Проповедник. Часть 5. Снова в городе

Проповедник (продолжение)


Снова в городе.

Глава 1.

Чувство, которое испытал музыкант, словно стало и нашим. Мир вокруг как будто изменился. В нём была одна страна, в которой хотелось быть постоянно. Но будто существовал не знавший исключения закон, по которому эту страну лишь показывали на миг, а потом ввергали в мучения и неуверенность, которые скорее помогали забыть о ней, оставляя её лишь в качестве видения.
Музыкант больше не встречал своей студентки. Он был тосклив, в разговорах о недавней истории и не вспоминал. Боль, которая чувствовалась в нём, порождала непонимание. Почему нельзя остаться в стране, где человеку хорошо, лишь увидев её?
- Так ничего и не изменится? - спросил я музыканта.
- А что мне делать? Она не любит меня. Что бы я не делал, даже если бы узнал, где она живёт, приехал бы к ней, был бы постоянно там же, где и она, ничего бы не изменилось...Она меня не любит! Разве кто-то заставил меня влюбиться в неё? Нет. Так и её никто не заставит полюбить меня.
- А разве она не давала поводов? - спросил писатель, который был рядом.
- Я ошибался.
Я не мог не рассказать студенту о том, что случилось с музыкантом. В те последние дни перед летом и в его начале я редко видел его. А при встречах мы обменивались стандартными вопросами и ответами только затем, чтобы поприветствовать друг друга, узнать, как дела и попрощаться. Я видел, что он занят. «Сессия» - бурчал он.
Поэтому, увидев его теперь, я был рад так, как будто не видел его очень давно. В его взгляде была особенная тяжесть.
- Что-то случилось? - спросил я его.
- Что опять не так? - усмехнулся он.
- Твой взгляд особенно тяжёл.
- Гм, не знаю...
Поняв, что студент воздержится от ответа, я рассказал ему о музыканте.
- Да уж, если девушка не хочет, то нечего и пытаться, - произнёс он, - вот, все говорят, что как это прекрасно — любить и быть любимым...А на самом деле: начинаешь любить - и бац! Получаешь пинок в живот...Музыканта можно понять. Я даже больше скажу: девушки — зло.
- Ты хочешь сказать, что любовь невозможна?
- Не знаю...Не знаю! Хорошо, если возможна, а если нет, то и не надо. Вот, ты говоришь, почему взгляд тяжёл. Я тебе скажу, почему (он пристально посмотрел на меня). Думаешь, девушки привлекательны только тем, что в них можно влюбиться?


Нет! Они привлекательны как люди. Люди, у которых есть тела. Глаза получают наслаждение. И сегодня я остался после работы, чтобы смотреть на девушек в интернете.
- И тебе это нужно?
- Не могу от этого отказаться. Природа зовёт.
После студент сообщил о том, что нашёл постоянную работу. Не по специальности, но с неплохой зарплатой. «Началась новая эпоха в жизни» - добавил он.
Наша встреча проходила в парке недалеко от университета. Солнце близилось к закату, его оранжевый отсвет царил повсюду.
- Не хочешь составить мне компанию в одной поездке? - спросил студент после возникшей паузы.
- Что за поездка?
- Поездка домой. Давно там не был. Я ведь из другого города, если ты не знал...
Я согласился. Мы выехали на следующий день после обеда. Приближались выходные, и из автобуса, в котором мы ехали, можно было наблюдать людей, в основном молодых, с сумками в руках и стоящих на остановках и обочинах дорог. Сам автобус был забит до отказа, даже в проходах между сидениями стояли люди. По мере того, как мы приближались к пункту назначения, в автобусе становилось свободнее.
- Вот, мой родной город, - произнёс студент, когда после полей, лесов,  деревень и завода мы въехали на широкую улицу с домами, на первый взгляд мало чем отличавшихся от тех домов, что я видел в пункте отбытия.
Так же как и там я сразу обратил внимание на поникшие взгляды людей.
- Посмотри, сколько деревьев, и какие широкие улицы, - сказал, улыбаясь, студент, когда мы сели в трамвай, из окон которого и наблюдали  новый город.
- Здесь такое же уныние, - ответил я.
- А что поделать, если жизнь у нас такая? - сошла улыбка с лица моего собеседника, - да и ладно тебе во всём подмечать недостатки...
Наступал вечер. Я не мог не видеть того, что мой спутник легко мог причислить к недостаткам. Люди, которые попадались мне на глаза, были поглощены неизвестными


мне заботами. Среди них не было той спешки, которую я замечал в первом городе.
Выйдя из трамвая, мы очутились перед рынком. Перейдя дорогу за ним, мы стали подходить к тёмно-зелёному забору, обогнув который, я обнаружил, что он огородил территорию детского сада. Потом мы прошли мимо другого детского сада, на котором красовались яркие большие буквы «Энергосбыт». Наконец, мы зашли в арку высотного дома, около которого росли под стать дому вымахавшие во весь рост берёзы. Выйдя из арки, я увидел песочницы с металлическими лесенками, горками и каруселью, а вдали лес. Повернув налево, мы зашли в подъезд.
- Я немного волнуюсь, - сказал студент, - каждый раз, когда я приезжаю сюда, во мне одно и то же волнение.
Он нажал на кнопку лифта.
Дверь квартиры открылась, и нас встретила мама студента. Она была маленького роста, глаза её смотрели с радостным ожиданием. Студент её обнял, она поцеловала его в щёку. Я наблюдал один из редких моментов, когда студент был радостен, и на его лице царила широкая улыбка.
- Проходите, - сказала мама.
Из комнаты, которая была напротив входной двери, вышел отец студента. Он был чуть выше студента ростом, худой. Улыбнувшись, он пожал нам руки.
- На чём приехали? - спросил он.
- На автобусе, - ответил сын.
Мы прошли вслед за отцом в комнату напротив, и я увидел двоих парней, один из которых полусидел-полулежал на диване, а другой сидел в кресле. Это были братья студента. Похоже, что перед нашим приездом мужская половина семейства смотрела футбольный матч, который и сейчас шёл по телевизору. До этого я слышал от студента, что он долго отсутствовал дома, но радость по поводу его приезда была лишь на лице у мамы. Для братьев матч на экране являл более достойный повод выражения эмоций, чем приезд студента.
Мама находилась на кухне, куда мы и пошли после. На газовой плите, около окна стояла кастрюля с кипящим содержимым. Мы сели за стол.
- Будете картошку? - раздался звучный голос мамы.
- Давай, - ответил сын.


- Сейчас ещё салат приготовлю.
- А вы ужинали?
- Да.
На кухню мягко прошла серая кошка. Подняв хвост и потеревшись о маму, она подошла к студенту. Он взял её на руки и стал гладить.
- Уже вторая кошка, - произнёс он с мягким взглядом в глазах.
Когда мы уже за обе щёки уплетали картошку с мясом и салат из помидоров и огурцов, заправленный луком и сметаной, студент спросил у мамы:
- Как жизнь? Как дела на работе?
- Нормально. Трудимся.
- Как дядя?
- Хорошо. Недавно ездил в санаторий. У тебя как дела? Как работа?
- Да ничего, в принципе. Втягиваюсь потихоньку. Нравится, - отвечал студент, похлюпывая супом в ложке у рта.
Закончив с едой, а потом и с чаем, мы прошли в комнату, которую студент назвал детской. К слову, комната, где мы видели отца и братьев, называлась залом. В детской я подошёл к окну и поразился тому, как зелено было на улице. Шелестела листвой берёза, выросшая выше пятого этажа, на котором и находилась квартира семьи студента, красовались листвой кустарники и деревья во дворе школы, находившейся напротив дома. За школьным двором виднелась ещё одна школа.
В комнату зашёл один из братьев, чем-то похожий на студента. Он вдруг округлил глаза и почти закричал:
- Так, ты опять свои вещи раскидал? Убери их с моей кровати, повесь на вешалку! Сколько раз тебе говорить...
В вечерней полутемноте, заполнившей детскую, я услышал бурчание студента («достал уже!»), который, помедлив, встал с тахты и неохотно убрал вещи. Я заметил в нём появившуюся нервозность.
- О чём беспокоишься? - спросил я его, когда мы переместились в третью комнату (комнату родителей), оставив брата одного.
- Всегда вот так, - процедил он, - приезжаешь к родителям, а встречаешь нервных братьев...
- Ты резко это воспринимаешь.
- А иначе не получается!


Комната родителей была небольшой и вмещала в себя большую кровать и шифоньер. За окном виднелся балкон. За шифоньером около балконной двери на банках с солёностями и вареньем стояли лыжи, палки к ним, какие-то длинные брусья. На балконе я обнаружил коробки, пальто, кастрюли, опять брусья, доски. Я спросил об этом собрании вещей у студента.
- Как говорит папа, это всё нужно.
Мы дружно засмеялись. Перейдя в зал, мы присоединились к остальным членам семьи, с интересом наблюдавшим за происходящим на экране телевизора. Показывали кино. Его я не смотрел давно, так давно, что теперь мне показалось, что вижу его впервые. Вдруг все дружно засмеялись, не отрывая глаз от телевизора.
Мама была в очках, сидела на диване и грызла семечки, набранные в коробку.
- Будете семечки? - обратилась она к нам.
Получив семена, мы тоже стали трещать, раскалывая чёрную шелуху и поедая белое содержимое.
На следующее утро студент разбудил меня и предложил вместе с семьёй поехать в огород.
- Куда? - удивился я, спросонья не понимая, что происходит.
- В огород на берегу реки. Я бы тоже поспал ещё, но труба зовёт и погода располагает.
На кухне, залитой солнцем, за столом вся семья поедала из сковородки жареную картошку.
- Отец уже взял машину со стоянки, - сказал студент, - поэтому едем прямо сейчас.
Он был одет в поношенную и в некоторых местах потёртую одежду.
- Мы не ездим в огород в хорошей одежде, - пояснил он.
Мы вышли толпой на улицу, набились в машину и поехали. За рулём автомобиля был один из братьев.
А перед тем, как уехать, я стоял перед девятиэтажным домом, и закинув голову, смотрел на самый его верх. Чувствовалось спокойствие, но при этом вмешивалось ощущение его непостоянности, словно крепкий и блестящий внешне деревянный сруб изнутри подтачивался червями. «Почему?» - возник во мне вопрос. Студент своим видом подтвердил это странное ощущение. Он был спокоен, но его внешнее


спокойствие не подтверждалось теми настороженными взглядами, которые он бросал на дом и его подъезды.
В машине ехали молча. Проехав лес, спустились к реке. Потом дорогу с асфальтовым покрытием сменила дорога без такого покрытия из бетонных плит. Вдоль этой дороги с одной стороны стояли, сменяя друг друга, невзрачные, недостроенные, в меру добротные дома, а с другой — темнела полноводная река. Когда скорость машины повысилась, второй брат, который сидел рядом со студентом на заднем сидении, сказал, что не нужно так быстро ехать. Водитель огрызнулся, ответив, что «не нужно указывать, ты же не за рулём». Ответ не замедлил себя ждать. В начавшуюся перепалку вступила мама, также заметив, что нужно ехать осторожнее. Водитель ответил ей в том же духе, что и брату. «Хватит!» - выкрикнул студент.
Спустившись с бетонной дороги, проехав навал мусора, мы остановились около сада, огороженного железной сеткой и в котором возвышался недостроенный дом. Это и был огород. В нём, как я увидел потом, было практически всё: и яблони, и вишнёвые деревья, кустарники малины и смородины, и зелёные листья на земле, под которыми скрывались огурцы, и привязанные к железным прутьям растения, на которых висели не созревшие помидоры, и побеги картофеля.
В дальней стороне огорода стояло сооружение, которое по словам студента называлось «сарай». Отец сразу подошёл к нему, отпер его, положил рядом сумку, пустую канистру, и, встав на месте, обвёл огород взглядом. После он пошёл в дом, что был на другой стороне огорода, и там, как я заметил, стал переодеваться. Братья же ходили по тропинкам, ели вишню, обсуждали, как и что будут делать в доме. Мама, переодевшись в розовую майку и синие штаны и повязав на голову платок, взяла из сарая какой-то инструмент и расположилась на одной из грядок.
- Спросишь у папы, что нужно поливать, - сказала она ещё у сарая студенту.
А студент, выслушав эти слова, остался сидеть у сарая и наблюдать за происходящим на огороде.
- Что сидишь? - улыбаясь, спросил подошедший отец. Он был в чёрных сапогах, старой потемневшей полосатой рубашке и с кепкой на голове.


Студент и братья вскоре разделись, оставшись в одних плавках. Теперь они уже вместе сидели у сарая. Отец же вытащил из него длинный чёрный шланг и понёс его по территории сада вниз к кустам смородины.
- Пожарело! - произнёс студент, подставляя бледное тело лучам солнца.
- У тебя какая зарплата? - вдруг спросил один из братьев.
- Две четыреста, потом обещали повысить.
- А чем твой коммерсант занимается? - спросил второй брат.
- Предприятия банкротит.
Подошла мама.
- Надо прополоть картошку, - сказала она.
- Сейчас, - ответил студент.
- Папа что-то говорил о досках для дома, - произнёс один из братьев и окликнул папу. Тот, полукрича, объяснил, где они лежат.
После того, как студент прополол картошку, а братья поработали дома, мы, оставив родителей, отправились на реку, которая была за дамбой, отделявшей огромную территорию садов и огородов от реки. Перейдя бетонную дорогу, пролегающую по дамбе, я увидел людей, сидящих и лежащих на песке, купающихся в воде и стоящих у воды. Студент состроил недовольную гримасу и выдохнул: «Опять занято!».
Мы сели на песок. Чуть погодя братья побежали к воде.
- Посмотри, как красиво! - воскликнул студент, показав на противоположный берег.
На том берегу были высокие холмистые горы, а прямо перед нами среди этих гор была деревня. За деревней появлялась и исчезала за горизонтом дорога.
- Как много солнца сегодня! - продолжил студент, - голубое небо, горячий песок, тёплая вода — всё идеально. Хотя сразу скажу тебе о том, что рушит эту идеальность. Вода в Каме, честно говоря, грязна, и думаю, не только потому, что в ней купается много людей. А если мы задержимся на солнце, то можем сгореть…
Искупавшись и побыв ещё немного у реки, мы вернулись в огород. Мама сидела у сарая и чистила картошку, бросая срезанную кожуру в ведро, в котором вода была грязна от выкопанных корнеплодов. Около водокачки, сооруженной рядом с сараем,


находилась железная печка. На печке стояли кастрюля с чайником, из трубы шёл дым, удаляясь на соседние участки.
- Как вода? – спросила мама.
- Тёплая, - ответил сын.
- Людей много?
- Весь берег занят. Пойдёшь купаться?
- Попозже, наверное, ближе к вечеру…Надо собрать листья для чайника – смородина, вишня, малина, мята.
Вскоре семья собралась за столом в сарае. Я удивился, узнав, что кушать мы будем там.
- А где же ещё? – в ответ удивился студент.
К стене сарая каким-то образом была приделана доска, которая наряду со скамейкой служила местом для сидения. На столе были варёная картошка, зелёный лук, нарезанные огурцы, помидоры и хлеб, открытые рыбные консервы. Все охотно ели картошку, заедая её всем остальным. Потом мама вышла за чайником и, вернувшись, разлила чай по стаканам.
Отдохнув от обеда, мама и папа пошли работать, а мы – вновь на реку купаться. В этот раз мы были дольше. Под конец к нам присоединилась мама. А вечером папа, держа в руках шланг, поливал всё то, от чего ждали плоды.
- Дали воду, - сказал студент.
Когда солнце стало оранжевым и медленно опускалось на другом берегу реки за линию горизонта, мы снова загрузились в машину и покинули огород.
Подъезжая к дому, я почувствовал, что студент чем-то обеспокоен. Около нашего подъезда на скамейке сидели и рядом стояли парни. Они неприветливо посмотрели на студента и его братьев. Глаза их были похожи на глаза пьяных людей, но было видно, что они не пьяны.
Уже в квартире я спросил у студента о его обеспокоенности. Мы сидели в детской, где было темно от того, что солнечный свет падал на другую сторону квартиры.
- Ты хочешь знать? – спросил он, переодевшись, а потом сказал, - хорошо, пойдём.
Мы прошли в светлый зал, где от сквозняка взлетала и ложилась на пол штора, и вышли на балкон.


- Видишь, сидят, - сказал он, показав на тех парней, которых я видел у подъезда, - они принесли мне страх. Я их боюсь и ненавижу. Мой во многом несовершенный сегодняшний день таков из-за того, что было между мной и ними. Они научили меня злобе и страху...И помнишь, ты говорил о своих друзьях, что у них похожие истории — они тебе расскажут, что это такое. Я не могу быть спокойным из-за черноты, которую получил.
- Это неправильно, этой черноты не должно быть.
- Согласен, но ничего не меняется.
- Совсем ничего?
- Только время. Только оно предаёт забвению события и эмоции прошлого.
Мы прошли на кухню. За столом с одной стороны сидели братья, а с другой — мама. Она что-то им рассказывала, в одной руке держа огурец, а другой — соля его. Мы сели за стол.
- ...а у отца я помню руки, - говорила она, - он был очень общителен, люди любили его. А как он играл на гармошке! Я помню, как он смеялся, когда я маленькая танцевала под её звуки...Во всём виновата война! Если бы её не было, отец, может быть, был бы ещё жив. И вы бы знали его, вашего дедушку...Какой-то учёный доказал, что война ещё отразится на 150 лет вперёд на будущих поколениях...Когда есть дедушка и бабушка, ребёнок знает, что мир не кончается на нём самом и его родителях. Над родителями есть их родители — дедушка и бабушка. И мы, выросшие  без родителей, как будто пусты, как слепые щенята.
«Вот, она жизнь» - подумал я. Я ощутил себя тем самым слепым щенком перед ней. Как много есть того, чего я не знаю, но нужно ли мне это знать?
- Говорят, что я похож на дедушку, - речь студента словно продолжала речь мамы (мы снова были в детской), - такой же медлительный...Он умер, когда маме было восемь лет, а бабушка умерла ещё раньше — маме исполнился год. А знаешь, какой мама была в детстве? Худенькой кареглазой девчонкой, которая хорошо училась в школе, одна нянчила младшую сестру, а когда стала старше, училась в интернате в райцентре...Она рассказывает из своей жизни, как правило, смешные истории. Например, как вместе с подругой таскала хлеб, который шёл на корм телятам. Мама подруги пекла его из муки, полученной из остатков пшеницы. Выкладывала его из


печки на стол, возвращалась к печке, а мама либо подруга быстро забирала одну из буханок, и они убегали на улицу. Она любила есть этот хлеб (хотя сам по себе и не хлеб вовсе!), как говорила сама, наверно, потому, что не хватало витаминов. А взрослые не понимали, почему они так любят есть эти хлебные изделия. Однажды бабушка (вторая мама моей мамы) подходит к дому и видит, как они сидят на скамейке, а дело было зимой, и весело едят этот хлеб...Или история о соседском мальчике. Его отец готовил горчицу. А когда горчица только приготовлена, она полужидкая и похожа на мёд. А этот шустряк, как только увидел нечто, похожее на мёд, весь загорелся и стал упрашивать: дай попробовать. Ну и попробовал — махом поглотил большую ложку. Потом от нестерпимого жара выбежал на улицу и стал есть снег...Но у мамы эти истории получаются лучше (он засмеялся).
Темноты в комнате становилось больше.
- Ты любишь маму? - нарушил я тишину.
- Да. Это единственная любовь, которая существует.
Он подошёл к окну.
- Смотри, как солнце отражается на стёклах домов, - позвал он меня, - наверняка, на той стороне за лесом оно сотворило целый пожар.
Мы уехали на следующий день в обед.

Глава 2.

В городе движение жизни не замечалось. Словно она где-то далеко шла, дышала, наполняла смыслом всё, чего касалась, а здесь оставляла состояние, про которое писатель говорил «пустота». Нет света — нет жизни. Правда, она отражалась на моих спутниках. Музыкант стал грустнее, а писатель — задумчивее.
Писателя я увидел вечером того же дня, когда вернулся из города студента.
- Ты стал словно тяжелее, - сказал я, увидев его грустный и задумчивый взгляд.
- А разве может быть иначе? Я задаю себе вопросы, и остаются одни вопросы, и нет ни одного ответа. Что есть мир? Куда я двигаюсь? И ты...Ты не говоришь о свете.


- Это бессмысленно, - погрустнел и я, - его здесь нет, я его не вижу. Ощущаю себя статуей, мимо которой бежит рекою мир, а статуе от этого ничего.
- Город — это нечто странное, - ответил он, - не притягивающее к себе, не интересующее, но о чём-то постоянно говорящее...А может быть, он пытается нам что-то  сказать?
- Если это и так, то я его совершенно не слышу.
- Где же свет?...Каково это — плыть по реке и видеть только воду и берега, но не видеть солнца в небе?
Я вспомнил разговор со студентом. Я ощущал свою связь с ним, как будто его жизнь была моей. Почему он такой?
- Хочу спросить тебя о прошлом, - обратился я к писателю и рассказал ему об этом разговоре.
- Вижу и сейчас, - сказал я, - тёмная детская, зал, взмывающие от сквозняка шторы, солнечный балкон...
- Ты хочешь это понять? Почему он винит этих парней в том, что он стал таким, с ненавистью в груди? Быть может, он прав, а, может, и нет. Не прав, потому что я, как и он, оказался слабым, мне нечего было противопоставить этому давлению, возникло ощущение, что весь мир пошёл на тебя войной. У человека всегда есть выбор, и я выбрал уйти, молчать и не бороться. Хотя, возможно, не всегда выбор определяет судьбу человека. Быть может, человек - это и стечение обстоятельств. А может быть, человек движется по заранее определенному пути, его качества словно определяют изначально, какой он выбор сделает. Так и я, будучи замкнутым с детства, выбрал так, чтобы уйти в себя, поддерживая это качество замкнутости...
- Хорошо, а если он прав?
- То не будь этих парней, он был бы другим. Не был бы замкнутым, ибо, может быть, он избавился бы от этого качества...И это качество он, может быть, приобрёл, благодаря этим злым людям. И в юности так многое ещё можно исправить! И тем более, не знал бы ненависти и злобы. Если бы не встретил этих плохих и озлобленных людей, то, наверняка, встретил бы хороших, и эти люди научили бы его хорошим качествам.
- Это же и есть стечение обстоятельств!
- Именно.


- То есть получается, что выбор есть, и, сделав выбор, ты повлияешь на свою жизнь и пойдёшь по другому жизненному пути. Но и этот выбор может быть предопределён изначально, и делая выбор, ты думаешь, что выбираешь, а на самом деле поступаешь так, как и должен был поступить...Но если выбор предопределён, то это не выбор!
- Именно. Это не что иное, как стечение обстоятельств.
- Значит, студент прав?
- Нет, он должен был бороться.
- У него был выбор, и он выбрал сдаться.
- Именно, вот и первый ответ.
На следующий день студент был на квартире художника.
- Так значит вы не в восторге от города? - спросил он, обращаясь к моим спутникам.
- Как можно быть в восторге от того, что приносит пустоту? - воскликнул писатель.
- Так живите так, чтобы этой пустоты не было!
- Жизнь — только то, что есть вокруг? - после паузы вновь спросил писатель.
- Да, - ответил студент, - а разве нет?
- Есть ещё свет, - отозвался я.
- Ты уже говорил, - произнёс студент, - а докажи, что он есть!
- Я его видел, я знаю, что он есть.
- Покажи его! Если он есть, значит его можно почувствовать...
- Можно, но не сейчас...Я знаю, что наступит время, и он придёт.
- Как в это можно верить? - воскликнул студент, схватившись за голову.
- Вы тоже видели свет? - спросил он моих попутчиков после очередной паузы.
- Давным-давно, - ответил писатель.
- Я видел нечто близкое, и если он есть, то он мне нужен, - отозвался художник.
- Я не видел, - сказал музыкант.
Студент встал с места и подошёл к окну (разговор, так получилось, шёл на кухне). Несколько секунд он стоял, не проронив ни слова.
- Ты уверен на сто процентов, что свет есть? - обратился он ко мне.


- Да, как в том, что я существую.
- А я уверен в жизни, которой живу. В ней нет света, который внезапно появляется и являет собой знак истины по твоим словам. Но в ней есть учёба, в ней есть работа, в ней есть родители, друзья, знакомые, другие люди. В ней есть сила, и подчас я чувствую её мудрость. Нельзя сказать, что я её понимаю, но она сильнее меня, и я живу так, как приходится жить. Я делаю то, чего не хочу, но в ней есть место для того, чего я хочу и что я получаю. Се ля ви! - говорят французы. Такова жизнь!...Но если вы идёте против неё, то проиграете. Прячьтесь от неё и вы ничего не приобретёте. Фантазия есть фантазия, жизнь есть жизнь...Может быть вам показать жизнь, которой я живу, и вы поймёте, что не правы?
- Но жизнь вокруг – не единственное, что есть у человека! – воскликнул я.
- Вам есть куда двигаться? – спросил студент.
Ответить было нечего. Мы согласились поочерёдно бывать со студентом и видеть, как он живёт.
Первым участником этого подобия экскурсии стал я.
Студент и я приехали в центр города. Я увидел большое здание с колоннами, напротив которого стоял памятник Ленину. Пройдя это здание и повернув голову направо, я увидел, что около него стоит ещё один памятник – Пушкину. Перейдя трамвайные пути, мы вскоре оказались около трёхэтажного здания классического стиля.
- Чем больше живёшь, - сказал я студенту, когда мы миновали проходную, - тем больше узнаёшь новых слов о предметах и людях. А что было бы, если бы этих слов не было?
Студент лишь нахмурился в ответ.
- Посмотри, как отделано здание, - сказал он, когда мы стали подниматься по лестнице, - в других похожих зданиях дыры в потолках, трещины в стенах, гниющие батареи.
«А зачем мне это знать?» - подумал я.
- Ты видел? – говорил мне писатель потом, - чем дольше в городе живёшь, тем больше внимания обращаешь внимания на детали. Но это не относится к знаниям о людях…Студент-то прав, ремонт здания проведён на высшем уровне: паркет, европотолки, санузел. А как тебе босс? Дай, я отвечу! Большой. Как выяснилось позже, ещё молод. Но выглядит старше. И всё благодаря большому животу и жидким


волосам. Улыбчив. Этим и располагает к себе.
- В нём есть что-то особенное?
- Если говорить о чём-то важном, в нём я этого не увидел. А с другой стороны, можно ли с первого знакомства определить в человеке важное? Студент прав, надо двигаться дальше.
  Возможно, жизнь втягивала нас всё больше. Не знаю, был ли другой путь кроме того, встав на который, мы согласились внимать жизни студента. Если он и был, то я его не видел. Я вспомнил об истории студента и решил снова обратиться к писателю.
- Помнишь то, что я говорил о студенте и его истории с плохими парнями? - начал я, - не хочешь рассказать мне о том, что было с тобой?
- Ты, действительно, хочешь услышать мою историю? – бодрый тон его исчез, глаза стали серьёзнее, - хорошо. Ты знаешь, что всех людей можно поделить на хороших и плохих? Имея в себе определённый набор знаний о людях, я согласен с таким делением. Добавлю ещё, что людей можно разделить на знакомых и незнакомых. Знакомые делятся на друзей и врагов. Такое деление людей дала мне жизнь. А именно в пятом классе – первом классе старшей школы – я осознал, что такое друзья, и понял, почему человек становится врагом тебе, и что такое враг. Так получилось, что в то время вместо одного друга, который был со мной с первого класса, я приобрёл ещё троих. Двое из них жили в том же доме, что я. Зима, лето, хоккей, футбол, велосипеды…Знаешь, сейчас невозможно – просто подружиться, дружить.
Однажды мы шли после уроков по школе, что-то весело обсуждали. Один из моих товарищей, не помню, кто именно, побежал вперёд. Пробегая через дверной проём, он резко остановился и согнулся, схватившись за живот. Перед ним я увидел злобно улыбающихся мальчиков, которые были старше нас примерно на год-два. Я понял, что они поджидали у стены и один из них ударил моего друга. Помню, я очень удивился. За что? Ударить незнакомого человека, причинить ему боль ради смеха? Стало страшно. Я словно оцепенел. Ты можешь сказать, что надо было тут же подбежать, ударить в ответ обидчика. Но в тот момент у меня даже мысли такой не возникло. Обидчик даже не думал бежать, он знал, что сильнее, и может быть, знал, что ему не ответят. Было понятно, что причинять боль таким способом – для него в порядке вещей, обычное дело. Другие мои товарищи также не стали отвечать на эту выходку.


Совершена несправедливость, и никто даже не попытался её устранить. Я не думал о том, что это несправедливо, я не понимал. Почему это произошло? Я дружу, со мной дружат. Мне хорошо, моим друзьям хорошо. Зачем делать так, чтобы моим друзьям было плохо? Ты делаешь плохо другим, чтобы тебе было хорошо? Если да, то зачем? Ответов на эти вопросы я не находил.
Потом мне пришлось лицом к лицу столкнуться с такими же злобными мальчиками. В моём классе их было несколько. С одним из них я некоторое время сидел за одной партой. Однажды ему не понравилось, как я ответил ему, и он исподтишка (а дело было на уроке) ударил меня в живот. После уроков он горел желанием подраться со мной во дворе школы. Но я как вкопанный встал в холле у стенда и, боясь возможных ударов в лицо, наотрез отказывался покинуть здание школы. Второй одноклассник на одной из перемен, решив проверить прочность стены, ударил об неё мою голову. Третий за то, что я ответ обозвал его, зарядил мне кулаком в лицо. Я ощутил жгучую ненависть к этому человеку, но опять ничего не сделал…
- Тебя не назовёшь решительным и бесстрашным, - прервал я его, - к нашему разговору о выборе - ты поддался обстоятельствам…
- Это верно. Раньше я оправдывал себя. Но сегодня…Уже тогда я понимал, что веду себя неправильно. Зло должно быть наказано. Недостойно терпеть его и примиряться с ним. От чувства своей недостойности ещё больнее. Ничего не исправишь, но зла было так много, что мне кажется, поступи я иначе, наш разговор не состоялся бы. Эти стычки с одноклассниками были не более чем цветочки по сравнению с тем, что ожидало меня потом…
Чем больше дней проходит с того времени, тем меньше деталей помнишь. Я не могу сказать, когда точно всё началось. Но я помню свои чувства, свои состояния, и если представить все последующие неприятные события звеньями одной цепи, то первым таким звеном можно назвать то, что я увидел в том же пятом классе. Мы стояли в коридоре и ждали начала урока. Вдруг я увидел старшеклассника. Он бежал от своих ровесников. У него было некрасивое и испуганное лицо. Он оглянулся и со страхом посмотрел на догоняющих, один из которых крикнул: «Гони его в туалет, сейчас мы его...». Я понял, что сейчас по несправедливости будет сделано что-то


гнусное. Он был похож на жертву перед почуявшими кровь шакалами...
- Ты именно так и подумал?
- Таково было ощущение. А слова я подобрал сейчас. Потом я слышал разные истории, как пацаны всячески издевались над чертями, как пацаны дрались с пацанами. Самое плохое, знаешь, в чём было? В том, что враги — они же пацаны — не были где-то на улице, в каком-то параллельном классе. Они учились с тобой в одном классе, жили этажом ниже. Словно тень они были рядом...
- Настолько всё это не важно, а ты жил этим...
- Может быть, я и ошибаюсь, но скажу: у меня не было выбора. Я как человек всегда являюсь участником отношений....В моём доме жило немало пацанов. Двое из них были лидерами среди них. После седьмого класса на летних каникулах я ходил в школу на подработку (за умеренную плату делалась непосильная работа, чтобы было чем занять летом школьников). В один из дней я как обычно возвращался домой и увидел, что они толпой собрались около моего подъезда. Четверо из них зашли за мной в подъезд, потом в лифт. Я пропустил свой этаж, вышел с ними на седьмом. Окружив меня, они стали расспрашивать меня, где я учусь, о моём однокласснике, который был таким же полубандитом, как и они. Узнав, что я изучаю немецкий язык, рассмеявшись, они попросили меня сказать что-нибудь на этом языке. Я понимал, что не могу отказать, отказ, возможно, повлёк бы за собой «физическое насилие». Я сказал. После, останавливая меня около подъезда, на первом этаже, где они собирались, они заставляли меня говорить немецкие слова...Да, поиздевались. Да, я должен был их послать туда, куда посылают в таких случаях. Но их было больше, я никогда не дрался. Всё последующее время они не били меня, не вымогали денег, чем они обычно занимаются. Но их издевательское отношение, эта постоянная угроза их силы толпы были невыносимы. Чувство, которое я испытывал при этом и которое было настолько сильно, что даже теперь я могу его описать, заставляло чувствовать себя отщепенцем, второсортным человеком.
Пацанов боялись. Быть пацаном считалось чем-то вроде чести. Если ты не входишь в группировку (задавался на эту тему вопрос: « с кем живёшь?», что означало, в какую группировку входишь), то не являешься человеком, которого уважают, принимают всерьёз. В мире, где люди делятся на пацанов и всех остальных, ты не


мог жить полноценной жизнью, если не был пацаном. И у меня никогда не возникало мысли о том, чтобы стать пацаном, стать таким же, как и они. Я понимал, что это плохие люди. У меня было представление о чести, и эта честь у них отсутствовала. То, чем они занимаются, воплощённая несправедливость, дела их — зло. Как хорошо, что у человека есть выбор...
Я объясню тебе, что чувствует студент. Страх. Когда ты боишься, то чувствуешь себя слабым. Это мерзкое чувство. Даже потом, когда оно вспоминается, оно кажется более мерзким. Когда знаешь о том, что делают пацаны с не такими, как они, об опасности, которую они могут тебе принести, чувствуешь, как возникает страх, как возникает мерзость. Ты ненавидишь себя за этот страх, но по какой-то причине переносишь этот страх на этих пацанов.
- А что такое ненависть?
- Это чувство черноты. Когда оно в тебе, люди кажутся манекенами, с которыми и нужно обращаться как с манекенами, а человек, которого ненавидишь, словно воплощение зла...
- Хватит.
Я почувствовал холод. Сразу же за этим чувством я ощутил пустоту. Как будто ничего не было. Как будто кто-то ушёл, взяв с собой всё тепло на свете.
- Ты никогда не задумывался о тьме? - спрашивая, писатель смотрел на меня внимательно.
- Ненависть и страх - это тьма? - спросил я в ответ, - холод и пустота -  тоже тьма?
- Да. Но кто нас обрекает на неё?
- Мы сами, - не задумываясь, ответил я.
- Потому что мы слабы? Чтобы быть со светом, надо быть сильным? Слабый рано или поздно придёт ко тьме?
- Не знаю. Но тьма — это испытание, свет — это награда.
- Хорошо, если так...В завершение сей мрачной истории скажу, что свою лепту в формирование меня как труса внесла и школа. Пацаны района, где находилась школа (я учился не вблизи дома), ждали меня в холле школы, я же прятался от них на верхних этажах. Постыдно! И однажды меня и некоторых моих одноклассников они всё-таки дождались. Они окружили нас около школы. Разобравшись с остальными, они


начали разговор со мной, который завершился ударами в лицо и в живот, после чего, не дожидаясь дальнейшего физического воздействия, я дал дёру. Ужас, который я испытывал потом перед каждым посещением школы, лишил меня какого-то ощущения жизни. В последние годы в школе, когда я должен был влюбляться, больше общаться, я жил только тем, что учился, ходил из дома в школу и обратно, смотрел телевизор и боялся...Вышло так, что я лишился такой жизни! Или меня её лишили, понимаешь?!
- Это серьёзно.
- Нельзя представлять себе прошлое иначе, чем оно было на самом деле. Я не раз спрашивал себя, почему моя жизнь сложилась именно так? Почему я был трусом?
- Но ведь всё позади. Ты меняешься.
- Да, но ненависть не металлолом, её не сдашь в утиль. Она в тебе...И довольно часто она прорывается, тем самым приближая ко тьме.
Я удивлённо вскинул глаза.
- Сейчас эти слова о людях кажутся мне ужасным пасквилем на них. Если эти слова принять за правду, то жизнь в городе станет совершенно невыносимой. Скажу, как они звучали во мне...Однажды я возвращался домой с работы. Я шёл и смотрел на встречающихся мне людей и не понимал их. День подходил к концу и в течение него люди не были добры, радостны, вдохновляющими на что-то хорошее. Больше ни о чём не хотелось думать, передо мной были только люди. «Люди мерзки - подумалось мне, - они - это то, что приносит только плохое». Вдруг возникло ощущение, что все люди вокруг подленькие и трусливые. Я смотрел на прохожих и чувствовал, как они неприятны...А может быть у меня вообще болезнь под названием «боязнь людей»?
- А это не продолжение твоих отношений со злобными мальчиками?
- Возможно...Но когда я понял, сколько черноты в этих словах, мне остро захотелось увидеть свет. Вдруг он придёт и спасёт меня от неё.
- Как мало нужно — свет...
- Почему-то вспомнился один эпизод из детства, - усмехнулся писатель после паузы, - пришли гости, уже шумят в прихожей, а я лежу под кроватью в спальне. Я решил, что там мне хорошо. Я уже понимал, что неприлично лежать под кроватью, надо вылезти и пойти к гостям. А они - это были близкие родственники - зашли в спальню и стали меня звать, а я не откликаюсь, лежу под кроватью и не выхожу.
 


Глава 3.

Вскоре мне вновь довелось увидеть коммерсанта, у которого работал студент. Зайдя в здание, мы прошли по коридору, поднялись на третий этаж, в конце которого находилась комната, арендуемая шефом студента. Кроме нас в подчинении у шефа были ещё три девушки. Рабочим местом для всех нас был большой круглый стол. Придя, мы принялись разбирать бумаги. Этим же занятием были заняты две девушки. Третья, как и шеф, сидела и смотрела в монитор компьютера.
- Сегодня едем в командировку, - объявил шеф, переведя на нас глаза, - надо будет составить опись имущества. К вечеру вернёмся назад.
Я присмотрелся к нему ещё раз и вспомнил слова писателя. Да, своеобразный мини-великан. Шеф сам рассказывал, что увлекался в молодости волейболом. Большой живот как лишняя деталь. Всегда казалось, что такие животы только у маленьких лысых людей. Глаза. Как и волосы чёрные. Не злые и располагающие к себе, но таящие в себе какой-то подвох. Не честны, это точно. Часто улыбается. Даже теперь, отвечая на вопрос сотрудницы, улыбается и шутит.
С парой папок, в которых были документы, я и студент сели на заднее сидение бордового «мерседеса», далеко не нового, но как выяснилось позже, недурно поддерживающего высокую скорость на трассе. На сиденье рядом с водительским расположилась девушка. Студент обменялся с ней «здрасьте» и всю дорогу в основном молчал, изредка перекидываясь с шефом словами о цифрах, фактах. Потом студент мне скажет, что обратил внимание на её оголённую загорелую руку, на которой проглядывал белый пушок. Ещё он добавил, что наконец понял, зачем коммерсант развёлся с женой, от которой у него был сын.
Через два часа после начала нашей поездки (включая остановку в дорожном кафе), около большого чёрного поля мы свернули с трассы и направились к деревне, видневшейся вдалеке.  Совсем скоро мы подъехали к невысокому зданию, около которого сидели мужчины, смотревшие на нас так, словно мы были их большими должниками. У белого здания напротив из дверного проёма высунули свои головы две


женщины, также не сводящие с нас глаз. Вблизи первого здания стоял столб, на верхушке которого висел репродуктор, сообщавший женским голосом последние новости. Заходя в это здание, я увидел доску, за стеклом на которой жёлтым на красном красовалось «Колхоз …..».
Пройдя по тёмному коридору (пол был выстлан плиткой), наша делегация (девушка осталась в машине) оказалась в большой комнате с длинным столом. За столом сидели двое мужчин, чем-то похожих друг на друга. Один из них, встав и радостно потягивая руку, назвал шефа по имени-отчеству.
- Это мой брат, - показал он на второго мужчину.
- Неплохая у вас машина, - улыбнулся шеф, – пробежимся по документам.
Мы сели за стол. К нам присоединилась рыжеволосая девушка, которую представили как бухгалтера. Через час с небольшим мы с председателем колхоза (это выяснилось в ходе разговора) и его братом вышли на улицу.
- А «гелентваген» не так дорог, - объяснил, растянувшись в улыбке и показывая на машину, брат председателя.
- Теперь ужинать, - добавил председатель, - а где ваша машина?
- Сейчас подъедет, - ответил шеф.
В следующее мгновение к нам на высокой скорости приблизился бордовый «мерседес» и резко остановился. За рулём сидела спутница шефа.
- Учится ездить? – улыбнулся председатель.
Вскоре по ухабам и колдобинам деревенской дороги последовал кортеж из двух машин немецкого производства, который остановился около невысокого здания на окраине деревни. За этим зданием виднелось чёрное вспаханное поле.
Студент был грустен, но при этом внимательно наблюдал за шефом и теми, кто принимал нас. Председатель колхоза и его брат стояли у входа в здание и что-то говорили женщине, одетой в белый халат и блестевшей золотыми серьгами в ушах.
- Заметил, что брат похож на председателя, но в отличие от него спортивно сложен? – произнёс студент, - а бухгалтерша-то ничего! Чем-то напоминает мою прежнюю возлюбленную. Рыжие волосы ей только в плюс.


- Проходите, стол уже накрыт, - пригласил нас председатель.
Первое, что я заметил, когда мы зашли в здание, была плитка на стенах.
- Как в детском саду, - заметил студент.
Из маленькой комнаты вдалеке на нас с интересом смотрели поварихи, лица которых отдавали блеском.
- Совсем не по-деревенски накрыто! – полушептал студент, когда мы прошли в большую комнату, - тарелки, лежащие друг на друге, ложки, вилки и ножи по обе стороны, нарезанные помидоры с зеленью и сметаной наверху.
- Водки? – сказал председатель, посмотрев на нас с шефом.
- Думаю, можно, - улыбнулся шеф, в свою очередь, поглядев на нас.
Студент с каким-то спокойствием посмотрел, как его рюмка наполняется бесцветной жидкостью…Уже в разгаре трапезы брат председателя с воодушевлением  от выпитого алкоголя обратился к шефу:
- Если всё имущество с колхоза на «ооо» перекинуть без проблем, колхоз быстро обанкротим?
- Если кредиторы палки в колёса не будут вставлять, то через год, - как будто чему-то удивляясь, ответил шеф.
На выходе из столовой опьянение хозяев и студента с шефом было заметнее. Они не шатались, но движения рук были резче, а речь чуть заторможенной.
- Да, я опьянел, - произнёс студент, - но у меня не было выбора.
На обратном пути за рулём также находилась спутница шефа.
- Что же получается, - сказал студент, - всё имущество колхоза уйдёт фирме брата председателя?
- Мне главное – деньги получить, - ответил шеф, - а они ещё тянут – платить- не платить. Не захотят – не надо! Продам с молотка…
- Значит – вам важнее получить деньги?
- Конечно! Я бесплатно не работаю!
- А чтобы на ноги поднять, дать развитие?
- Так не бывает. Я всегда прихожу туда, где на ноги уже не поднять.
Мы сделали остановку. Выйдя из машины, я увидел стадо коров, от которого в нашу сторону пошёл пастух. Дойдя до нас, он стал смотреть, улыбаясь.
- Что это за деревня? – язык студента заплетался.


Пастух ответил.
- А почему у вас поля не сеянные? Куда ни посмотришь – кругом чернота!
- Это разные поля. Здесь озимые, а там…и вправду не сеяли.
Почти весь следующий день я провёл с художником. Ему предстояло сдавать экзамен. Мы договорились встретиться около 11 дня, когда экзамен должен был закончиться. Я заметил его не сразу, а, заметив, не мог не увидеть его счастливое лицо.
- Что случилось? – спросил я.
- У меня состояние абсолютного счастья, - тихо улыбался он, - я чувствую его впервые. Я смотрю на солнце, на листья деревьев, играющие в его свете, и понимаю, что абсолютно спокоен. Нет ничего, что принесло бы волнение…Может быть, всё началось, когда я почувствовал абсолютную уверенность в правильности ответов, которые я дал на вопросы. Но разве важна причина? Посмотри, насколько прекрасен мир.
Я увидел мягкий солнечный свет и нежное голубое небо.
- Это прекрасно, - слетело с моих губ.
Художник утвердительно улыбнулся.
- Я понял, что самая лучшая погода для меня, - сказал он, - это когда и солнечно, и ветрено, и тепло. Солнечный свет словно приходит в движение от ветра.
Вдоль улицы, по которой мы шли, деревья шелестели листьями, зелень которых была ярче от солнечного света.
- Знаешь, - продолжил художник, - студент открыл мне новую область жизни. Кино. Через него по-новому смотришь на жизнь в городе.
Он предложил мне посмотреть фильм «Сталкер».
- Пусть исполнится то, что задумано. Пусть они поверят. И пусть посмеются над своими страстями. Ведь то, что они называют страстью, на самом деле не душевная энергия, а лишь трение между душой и внешним миром. А главное, пусть поверят в себя и станут беспомощными как дети, потому что слабость велика, а сила ничтожна. Когда человек родится, он слаб и гибок, когда умирает, крепок и чёрств. Когда дерево растёт, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жёстко, оно умирает. Чёрствость и сила – спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Потому, что отвердело, то не победит.


С этими словами главный герой фильма в чёрной куртке и с верёвкой в руках залез в отверстие трубы.
После фильма художник восторгался, как была снята вода, говорил о сцене в жёлто-чёрном цвете с главным героем, лежащем на кочках посреди воды, и собакой, которая прибежала и легла у его ног.
Потом был фильм «Зеркало», в котором художника впечатлила сцена в ночном саду, когда листья деревьев от ветра показывали свою тыльную сторону.
Позже я рассказал писателю о новом увлечении художника.
- Да, хорошие фильмы, - сказал писатель, - монолог «сталкера» в трубе я даже специально с экрана на бумагу записал. В них есть правильные вещи… «Слабость – свежесть бытия». Из «Зеркала» я запомнил сцену, когда он из рук выпускает птичку. «Я просто хотел быть счастливым». Есть ещё один достойный фильм. «Матрица». Мир, надвинутый на глаза…Но от этих фильмов не становится легче.
Писатель говорил, а я его одновременно понимал и не понимал. Мне нужна сила понимания. Невольно сравниваю себя с бухгалтером. Передо мной словно картины разворачиваются события. О других событиях я слышу от студента, писателя, художника, музыканта. И делаю выводы. Чернота, о которой говорил писатель, состояние счастья, о котором говорил художник, поездка со студентом и его шефом были событиями, стоящими рядом, но никак не связанными между собой.
Я видел черноту, я видел счастье. Чернота была в рассказах писателя о юности, в квартире, где жил студент вместе с человеком, любящим алкоголь, и в истории любви музыканта. А счастье было в том дне, который я застал вместе с художником, и в тех же отношениях музыканта со студенткой, и в любви студента к своей матери. Конечно, я знал чувство абсолютного счастья...Но света не было, нить становилась всё тоньше, я словно исчезал под толщами тёмной воды.
На картинах я видел: человек счастлив, человек ненавидит, человек тоскует. А может быть, это последствия? Человек - творец своих чувств?...Но чем больше я влезал в эти мысли и рассуждения, то тем больше я не понимал. И я не понимал главного: зачем всё это нужно? Всё это показывали для меня как «Сталкер» или «Зеркало», я видел, что люди рассуждают, переживают, чувствуют. Но что мне было с этого?


Я сказал о своём непонимании писателю.
- Об этом говорил студент, - смотрел на меня внимательно писатель, - ты живёшь, когда чувствуешь. Чувство - это словно реакция на этот мир. Но бывает чувство черноты, а бывает чувство счастья. Но что если постоянно испытывать чувства черноты - тоски, безнадёжности, страха? Жизнь станет чёрной, и попадаешь в замкнутый круг - чёрная жизнь дарит лишь чувства черноты. Также, я думаю, и с чувствами счастья...Но что делать, если нет чувств счастья, но есть чувства черноты? Смириться и жить так, как живётся? Быть в вечной трясине, из которой невозможно выбраться? Остаётся лишь верить и надеяться...
- ...что придёт свет?
- Возможно. А может быть, свет - это знак этой самой веры? - собеседник как будто искал во мне что-то глазами.
- Вера? А что это?
- Не знаю. Но если есть свет, зачем знать, что такое вера?
«Вот, я бухгалтер, - подумал я, - подвожу черту и подсчитываю. Вера».
Лето прошло незаметно. Холодные, пасмурные и дождливые дни сменили его. Вскоре выпал снег. А через какое-то время вокруг вновь чувствовалось приближение нового года.
- Новый год я встречаю в квартире друга, - с радостью в глазах говорил мне студент, - будут он, я, его брат, и, может быть, девушки. Думаю, будет весело...
При последних словах он потёр руки.
Мне довелось его увидеть на следующий день после окончания старого года.
- Вчера я, конечно, перепил, - устало сказал он, - эх, головушка, моя головушка...Хорошо, что сейчас не так бьёт, как в обед.
- Как праздник?
- Праздник? Не-е, сильно сказано...Попал примерно на то же, что и всегда: стол, ёлка, телевизор. Правда, была ещё музыка!
- Ты ожидал большего? - по его глазам я понял, что он недоволен прошедшим праздником.
- Как тебе сказать...Ну, да! Всегда ожидаешь веселья. А его не бывает...Да и с девушкой был только мой успешный в этом плане друг. И то он с ней уединился после двенадцати. А его брат, вообще, лёг спать прямо на диване около праздничного


стола. Мне как всегда досталось уставиться в телек и лицезреть очередной концерт...Ох, тяжело!
Он ухватился за голову и вздохнул.
В один из вечеров я, писатель и художник сидели в большой комнате квартиры художника. Музыкант был в ванной комнате и принимал душ. Он присоединился к нам с ещё не высохшей головой, будучи при этом источником приятного запаха.
- Я стоял под душем, - произнёс он, - и наблюдал как капли воды падают вниз, и ясно осознал одну неоспоримую вещь. Теперь я знаю это точно...Я люблю. Я её люблю. Я дышу и люблю...
-...но никак не могу понять другое, - продолжил он после паузы, - почему я не с ней? Почему так случилось? Я найду её и скажу ей! Она полюбит в ответ! Или всё закончится...
Потом он рассказал, что видел её в библиотеке, но не подошёл к ней (она шла вдалеке и остановилась, чтобы поздороваться, по всей видимости, с однокурсницей). Написал ей электронное письмо (адрес электронного ящика она дала ему в одну из последних встреч, то есть какую-то возможность общения она всё же оставила!). Получил ответ. Он ей снова напишет, договорится о встрече, объяснится в любви.
Бег времени невозможно остановить, и в воздухе вновь пахло весной. Художник восторженно об этом говорил.
Зима ещё была в силе и напомнила о себе снегопадом. В этот тёплый и белый день я увиделся с музыкантом на его работе.
- Она позвонила сюда, в офис, - он уставился восторженно в какую-то точку перед собой, - договорились встретиться на крыльце университета. Снег шёл и шёл, таких хлопьев я не видел давно!...А до звонка я ей написал, что должен сказать что-то очень важное. Она ещё спросила по телефону, что именно. Я думал, что скажу это иначе, скажу, глядя ей в глаза и чувствуя радость внутри...Она ждала меня в своей непонятной шубке и шапочке. Смотрела на меня, не отрываясь. Знаешь, это единственный на свете человек, лица которого я не могу запомнить. Помню лишь выражение глаз, цвет которых я не смогу назвать точно: или карие, или серые... «Что ты хотел мне сказать?» - «Я люблю тебя!» - «Я знаю». И в этом всё. Она знает, что я люблю её. Хладнокровная мучительница. Но мне стало чуточку легче...Я признался в любви. Словно камень с шеи. Если бы она полюбила в ответ!


- И что дальше?
- Всё по-прежнему зависит от неё...
Весна на не снижаемой временем скорости перешла в лето. В жизни, которой жил студент и которой нам всем приходилось жить, смысла я не видел. Слова писателя не опровергались. Работа у шефа, любовь музыканта, отношения студента с людьми - всё это проносилось мимо...Стремиться понять, жить этим не хотелось совершенно. Город оставался чужим, заставляя чувствовать себя иностранцем в собственной стране. А свет, исчезнув, словно покинул нас навсегда.
Студент рассказывал об очередной поездке вместе с шефом на очередное предприятие, которое он банкротил. В этом году он заканчивал учебное заведение, и эта поездка была, скорее всего, последней перед получением диплома. В этот раз их встречали директор моторно-тракторной станции вместе с бухгалтером. Смотрели документы, поедали сытный обед под смиренно-безнадёжными взглядами угощающих.
-...и когда мы возвращались назад, сделали остановку. Я вышел из машины и почувствовал, насколько тёпл летний вечер. Солнце уже находилось в закате, и всё вокруг было окутано мягким притемнённым светом. Я ощутил что-то, очень близкое к спокойствию.
В один из вечеров я и писатель сидели на балконе в квартире художника.
- Я скажу о том, чего ты не мог забыть, с чего всё началось, - произнёс писатель.
- О чём ты? - машинально спросил я, внутренне догадываясь о том, что хотел сказать он.
- О том, когда я впервые увидел свет...Этого, действительно, не забыть. В одну из зимних ночей я увлёкся написанием одного стихотворения. Увлекательные и не связанные между собой образы возникали в моём мозгу и переносились на бумагу. Я писал и писал...Девятая, десятая строфа, вторая, третья страница. Я не мог остановиться, рифма за рифмой, словно источник, наконец, пробил твердь земли...И вдруг я увидел облако, даже нет, огромное озеро света. Оно было как солнце в ночном небе. Это озеро словно воздушный корабль летело медленно и низко над землёй, и всё время находилось надо мной. Я осознал и понял, что это и есть истина. И в этот момент для меня стало очевидно, что я должен стремиться к свету,


что одно правильно: быть под облаком света, видеть его всегда...И ты знаешь, какая радость охватила меня, не буря, но тихая и безграничная...
Писатель был прав. Огромное солнце или озеро света, парящее над землёй. Таким я его увидел в первый раз. Истина, великолепие, блаженство - этими словами я описывал свои чувства, которые приходили в тот момент. А после осталось лишь стремление к свету, великое по своей сути.
Воображению понадобился бар, и задавались вопросы. Город уже не был частью воображения. Через город пролегает наш путь...Свет нужен мне! Я знаю, что с ним буду жить правильно. Но к чему мне жить правильно? Зачем во мне эта потребность? Вот, мир. Вот, люди. Каждый из них живёт своей жизнью. Студент получает диплом, работает, ездит к родным в другой город, встречает новый год с другом, надеется на благосклонность девушек. Жизнь музыканта пронизана несчастным чувством. Хозяин квартиры, где жил когда-то студент, не может выйти из состояния пьянства, вся его жизнь проникнута этим. Ни о чём другом, по большому счёту, он и не помышляет. У шефа студента  на уме лишь деньги да девушки, и он живёт этим. Сестра, родители студента тоже работают, у них на первом месте - семья. Общение с людьми, связанное с работой, с родственниками, друзьями. Решение проблем, связанных и с работой, и с этими людьми, и с семьёй. Забота о семье. Работа, семья, проблемы.
- А как иначе? - воскликнул студент, услышав мои размышления, - я окончил университет — и как мне полагается жить? Не работать? Конечно, нет. Есть родители, есть родственники, есть их мнение. Есть множество других людей — они оканчивают институты, университеты и идут работать. А потом заводят семью. Разве я могу жить поперёк этого движения? Я пошёл работать — и никто меня не осудит. А может быть, я слушаю тебя и хочу достигнуть правильности? Правильности не по мнению, не по примеру других людей, а правильности, до которой я дошёл сам, которую я сам понял. Сложно это сделать? Да, сложно. Человеку, идущему по проторенному другими пути, сложно, и чем дальше этот человек на этом пути — тем сложнее. Но у тебя есть лишь свет. И больше ничего. Попробуй вытащить меня из этого болота...



Глава 4.

День за ночью, ночь за днём. Очередная осень окрасила в жёлтый цвет листья деревьев.
- Очередное знание о людях! - воскликнул писатель с довольным лицом, приглашая к очередному разговору.
- И в чём оно заключается? - я попытался понять, почему он так доволен.
- Коммерсант, шеф студента, выдал сегодня, что никогда не доверяйте людям. А в подтверждение этой истины рассказал историю из своей жизни. Были у него два друга и приличная сумма денег. Все вместе решили открыть туристическую фирму. Вложились. Дела пошли хорошо. В один прекрасный день один из друзей попросил шефа оформить на него доверенность, и он совершит от его имени сделку. Наш шеф доверился, в документы особо не вчитывался. А сделка эта привела к тому, что активы шефа перешли к его друзьям. И остался наш коммерсант с нулём в кармане.
- Ради чего его обманули?
- Ради денег! Его активы - наши активы, его деньги - наши деньги, больше денег - больше благ в этой жизни. Больше благ - больше удовольствия. А ради чего ещё жить, как не ради удовольствия?
- Ты в этом уверен?
- Конечно! Жизнь другого не показывает! Люди стремятся заработать больше денег, чтобы жить, не зная проблем. Жить так, как хочется, а не как придётся.
- Ты заговорил как студент.
- И что удивительного? Я вижу то же, что и он. Слышал выражение «красивая жизнь»? Это когда в красивой одежде едешь на красивой машине с красивой девушкой.
Я смотрел на писателя, широко раскрыв глаза.
К нам присоединился музыкант.
- Как вы думаете, возможно ли влюбиться во второй раз? - последовал от него вопрос.
- Всё носишься со своей любовью? - усмехнулся писатель.
- Я серьёзно. Если первая неудачна, то, может быть, вторая будет взаимной? Я ведь говорил, что после того признания в любви всё закончится.  Студентка звонила


летом, поговорили, не помню о чём. Ей не понравилось, как я с ней разговариваю, сказала, что я грубый, и больше не звонила. А я всего лишь устал в тот день! Но лето прошло...И сегодня к нам устроилась секретаршей девушка. Непосредственная, весёлая, с таинственной грустинкой в глазах. Я что-то к ней почувствовал...И пусть я знаю внутри себя, что это не то чувство, в котором я признался этой весной. Но, возможно, так я смогу избавиться от тоски.
Вскоре я встретил студента.
- В коллективе новые люди, - сказал он, - два бухгалтера, два юриста и секретарша. Теперь мы сидим в подвале. Думаю, по цене босс выиграл. И места больше. Навряд ли бы столько народу уместилось в двух комнатах. Секретарша довольно милая, весёлая девушка. Зачем-то показала мне плоский живот, говоря о том, что толстеет...Кажется, я ей симпатичен. Бухгалтеры - девушки в годах. Незамужние с детьми. Возможно, они были замужем и развелись... Главное, не сварливы. Чего не скажешь об одном из юристов. Студент ещё. Предпоследний курс, вроде бы. Постоянно пытается меня подколоть, оскорбить. Обсуждает с бухгалтерами отношения этих с теми, разбирает поведение конкретных людей. При первой встрече посмотрел ему в глаза. Один из немногих людей в моей жизни с пустыми глазами. Без живой теплоты. Но умный. Как правило, выводит меня из себя и поддерживает во мне несдержанность. Второй юрист — нормальный парень, по большому счёту. Но я сразу заметил в нём особое внимание к половым отношениям. Шуточки, словечки...Очень похож на моего одноклассника, у которого погиб отец и в последнее время у которого что-то случилось с психикой.
Работа в офисе, разъезды по другим городам и деревням, посещение заводов, колхозов, в которых уже не работали люди, встречи с директорами этих предприятий за накрытыми столами - так в общих чертах выглядела трудовая жизнь.
Осень стала зимой. Город как маленький ребёнок любил праздники. Наверно, если можно было бы жить без проблем, не ходя на работу, люди охотно бы сидели по домам, гуляли и путешествовали. Встреча нового года была особенным праздником, и потому люди готовились к нему заранее.


За несколько дней до этого праздника студент шёл с бутылкой воды к себе домой. Добравшись до квартиры и избавившись от верхней одежды, он лёг на диван.
- Зачем я сегодня ходил на работу? - почти простонал он, - заранее можно было сказать, что после вчерашнего никто не придёт. А я-то как напился! Впервые вырубился от алкоголя...Босс наконец-то раскошелился на корпоратив. Арендовали какое-то кафе. С нами ещё праздновала обувная компания, но мы в течение вечера не пересекались...Секретарша не то, чтобы аппетитно выглядела, но была в мини-юбке. Всех рассмешила, добавив к своему тосту, что плохо ещё всех знает, а со мной уже ходила в кино. Она мне нравится, а здесь, конечно, утешила, что вспомнила об этом. А перед этим огорчила, не сев рядом со мной. У меня и так с девушками не ахти, и я был бы рад, если бы у меня с ней что-то получилось...Никогда не пей водку на голодный желудок! Принесли жюльен, попробовал тоже впервые. И сразу водочки под натиском босса. Потом как в тумане. Она уже подсела. Потом сидели на первом этаже на диванчике. Я уже не трезв...Выключаюсь из окружающей действительности. Включаюсь и вижу, что я сижу в одной рубашке на улице посреди какого-то пустыря. Сжался как эмбрион. Подбегают коллеги, начинают меня тащить. Я сопротивляюсь...Холод возвращает в действительность. Мне говорят, иди к ней. Я отчаянно кричу: не хочу. Пиджак, дублёнка, такси. Меня затаскивают в квартиру, где я и уснул в одежде...У меня, кажется, что-то с поджелудочной железой.
С этими словами он взялся за живот.
Поездка в родной город. Мама весь день на кухне. Накануне уборка в квартире. Как в старые добрые времена с братьями и отцом вытряхивали палас на снегу. Даже интересно - сворачиваешь его, а на белой поверхности тёмный прямоугольник с узорами. Стол, телевизор, из алкоголя - только шампанское.
После праздников на работе вспоминали о тех словах на корпоративе, что кто-то с кем-то был в кино. Второй юрист при этом смеялся, глядя на студента сквозь затемнённые очки. Его смех не был злобив, чего нельзя было сказать о смехе первого юриста.
- Я снова встречался с той секретаршей, - произнёс музыкант, сидя напротив меня на табурете, - наши тоже научились снимать. Подсолнухи, пули, Фандорин, одним словом. Правда, мы сидели с краю. Билеты на нормальные места сразу раскупили! Она


была в жёлтом пуховике. Я не уверен, что нравлюсь ей. Я ещё видел в очереди за билетами (в первый раз такое видел) замдекана нашего факультета. Ехал после на автобусе и думал: достижение - пойти в кино с девушкой.
- Помнишь, - заговорил я, - ты говорил о настоящей музыке? О том, что она тебе нужна...
- Её нет, и я слушаю всё подряд.
- И тебя это устраивает?
- А что делать? Такова жизнь.
- И не возразишь, - вступил в разговор писатель, который сидел рядом, - всё просто: это жизнь. Прошли годы, мы работаем, и ничего не меняется. Случаются какие-то гулянки, узнаёшь что-то новое, и это новое неинтересно и скучно...Коммерсант говорит: стань богатым. Если ты богат, то в жизни сможешь многое. Но я чувствую, что для того, чтобы стремиться к богатству, я должен измениться, стать другим человеком — человеком, цель которого — приобретать больше материального достатка. Но я не хочу меняться в этом направлении, а, может, и не могу.
- Богатство - это главное? - спросил я него.
- Не знаю, - ответил он, - но деньги меня радуют. Чем их больше, тем веселее жить. Но знаешь, какой у меня ещё вопрос? Почему я не чувствую вкуса к жизни? Как рассказывал художник о впечатлении от одного удачного российского фильма: герой попал в иную реальность, и у него заморозилась левая рука. Он, чтобы вернуть её чувствительность, стал бить по ней ножом. Бьёт и бьёт, а кровь не идёт. Рука как стекло, в общем. Так и я - как стекло. Настоящая жизнь есть лишь в твоих словах...Всё здесь, как будто, сбивает с дороги. Даже любовь - единственное возможное счастье здесь - оказалась эфемерной. Страна показалась на миг...А люди? Среди них я вижу равнодушие, грусть, злость, обиду, редко замечаю радость и довольство жизнью. Для чего так жить? Но если на меня посмотреть со стороны - я ничем не отличаюсь от них. Я не хочу быть таким же, как они, но я плыву по течению - и в этом я ничуть не лучше любого прохожего...Чем дольше мы здесь живём, тем больше я убеждаюсь в правоте студента. Жизнь вокруг сводится к отношениям с людьми. Я начинаю рассуждать о недовольстве жизнью, говорить о том, чего мне не хватает, чтобы жить без проблем, когда отношения с людьми не получаются. Деньги, богатство, удовольствия - можно получить только с помощью


других людей. Не сталкиваясь с другими людьми, жить вообще невозможно. И разговоры об истине — это всего лишь разговоры человека, неудачника в отношениях с людьми. Мир пуст без света, а если стать одним из людей города, то легко убедиться: света нет совершенно.
- Ты веришь в это? - спросил я.
- Я не знаю, - он закрыл лицо руками, - но оглянись вокруг...
- Всё изменится, поверь мне.
- Когда?
Я не ответил.
- Когда-нибудь? - он убрал ладони от лица, на котором появилась и исчезла усмешка, - я здесь и разговариваю с тобой только потому, что всегда всё хотел объяснить. Во всём дойти до совершенства...Уверен, даже окружающую жизнь можно объяснить. Стремление к свету - не что иное, как стремление всё разложить по полочкам...Только он всё объяснит. Моё отношение к миру - непонимание. Но если всё, что я сказал, и есть объяснение мира?
Его взгляд заблестел и стал пристальным.
- Так просто...Мир - это пустыня, где нет света и которая полна людских чувств. Я не верю, что в нём бывает любовь, но многие верят! Искусство города завязано на любви. А ещё среди россыпи чувств — верность и предательство, доброта и злость, честность и подлость, смелость и страх. Одно я встречаю чаще другого...Недавно я видел женщину, испуганно оглянувшуюся на резкий звук тормозов. Другую женщину сбила машина. Точнее не сбила, а затормозив, толкнула. Эта женщина, видимо не желая ввязываться в какие-то объяснения, хотела поднять руки навстречу водителю, выскочившему из машины. Как будто она в чём-то виновата...Водитель подбежал, начал, скорее всего, предлагать помощь. А если бы её сбили? Было бы так, как мы видели с художником по телевизору: бездыханное тело с кровью на лице...Или чувство счастья от того, что встретился с друзьями, которых давно не видел. Или хорошее настроение в компании приятных людей в тёплый летний день на пикнике. Или встреча с женщиной, или покупка новых вещей, или вкусный обед, когда с губ срывается: «гениально!». Ведь так?


- Да так, - признал я, посмотрев на художника, стоявшего у окна и вспомнив при этом летний день, когда он прошёл аттестацию.
- Но я не понимаю! - воскликнул писатель, - для чего, от чего эти чувства? А может быть, невозможно понять? Жить, согласившись с этим, испытывая страх, злость, обиду, пытаясь избавиться от них, сторонясь их? Страдая от того, что не получаются отношения с людьми, или от того, что поступаешь так, как не хочешь? Стремясь к удовольствию, вершина которого чувство счастья? Разве взаимная любовь - не есть счастье, музыкант?
Музыкант не ответил.
- Жизнь в городе - часть пути, - сказал я, - если мы идём, то должны пройти дальше.
- Может быть, - произнёс писатель и как будто успокоился, - но есть два ориентира: ты и студент. Студент в жизни и он тянет к себе. Жизнь настолько сильна как течение, что не нужно даже думать, и ты уже плывёшь по этой реке...А ты в песне, которую едва можно различить, и то, если повезёт. Старайся услышать эту песню — и не услышишь! Даже наоборот, она от тебя отдалится, и в твои уши вольётся жизнь людей, и ты будешь очередным неумёхой, который говорит о литературе непонятные ни для кого слова...
Вскоре воздух на улице из холодно-освежающего стал тёплым и сырым.
Студент в футболке и трико сидел на старом диване и смотрел телевизор. Так было каждый вечер. Утром он уходил на работу, вечером приходил с неё. В холодильнике ждала еда, приготовленная им заранее. Ужин, телевизор. В выходные дни он вставал поздно, и мог, проснувшись, сразу устроиться на диване, включить телевизор и смотреть  его, не отрываясь, часа полтора-два. Его можно было не спрашивать - такая жизнь устраивала его, ибо если человек не меняет свою жизнь, значит она устраивает его.
- А что делать? - говорил он однажды, - в школе я мечтал стать дипломатом. Быть им - значит жить другой жизнью, разъезжать по миру. Но как я, обычный парень, мог поступить в МГИМО? По телеку показывают передачу, где школьники, соревнуясь между собой, отвечают на сложные вопросы, и победитель зачисляется на первый курс этого института. Одно время я был как писатель — мечтал стать поэтом. Но довольно


быстро я согласился с мнением о моём творчестве — как писанине, а о себе — как рифмоплёте. Ближе к окончанию школы я думал поступать на исторический — ради этого записался на подготовительные курсы в одном из местных институтов. А в июне после выпускного сдал документы сразу на два факультета — конечно, исторический и юридический (курсы ввиду коммерческого характера института подготавливали к сдаче экзаменов по правоведению), и не прошёл по конкурсу ни на тот, ни на другой. Но через год всё равно поступил на юриста — спасибо московской комиссии. Думал, быть юристом - и престижно, и можно зарабатывать неплохо. Получать большие деньги за работу - тоже жить другой жизнью. Университет, работа здесь - зарплата постоянно растёт, теперь уже десять тысяч. Но жизнь, моя жизнь - она не меняется по одному моему желанию, действию. Её трудно изменить. Живу так, как сложилось. Есть квартира - уже неплохо. Спасибо маме и бабушке...А знаешь, мои хождения на работу могут скоро прекратиться. Армия. Долг перед Родиной. Сегодня не в чести служить. Уклоняться от службы - норма жизни...У шефа есть ещё один юрист, не из тех, с которыми я работаю в подвале. Он сидит на третьем этаже. У него отец - не последний человек в одной известной организации. У этого юриста другое мнение насчёт армии. Он хотел и хочет быть судьёй. А чтобы стать судьёй, надо отслужить (если ты, конечно, не сын судьи!). Он сдавал экзамен на судью и его спрашивали, служил он или нет. И он сказал «да»! В танковом училище солдатом. Но самое интересное - как он служил! Его отец знает военного прокурора. Так вот - они договорились о том, что сыночек пройдёт курс молодого бойца, после чего его забирают из училища и прикомандировывают к военной прокуратуре - типа для охраны здания. Так и было. И эта совсем другая служба! Служба без особых проблем. Нет ни «дедов», ни избиений, ни издевательств. Один месяц в военной части - и всё. А у меня в этом году отсрочка заканчивается. Бегать от армии начинает надоедать. Этот юрист предлагает мне такую же службу...
Студент ехал на машине вместе со вторым юристом. Требовалось получить документы из главного офиса ассоциации арбитражных управляющих. На автобусной остановке, перед которой машина остановилась из-за красного сигнала светофора, впереди остальных людей стояла девушка.


- Почему нельзя просто влюбиться? - произнёс вдруг студент, - найти ту самую девушку, быть с ней?
- Ты ждёшь, а это неправильно, - ответил юрист, который был за рулём, - так можно прождать всю жизнь.
- В армию, что ли, пойти? - продолжал размышлять вслух студент, - надоело это однообразие - каждый день одно и то же. Хоть обстановку сменю...
- Обстановку? - хмыкнул юрист, - это всё равно, что сменить квартиру на помойку.
Студент горестными глазами посмотрел в окно.
- Человек так устроен, - говорил он мне в другой раз, - ему обязательно надо что-то делать...Я могу лежать на диване, смотреть телевизор, но так не будет вечно. Хотя, может быть, так можно вести себя всю жизнь, но останусь ли я человеком? Мне нужно видеть других людей, мне нужно что-то делать. Моя нынешняя работа не устраивает меня полностью, в голове есть ещё мечты. Но я понимаю, что лучше работы на данный момент мне не найти. И по деньгам, и по тому, что я хочу в жизни...
- А не покорился ли ты жизни? - спросил писатель, который был рядом.
- Что значит, покорился? А разве может быть иначе? Ты живёшь, жизнь - это то, что происходит с тобой. Жизнь вокруг и ты в ней - единственная реальность. Всё, что вы мне говорили, - мечты, а предаваться мечтам - занятие бессмысленное, ибо отрывает тебя от жизни...У меня были мечты о другой жизни, но мечты о жизни вокруг. Профессия, уважение других людей...
- И ты всё понимаешь в этой жизни? - вопрос уже задавал художник.
- Не всё. А как можно понимать всё? Я похож на вселенского мудреца? Но я уверен, что всё, что мне нужно понимать, я буду понимать. На то она и жизнь, чтобы учиться у неё.
- А как же мечты о другой жизни и армия? - вступил в расспросы я.
- Конечно, в мечтах у меня армии не было и нет! Но так нужно...Жизненная необходимость, говоря строгим языком. Да и писатель меня поймёт - ненавижу бояться. В школе, в институте - почему я должен был съёживаться, уменьшаться? Я человек низшего сорта? Нет. А армия в нашей жизни — вечное пугало. Ещё со школы твердят: не ходи в армию, а то жизнь твоя кончится. Искалечат и физически, и


морально, а ещё хуже - могут убить, а ради чего? В лучшем случае - просто два года впустую. Я сначала не поступил на бюджет, сразу пошёл в коммерческий институт - отсрочка есть отсрочка. А теперь — возможность не бегать от армии оставшиеся два с половиной года, а отслужить. И год всего! И как отслужить - ходить каждый день в прокуратуру. Хотя коробит одно обстоятельство — сначала тот юрист говорил, что в благодарность прокурору надо было купить коньяк. А теперь - десять тысяч. Я даже подумал: ещё добавить чуть, и военник можно купить. Но нет — для меня этот вопрос решённый. Быть слабаком - купить военный билет, в котором написано, что освобождён от армии по состоянию здоровья, или пойти служить, ведь прокуратура — это всё-таки не работа в офисе. Эта взятка, конечно, всё портит — в каком-то смысле я покупаю себе службу.
Студент задумчиво уставился в пол.
- Как дела на работе? - спросил музыкант.
- Не так хорошо, как хотелось бы, - студент поднял голову, показав изменившийся взгляд, - сплетник испортил мне жизнь. Подслушал мой разговор с шефом и сделал вывод о том, что докладываюсь на коллег. А на самом деле шеф спросил меня о ком-то, я, не задумываясь, ответил. Обычный вопрос - обычный ответ...Справляли чей-то день рождения. Сидели в офисе. Уже под конец второй юрист говорит мне, что же я такой-сякой, сдаю коллег по работе шефу. Я от удивления в первый момент даже не понял, о чём он говорит. Поняв, осознал, что меня записали в плохие люди, причём записали просто так, «от балды». Я оскорбился. «Пойдём, выйдем» - говорю ему. Вышли на улицу, поговорили. Теперь я с ним вообще не разговариваю...Да, у меня есть плохие черты. Бывало, от мамы выслушивал, что развожу грязь, не слежу за чистотой у себя в квартире, ко мне стыдно приходить. Лентяй. Обидчив, как маленький ребёнок. Часто это проявляется с братьями...Но я готов слушать о себе то, что есть, но против — то, чего нет.
Солнце стало греть больше. На улице зазеленело.
- Всё, - студент был похож на человека, сдавшего экзамен, - сегодня я отработал последний день. Попрощался с секретаршей, шефом. Скоро получу повестку, и в армию.




Глава 5.

Студент был одет в пятнистую форму зелёного цвета. Его волосы были коротко подстрижены. Измученное лицо и боящиеся глаза — таким стал вид этого человека.
- Даже были проводы в армию, - начал он свой рассказ, - обычай известный (он усмехнулся), только здесь не было водки и девушек, а были дядя с женой, родители, братья и напутственные слова. В пять утра уже надо было прийти в военкомат. Лёг в полночь, проснулся около четырёх. Первый трамвай. Родители рядом. Они присоединились к толпе родственников призывников. Люди из военкомата пускают только по повесткам, другим в здание не пройти. А сами призывники шумели в коридоре военкомата. Большинство из них пьяны. Нас вывели из здания. Военкоматные то ли охраняли, то ли сопровождали. Мы прошли мимо родных и знакомых лиц. В наш адрес выкрикивали что-то ободряющее и поддерживающее. С задней стороны здания около дороги стоял автобус, в который мы и сели под бдительными взглядами военкоматных.  «Неужели боятся, что убежим?» - мелькнула мысль. Но с чего бы? Всё это действо было в порядке вещей. Среди призывников выделялся белобрысый малый с глазами несдержанного человека. Ещё в коридоре военкомата он удивился тому (как может удивиться пьяный человек), что никто из моих братьев не служил. А увидев, что я не лезу общаться, назвал меня плохим словом и предложил другому призывнику поставить меня на место, которое я должен занимать (то есть унизить меня). Другой призывник, посмотрев на меня, не поддержал белобрысого. После часа поездки в автобусе пьяный галдёж прекратился. Многие уснули. В военкомате республики мы прошли ещё один медосмотр, на котором белобрысого забраковали, и он всем объявил, что уезжает домой. Большинство приехавших в этот военкомат были во дворе. Там называли фамилии, и люди в разной военной форме уводили с собой по несколько человек. С некоторыми уходили целые группы в новёхоньком обмундировании. От кого-то я услышал, что некоторые ждут отправки в часть около недели. Такое могло случиться и со мной. Со слов того юриста я знал, что меня должны забрать в часть этого города, иначе я никак в прокуратуру не попаду. Поэтому, когда я услышал от военного, который нас сопровождал сюда, что именно нас могут перебросить в другой


город, я запаниковал...Но когда солнце клонилось к закату, во двор заехал пустой автобус, и из него вышел военный в форме, похожей на американскую. С ним я и несколько человек из нашей временной команды убыли на место службы. Часть находилась в другом конце города. В первую же ночь на мои старые ботинки кто-то позарился. Этот кто-то разбудил меня и сообщил, что меняет свою обувь на мою. Повезло, что в правилах этой части было не трогать новеньких до принятия присяги...
На следующий день после приезда выдали военную форму. Китель, штаны, кепка, берцы...Учились завязывать портянки и пришивать воротничок. Каждый день его нужно будет отдирать, стирать и пришивать заново. У старослужащих я видел два-три разных воротничка...Они называют их подшивами.
Построение в казарме утром, построение на плацу вечером. Скоро присяга, поэтому весь день маршируем на плацу. Прапорщик, который показался добрым, совсем не добрый. Ошибаешься в ногу (а все роты должны шагать нога в ногу) - он кричит на тебя. Некоторых заставлял шагать отдельно. Кто-то повторял ошибки — заставлял отжиматься. Жара днём, духота ночью. Самое сильное желание - желание пить. Поэтому счастье — при каждом посещении туалета припасть к крану над раковиной и поглощать холодную воду.
Передышка была на обеде. Рота за ротой. «К приёму пищи приступить!», «Приём пищи прекратить!». Недоваренный картофель, зелёные помидоры и бикус — жареная тушёная капуста.
Приезжал тот юрист, говорил, что после присяги меня заберут. Я, верно, был похож на пойманного зверёныша...Бритый, худой, с испуганными глазами. Да, это было не по мне. Одним я утешался — скоро меня заберут, и всё это закончится. Такое ощущение бывает, когда видишь неприятный сон - ты падаешь или врезаешься на машине, или тебя убивают, но ты просыпаешься здоров и невредим, понимая: это был сон.
А ночь в казарме не была временем сна. Передышка перед следующим днём. Лежишь в какой-то дрёме, ждёшь, когда голос дежурного прокричит: «Группа, подъём!», вскакиваешь и за минуту: штаны, портянки, берцы и убранная койка. Потом проверяют, как постелено, чтобы без лишних бугорков. Китель остаётся на табурете. Построение. Выбегаем на утренний холод для зарядки. Круги вокруг здания,

отжимания, ещё упражнения на плацу. На следующий день не смог пройти руками по брусьям. Взамен этого упражнения меня и двух других солдат заставили отжиматься. На следующий день после какого-то упражнения у меня как-будто что-то оборвалось в животе. Вместо зарядки меня с другим солдатом послали очищать урны, мыть полы в штабе. Репетировали принятие присяги...
Утром дня присяги пробежки не было. Нам дали поспать лишний час. Знали заранее, что приедут родные. Я ждал родителей. Раздали автоматы, построили где-то сзади казарм. Роты для принятия присяги шагом марш. Иду и чувствую, что готов заплакать. Они приехали, они увидят...А я здесь. На плацу трибуна, толпа людей в куртках и костюмах. Заморосил дождь. Присяга принята. Я - солдат. С родителями приехал один из братьев. Каждый из присягнувших окружён группой родных. Зашли в казармы. Напомнило мне экскурсию по замку. Здесь оружие, здесь койки...
В честь присяги отпустили домой до следующего утра. Путешествие с лишениями и всякими неудобствами прервано. Дома я ясно осознал, насколько в части ужасно. Недоедание и недосып...Лежу на своей родной кровати, бритый и уставший, слышу разговор родителей.
После возвращения в часть участвовал в марш-броске на три километра. Бегал раньше я неплохо, но, видимо, всё изменилось, да и в берцах это сделать не получилось хорошо. Среди отстающих, почти пешком. Ещё в качестве нового — одеться за минуту по полной форме: бронежилет, шлем и выбежать на улицу. Прапорщик заметил, что я не так силён, как нужно, и хотел перебросить в часть, где не так гоняют. Но...На очередной утренней поверке назвали мою фамилию, и меня сопроводили в прокуратуру. Теперь я там.
- А у тебя не было желания стать сильнее, чтобы преодолеть трудности? - спросил я.
- А у меня не было такой цели...В военкомат я пошёл, потом поехал в часть, чтобы перекантоваться. Я знал, что буду в прокуратуре. Конечно, могло сложиться и так, что я остался бы в военной части. Но этот вариант был для меня невозможным, и зная это, я испытывал чувство ужаса перед постоянным нахождением в части. Быть может, армии боятся не только из-за того, что там жестокость и насилие, а ещё и потому, что в ней надо преодолеть себя, и не на словах, а здесь и сейчас действием и делом.


- Но есть люди, которые в армии как рыбы в воде, - усмехнулся писатель, который был рядом.
- А я не о других людях говорю, а о себе, - ответил студент.
- ...преодоление преодолению рознь, - продолжил писатель, словно студент отвечал не ему, - к чему преодолевать себя в армии, если цель в том, чтобы стать одним из винтиков одной машины?...
- Согласен, - снова ответил студент.
-...важнее понять то, ради чего ты должен менять себя, бороться с собой, побеждать себя, а уже потом совершать преодоление. А если тебя заставляют бороться с собой ради нужной кому-то цели, верно ли это?
- Не забывай о свободе, - промолвил я.
- Если бы так получалось жить, - сказал студент, вспомнив что-то, - не жизнь для тебя, а ты для жизни. Пошёл бы я в эту армию, если бы всех мужчин старше восемнадцати лет не заставляли этого делать? Всем сказали: вы должны, перед этим объяснив: вы должны, потому что надо учиться воевать, а если вы не будете уметь воевать, то кто защитит страну и остальных людей от народа, который нападёт на нас? Рассуждай, а тебя не спросят, и преодолеешь себя, потому что ты должен, пусть даже и вопреки тому, что ты узнал и понял.
- У человека всегда есть выбор. Истина дороже, - отозвался писатель.
- И как ты теперь? - спросил я студента после возникшей паузы.
- Более спокойная жизнь. Пусть и хожу в военной форме по городу, как прокажённый (сложно отличаться внешне от большинства), но это лучше, чем в части. Пока ночую в казармах прокуратуры. Один раз даже отпустили домой ночевать...Обедаю в столовой одного института. Санаторий, одним словом.
«Картина третья, - подумалось мне, - теперь ты солдат. Но что мне с этого? Это и есть жизнь?».
- Чуть не забыл сказать, - продолжил говорить студент, - я виделся с секретаршей...Объяснились. Спросил: я тебе нравлюсь? Выяснилось, что никогда не нравился.
- Жизнь похожа на небо, затянутое тучами, - словно вторил моим мыслям писатель, - хочешь понять её, достичь солнца, но тучи мешают это сделать...


Безоблачное летнее небо. Жаркие дни. Тёплые ночи.
- Был я в этой прокуратуре, - произнёс писатель, сидя передо мной на табурете, - халупа та ещё...Обшарпанные стены, отсутствующие стёкла в окнах, а туалет по полному праву — апофеоз нищеты и беспорядка. Прокурор под стать туалету, извиняюсь за грубость, но иначе не скажешь. Ты бы его видел...Как от него терпят.
- Плохой человек?
- Суди сам. Ему ничего не стоит наорать на другого без причины. Может унизить любого: хоть солдата, хоть следователя...И наш товарищ не стал исключением. Кроме него в этой прокуратуре служит десяток таких же солдат, как и он. Договорились и теперь отлынивают от службы в части. Курорт курортом, но есть и определённые обязанности. Одна из них — дежурить ночами и в выходные.
- Однажды мне выпало дежурить в субботу, - продолжил студент, - а дежурство заключается в том, что надо сидеть в приёмной прокурора и отвечать на телефонные звонки. К тому же рано утром и вечером в одно и то же время я должен звонить в прокуратуру повыше и докладывать о том, что никаких происшествий за время дежурства не произошло. Я просидел после обеда, поспал ночью, доложился утром, опять поспал, проснулся и стал ждать сменщика. Звонок.
- Звонил прокурор, - взял слово писатель, - неприятным голосом он приказал найти одного из солдат-водителей. Студент набрал цифры сотового телефона этого водителя, но аппарат абонента был недоступен или находился вне зоны действия сети. Водитель мог находиться на первом этаже здания, в казармах. Но  его и там не было. Может быть, во дворе? Там, вообще, никого. Прокурор позвонил ещё раз (трубка телефона была переносной), и узнав, что студент не дозвонился до водителя, стал кричать в трубке... Каково, когда на тебя орут? Унизительно. Чувство содрогания от того, что на тебя могут орать. Никому не позволительно, но поведение того, кто орёт, кажется нормальным. И эта нормальность угнетает. Голос студента задрожал...В следующий момент прокурор приказал студенту повторить слова о том, что если он не найдёт водителя, то завтра может собираться назад в часть. Студент, заикаясь, повторил. Унизительно. Он поднялся наверх. Сменщик уже пришёл  и сидел на старом диване, что был за стойкой приёмной. Он узнал от студента, что произошло. Испуганные глаза студента, испуганные глаза сменщика. Водитель так и не нашёлся, и студент ждал следующего дня с отчаянием. Но прокурор, придя на


службу в понедельник, и не вспомнил об этом...Воинская часть стала пугалом.
 Ещё месяц, и ночами уже прохладнее. Лето продолжается.
- Одна из моих основных обязанностей, - произнёс студент, - покупать водку и еду для капитана. А водка в жизни офицеров прокуратуры занимает важное место. Однажды приходил знакомый капитана — работник морга. Он делает заключения по трупам. Очередные посиделки...Я тоже участвовал. Пошли в какое-то отделение милиции. Этот специалист, сколько бы не выпил, не меняется. Глаза, разговор - всё те же. Я же напился, и меня забрали с какого-то операционного кресла, где я спал, свернувшись калачиком...Дедовщина, кстати, и здесь имеется. Прокуратура наверху, комендатура внизу. Ночами, когда дежурил, спускался вниз быть за отсутствующего солдата. Стоять на поверке и находиться в казарме на случай, если захотят убедиться, что все на месте. Лежу на чьей-то койке, вижу: один солдат заставляет другого отжиматься. Он - бывалый, имеет авторитет в этой казарме. Ему не нравится, как отжимается тот другой, бросает в него кружку...Меня заставляют делать то, чего я не хочу. Я не хочу идти вниз, кого-то замещать, дежурить в приёмной за кого-то. Мне говорят: себе на уме, не слушаешься ты, не будут слушать тебя. Могут побить. Однажды на уборке во дворе один пытался меня «увести» на разговор. Я ни в какую. Боязнь быть униженным...О каком уважении может идти речь?
«О чём ты?» - подумал я.
- Умение уживаться с другими людьми? - вопросом на вопрос ответил писатель, - странная жизнь, не правда ли? Жить - значит кого-то бояться. Пацанов, потому что могут избить. И что такого? Изобьют, не убьют же...Покалечат, оставят без зубов, сломают нос, порвут печень. Не хочешь, жалеешь себя. Боишься прокурора, потому что может упечь назад в часть. А в части - не сахар. Быть в положении слабого, того, кого будут погонять...Кого, конечно же, не будут уважать. Идёшь спать на койке солдата — боишься, что подкараулят, изобьют...
Студент, сжав губы, смотрел перед собой.
- Есть определённые правила жизни, - произнёс он, - как жить, не подчиняясь им?


- Конечно, нужно меняться, - воскликнул писатель, - в казарме тебя не будут с ложечки кормить. Если устроено так, что салаги покрывают дедов - изволь соблюдать правила! Не хочешь - получай неуважительное отношение.
- Но у человека всегда есть выбор, - вступил в разговор я.
- А какой выбор есть у лошади в упряжке? - ответил писатель, - остановишься - пристрелят, чтоб не мешала движению кареты, а уж о возможности выбора пути я вообще молчу.
- Страх - это не моё, - получилось глухо у студента.
- Сильный выбирает, слабый поддаётся, - добавил я.
Писатель пристально на нас посмотрел.


Глава 6.

Небо казалось голубее, а жёлтая листва под ногами ярче в этот ясный солнечный день. Студент спокойно осматривал всё вокруг, думая, на мой взгляд, о чём-то важном.
- Именно сейчас я не чувствую страха, - сказал он, - я знаю, он во мне есть, и в какой-нибудь момент я могу проявить свою низость, показать уродливое и слабое «я». И пусть я уверен, что страха нет лишь в этот короткий миг...Знаешь, сейчас длится пост. Священный месяц. Я дал зарок всевышнему, что если без проблем отслужу этот год, то в следующие три года буду держать пост. Я стараюсь быть сильным, ибо есть тот, в ком большая сила.
- О ком ты говоришь? - спросил я.
- О Боге.
У меня не возникло желания расспросить.
- Только вчера я разговаривал с одним из сослуживцев, - продолжил он, - кстати, мы с ним из одной части. Мы обсуждали возможное возвращение в часть. В прокуратуре проверка, и проверяющие не должны видеть солдат, которые должны служить в своих частях. Поэтому нас на время этой проверки могли вернуть назад. Представляли, как это могло происходить. Мы приезжаем и встречаем тех, с кем призывались, кто всё это время тянул лямку службы в части. И как нам придётся несладко...
Он неожиданно замолчал, уставившись на идущего навстречу человека в чёрной куртке


и зелёных брюках с красными полосами вдоль штанин.
- Куда? - спросил этот человек, поравнявшись со студентом.
- На обед, - отчеканил студент.
- Майор, - продолжил разговор студент, когда военный удалился от нас, - странный человек. Хотя все офицеры в прокуратуре - странные люди. Этот майор был нормальным, если бы не вещи, которые он вытворяет.
После этих слов он рассказал две истории. Первая началась с того, что студента ночью в прокуратуру вызвал капитан, у которого он служит помощником. Приехав на место, студент узнаёт, что капитан не на втором этаже, как обычно, а на первом, в кабинете майора. Этот факт показался необычным. Что они там делают ночью? Пьют водку? Тогда зачем вызывать? Сбегать за водкой? Если да, то это перебор! Но навряд ли, потому что за водкой посылают дежурного. А на время выполнения этого поручения офицер, пусть и пьяный, остаётся вместо дежурного у телефона. «Зайди в кабинет» - услышал студент из динамика телефона голос капитана. Он потянул на себя тяжёлую и обшитую чёрным дерматином дверь и зашёл в комнату, освещённую тусклым светом. Глаза увидели высокое окно, заваленное хламом, как будто спрятавшееся по своему выражению лицо солдата, помощника майора, обычное и отчего-то тусклое как старый кафель в ванной комнате лицо незнакомого мужика крепкого телосложения. Всё это было на первой, большой половине кабинета майора. Из второй, малой половины кабинета выглянул капитан.
- А-а, пришёл, - сказал он, приблизившись к студенту, - дело, вот, в чём. Надо охранять одного бойца.
По рассказу капитана студент понял, что этот боец — преступник. Со своим сослуживцем он убил другого сослуживца. Решили закопать труп, но могила, которую они выкопали, оказалась мала для убитого, и поэтому, чтобы тот уместился в яму, они сломали ему ноги. Убийца этот из другого города, но задержали его здесь, а поезд в тот другой город только завтра утром. Мужик с лицом кафеля оказался следователем из другого города, приехавшим за преступником. С майором на второй половине кабинета сидел ещё один следователь из другого города. С той половины кабинета раздавался пьяный голос майора, который что-то объяснял.
- Да как ты мог? - говорил он, видимо, преступнику, - у него же мама есть, девушка...А хочешь мы тебя закопаем? Хочешь, я спрашиваю? А может, тебе ноги переломать, как ты переломал?


- Не надо, товарищ майор, - рыдал убийца.
Капитан виновато улыбался, засунув руки в карманы джинс. Из-за маленького роста и небритого круглого лица он походил на гнома, по всем своим выходкам злого гнома.
Вторая история произошла в день рождения прокурора. Ночным дежурным был студент. Солдаты-помощники майора, обычный помощник и водитель, домой не уехали, потому что надо было дождаться майора. Также не уехал домой постоянный дневной дежурный — телефонист. Он должен был остаться на случай, если понадобится лично прокурору. Все в ожидании окончания праздника коротали время в приёмной.  Хотелось спать. Около двух часов ночи в приёмную ввалился пьяный майор. В его глазах голубого водянистого цвета обитал бессмысленный взгляд.  Он построил солдат в шеренгу, стал к каждому подходить, спрашивать и, не получая ответа, ударять каждого в грудь. Удивления не было, появился страх перед тем, что офицер может начать выходки похуже. Но хуже не было. Майор вернулся в здание суда, где и отмечался день рождения, на который были приглашены и судьи. А позже майор и адвокат, который кормился здешними уголовными делами, избили бывшего солдата-водителя прокурора за то, что тот в вызывающей форме предложил прокурору выдать за него замуж дочь.
Но не смотря на такие выходки, майора в отличие от других офицеров солдаты уважали.
Золотая осень осталась позади. Деревья некрасиво чернели, а на улицах были редкостью сухие и чистые места. В очередной раз я услышал рассказ студента.
- Я видел своего друга, - произнёс он, - после того, как он скрылся за воротами военкомата с непонятой мной улыбкой, он служил в разведчасти. Ему, конечно, досталось...В итоге он по причине дистрофии оказался в госпитале. И там его застали страшные дни. Видения, страдания...Из шести месяцев, которые он отслужил, пять он провёл в госпиталях. В итоге его комиссовали по причине психического заболевания. Ему дали инвалидность. Теперь он сидит дома, никуда не выходит, ни о чём не говорит...Жизнь - жестянка. А ещё я стал черпаком! Вышел указ президента о демобилизации, и дембеля «оформляли» салаг. Внизу, в казарме комендатуры салага становился на табурет, снимал штаны, и дембель лупил его по задней части ремнём. Причём ударял бляхой ремня. А бляха непростая — старая, со звездой


посередине...Ходили рассказы, что однажды дембель так налупил, что место, куда ударяли, посинело.
Мне оставалось быть наблюдателем. Студент жил, писатель пытался понять, музыкант ждал, художник молчал, я помнил. Я уже знал, что все мы части одного целого, я видел, что мы в паутине, трясине отношений с людьми, эмоций и чувств, которые из них возникали. Паутина опутывала, трясина затягивала.
- Значит, упряжка? - спросил я писателя о том, что меня интересовало, - у человека нет выбора?
- Человек слаб, - ответил он.
Настала очередная зима. Впереди маячил новый год.
- В новом году стало легче, - говорил студент уже после зимнего праздника, - да и человек имеет одно свойство: привыкать ко всему...А  последний месяц ушедшего года был колюч и холоден. Мне ещё довелось с капитаном съездить в командировку в одну из частей. Как всё-таки в частях уважают прокурорских! Бесплатные завтрак, обед, ужин в офицерской комнате в столовой...Служебная квартира. В этой же командировке узнал, что дежурю в приёмной в первый день нового года. Встречал новый год в первый и, надеюсь, в последний раз в жизни один. Бутылка перцовой водки, телевизор. «Ну, с новым годом, тебя!» - сказал я себе и выпил залпом рюмку. Радуют ещё компьютерные игрушки. Один солдат (мы с ним из одного города) привёз компьютер, а там «нид фо спид» (need for speed)! Новая часть. И мой земляк дал повод задуматься о моём милосердии. У него здесь нет родных, у которых он мог бы жить, и я почему-то ни разу не предложил ему переночевать, принять душ в моей квартире...Да, такой, вот, я. Но скоро, скоро этот тяжкий год закончится! Скоро лето и мой дембель. Я себе вообразил анонс этого события как анонс фильма в кинотеатре...Это как пришёл в кинотеатр, а перед тем, как начать фильм, на экране показывают отрывки из будущих фильмов, и голос за кадром: этим летом...И эта фраза, и вид моря на фоне солнечного неба. Как отслужу, я обязательно поеду на море!
Деревья снова стали красивыми. Снежная зима подарила им белые наряды. На улицах исчезла угловатость, звук стал мягче - всё благодаря снегу.


- Это невероятно, - заявил музыкант, когда за окнами был вечер после очередного дня, - я думал, что любовь к ней вычеркнута, и, встретив её вновь, внутри я не обнаружу ничего...Но я ошибался. Сегодня я ходил по очередному поручению, и когда поднимался вверх по дороге к университету, поднял глаза и вижу её. Она на меня не посмотрела, прошла мимо. Окликаю её. Посмотрела, узнала... «Привет!» - «Привет». «Как ты, что ты?». «Перевелась на заочное, учусь...». «Провожу?». Как будто не было этих лет, я вновь счастлив, мне снова дали крылья. Проводил её до автобусной остановки. Обрёл смелость — ради неё пошёл к стоящему автобусу, узнать, когда он, наконец, поедет, а если что, попросить их поторопиться. Скоро поедут...Возвращаюсь к ней и думаю, смотря на неё: видишь, какой я, уверенный и сильный, тот, кто тебе нужен...Она даёт мне номер мобильного и уезжает. Возвращаюсь на работу совершенно другим - непроизвольно улыбаюсь, чувствуя тихую радость...Быть может? Случится то, о чём я всегда мечтал? Жду вечера и шлю её смс. «Привет, малышка!». В этих словах вся моя нежность...Её ответ отяжелил, вернул к образу меня до встречи с ней сегодня. «Какая малышка? Как ты смеешь меня так называть?» Борясь с непониманием, шлю смс №2. «Нельзя же так вести себя по-свински!» Ответ: по-твоему, я свинья? «Как?» - спрашиваю я себя. Объясняю, что я со всей нежностью, я по-прежнему люблю тебя. Звоню. Трубку берёт  незнакомая девушка, как выяснилось, её подруга. Она не может говорить. Позже я получаю последнее смс. «Я никогда не буду твоей!». Плевать она хотела на мои чувства...
Музыкант был похож на того, кто готов заплакать. Писатель, который был рядом, тихо смотрел на него.
- Я должен досказать, - сказал музыкант в другой раз, - хотя к чему говорить о том, чего не заменят слова? Писатель говорил, что любовь — это сверкающий остров... Но не слишком ли серьёзно? А если это обычное чувство, простое как мелодия? Я воспринял серьёзность писателя и художника и ждал любовь, по размерам прекрасного великана. В этом причина мучения...Чувство, великан во мне, не увидело отражения в зеркале.
Пришедшая весна как никогда была обыденна. Солнце отражалось на снегу, воздух звенел от щебетанья птиц и других неведомых звуков. За таянием снегов в город пришли сухость и чистота. Вскоре деревья покрылись светло-зелёной листвой.


Комната, в которой жил студент, имела два окна. Одно - большое - выходило во двор, другое - поменьше - на улицу, где было оживлённо: ездили машины и ходили люди.
- Как легко невзлюбить человека после одной только выходки, - произнёс студент, - капитан...Правда, я никогда не питал к нему нежных чувств, как сказал бы писатель. Но в течение года к человеку привыкаешь. Что было в начале, то было...Непонимание можно списать на «притирку». Но сейчас...Он известен своей неуравновешенностью. Думаю, солдаты за это его и не любят.
- Человек человеку брат? - прервал его писатель, - отчего трудно стать человеку как родным? Почему надо много времени, чтобы в отношениях с другим человеком исчезла «чуждость»? И как редко это случается! Доверия как и тепла не хватает...
- Да я и не ждал тепла! - воскликнул студент, - прошедшие годы убеждают в одном: люди не должны относиться к тебе с презрением. Что школа, что прокуратура — никак нельзя допустить того, чтобы об тебя «вытирали ноги»...Капитан, конечно, не чета прокурору, замечает в солдате человека. Может быть, я наивен — ожидал лучшего, а получил действительное. И ещё я думал, что все его вспышки гнева - по делу...Итак,  сегодня утром прокурор выдал задание: развезти открытки с поздравлениями ко дню победы для высших военных чинов города. Звоню капитану, отпрашиваюсь: мол, открытки, надо ехать. Он ответил, что когда придёт, тогда и поговорим. Время шло, дело было срочным. Звоню ещё раз, слышу: я уже подхожу. Вскоре он заходит в кабинет в компании майора и его помощника и начинает меня отчитывать. Да кто я такой, чтобы торопить его, названивать, что понятное дело: весна, девушки, вообще почуял свободу, дай только повод и на улице не отыщешь...Я оторопел, нашёл довод: задание прокурора. Услышал, что ему на это задание с высокой колокольни...И вообще, есть другие солдаты, которые не слишком отягощены работой...Прилюдно накричать, как будто не было года прилежной работы, как будто не я забирал его дочку из детского сада, не водил её в художественную школу, поликлинику! Зачем?...
Глаза студента наполнились злобой.
- Ты обозлён? - спросил я.


- Я не понимаю. Одно лишь радует: этот цирк закончится через три недели.
Через три недели я встретил его с перевязанной правой рукой.
- Моё лето накрылось, - пробурчал он, - вместо моря - рука в гипсе (сломана палочка в локтевом суставе). А всё потому, что был пьян и пытался подраться...
 Вчера утром он поехал в часть за военным билетом. По просьбе капитана он теперь сержант, о чём и должны были написать в этом билете. В часть поехали вдвоём (с солдатом, который попал в прокуратуру из одной с ним части). Приехали, получили билеты, другие нужные бумаги и зарплату (мелочь, а приятно!). Из части выходили уже втроём: увольнялся солдат, который прослужил в танковом училище водителем. Решили отметить дембель. Выпили водки в кафе у рынка. Опьянели. Водитель куда-то срулил. Вдвоём поехали на маршрутке в прокуратуру. Есть обычай: дембеля проставляются перед офицерами. Купили выпивки, закуску...Накрыли стол в кабинете у капитана.
- Мы, капитан, старший лейтенант, у которого сослуживец сидел помощником...Больше алкоголя — карусель завертелась. Я должен был капитану всё высказать, но почему-то не высказал. Может быть, из-за того, что праздник? Водка кончилась. Надо идти в магазин. Пошли с сослуживцем. У крыльца военного суда я увидел белую «волгу» с открытой передней дверью. Узнал. Память обожгла. Солдат - водитель этой «волги» от нечего делать постоянно измывался над одним «салагой». Начистить бы ему за это...Решил закрыть открытую дверь. Сделано. Со всего размаху. Услышал гневный оклик водителя. Оборачиваюсь, посылаю матом. Подходит. Замахиваюсь рукой, чтобы ударить. Промахнулся. Тот солдат схватил руку. Пытаюсь высвободиться, не удерживаюсь на ногах, падаю. Рукой на камни.
- Ну, ты даёшь...- сказал я.
В этот же день студент уехал в родной город.
Жизнь продолжила своё течение. Студент излечил свою руку. Она сгибалась и разгибалась даже лучше, чем прежде. Он нашёл новую работу, а если быть точным - ему нашли. Не то, что он хотел. Попробовать, не понравится - уволиться можно всегда. Тёплое место. Страх остался позади. Новые люди, новые знакомства...


Студент полусидел-полулежал на диване после очередного рабочего дня. Телевизор привычно мерцал, являя очередных людей его уставшим глазам. Они о чём-то говорили, во что-то играли...Придуманное ими придумывалось, чтобы доставлять развлечение людям, включающим телевизор.
- Что дальше, студент? - воскликнул писатель.
- Откуда я знаю? - студент перевёл взгляд на писателя.
- Что твоя жизнь? Чему она научила? Разве это то, к чему ты стремился?
- Я? А вы? К чему вы стремились?
Писатель ничего не ответил.
- Истина, - сказал я.
- Истина не достижима! - воскликнул студент, - одно время, ещё в юности, я был таким же, как писатель. Истина стала словом, значимым для меня. Прямой путь, пройдя который, обретёшь её. Жизнь как череда обстоятельств, сбивающих с пути. Сила человека в том, чтобы не поддаваться этим обстоятельствам и идти по пути, не смотря ни на что...Но это не стало жизнью! Жизнь существовала в другом. Сначала в окончании школы, получении оценок, хороших оценок. Веди себя хорошо. Будь пай-мальчиком. Учись хорошо и поступи в университет. Жизнь как план действий. После университета иди работать. Всё просто. Я помню, как после окончания школы собирал медицинские справки для поступления на исторический. Я сталкивался со многими людьми, спрашивал, узнавал. Во мне обнаружились вдруг способности общения с незнакомыми людьми...Дикарь! - говорила мне много раз мама. В тот день я словно опровергал её суждения. Смотри, мама, как я умею! Потом, общаясь, следуя плану жизни, я всё больше отличался от тебя, писатель...
- Скажу больше, - взгляд писатель походил на яростный, - мы были одним целым...В тот день некогда цельный человек обнаружил в себе тебя, стал слушаться его. Да разве мог он и не слушаться? Своего ума нет, живи чужим умом. Делай то, что уже сделали не раз многие из людей. Чем ты лучше других, не правда ли?
- Конечно, лучше! Я умнее других!
- Умнее тех, кто не поступил на юридический? Шесть четвёрок среди пятёрок в аттестате — признак великого ума, как и того, что ты поступил в лучший


университет республики, того, что окончил этот «вуз» с красным дипломом?...Сверстники никогда не восхищались мной-тобой. Я-ты всегда боялся быть собой. Я не собирался ни под кого подстраиваться. Обидчив! - говорили многие. Общение с людьми — не главное...
Писатель умолк, потупив взгляд. Студента словно и не было никогда.
- Лепет! - воскликнул студент, словно возникнув из пустоты, - не главное?! И почему же ты отрицал общение? Так проще! Что может быть лучше того, чтобы запереться в квартире и предаваться мыслям об истине! Не правда, ли?
Писатель опустил голову.
- Но и забыть об истине похоже на преступление, наказание за которое неотвратимо, - у него словно возник голос, - если ты живёшь, забыв об этом, то и жизнь твоя приведёт к катастрофе...
- Её не будет, если избавиться от тебя, - усмехнулся студент.
- Разве это возможно? - писатель посмотрел на меня.
- Конечно, нет, - ответил студент, - ты остался, не исчез. Даже больше, стал сильнее, чем раньше. Начал этот роман, додумался до истории, где отделил меня от себя...Не побоялся непонимающих, которые могли записать такого человека в психи.
- Потому что истина реальна, и я не мог отказаться от пути к ней, потому что увидел его, - писатель указал на меня.
- Ты душа? - спросил студент меня.
- Я тот, кто ведёт у свету.
Писатель стоял у окна и смотрел на двор, скрытый широкими ветвями могучего и старого дерева.
- Свет — это свобода, - продолжил он, - вспомни, что чувствовал, когда видел свет. Спокойствие и тихую радость. Это состояние «над». Освободись от мира! Я хотел узнать от людей ответ на один простой вопрос: в чём истина? И не услышал ответа. Они любят говорить: сколько людей, столько и мнений. Я не хочу знать ответов на другие вопросы. К примеру, я не хочу знать, как устроен телевизор, где возникает антициклон, каков химический состав пшеницы. Мне это неинтересно. Но это известно. Все знают, как выглядит хлеб. Так почему нет того, чтобы каждый знал: истина в этом. Как было бы хорошо, будь на свете проповедник - человек, который растолкует истину, и все поймут и признают её, и будет она словно хлеб.


Возникла пауза.
- Слова, слова, - промолвил студент.
- Но в этих словах больше силы, чем в твоей жизни, - прервал своё молчание музыкант.
- Заговорил тот, кто привёз проблемы к своим воротам на хоккейной площадке! - воскликнул студент, - с тобой был шанс закончить это противостояние, понимаешь?
- Полюбить и всё забыть? - усмехнулся «хоккеист», - как и музыка, любовь не достижима для меня-тебя. Скажи и в тысячный раз, что это несправедливо, но ты одинок, и тебя клюют родственники за твоё холостяцкое положение.
Студент отвесил поклон.
- Но, конечно, извини, - сказал он чуть погодя, - спасибо тебе за наслаждение музыкой...
- Как и мне за наслаждение фильмами? - настал черёд воскликнуть художнику, - не умею рисовать, но ценить фильмы научился.
- Только писатель остался верен себе, - сказал студент.
- Действительно, много слов, - произнёс писатель после паузы, - я хочу видеть мир другим, ибо я знаю, что он другой...Что я могу дать сейчас? Только фантазию.
- Фантазия? - удивился я, - разве возможно прийти к свету через фантазию?
- Хорош писатель, - усмехнулся студент, - не Кострома, так Рязань.
- А если, уехав из Костромы, поймёшь, что такое Кострома? - ответил писатель, - мир похож на баскетбольную площадку, в которой можешь только играть, пока не удалят на скамейку...Беги, прыгай, закидывай мячи, празднуй победу, огорчайся от поражения, падай, вставай, вновь падай, вновь вставай, борись, ибо это игра, она же борьба до финального свистка. Я окован цепями, студент! Ты похож на раба, на заключенного тюрьмы. Жизнь твоя — расписание. Подъём, завтрак, прогулка, работа за станком (чем офис лучше фрезерного станка?), обед, ещё одна прогулка, работа за станком, прогулка, отдых, ужин, сон. Могут досрочно освободить от работы — если завтра праздничный день. Тебе нужны деньги, они же свобода, ты сидишь по восемь-девять часов ради них. Но даже этой свободы нет, ибо администрация твоего


заведения давно узурпировала эту свободу, а тебе даётся ровно столько, чтобы хватало на хлеб, поездку на море, ночные клубы...
Студент помрачнел.
- Ключ к свободе лишь в твоей голове! - продолжил «осаду» писатель, - если я — единственное воплощение твоего ума, так доверься мне!
- Всё зависит от студента? - произнёс я.
Мои спутники удивлённо уставились на «узника».
- Конечно, это покажется проще простого, - сказал писатель, - но всё дело в этом мире, в его правилах, а студент — их воплощение.
- Дело не только во мне, - ответил студент, - не я придумал эти правила, но я понимаю так: чтобы достичь света, нужна сила, сила, данная этим миром, жизнью в этом мире...Ключ — не в словах, а в действии! Но все мы — действительно, слепые детёныши, ибо не видим этого пути. Но если фантазия позволит обойти протоптанные дорожки, тогда я «за».
- Но в силу твоей прикованности к миру ты будешь лишь зрителем, - сказал писатель.
- Хорошо, если нам удастся взглянуть на вещи по-новому, - произнёс я.
- Хорошо, - подтвердил писатель.