая!
- Так, вы с Перцем – взять этого, и в трибунал. Быстро!

…Разношерстная толпа на площади ожидала очередного зрелища, когда к краю пропасти подвели Вадима.
 - Ваше Темнейшество! Господин полковник приказал шпиона в трибунал доставит! – отрапортовал Чубатый.
- Что, сам не мог разобраться? Я же не могу всякой мелюзгой заниматься!

- Так что никак нет! Не могу знать, приказано привести.
- Ладно, давайте сюда! – как-то устало выговорил распорядитель.
Перец опасливо повел стволом автомата, не решаясь подтолкнуть. Чубатый взял Вадима за плечи и повернул к обрыву.

- Давай, давай, шпиён, не задерживай! Видишь, сколько еше работы – Его Темнейшеству отдохнуть некогда.
Вадим ступил на качающуюся доску, сделал два осторожных шага и повернулся лицом к толпе.

Человек в черном плаще направил луч в небо.

- Сейчас шпиёну карачун придет, допрыгался, болезный! – радостно потирая руки, сообщил ехидный дед в валенках. – Он, видать, дорогие сограждане, не ожидал…

Нестройный шум толпы и громкие крики заглушили последние слова деда.  В последний момент, когда Вадим уже закрыл глаза, готовясь к неминучей гибели, из-за ближних развалин стремительно налетели клочья голубого тумана, скрыли и толпу, ожидающую развязки, и конвоиров, и судью. Всё поглотил туман, играючи накинул свое покрывало на местность, вот уже   и не видать ни зги – как будто занавес задернули перед зрителями!

Вадиму почему-то, совсем некстати вспомнилось, как когда-то, в туманнное утро, он привел свою девушку к берегу Большого Алматинского озера, и рассказывал ей, что вокруг высокие снежные  хребты, а впереди большое озеро. А в это время перед ними был лишь небольшой клочок воды, остальное все пропало в молоке тумана. Подруга только смеялась, не веря Вадиму – «все это только твои сказки! Никакого озера здесь нет, никогда не поверю».
 
А сейчас Вадим застыл, боясь пошевелиться на доске, чувствуя под собой бездну. Потом осторожно сел на корточки, придерживаясь за края доски, и замер. Странное дело, ничего не было слышно, ни разговоров в толпе, ни распоряжений охраны – как будто все звуки завязли в плотном одеяле тумана.

Осмелев, Вадим начал потихоньку продвигаться вперед, к краю обрыва. Вот  и доска кончилась, он уже на твердой земле! Только он поднялся, как сильный порыв ветра запорошил ему пылью глаза и бросил на землю. Вихрь  умчался, а Вадим протер глаза, поднял голову и ошалел – вокруг снова лес и горы, а развалины вместе с толпой, конвоирами и судьями куда-то сгинули!  Никакой доски, и никакой пропасти!

Он снова стоял на той же поляне, нисколько не продвинулся.
Недаром Лиза говорила, что здесь странные вещи творятся, хорошо, что цел остался. Вадим вспомнил, как под ним качалась доска над бездной, и невольно поежился. Да уж, место, что ни скажи –  забавное! И что за странное сочетание – шифровка с резолюцией Сталина, и тут же – «ваше высокоблагородие, господин полковник»? Да еще какое-то «Ваше Темнейшество»?

Как-то тут концы с концами не сходятся, как будто пьяным мастером детектива накручено. Но что же  делать – надо дальше двигаться. Лиза говорила, что ущелье будет сужаться – вот там-то надо смотреть в оба, может, какие знаки будут.
Оглянувшись на заколдованную чащу, Вадим зашагал дальше. Действительно, вскоре скалы вплотную обступили тропу, оставляя только узкий проход. Однако, миновав это мрачное место, Вадим оказался в новой долине. В отличие от неприветливой в своем могильном безмолвии заколдованной чащи, по склону, между кустарников  и камней, весело журчал ручей. Вадим, которому так хотелось пить, с наслаждением припал к воде. Достав котелок из рюкзака, он наполнил его и поднялся.
На ближайшем склоне, полускрытый могучими елями, виднелся старый дом с красной крышей. Вадиму стало тревожно, что-то подсказывало ему, что здесь ждет его новое испытание. Тропа вела именно сюда, как бы приглашая в гости.

По крутому подъему, обманывая его короткими траверсами, Вадим поднялся к дому.  Перед ним, на постаменте из грубо сколотых камней, возвышался гипсовый бюст Ильича, глядящего почему-то на запад. Галстук вождя был заботливо покрашен в красный цвет, зато нос кем-то был давно уже отбит. В окружении строгих елей и гармонии разноцветья альпийского луга гипсовый Ленин выглядел довольно дико и чужеродно.

Дом был закрыт на висячий замок, вставленный для верности в отрезок трубы, а окна схвачены железными ставнями.
Вадим обошел дом и приятно удивился – за южной стеной было устроено уютное место отдыха, со столом и скамейками. На одной из них Вадим тут же и устроился передохнуть. Сразу захотелось чаю. Установив котелок над очагом с припасенными кем-то дровами, он настрогал ножом на сухой ветке «петушка», зажег его и сунул под тонкие сучья.

Теперь, в ожидании чая, можно было расслабиться.
Над близким хребтом медленно плыли облака, одно как будто остановилось и долго заслоняло солнце, отчего сразу на склоне разлилась прохлада. Пейзаж перед глазами

Вадима представлял сплошные заросли арчи, похожие на шкуру какого-то доброго сказочного зверя. Ели в своих зеленых плащах почти не отличались по цвету от арчи, только, в отличие от нее, утверждали мужественную вертикаль, за что и часто платились, платя дань ветру. Всюду виднелись древние камни с накипью серых, зеленых и оранжевых лишайников.

Между тем Вадим чувствовал, что именно здесь, в этом доме находится что-то очень страшное.  «Две беды от тебя отведу», сказала Лиза. А ведь правда, две опасности миновали – это Лизанька защитила. Что ж, надо готовиться к третьей. Вот только передохну, подумал он. Видно, не миновать, надо как-то в этот дом проникнуть. 

Тут уже поспел чай – запарил кипящий котелок. Но у Вадима, после пережитой опасности, прямо-таки глаза смыкались – так хотелось прилечь на этой широкой скамейке, благо, солнышко опять выглянуло. Забыв про чай, он вытянулся на теплых досках, закрыл глаза и не заметил, как уснул.

Скоро уже ему снилась своя стоянка, Лиза, вся пронизанная солнечным светом – стоит на Большом Камне в красивом платье, тянет к нему руки, улыбается! А снизу по ущелью тянутся серые клочья тумана, грозят непогодой. Потом снова Лиза, стоит за мольбертом, с кистью в руке. Вадим глядит из-за ее плеча, а на подрамнике – новая картина! Знакомая  стена дома, скамейка, и он на ней  – с закрытыми глазами. А на краю фундамента, у правого угла, под нижним камнем вспыхивает огонек голубой – мигнет и снова погаснет. И Лиза оборачивается, что-то хочет сказать, а лицо у нее такое серьезное, на лбу строгая морщинка пролегла. А потом протягивает ему конверт, он берет, открывает и читает первую строчку: «Знаешь, о чем я сейчас жалею…» 

            Глава IV. У цели. Автор жалеет об упадке эпистолярного жанра.
                Сон Вадима. Полный провал
               
                "Мы за мечтою заветною шли,
                А на пути – горы…»

Дорогой читатель! Знаешь, о чем я так жалею? А жалею  я о том, что эпистолярный жанр тихо умирает. Где вы теперь, глубоко прочувствованные, пространные письма, которые иногда писались несколько дней, письма, которые бережно хранились, перевязанные ленточкой – как память о прекрасном прошлом.

Интернет, который ворвался в нашу жизнь, придал ей немыслимые доселе возможности и ускорение, превратил почтовую переписку в обмен краткими сообщениями.
Незабвенный товарищ Сухов из «Белого солнца пустыни», в воображаемом письме обращался к жене так: «Добрый день, веселая минутка! Здравствуйте, бесценная Катерина Матвеевна! Душа моя рвется к Вам, как журавль в небо!»

А сейчас, наверно, выстукал бы на клавиатуре своего ноутбука следующее: «Хай, Катя! Я на Фейсбуке нарыл прикольное видео, шлю ссылку, скачай себе с Торрент!»

А ненаглядная Катерина Матвеевна ответила бы: «Вау!!! Классно! Аффтар жжот, ржу ни магу!»

А письмо Татьяны к Онегину?

« Я к вам пишу – чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
Но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня».

Теперь, пожалуй, эти стихи выглядели бы так:

Я вам послала эсемеску,
А вы не лайкнули в ответ!
За что вы так со мною резко?
Меня для вас в Фейсбуке нет!
Я вам не девка, не метресска!
За вашу дерзкую привычку
Я заблокирую страничку!

Но вернемся к нашему герою, прикорнувшему на скамейке за подозрительным домом, охраняемым гипсовым Ильичом. В своем тревожном сне он даже и не подозревал, что искривленное пространство долины создавало различные фантомы, конструируя их из событий прошлого и будущего.

Не зря потрудились тут пришельцы с их неведомыми для землян возможностями – стоит ведь лишь немного нарушить связь времен, как это неизбежно аукнется и в ближнем, и отдаленном будущем.

Из-за нарушенного хода времени здесь в самых причудливых сочетаниях появлялись  не только образы реально происходивших событий, но и их возможные варианты.  В этом парадоксальном мире даже мысли Вадима могли быть отображены, правда, в довольно искаженной передаче.

Вот как обстояли дела, дорогой читатель, в этом затерянном мире. Почище, чем у сэра Артура, с его профессором Челленджером, однако Вадим-то об этом и не подозревал.

Он тяжело вздохнул во сне, ему сейчас снилось, что он проснулся и  удивился, увидев кипящий котелок – видимо, сон был недолог. Помнится, Лизанька, что-то протягивала, письмо какое-то. Вадим мучительно пытался вспомнить. О чем-то она жалела…  А еще огонек какой-то мигал…

Огонек… на правом углу… под камнем. Точно! Вадим поднялся, подошел к стене. Камень ничем не отличался от других, так же врос в землю. Крепко здесь строили, однако.  Благо, камня здесь было в избытке. Вадим принес рюкзак, достал нож, вырезал квадрат дерна около стены, поднял его – ничего нет.

Все равно, сон наверняка был не зря, если увидел Лизу. Огонек…  Да, да – огонек, огонь! Костер еще горел, Вадим схватил несколько горящих сучьев и поднес к фундаменту.  Сначала ничего не просходило, затем вдруг послышался странный звук: будто кто-то могучий и сердитый ворочал огромные камни, там, под фундаментом дома. Вадим подбросил веток в огонь, костёр разгорелся жарче, и когда языки пламени стали лизать кладку фундамента, случилось неожиданное – квадрат земли, на котором сидел Вадим, с тихим шорохом стал оседать. Вадим, занятый костром, не успел среагировать, и вместе с рюкзаком и горящими сучьями полетел в образовавшийся провал. В сознании мелькнули обрывки мыслей о Лизе, о том, что всё пропало, потом удар о дно провала, и полная темнота…


               Глава V. Странное место.Проблемы нуль-транспорта.Чёрт знает что!
               
                "В призрачном свете луны
                Странные тени
                Колышутся…»
                Мицуко Кобаяси, «Лунные тени»

Полная темнота окружала Вадима, когда он пришёл в себя. Чертыхаясь, он ощупал руки, ноги – вроде всё цело. Голову вот только сильно ушиб, да получил ожоги на руках от горящих сучьев. Вадим попробовал подняться, осторожно выставив вперёд руки. Вот радость – нащупал рюкзак! Достать потолок   над собой не получилось, но  впереди  рука уткнулась в гладкую стену. Хорошо, что хоть спички в кармане остались. Когда слабый огонёк осветил окружающее пространство, Вадим очутился в узком коридоре под каменным сводом. Начало и конец прохода терялись во мраке, а через равные промежутки стены  виднелись двери в какие-то помещения.

Вадим чиркнул ещё спичку, и пока она горела, взялся за  ручку ближайшей двери. Она не поддалась, но за стеной послышался какой-то шорох, затем звук шагов и  приближающийся разговор. Беседовали два мужчины, явно в возрасте. Вадим, который устал стоять, сел прямо на каменный пол и  прислушался. Похоже, что там, за стеной,  обсуждалась какая-то поездка. Один из собеседников подавал реплики этак  вальяжно, неспешно, а его партнёр отвечал, напротив,  почтительной скороговоркой.
- И куда вас, профессор, в этот раз понесло, в какую  Тмутаракань?
- В Новую Зеландию, с вашего позволения. Там, представьте себе, обнаружили какие-то допотопные мегалитические постройки.
- Это в  виде пирамид, что ли?
- Как раз нет! Этакие, знаете ли, купола, полусферы из огромных гранитных блоков.

Экспедиция Рамсдейла раскопала недавно у горы Кука.

- И небось, как всегда – «в стыки между блоками нельзя просунуть даже лезвие ножа?»
- Что вы! Довольно грубые сооружения, Рамсдейл мне прислал фото. Но, знаете, коллега, впечатляют такой, я бы сказал, титанической мощью.
- Ну что ж, Рамсдейл  серьёзный археолог. Наверняка что-нибудь интересное. Буду, буду ждать ваших отчетов  в Академии. Но заодно и сочувствую – добираться-то туда какая морока! Даже на космолёте часов пять, а он ведь в те края, как  я слышал, не каждый день летает?

- А я туда, коллега, нуль-транспортируюсь, с вашего позволения.
- И не боитесь? Ох, уж эта нуль-транспортировка,  там всегда что-нибудь, да не так пойдет! Хоть один атом на место не встанет, тут и начнётся.  И ладно, если всё тело дня три чесаться будет, как у меня, это ещё пустяки! А то в прошлом году, представляете,   выходит академик Протасов из кабинки, а у него четыре уха, это он в отпуск в Африку махнул, на слонов охотиться, и каким-то образом лишние молекулы с собой прихватил. И хоть бы лучше слышать стал, таки нет! Чисто декоративные уши-то выросли.  Друзья его утешали, хорошо, говорят, что не рога появились! Хе-хе-с… А то бы предстал перед супругой в таком, мягко говоря, непрезентабельном виде.

- И что, так и жил четвероухий?
- Нет, что вы! Супруга его к хирургу погнала, в косметический салон. Он не хотел никак, твердил ей – может сами отпадут, но с бабами,  пардон, с дамами разве поспоришь! Пришлось, дорогой мой, оперироваться. А наука-то сколько потеряла! К нему ведь ходоки повалили из Академии медицинских наук, просили, чтоб его заспиртовать после смерти, в ихней, так сказать, кунсткамере. Но супруга-то его дама солидная, в толчки их выгнала. Вас, кричала, самих заспиртовать надо, клистирные трубки!

- Ариадна Семёновна-то? Представляю! Не позавидуешь её, так сказать, оппонентам.
- Ещё бы, коллега! А Протасов-то! В Африку теперь ни ногой, про охоту забыл, да и кабинки эти за три квартала обходит.
- Да,  эта штука новая, не очень проверенная, гарантия 95 процентов. Мало ли что может случиться… Но зато уйму времени сберегает, вот и приходится рисковать. Неохота же в поездах трястись, или вылета космолёта часами ждать.

- Это так, конечно… Рискуйте, коли вы такой смелый. А я, после того неудачного опыта, уж извините, слуга покорный… Но я бы вам, дорогой мой,  посоветовал перед отправлением душ принять, а лучше всего  приходить на трезвую голову. Представляете, коллега, одного крепко пьющего немца друзья привели к кабинке, сильно уж он им надоел, а он не туда нажал что-то, и вместо Австрии отправился в Антарктиду.

- А что, туда уже отправляют? Надо же!
- Там пока всего лишь одна кабинка, на станции Молодёжной. Ну вот, выходит, значит, а на нём шорты тирольские и рубашка в клеточку. Хотел сразу в Тироле на празднике молодого вина очутиться! А снаружи-то минус 50! Аллес, стало быть, капут! Тут поневоле протрезвеешь! Он, естественно, назад, в кабинку, а пальцы уже онемели, не слушаются. Так он, представьте себе, код Австрии носом нажимал, и на празднике с   отмороженным носом оказался. Ну, в этом случае, понятно, не техника виновата. Пить надо меньше, вот что я вам доложу! А ещё,  говорят, изобретатель этой штуки сам первым куда-то отправился, и его до сих пор ищут!

- Не верьте, жив  и здоров профессор Кавасаки, и нас с вами ещё  переживёт. Он сразу патент оформил, и сейчас у себя в Токио плоды пожинает. А что на себе испытал, это чистая правда! Никто ведь не хотел рисковать, ни добровольно, ни за деньги. Раньше-то  Кавасаки крыс, да кроликов отправлял, потом собак, и всё благополучно шло. Да у собак-то, сами понимаете,  не очень спросишь, всё ли у них внутри в порядке.  Одна резво так выскочит, как ни в чём не бывало, а другая после трое суток под кроватью отлёживается.

 Ну, а потом, когда он, простите, насобачился, то  за обезьян взялся, тут и заминка вышла.  Не слышали разве об этой истории? Правда? Дело вот в чём: берлинский зоопарк решил у нашего московского прикупить шимпанзе. Ну, понятно, либо самолётом, либо на поезде доставить. А Кавасаки, вы и сами знаете, большой любитель природы. Как прослышал об этом, сразу к директору зоопарка – давайте помогу! Экономия и  времени, и средств на доставку! Вы, мол, на эти деньги ещё  одного экзотического субъекта приобретёте. Короче, соблазнил директора. Отправил  Кавасаки этого человекообразного в Берлин, а там, у экспериментальной кабинки, собрались местные деятели науки, ну, и репортёры, естественно, пронюхали.  Прибыл наш обезьян туда, всё честь по чести, открывают кабинку, а он выходит, делает учёному собранию  ручкой и приветствует: «- Гутен таг, майне   геррен!» Тут кто со смеху попадал, кто очки протирал – не мерещится ли это?

- Ну, это, коллега, уж извините, байки! Вы ещё скажите – он им руки пожимал, автографы, хе-хе, раздавал.
- Нет, к сожалению. Кроме этого приветствия продвинутый примат больше ничего из себя не выдавил. И ничем далее не блеснул. Такая, знаете ли, кратковременная игра природы. И если б не видеозапись оного события, которую я сам видел, то и я  бы не поверил, и не стал бы вас озадачивать.

- Ну, нет, как хотите, мой дорогой, но позвольте усомниться. Еще понятно, когда отрицательные явления наблюдаются, но чтоб нечто позитивное…
- А вы, коллега, считаете, что говорящая обезьяна – позитивное явление? Не дай бог! Потом ещё о равных правах заявят, а как вам такое явление – говорящая горилла во главе научного института?

- А что, вспомните Думбадзе – разве нет? И без всякой, заметьте, телепортации!
- Да уж,  вы случай, действительно радикальный припомнили. Его ведь восемь лет терпели, и всё из-за Енгибаряна – Думбадзе-то на его дочери женат был. Правда, в то время никаких кабинок ещё не было – Кавасаки-то первый опыт над собой только в 2039-м произвёл. И всё тайком от Думбадзе, этот ретроград никогда бы не позволил, как он говорил – «общественно – опасные эксперименты». Причём, заметьте, на свои средства от Нобелевки, почти в кустарных условиях эти приёмо-передаточные станции собирал, пресловутые  кабинки-то. Одну в подвале Академии, другую у себя в гараже.  А потом ещё  долго энергетиков обхаживал, чтобы на  телепортацию импульс подали. Наверно, ящик коньяку извёл. Энергия ведь требовалась огромная, это вам не электрочайник включить!

- И как, добился-таки?
- Естественно, вы же знаете Кавасаки! Он грозился в кабинете Главного Менеджера харакири себе учинить, если откажут! Дали, дали импульс, да такой, что пол-Москвы обесточилось. Был потом энергетикам нагоняй, но, как всегда, нашли стрелочника, уговорили на себя вину взять. А Кавасаки из подвала Академии успешно транспортировался к себе в гараж, все схемы и чертежи скачал на флеш-карту, сел на машину, и в аэропорт. И на ближайшем рейсе отбыл в Японию, где  сейчас и  обретается.

- Шельмец, ох, и шельмец этот ваш  Кавасаки! Всё ведь втихую обделал, на нашем оборудовании, а теперь нас и знать не знает. Сейчас японцы его, конечно, на руках носят, подлеца…
- Да уж, Нобелевка – это вам не жук накакал!
- Не жук, не жук… Кавасаки – вот кто жук, да ещё какой! Не зря  ведь ходят тёмные слухи, что тут не обошлось без инопланетян, говорят, дед этого Кавасаки был похищен пришельцами. Пропал на двадцать лет, а потом чудесным образом вернулся, нисколько не постарев. Да вы, наверно, читали про эту историю, тогда уфологи большой шум подняли – вот оно, свидетельство вторжения!
- Читал, читал. Так  у этих японцев, коллега, возраст не определишь, они всегда одни и те же…
 
- Возраст возрастом, но он ещё сорок лет прожил, и оставил этот мир  случайно – рыбой фугу отравился. И уфологов, кстати, не жаловал, интервью не давал, потому интерес к этому событию постепенно заглох. Да и не это главное, а возьмите в расчёт вот что – внук-то его  в 18 лет первое открытие сделал, помните, насчёт дубликаторов? А потом посыпалось, как из рога изобилия – антигравитаторы, за которые Нобелевку-то отхватил, квантовые ловушки, и – хлоп! Нуль-транспорт. Это всё неспроста, тут без помощи тёмных сил не обошлось.

- Это всё крайне интересно!  Но я, знаете, коллега, заболтался, и вас заговорил, а мне ещё собраться надо перед командировкой. Так что честь имею и всего наилучшего!
- А вам, мой дорогой, удачного скачка через пространство! Чтоб ни ушей и ни рогов! Шучу, шучу! Жду ваших отчётов о поездке!

Шаги стихли, и Вадим снова оказался в полной тишине и темноте. Болела ушибленная голова, саднила обожженная кожа рук, хотелось есть и пить.  Как жалко, что не успел напиться чаю, да и рюкзак ведь остался там, наверху. Что за странное место, разговоры о каком-то нуль-транспорте… 2039 год… все это не помещается в сознании, да ещё и голову ломит…  Охая и кряхтя, Вадим поднялся и пошел вдоль каменной стены, пробуя наощупь ручки дверей – вдруг какая-нибудь откроется.

Вот ещё одна, и опять разговор за дверью:
Невидимый густой баритон с манерами завзятого лектора вкрадчиво вещал под одобрительный гул аудитории:

- Жопа, товарищи, бывает трёх видов: простая, она же обыкновенная, жопа глубокая, и жопа с ручкой.
- Я извиняюсь, товарищ лектор, но почему именно с ручкой? – жеманно спросила какая-то дама. - Как это возможно в физическом смысле? – Разве что в фигуральном, я думаю?

- Именно в фигуральном, сударыня! Надо же понимать аллегорию-с.  Это, знаете, такая несообразность, что-то несовместимое со здравым смыслом. Вот, к примеру, представьте негра в дамских панталонах с кружевами и с  жёлтым зонтиком. Разве не слетит с ваших уст это самое восклицание?

- Но я до сих пор ничего такого и не слышала!
- Станиславский сказал бы: «не верю!» Но я не Станиславский, и охотно вам поверю. Тем более, дорогая, теперь вы обогатились на одну выдающуюся метафору, с чем вас и поздравляю.
- Ну, спасибо за такое приобретение…

- Кушайте на здоровье!
- А вот такую пословицу вы, товарищ лектор, не слышали: «Грустной жопой радостно не пукнешь»?
- Нет, признаться, ничего подобного не приходилось. А чьё это?
- Эх, вы! А ещё лектор! Классиков знать надо, уважаемый.

Чёрт знает что! Вадим  в сердцах пнул запертую дверь, плюнул и двинулся дальше.
Наконец, следующая дверь открылась! Ура! В глаза Вадиму ударил яркий свет, он зажмурился, а когда привык после темноты, оказался в студенческой аудитории.

                Глава VI. Студенты. Кротовые норы
               
                "Тихо копай, странник подземный,
                Чтобы проникнуть
                В царство мечты…»
                Мицуко Кобаяси, «Крот у замка Фусими»

Ярко освещённый зал, скамьи амфитеатром спускающиеся к лекторской кафедре, одобрительный гул аудитории, видимо, по поводу удачной реплики седовласого профессора. Выдержав паузу, тот продолжал лекцию:

- Итак, мы с вами узнали, что кроме «чёрных дыр», давно уже вам известных, существуют также «кротовые норы». Что же это такое, резонно спросите вы.  «Кротовые норы», дорогие друзья, это особые области мирового пространства, через них возможен переход из одной вселенной в другую. Причём, заметьте, по кратчайшему пути, и с наименьшей затратой энергии. А кроме перемещения в пространстве, иногда происходит также попадание в другое время!

А сейчас, уважаемые коллеги, чтобы полнее усвоить то, что было изложено, я хочу проиллюстрировать вышесказанное. Коллега, прошу вас, устройте затемнение в аудитории, вы ближе всего к выключателю! – обратился профессор к кому-то у двери.

– Ну, что же вы? – Друзья мои, у нас не так много времени, прошу быть расторопнее!

Тут Вадим понял, что обращаются именно к нему – все студенты обернулись, и чего-то ждали. Наконец, с ближайшей скамьи вскочил растрёпанный очкастый  юноша, подбежал к Вадиму, и со словами «ты что, чувак, заснул, или поддатый?», пошарил у косяка и щёлкнул выключателем. В аудитории сразу воцарилась  полутьма.
 
Профессор подошёл к большому экрану и направил на него световую указку. На экране появился интересный чертёж:
 
Заинтересованный Вадим присел на край свободной скамьи.
- Как видите, - продолжал профессор, - в каждой вселенной есть особые нестабильные места. Это гипотетическая топологическая особенность пространства-времени, представляющая собой в каждый момент времени «туннель» в пространстве.

Причём общая теория относительности  допускает существование таких туннелей.
- Эти норы, дорогие мои, - профессор подошёл к ближней скамье и постучал по крышке стола своей указкой.  – Сидоренко, не спать! О чём я сейчас говорил?

Смущённый и растрёпанный Сидоренко вскочил и понёс околесицу:
- Кротовый туннель, господин профессор… вселенные… населённые…
- Надеюсь, населённые не такими олухами, как вы! Садитесь и больше не спите!
- Итак, дорогие коллеги, эти норы бывают внутримировые и межмировые, а также –  проходимые и непроходимые. Представьте себе червяка, который путешествует внутри яблока, его путь – это кротовая нора, соединяюшая  две области яблока-вселенной. Вот эта нора и будет внутримировой. А если червяку надоест своё яблоко, он вылезет наружу и проникнет в соседнее – это модель уже, сами понимаете, межмировой кротовой норы.

Кротовые норы могут соединять параллельные или зарождающиеся вселенные, делая возможными путешествия во времени.
Представьте, дорогие коллеги, что коридор за нашей аудиторией является такой кротовой норой, и все двери из него ведут в параллельные вселенные. 
Открываешь любую дверь и попадаешь в другой мир, а может, и на другую планету!

Конечно, наш Сидоренко может и во сне благополучно переместиться куда угодно, хоть на Альфу Центавра.
Покрасневший Сидоренко нервно заёрзал на своей скамье.

- А на Кудларию можно попасть? – спросил осмелевший Вадим.
- Как вы сказали, молодой человек? На Кудларию? Прелестно! Созвездие Стрельца, 20 тысяч световых лет, планета  OGLE-2005-BLG-390Lb. Похожа на Землю. Так-так. И вы, юноша, мечтаете её посетить? Для чего, собственно, не поделитесь ли с нами?

- Объяснять долго, профессор. Только очень нужно! Для науки! – приврал находчивый Вадим.
- Вот, дорогие коллеги, с кого нужно брать пример – ради науки готов отправиться за тысячи световых лет! А не боитесь, уважаемый? Там ведь, насколько нам известно, совсем другая цивилизация, сможете ли освоиться?

- Я уж постараюсь. Мне бы только подкрепиться не мешало, да в дорогу запасти чего-нибудь!
- Прелестно! Сидоренко, вы ведь всё равно проспали всю лекцию, попрошу вас – отведите сего любознательного юношу в столовую, накормите, напоите, да, ещё скажите там, на кухне, чтобы поделились продуктами. Ну, и рюкзачок какой-нибудь, хотя бы потрёпанный приищите. В походы-то ходили когда-нибудь, юноша?

- А как же, в горах всё больше. И рюкзак у меня свой.  Я привычный, только в темноте плохо вижу – намекнул осторожно Вадим.
- Фонарик дайте ему, знаете же, как в наших норах, пардон, коридорах, темно. Всё поняли, Сидоренко? А за это, так и быть, получите зачёт. Если больше спать не будете. Да, ещё и транслятор – возьмите от моего имени на кафедре, не то ему там не договориться ни о чём.

- А вам, дорогой мой, путешественник, потом по коридору, довольно далеко, до отсека 675. Запомните? А номер планеты я сейчас вам запишу. Знаете, коллега, я вам даже завидую! Да-а-а, я в ваши годы тоже немало странствовал… Ну, желаю удачи, будущий, хе-хе… кудларианин…

                Глава VII. Главнокомандующий в гневе!

                «И начинания, вознесшиеся мощно,
                Сворачивают в сторону свой ход,
                Теряют имя действия"               
                В.Шекспир, «Гамлет»

Кудларианин Урлаверциан II задумчиво почёсывал гребень пятым левым щупальцем. Настроение у него было довольно паршивое. В широком семиугольном окне виднелся все тот же безжизненный пейзаж – мрачные  громады скал, покрытые пустынным загаром. Голые утёсы, испещренные пятнами лишайников,  осыпи, похожие на каменные реки, ни облачка на небе, и  ни одного деревца, лишь чахлая растительность на предгорьях. И всё испепеляющие лучи кудларианского светила над раскалёнными от зноя  хребтами. Тоска!

Воду, и ту северяне доставляют из своих лесов, наполняют цистерны, и ее летом приходится экономить –    вдруг эти упрямцы снова забастуют! Пока их усмиришь, да новые караваны с водой наладишь, тут уж не до купаний в бассейнах. Пить-то всем охота! Хорошо зимой, все же редкие снегопады в горах позволяют собрать немного драгоценной влаги, но её надолго не хватает.

Изображения  живописных мест Проходного ущелья Земли, помещённые на стенах  кабинета, создавали резкий контраст с горным ландшафтом Кудларии. О! Вековые ели, можжевельники, альпийские луга с их многоцветьем, бурная река, родники, а прохлада там какая! Не зря старался агент «Никодимыч», собирая большой альбом пейзажей этих благодатных мест. Переданные с базы КЗС, теперь они украшали кабинет, и на совещаниях высокопоставленные военачальники на разные голоса хвалили природу гор Земли. Им подщелкивали нефтяные бонзы приморцев, тоже завистливо глядящие на прекрасные снимки.

Ну, уж нет! – думал искушенный в политике главнокомандующий. Пусть только помогут снарядить экспедицию, средства ведь нужны огромные, небывалые, а там… чтобы ни одного приморца на Земле, терпим ведь тут их щелканье, деньги нужны, очень нужны.

А пока пусть тешатся, обещать им, что золотую сотню самых богатых возьмем на Землю, с семьями, слугами, пусть даже своих вонючих пестрюшек с собой тащат…

…Урлаверциан II даже прикрыл глаза от наслаждения и затрясся от беззвучного смеха, обхватив голову щупальцами,  представляя мерзкие растерянные рожи этих миллионщиков, когда они поймут, что их надули! Что теперь они остались на Кудларии без армии, без полиции – попробуйте-ка справиться с толпами голодных пустынников и северян, изнеженные толстяки! А мы-то уже на Земле, в Проходном ущелье, а там всё глаз радует – настоящие альпийские луга, а лес – вековые ели!

Мы это все беречь будем, не то, что глупые земляне, те всё испортят, планету свою в свалку превратили! Священный вепрь их забодай!

Главное – обжить планету, хотя бы Тянь-Шань этот, а там и молодежь наша из  зародышей подрастет, ей и колонизировать всю Землю.

С портретов над письменным столом на хозяина  кабинета  укоризненно глядели предки – Урл II и Верциан V, родоначальники династии Урлаверцианов. Еще в далеком прошлом они вынашивали идею переселения с Кудларии на другую, более подходящую, планету. С тех пор Земля и стала объектом пристального интереса горцев, а теперь, при появлении технических возможностей, а еще и удачного стечения обстоятельств, в виде этого шального астероида, план вторжения приобретал реальные черты.

Подождите, предки, дайте только срок. Сейчас наши ученые, мы заставили-таки их, уточняют орбиту астероида, несущегося к Земле. Надо ведь подправить слегка эту бомбу каменную, чтобы удар пришелся по касательной, чтобы не так долго там зима  ядерная продлилась. А не хотели ведь, интеллигенты паршивые, сопротивлялись! Мы, говорят, против уничтожения братьев по разуму! Ничего, парочку второстепенных, конечно, забрали в казематы каменные, а остальные быстро опомнились и принялись за дело!

Вот идиоты – братьев себе нашли. Один вид этих братьев настолько отвратный – гладкие, ни присосок, ни щупальцев, только немощные четыре конечности. На головах шерсть, как у пестрюшек, а одежды их – никакого однообразия, радующего глаз, все какие-то непристойные фасоны и расцветки. У нас-то, на Кудларии всего четыре цвета одежды принято. Северяне в зелёном ходят, пустынники в жёлтом, приморцы – в синем. Только мы, горцы, позволяем себе использовать благородный цвет «мерген», как у священной горы нашей. Правда, у нас кроме военной формы, другой и одежды-то нету, наши женщины, все, как одна –  патриотки, и тоже так одеты.

А разговор землян этих – грубый, немелодичный, с непристойными  намеками, угрозами в адрес родственников – в общем, жалкие потуги на общение! И развлечения тоже неприличные, под дикие крики толпы гоняются за надутым куском кожи, при этом дерутся и калечат себя. Или собираются, опять же, толпами, чтобы слушать мерзкие завывания отдельных особей, «звёздами» именуемых, и в награду им вопят и сучат верхними щупальцами.

Но сейчас с Земли сообщали плохую новость – на базе КЗС начались проблемы. Да и на самой Кудларии полно неприятностей. Вот и пустынники с северянами вечно недовольны, митингуют. Ну, пустынников-то еще можно понять, а у северян в лесах –  благодать, прохлада, да и охота с рыбалкой. Эх, сейчас бы туда! Главнокомандующий с укоризной  покосился на портреты предков – ведь по заветам Урла II горцы осваивали эти бесплодные места, что сейчас за окном. В результате многие наши поколения  привыкли к разреженному воздуху высот и мучительно болеют на равнинах.

Правда, и у северян свои беды – зимой там голодно, да и добычу приходится приморцам задешево продавать, еле хватает на припасы к зиме. Вот и вертятся северяне, как те  пестрюшки в колесе, да и вепря священного боятся. Этого вепря когда-то еще Урл I священным объявил, убивать его нельзя, а ему самому кого-нибудь задрать – раз свистнуть.  Так что по лесу не очень-то походишь – не ровен час, вепрь из чащи выскочит, не успеешь и на дерево забраться!
 
В горах-то этот монстр не водится, да и ему не выжить в каменных ущельях, а в лесах расплодился так, что северяне стонут. Даже мамонтозавры, на что уж спокойные травоядные гиганты, и те вепря побаиваются – он из засады на них наскакивает! И все так, из баловства, да еще и вепрят своих натаскивает, чтобы не боялись ничего. Наскочат эти малолетние изверги сзади на добродушного исполина, пырнут клыком, и наутёк! Взревёт гигант, повернётся, а тут другой негодник тот же фокус проделает. Иногда до бешенства мирных зверей доводят, тогда уж берегитесь, вепри! Сомкнутым строем несутся могучие мамонтозавры, треск идёт по лесу, горе тем провокаторам, кто отстанет – затопчут насмерть. Это лишь для кудлариан вепрь – священный.

Но проворные вепрята редко бывают настигнуты. Да если кто и попадётся – туда и дорога, пусть сильнейшие выживают. Так и остаются самые быстрые, вырастают, матереют. Понятно, северян они потом просто сметают, как суховей листья.

Да уж, вот у кого можно поучиться – хитрые твари и свирепые. Но в лесах-то всё понятно.

А вот с Земли только что агент «Никодимыч» сообщил, что один из землян проник на нашу секретную базу и подбирается к самому важному объекту!
Сам же Никодимыч в результате предательства агента «Лизавета» не может попасть в тайное ущелье. У андроида Прохора садятся аккумуляторы, зарядить которые можно только на базе.  А следующее пополнение энергии базы с Кудларии возможно только через земной месяц.

Допрыгались, идиоты! Предупреждал ведь, держать надо в строгой тайне наши планы. А все этот Урл III, главный инспектор МГЦ, вот его депеша на Землю: «Предлагаю обучить Вадима навыкам по обслуживанию базы»! Ну, не дурак ли? С кем приходится работать, если даже в нашем клане если не предатели, то круглые идиоты. Такую красивую идею загубить! Ну, подождите!

Нажав кнопку, главнокомандующий вызвал адъютанта.  Тот  мягко вкатился в кабинет, подбирая под себя, из почтения, щупальца.

- Начальника космической разведки ко мне!
Когда тот явился, главком, дошедший до крутого градуса ярости, набросился на него:
- Кто это у вас на Земле, что за Никодимыч, почему база рассекречена!?
Начальник  разведки позеленел  от страха, поджал под себя щупальца и втянул присоски.

- Я вас спрашиваю, кажется! Отвечать!
- Слушаюсь, шеф! «Никодимыч» - это агентурное имя, присвоено северянину Сью, который под кличкой «Задрух» был вместе со своим дедом внедрен к пустынникам, с целью изучения среди них протестных отношений к власти. Позже был заброшен на Землю. Для исполнения обязанностей по охране базы «КЗС» ему нашей службой был придан облик землянина.
Вместе с андроидом «Прохором» находится на базе для мониторинга и разведки. Показал себя с лучшей стороны, идейно выдержан. Морально устойчив. Награжден знаком «Почётный агент» 3-ей степени.

- Идиоты! Морально устойчив, видите ли! Против кого там устоять можно?
- Но там же…–  цвет начальника разведки с зелёного сменился на белый.
- Молчать! Что там же –  лупанарий? Священного вепря бабушку так!
- Никак нет! Разрешите доложить: «Никодимыч» нашел подходящего кандидата среди землян, которого можно оставить на Земле после времени «М», клонировать вместе с землянкой «Лизаветой» для наших нужд.

- Интересно, где он его выкопал? – успокаиваясь, прорычал главнокомандующий.
- Дело в том, шеф, что этот Вадим постоянно,  через каждые семь земных дней, приходил на свою стоянку в Проходном ущелье, рядом с нашей базой. Там он и встретился с нашим агентом «Лизаветой», которая и привела его в тайное ущелье…

                Глава VIII, короткая. Лизавета действует!

                "Выбери меч поострее,
                Тихо крадись, самурай,
                Враг недалёко…»
                Мицуко Кобаяси,
                «Три самурая»


А в тайном ущелье Лизавета, проводив в нелёгкий путь  Вадима, сидела, пригорюнившись, в своей комнатке. Как-то он там? Столько опасностей на пути, и так хочется быть рядом с ним. А еще этот разговор с Никодимычем – клонировать нас хотят, надо же…

Ну, уж нет, подумала Лиза. Хотите нас рабами сделать? Хороши старички… И ведь спасли меня на озере Примул, да и потом неплохо мы вместе жили. Но Вадим прав – теперь надо выбирать, с кем быть. Да еще Лизавет несметное множество наделают! Этого я уж не потерплю. Чтобы Вадим на других заглядывался? Чёрта вам лысого!

Ладненько! Хорошо, что стариков нет в долине…
Лиза поднялась и, выйдя из своей комнаты, оглядела избушку. У печки в углу стоял топор. Вот он-то и нужен, почувствовала она. Кабель к «локатору»! Удар, сноп оранжевых искр, и топор летит в угол. Все, мосты сожжены!

Теперь к выходу из долины, пока никто не вернулся! У портала Лиза несколько раз набрала неправильный код доступа, и дверь была заблокирована. Исправить положение можно было только с секретного пульта управления под избушкой, а сейчас туда никому не попасть – силовой кабель перерублен топором. Правда, и из долины теперь не выбраться…
 
 А с Вадимом что-то неладно, надо спешить. Скорее туда, к этой чёртовой базе... Пока не поздно! А уж после…

                Глава IX. На Кудларии

                «Не думай, странник запоздалый,
                Что можешь таинство природы
                Постичь…»
                Рендзю Окэда, «Наказ самураю»


После  тёмного коридора в лицо Вадиму ударил яркий свет, он невольно зажмурился и помотал головой.
 
Когда он открыл глаза и постепенно привык, то поневоле испытал ощущение «дежа вю». Перед ним во всю ширину горизонта простиралось Жёлтое море Кудларии. Пейзаж был очень похож на тот, в уголке отдыха базы КЗС, но сразу было видно, что море настоящее. По нему, в отличие от того, фальшивого, ходили крутые волны, подгоняемые свежим ветром. В воздухе носились и кричали птицы, очень похожие на чаек.  На песчаном берегу с пологими дюнами красного песка, в беспорядке виднелись редкие огромные камни, и кучи нанесённого прибоем плавника.

Невдалеке от берега, качаясь на какой-то причудливой посудине, копошилось странное существо, видимо, вытягивающее из волн сеть с уловом.  Вадим невольно поёжился – ему показалось, что ожил его страшный сон той ночи, в Проходном.

Действительно, Кудлария, однако… Шорох за спиной заставил его обернуться. Там, за огромным камнем, шевелил щупальцами ещё один абориген, ковыряя чем-то рваную сеть. Увидев его так близко, Вадим внутренне содрогнулся – уж очень он отличался от землян. Щупальца во все стороны под коротким туловищем, гребень на тыквообразной голове, присоски вместо волос, похожие на маленькие пионерские горны. Хороши были только глаза – большие, тёмные, опушённые, почти  кокетливо, длинными ресницами.

- Ох, чтоб меня священный вепрь задрал… - пробормотал  дедушка Глух, протирая слезящиеся  глаза. – Разве с одной бутылки может такое привидеться? Сгинь, фантом непотребный!

Однако фантом не думал исчезать, более того,  нелепо расширив свой рот, двинулся прямо к дедушке, протягивая верхнее щупальце. Тот от страха вжался в камень, не в силах подняться, и закрыл глаза, ожидая чего-то ужасного. На заднем плане изумлённый Фух тоже бросил сеть вместе с уловом, и погрёб к берегу.

Видя эту суматоху, Вадим, по внезапному наитию, схватился за рюкзак, и поспешно вытащил фонарик, полученный от Сидоренко. Фонарик был хоть куда, свет в нём  можно было переключать на красный и зелёный, с  мигающим сигнальным режимом.

Включив его на красный мигающий свет, Вадим, с поклоном, протянул фонарь кудларианину. Тот, после минутного колебания, схватил подношение, и, вместе с подоспевшим собратом, одобрительно заухал.

Насмотревшись на диковину, старший из кудлариан, судя по седому гребню на голове, показал щупальцем на Вадима, потом на море, затем назад на пустыню, и снова заухал.

Вадим показал на себя, затем на небо, прочертил пальцем дугу сверху вниз и  присвистнул.

-  Северянин – тихонько проухал Фуху дедушка Глух.
- Да что ты, дед! Ты посмотри на него, какой он северянин. Это же чудище какое-то! Ух! У него только четыре щупальца! Гребня нету, присосок  нету – монстр какой-то!
- Значит, у северян мутанты появились. Он же свистит, слышал?
- Ух ты, уже мутанты?
- Ну да, мне Задрух, перед тем, как его услали, рассказывал, такие, говорил, наглые рождаются, что и вепря священного не боятся!

О чём это они ухают, думал Вадим. Ладно, хоть фонарик понравился. Надо как-то с ними в контакт войти… Да, мне же Сидоренко транслятор вручил, спасибо профессору! Сейчас, да как же он включается? А, вот!

- Привет вам, братья по разуму! – приложив руку к сердцу,  как можно торжественнее заявил Вадим. – Я к вам издалека прибыл, с планеты Земля. Давайте знакомиться, я – Вадим!
Транслятор послушно заухал, передавая это выспреннее  заявление.

Кудлариане от удивления поджали щупальца, переглянулись, покачали гребнями, потрясли присосками.

- Ух ты! Надо же, северянин, а по-нашему растабарывает!
- Да нет, дедушка, это не северянин, в лесах покуда  таких не водится. Это горцы мутантов вывели, чтобы к нам подсылать. Какие мы ему братья! Никакой такой планеты нету! Шпион это, дедушка, вот что!
Ну вот, опять в шпионы записали, усмехнулся про себя Вадим. А ведь верно, я и есть шпион, скорее разведчик с Земли.

- Почтеннейший,  выпить не хотите ли? У меня есть! – Вадим протянул седому кудларианину бутылку, одну из двух выпрошенных у Сидоренко на всякий пожарный. –

Не бойтесь, не отрава, водка это – вода огненная! Да и я с вами выпью, за знакомство
Вадим глотнул из бутылки, крякнул и протянул дедушке.

- Дедушка, не пей! Отравит тебя монстр этот! – заухала приковылявшая откуда ни возьмись тётушка Прух. – Брось бутылку, тебе говорю, старый ты дурак! А ты, мутант непотребный, что потерял в наших песках? Ух, сейчас я тебе покажу, как бедных пустынников спаивать! – тетушка размахнулась клюкой, приготовленной, видимо, для дядюшки Фуха.

Дама, видимо. Короче, особа женского пола – определил Вадим. Все они против спиртного, что здесь, что на Земле.

- Не беспокойтесь, мадам, это не отрава вовсе, а так, укрепляющий напиток.  Позвольте выразить Вам, и в Вашем лице всем женщинам Кудларии, своё искреннее восхищение от всех мужчин Земли. – Вадим попытался изобразить что-то вроде поклона на средневековый манер, в душе посмеиваясь над самим собой.

-Ух, ух! Что это за мадам ещё, не ругайся, фантом ужасный! Ты северянин, что ли? Но там таких не водится уродов. Тебя горцы подослали? Ой, не лги, говори, зачем пришёл! А ты, Фух, пробегись-ка по берегу, собери наших побольше, вместе-то мы живо его скрутим! Пусть сознается, откуда и зачем. Последние щупальца оторвём!
- Уважаемая, зачем же так круто? Это вам вовсе не идёт. А горцев ваших я и сам не люблю. Они вот что задумали против нашей планеты…
- Какой такой планеты, мутант несчастный? Фух, ты ещё здесь?
- Да подождите вы, послушайте сначала…

И Вадим принялся, как мог, рассказывать о злобном замысле горцев.
Когда он окончил свой рассказ, пустынники долго молчали. Первой откликнулась тётушка:
- Это на горцев, чтоб их священный вепрь забодал, похоже. Всё им неймётся, вместе с приморцами всю планету захватили. Как только не лопнут, проклятые…  Ну, ладно, дед, глотни разок, видишь – фантом этот, Вадим, живой стоит! Глотни, да мне оставь, выпью от тоски, жизнь наша хуже, чем у последней пестрюшки! Да уж и ты, Фух, приложись.

Когда бутылка опустела, кудлариане явно повеселели, и даже стали приплясывать, откалывая невообразимые коленца всеми десятью конечностями. Дедушка снова затянул свою песенку про пустынников в засаде, Фух вторил ему, ухая невпопад, тётушка, и та игриво подмигивала обоим, перебирая щупальцами на манер этакой переливчатой волны.

Вадим, наблюдая это экстравагантное представление, понял, что о нём уже забыли. Ну и встреча с братьями по разуму, однако… А бутылка-то здесь, видно, универсальное средство общения и понимания. Эге!
- Дедушка, а лодку дашь? – Вадим достал вторую бутылку, и призывно  помаячил перед Глухом. – Мне на тот берег надо попасть, в горы.

- Что ты, парень, совсем сдурел? – Тётушка Прух затрясла всеми щупальцами от ужаса. – Горцы тебя мигом скрутят, а узнают, откуда ты – священному вепрю скормят. Даже и не думай… Да и как поплывёшь – чем грести, щупальца-то у тебя, ух,  слабые. Жалко тебя – хоть урод, а всё душа живая…
- Да вы, тётушка, меня не жалейте, а лучше помогите – вы ведь тоже этих горцев проклятых ненавидите. Да расскажите, долго ли на лодке до того берега добираться.
Тем временем дедушка вместе с Фухом, обнявшись щупальцами, горланили уже что-то вовсе несусветное:

Священный вепрь пустыннику не страшен,
Мы победим, сейчас, иль никогда!
Мы дети леса, и пустынь и пашен,
И наша воля, как всегда, тверда!

И пусть все знают –  это не игрушки,
Сияет нам победная звезда!
И прочь бегут, как слабые пестрюшки,
Тупых приморцев глупые стада!

- Эх, набрались мужички, развезло уже... – Заухала тётушка, и  смачно сплюнула на песок. – Ослабели мы тут, пустыня все силы забирает. Одной рыбой кормимся, да северяне изредка мясного подбрасывают, тогда у нас, ух!  Праздник…  А на твоей планете тоже пустыня есть?

- Есть, да и не одна, только у нас моря больше, чем суши. И леса есть большие, и горы.
- И что, у власти тоже горцы? Как у нас?
- Да нет, наши горцы ничего не решают – улыбнулся Вадим. У нас стран много, в каждой своё правительство.

- Надо же, стран много… Как же вы, небось спорите всё время, так и до драки недалеко – везде власть разная… - А у нас-то, в пустыне, ух, такая тоска, хоть удавись, особенно сейчас, в жару летнюю. Зимой-то, хоть и холодно, а всё же веселее – зимой северяне приезжают, через всю Красную Пустыню, за рыбой. А нам мяса копчёного привозят, и шкуры для одёжи. Морем им далеко добираться, через пустыню способнее. Тогда мы несколько дней веселимся, и поём, и танцуем.

Пестрюшек для них приручаем, для забавы,  у них-то в лесах зверьё уж больно сердитое, взять бы хоть вепря этого, вот уж монстр… Да что ж я заболталась с тобой? - Ну, ладно уж, давай свою бутылку. Только как же ты? Надо тебе махалку такую спроворить, чтобы по морю способнее двигаться.
Вадим улыбнулся – слово «махалка» в произношении тётушки его насмешило. Какой-то «ухмендрюк» получился.

- Там, на берегу, посмотри за камнями. От северян, из леса ветер плавучести пригоняет деревянные, Из них бы махалку и спроворить. А лодку бери, у нас ещё есть, проживём как-нибудь…

Вадим отправился к берегу под залихватские вопли повеселевших пустынников. Они, сплетшись щупальцами и тряся присосками, скакали, поднимая песчаную пыль, уносимую свежим ветром в море. Кудларианское солнце клонилось к горизонту, синие тени чётко обрисовывали рельеф красных дюн – почти  марсианский пейзаж.

Ну и картина маслом, подумал Вадим. Кому на Земле расскажешь – не поверят, ни за что. На берегу валялось немало нанесённого прибоем плавника, и довольно скоро он выбрал пару крепких шестов. Тётушка принесла ему ящик, Вадим выбрал из него пару дощечек пошире, и размышлял теперь, как ему приладить их к шесту, на манер лопастей.
 
Занятый этой проблемой, он даже и не думал, насколько опасно и осуществимо вообще его дерзкое предприятие. Стесав ножом на плоскость круглые концы шестов, чтобы плотнее посадить дощечки, он пытался проделать в них отверстия острым концом ножа.

Вадим до того был озабочен этим занятием, что не услышал лёгкие шаги за спиной. Именно шаги, а не шаркающее ковыляние пустынников. Потом тёплые руки, а не щупальца, прикоснулись к его лицу, закрыв глаза… Неужели? Не может быть!

                Конец 3-ей части
                Продолжение пишется

Оглавление
Предисловие

Часть I
Глава I. Неожиданная встреча
Глава II. В Проходном ущелье, у Большого Камня
Глава IV. Прохор и Никодимыч. Лиза ждёт!
Глава V. Снова Лиза
Глава VI. Сон и рассказ Лизы
Глава VII. В тайной долине
Глава VIII. Новые тайны! Странные старики
Глава IX. Второй рассказ Лизы. Гибель Валерика
Глава X. Пароли. В секретном бункере
Глава XI. Заперт без права выхода

Предисловие ко II-й части

Часть II

Глава I. Новая программа Прохора. В дремучей чаще. Чудеса  в избушке
Глава II. Попался! Секретные документы
Глава III. Снова на стоянке
Глава IV. Рассказ Лизы о селе 1973 года.Чудесное спасение у озера Примул
Глава V. Кто такие настоящие Прохор и Никодимыч. База пришельцев
Глава VI. Кудлария. Замыслы горцев
Глава VII. У Желтого моря. Северяне. Страшная перспектива
Глава VIII. Снова в избушке. Создатель в раздумье

От автора

Часть III

Глава I.  События 1989 года. Вадим решает проникнуть на базу инопланетян
Глава II.  В заколдованной чаще. Туман. Трибунал. В темнице
Глава III. Утро. На допрос. В трибунале. Свободен!  Дом с красной крышей
Глава IV. У цели. Автор жалеет об упадке эпистолярного жанра.                Сон Вадима. Полный провал
Глава V. Странное место. Проблемы нуль-транспорта. Чёрт знает что!
Глава VI. Студенты. Кротовые норы
Глава VII. Главнокомандующий в гневе
Глава VIII, короткая. Лизавета действует!
Глава IX. На Кудларии