На поленнице

Мне двенадцать лет. Я сижу на поленнице и болтаю ногами. Рядом бабушка колет дрова. Когда она закончит - я буду складывать дрова ровными рядами, а пока делать нечего и я глазею на крыльцо соседки, которое прекрасно видно отсюда. Поленница залита вечерним июньским солнцем, а крыльцо  скрыто тенью от высоких черемух, и в этой тени происходит древний и важный обряд кошачьего флирта.
Бабушкин кот, который так суров и независим, что не позволил дать себе никакого имени и известен в округе просто, как "белый кот", действительно, грязно-белый, как полярный медведь, крупный и матерый, с драными ушами, шрамом через весь нос, уверенный в себе и целеустремленный, уже два часа сидит на калитке перед крыльцом и не сводит глаз с лежащей на нем кошечки. Кошечка, по выражению моей бабушки, лядащая: мелкая, худенькая, скорее подросток, чем взрослая кошка, но уже кокетливая и знающая себе цену. Между ними происходит молчаливый диалог:
- Я подарю тебе звезду! - страстно обещает белый кот, сверля глазами свою избранницу, - Светом нетленным будет она озарять бескотечность, тьфу! - бесконечность! Я дам тебе все, все земное!
- А будешь ты любить меня вечно? - требовательно вопрошает кошечка, перебирая лапками край половика.
- Еще как буду! - взор кота горит искренней верой в то, что он сказал.
- А будешь делать все, как я захочу? - кошечка приподнимает задние лапки и выгибает спинку.
- И даже больше! - когти белого кота нетерпеливо впиваются в калитку.
- А ты знаешь, чего я хочу?
- Нет! Так скажи же скорей, любимая! - кот - весь внимание и послушание.
- Я хочу, чтоб ты лелеял и любил меня, как маленького котенка. Заботился обо мне, вылизывал меня, пел мне мур-мурышки на ночь.
- Хм, - в глазах белого кота появляется понимание. Он решительно спрыгивает с калитки, подходит к кошечке и берет зубами ее поперек тельца, точь-в-точь, как мамы-кошки носят котят, когда те повзрослеют. После этого уверенным шагом он отправляется в малинник и через некоторое время оттуда раздаются слабые протесты кошечки. Потом все стихает.
Бабушка, опершись на топорище, тихо смеется, утирая слезы уголком платка.
- От ведь, разбойник!
Я сижу на поленнице и болтаю ногами. Лето только началось, солнце пригревает, впереди целый мир каникул, жизнь понятна и разумно устроена. Мне двенадцать лет.