Дедушка Егор

Мой дедушка Георгий Антонович родился в 1875 году в деревне Сосново Курганской области. Скончался он поздней осенью 1973 года. Его жизненный путь не был усыпан розами. Судьба его схожа с судьбой многих честных и трудолюбивых крестьян. Тяжёлый труд с детских лет, две мировые войны и раскулачивание вряд ли наполнили радостями его существование.
 Однако никогда в течение своей большой жизни дедушка не ныл, не жаловался. Он всегда работал, сколько мог, кормил, воспитывал и поддерживал многочисленное потомство. В последние годы жизни он любил считать, сколько у него внуков, правнуков и праправнуков.
Большой пятистенный дом в Сосново и по сей день стоит крепко. На улицу смотрят двенадцать окон. Мох в пазах толстых брёвен аккурат¬но подбит и закрашен. Внутри - русская печь, полати, широкие лавки из толстенных плах, дверь в голбец. Всё прочно, капитально, на века. У Антона было три сына. Егор был старшим, дальше шли Андрей и Сергей. Братья были крупные, здоровые, сильные. Взрослым дедушка весил 120 килограммов без намёка на полноту. Его ладонь была почти в два раза шире, чем у нас, внуков. Если учесть, что рабочий день в деревне определялся световым временем (в летнее время с 4 часов утра до 10-11 вечера), то понятно: три дюжих молодца и их тятя воротили горы работы. В доме был достаток - несколько лошадей и коров, добротный рабочий инвентарь вплоть до молотилки.
Холостяжничал наш дед недолго: Из тех времён он вспоминал, как они с братом Сергеем ("а он ещё здоровше меня был"- говорил дедушка), выпив четверть водки, ходили на вечёрки, и никто не замечал даже, что они выпивши. Невестой деду выбрали дочь местного лавочника Настасью Васильевну, мою будущую шуструю бабушку. Как скромно люди тогда жили - можно судить по рассказам дедушки. Когда он, будучи официальным женихом, приходил в гости к Насте, Настеньке, она угощала его чаем и в стакан чаю чуть ли не на треть сыпала сахарного песку.
     "Действительную" службу в армии и службу во время первой мировой войны дедушка провёл недалеко от родных мест, даже однажды отпросился у ротного командира и съездил на побывку домой. А соблазнил он ротного обещанием привезти ему из дома своедельного пива. Домашнего пива Егор привёз и заслужил похвалу начальства. Высоко было оценено и пиво. На вечернюю поверку ротный вышел при поддержке адъютанта Селеткова.
Тридцатые годы - самые чёрные в жизни дедушки и его семьи. Кулаков в Сосново не было, так сказать классических кулаков, которые имели бы наёмных работников и нещадно их эксплуатировали. Например, дедушка Егор только изредка, на горячие дни нанимал кого-нибудь на помощь.
Тем более, что у него к этому времени были взрослые дети: Иван, мой отец, уже женатый и имеющий двух детей, и три могучих дочери - Настасья, Евдокия и Лампия (позднее её почему-то именовали Олимпиадой).
Однако была установка на уничтожение кулачества, как класса, и в Сосново были люди, голь перекатная, бездельники и пьяницы, которым очень хотелось командовать, унижать и грабить достойных и уважаемых людей, претворять в жизнь слова гимна "Кто был ничем, тот станет всем".
     Дедушка Егор был причислен к кулакам и раскулачен. Иначе говоря, его со всем большим семейством посадили на подводы, не разрешив взять с собой ничего из вещей, и вывезли подальше на север, в Тобольскую область. В это смутное время деду и в тюрьме довелось посидеть, ладно ещё - не расстреляли. Позднее уже мой отец Иван с семьёй, куда входили и дедушка с бабушкой, часто менял места жительства, скрываясь от ретивых ленинцев, вынюхивающих "контру".
Удивительно, но дедушка не хранил зла на советскую власть за жестокое и несправедливое раскулачивание. Наоборот, он даже иногда шутил: "Спасибо советской власти! Раньше, бывало, вставали до света, работали так, что спина трещала, ходили незнамо в чём. А теперь спим досыта, едим досыта и работу не сравнишь с прежней. Опять же ребята учатся, а то были бы, как я, малограмотными. Нет, спасибо советской власти!"
Дедушка вообще очень внимательно относился к образованию. Несмотря на трудности военного времени, никто из нас, четверых детей Ивана, не был отправлен в ремесленное училище (вроде наших ПТУ). Многие в нашем посёлке после четырёх классов отдавали детей в "ремеслуху", где плохо, но все же кормили, одевали и обучали рабочим специальностям. А мы все четверо закончили ВУЗы. Насколько высшее образование необходимо в наше время - это уже второй вопрос. И затем, когда я учился в аспирантуре, а позднее работал над докторской диссертацией, дед при встрече первым делом спрашивал: "Ну как, Толя? Скоро будешь дохтуром?" Не дождался дедушка. Докторскую диссертацию я защитил в 1975 году.
Нам, всей родне дедушки, никогда не забыть, как он помогал нам в годы отечественной войны. До войны дед не работал официально, хотя, конечно, домашние мужские дела лежали на нем - сенокос, заготовка дров, скотина, огород. Когда Ивана в 1941 году забрали в армию, а в 1943 г. он погиб на Курской дуге, дедушка стал работать заведующим пекарней, сменив в этой должности сына. И уж что другое - как получится, а главной пищи, хлебушка, мы ели в годы войны досыта. Помогал дед и семьям своих дочерей, которые в войну также остались без кормильцев.
Многое, многое вспоминается про дедушку Егора. Отсаживая нас от груди, мама передавала нас, ребятишек, дедушке. Он и спал с внуком. А какая это была добрая и ласковая няня! "У, какой вырос матерушшый!" - говорил он, поглаживая внука по голому животику, когда тот потягивался после сна. "Дай-ка понюхать табак!" - Внук охотно подставлял деду письку. Дед нюхал её и громко чихал: "Ух, крепкий табак!" - И оба радостно смеялись. Вечером внук спокойно засыпал рядом с тёплым и надёжным дедом, а дедушка негромко рассказывал сказку или напевал тенорком: "Утушка моховая, где ты ночесь ночевала?" или "А где трава? Гуси выщипали. А где гуси?"
Дед многое умел, он был прекрасный плотник, рубил срубы изб и бань. Колоть скотину его звали многие жители посёлка. Шкуру он снимал чистенькую, без вороньего мяса, и не резал её. Мясо у него получалось без крови и шерсти, что также требует большого навыка. А как он косил сено! Сам отобьёт свою большую "литовку", встаёт во главе загона, три внука и сноха, наша мама, пристраиваются за ним. Прокос его был широкий, чистый, трава, срезанная под корень, ложилась высоким валом. Угнаться за дедом было нелегко.
Дедушка был очень сильный. Помню, ещё до войны у нас в доме пировали. Мужики были молодые, здоровые. Затеяли бороться. Мой папа поборол всех гостей, но споткнулся на Иване Петровиче, тот был не очень высок, но присадистый, плотный. Папа вскочил: "Давай ещё раз!" И снова Иван Петрович уложил отца на половик. Дед всё смотрел, не вмешивался. Но тут - не выдержал: "А ну-ка, Ваня, со стариком!" И эффектно поборол Ивана Петровича, на радость маленьким болельщикам.
Дедушка не курил, не матерился. Выпивать - выпивал, но опять-таки нечасто. У него никогда не болела голова с похмелья. Поутру, бывало, внучки валяются с головной болью. А дед уже сходит, подметёт в ограде снег, а потом нам посочувствует - найдёт опохмелиться. Когда компания - любил попеть песни. Пел с чувством, с закрытыми глазами: "В том саду при долине громко пел соловей", или "В саду есть могилка, травой заросла. Там гуляет девчонка по душе моей”.
Заслуживает внимания эпизод "как дедушка завязал". Обычно по случаю праздника или встречи гостей (гостей у нас всегда было много) дед садился во главе стола, наливал всем по стопке и, не ожидая никого, со словами: "Ну давайте, товарищи", выпивал первый. Однажды он налил всем, кроме себя. Мы выразили удивление. Он сказал: "Всё. Я своё выпил! И больше ни разу не выпивал. А было ему в ту пору 90 с хвостиком.
Дедушка с бабушкой жили хорошо. Бабушка родила больше десяти младенцев, но выжили четверо. У них сложились своеобразные взаимоотношения. Дедушка был спокойный, иногда любил вздремнуть на часок днём. Бабушка Настасья была заводной. Она не говорила "пойду", у неё было "понеслась". Сама она по домашнему хозяйству не шибко разбежалась, но деду постоянно давала ЦУ, или, как говорил дедушка, "трышшылась". Под горячую руку бабушка могла и сругаться, иногда даже в рифму. Например, "гулять - задницей вилять", "на здоровье – м..да коровья". Серьёзной ссоры между дедом и бабкой, почитай, и не было, если не считать сцен ревности, так как бабушка полагала, что дед ей изменял. Это очень даже могло быть, потому как к началу войны ему исполнилось всего 66 лет, а старик он был красивый и крепкий. Помню случай, когда бабушка бегала бросаться под поезд (и это в 70 лет, правда здорово?).
Мы сделали большую глупость, перевезя дедушку в город. В деревне, в посёлке у него всегда была какая-никакая работа. В городской квартире делать ему было нечего. Просто так гулять по улице он не умел. Даже в карты поиграть было не с кем - бабушка давно скончалась. Дед много спал, лежал. Аппетит у него был неплохой, но во рту не было ни одного зуба, а вставлять искусственные он не хотел. Но он по-прежнему ел всё, даже мясо глотал. Естественно, что у него начались застойные явления. Интересно он лечился. Ему давали таблетки от, извините, запора. Он принимал их все сразу. Приходилось давать ему средства от поноса, с которыми он поступал аналогичным образом. Так и чередовалось. Hужно сказать, что ухода за собой он не требовал до самой смерти.
Летом 1973 года дедушка сказал нам, что ему пора умирать. В это время мой младший брат Геня, у которого жил дед, уехал в альплагерь, мы со старшим братом Колей собирались в поход по Малой Сосьве. Мы попросили деда не умирать до нашего возвращения. Он ответил: "Ладно, подожду". Через пару месяцев он как-то попросил Геню потереть ему ноги горячей водой, зябнут, мол. А это смертонька к нему пришла. Он был в полном сознании до конца. Когда холод дошёл до сердца, дедушка Егор скончался.