Седьмое небо

               

                -1-

Я был вынужден выйти в открытый космос вместе со своим персональным роботом-хранителем Д 11. В результате столкновения с неизвестным телом, мой корабль «Сон орхидеи» разгерметизировался. Нужно было срочно отыскать пробоину и попытаться её заделать. Сигнал поступил от Д11 в тот же миг, когда нечто соприкоснулось с обшивкой корабля. Полсекунды заминки и... некому было бы писать эти мемуары. Сигнал автоматически включил аварийную систему, и я был выброшен в специальную камеру и тут же облачён в скафандр. Только оказавшись в безопасности, я начал размышлять. “ «Сон орхидеи» защищён антиполем. Никакое космическое или искусственное тело не может проникнуть сквозь него. Либо антиполе по какой-то причине перестало действовать, либо... есть нечто способное проникать сквозь него или ослаблять его действие».

- Ариадна (так я называл своего робота-хранителя, ведь он как-никак моя путеводная нить в космическом лабиринте), как ты думаешь, какова причина разгерметизации корабля?
- Аннигиляция антиполя, - угрюмо ответил Д 11. (Чувства роботам отнюдь не чужды).
- Хорошая новость... для начала...

И вот мы в открытом космосе. Я не новичок в астронавтике, в космос выходил не раз, но одно дело, когда ты видишь вдалеке, пусть маленькую, размером с яблоко, или даже с вишню, ну пусть, на худой конец, величиной с булавочную головку, родную планету, или вообще знаешь, что она где-то относительно рядом, и другое дело, когда ты её вообще не видишь и не знаешь где она, более того, когда ты вообще не видишь звёзд и никаких космических объектов. Абсолютно чёрное и неизмеримое пространство вокруг, и есть только три единицы: я, Д 11 и «Сон орхидеи».

Это название для своего персонального корабля я не придумал – оно мне открылось во сне за три дня до старта. Я шёл среди неописуемо красивых, возможных только в сновидениях, деревьев: оранжево-лиловых, гранатово-голубых, пурпурно-розовых, изумрудно-золотистых, серебристо-индиговых, пепельно-ультрамариновых, малиново-рыжих и ослепительно белых. Мое тело было будто из хрупкого тонкого стекла, и я боялся дышать. Мне казалось, что глубокий вдох просто разорвёт эту изящную вазу, в которой размещалась моя душа, на миллионы тонких острых осколков.

 На поляне я увидел огромный цветок, висящий в воздухе на высоте моей груди. Цвет его постоянно менялся, играя сотнями оттенков. Количество лепестков то уменьшалось до четырёх, то увеличивалось до неисчислимости. Аккуратно раздвинув их, я заглянул внутрь цветка. Глубоко внизу в густой фиолетовой субстанции плавала полупрозрачная дымчатая сфера. Сначала она показалась мне стеклянной, но потом, приблизившись к ней (подлетев?), я понял, что она состоит из многочисленных слоев шелковистого материала, похожего на крылья бабочек. Откуда-то донёсся шёпот: «Ты погружаешься в сон орхидеи... в этом сне ты будешь лететь через пространства, через бесконечные пространства, заполненные мириадами ещё непознанных звёзд, инфрамеонических, метафотонных... Сон орхидеи будет нести тебя по вееру полипространств...»

И действительно, где меня он только не носил мой «Сон орхидеи»... И вот, кажись, принёс...
Вообще-то я взял курс на планету Эллззбит, но мощная гравитационная волна значительно отклонила корабль от расчётной траектории. Пытаясь восстановить курс, я наскочил на тёмный лимб (ТЛ) («тёмная лошадка», как шутливо называют этот квазиобъект астропсихопатологи), попал в его лабиринт и блуждал там... Если бы не Д 11, я бы застрял там навсегда, и, вполне возможно, «сожрал» бы меня вместе с кораблём и роботом-хранителем какой-нибудь коллапсоминотавр. Д 11, наверное, сильно перетрухнул, поднапряг своё кибервещество (оно у них не такое серое как у нас, а цвета морской волны) и вывел «Сон орхидеи» из западни. После этого Д 11 и получил почтенное прозвище Ариадна.

Однако радоваться было рано – это была пиррова победа. Из огня да в полымя. Приборы вообще ничего не показывали. Может мы попали в другую вселенную, антивселенную или...  Ориентация была полностью потеряна – мы летели наугад. Вот и прилетели... В конце концов, должны же были мы куда-нибудь прилететь, но факт в том, что прилетели мы в никуда.

Абсолютно тёмное безобъектное, безграничное пространство просто сводило с ума. Висишь в бездне, где нет вообще ничего, кроме робота-хранителя и персонального корабля... Впрочем, корабля, считай, тоже уже не было. То, что мы обнаружили, просто повергло в шок. Даже Ариадну. Да, даже её. Её? Её. С этих пор  Д 11 стал для меня женщиной. В конце концов – какая разница, раз имя у него теперь женское, то и сам он стал женщиной, то есть он уже не он, а она; половых признаков у неё нет, так что здесь нет вообще никакой проблемы смены пола; в принципе, можно называть Ариадну и по-старинке – Д 11, тогда это уже будет он, но не хочется – пусть будет она.

 Теперь на счёт шока. Ариадна способна испытывать не просто чувства, но и сильные чувства. Наши роботы не просто железяки, а вполне самодостаточные психокибернетические монады. На нашей планете Орффея киберпсихология и киберпсихиатрия давно уже перестали быть экзотикой. Тем не менее роботу, даже высокотехнологичному андроиду, всё же до человека неизмеримо далеко. Какой-то глубинной иррациональности им не хватает, чего-то такого, что и не назовёшь... вдохновения что-ли, восхищения до «седьмого» неба, «мании», как говорили эллины с планеты Земля, одним словом безумия.

Пробоина величиной с меня самого обезображивала левой борт «Сна орхидеи». Как говорят в таких случаях – рана, не совместимая с жизнью.
«Что же могло протаранить мой прекрасный цветок? В космосе, где нет ни одного космического тела... Какая-нибудь энергетическая ударная волна?» Но пробоина была такова, как будто в «Сон орхидеи» ввалился метеорит и застрял где-то в гальюне – бесформенная дыра с жестоко обгрызанными краями, но не сквозная.

Я посмотрел на Ариадну: «Что скажешь?»
- Можно попробовать восстановить... – скептически начала она.
- Да нужно пробовать! – выбора-то у нас нет!
Интуиция мне подсказывала, что пробовать бессмысленно, но совершенно необъяснимое упрямство говорило – пробуй и делай. Интересно, у роботов такие же противоречивые чувства?

                -2-

ЗИПУН-10 (Звездолёт Индивидуального Пользования Универсальный Нетрадиционный, десятая модель). Вот такое название было у моего корабля, до того как мне открылось его истинное имя. Это название меня не устраивало по всем параметрам: во-первых, слово «зипун» означало – я навёл справки в КСКС (Космически Совершенный Колоссальный Словарь) (все без исключения, даже академики, называют его «кис-кис») – старинную одежду одного из народов, населявших планету Земля (система Оранжевой звезды, звёздный архипелаг Глаз Великана, мегаскопление Клин). Конечно, звучит экзотически, но ничего мне не говорит, и душу, как ни крути, не греет, хотя и есть гипотеза, что наши далёкие предки происходят с планеты Земля. Во-вторых, цифра 10. Это никуда не годится: самое нелюбимое моё число из всех чисел. Нет, на таком звездолёте я даже на околопланетную орбиту не отправился бы. Суеверие – вот ещё одно качество качественно (как не тавтологично это звучит) отличающее нас от роботов.
 
Однако и с таким романтическим названием корабля как «Сон орхидеи», всё равно угодил впросак. Теперь глядя на рваную дыру в обшивке вспомнил этот ЗИПУН. «Вот уж поистине – зипун дырявый. И как тебя прикажешь латать?» Вдруг у меня появилось такое чувство, что я не в открытом космосе, а в чудовищно-громадной пещере или на дне океана, а может и в желудке неизмеримого гипермонстра.

 Голова закружилась, и тошнота подло стала подкрадываться к горлу. Хорошо, что Ариадне неведомы подобные физиологические фокусы. (Что выгодно отличает роботов от нас). Она уже вовсю работала, извлекая из ремонтного отсека инструменты и материалы. «Ни агорофобия, ни клаустрофобия её не терзают, что тоже... да-да, у них и в этом преимущество... пока тут разбираюсь с фобиями, она... но страх смерти и ей присущ... да он, пожалуй, присущ всему созданному... Но иногда ведь смерть не страшна, и, может быть, мы всё-таки не созданы, может мы вечны, но в нашем вечном движении просто где-то споткнулись и приобрели какой-то страх, какие-то неустойчивые формы в каких-то неустойчивых мирах... и пытаемся создать таких же неустойчивых искусственных существ... чтобы... чтобы что?..»

Резкий сигнал долбанул по ушам, а заодно и по мозгам – будто голова медный котелок, по которому огрели металлической болванкой. Это ругалась Ариадна: хватит разглагольствовать, философ вы наш открытокосмический, надо работать – времени в обрез. Да, действительно, скафандр был рассчитан на 72 часа, и если мы не успеем устранить... «Вот интересно: сам же упрямо ринулся устранять, а теперь не спеша философствую как какой-нибудь Зенон летним солнечным днём, пожёвывая вяленый инжир. Но способность к спонтанным лирическим отступлениям и абстрактным бескорыстным, незаинтересованным умозрениям, это уж точно главное, что отличает нас от роботов».

Я принялся с энтузиазмом помогать Ариадне. И вдруг меня осенило: «У корабля потеряно антиполе, даже если мы залатаем пробоину... Ведь она появилась не зря. Никакой это не метеорит или ударная волна... Это...» Вдруг я совершенно отчётливо почувствовал, что за нами наблюдают. «Вот! Шестое чувство! Никакому роботу оно и не снилось, если им вообще что-то снится». У меня опустились руки. Кстати, пессимизм тоже такая штука, которой роботы могут позавидовать. Чёрной завистью!

Вся бессмысленность ремонта стала очевидной. Я озирался вокруг, но ничего кроме кромешной тьмы не видел. Но чувствовал. И знал, что вот-вот должно что-то произойти... Ариадна, увидев моё бездействие, тоже приостановилась. На сей раз она не посылала мне резких сигналов. Её тоже что-то насторожило. Может и моя настороженность... Но реакция всё же у неё быстрее моей в разы. Не успел я понять что происходит, как она уже отбила атаку. Что-то едва отличимое от всеобщей темноты, что-то бесформенное метнулось в сторону от серебристого скафандра Ариадны.
 
У робота-хранителя был немалый набор средств, чтобы защитить своего подопечного ( в данном случае меня) (на то он, вернее она, и была хранителем), но этот набор был не бесконечен. Главное же было неясно, против чего (или кого) обороняться. Мы даже не представляли себе где мы находимся, и какие силы задействованы против нас. И чего они хотят – просто убить или... Я бы предпочёл первое, на счёт Ариадны поручиться не могу. Я прислонился спиной к обшивке корабля и готов был встретить смерть лицом к лицу что называется. Ариадна, напротив, чуть отдалилась от «Сна орхидеи» и медленно вращалась вокруг своей оси.

Уж не знаю кто о чём думает в экстремальных ситуациях, а я начал философствовать. Опять. Или снова. «Что я здесь вообще делаю? Каков смысл моего пребывания здесь? Может здесь вообще нет никакого здесь? Может ли быть место какое-либо там, где вообще ничего нет? Я уже не говорю о времени. Получается, что там, где мы сейчас находимся, и пространства нет по большому счёту. А что же тогда есть? Определённо что-то есть. И в этом что-то есть ещё что-то, что атакует нас, или, во всяком случае, чего-то от нас хочет. А может оно вовсе и не атакует, а пытается войти в контакт? Или просто пытается понять что мы такое? И какова же вероятность быть съеденным или вступить в разумный контакт? А никакой! Вероятность равна нулю. Здесь не поможет никакая математика. Ну и опять же, а случайно ли я сюда попал? А случайно ли я отклонился от первоначального маршрута? И что такое случайность? И вообще можно ли говорить о случайности и закономерности там, где нет времени, нет материальных объектов, а пространство под вопросом?»

- Хватит заниматься вербальной мастурбацией, мы в опасности! – просигналила явно раздражённая Ариадна.
- Дорогая, а можно немножко повежлевей?
- Не до сантиментов! – уже грозно прикрикнула Ариадна.
- Ну и что теперь делать?
- Бдить!
- И сколько же бдить?
- Сколько потребуется!

- У меня запаса-то всего на 72 часа... («странно, здесь же нет времени, какие 72 часа?») («хм, так может придётся вечно бдить? я бдю, ты бдишь, мы бдим, вы бдите, они бдят... бдят... бдят... смешное всё-таки слово, особенно в первом лице единственного числа... А кстати, здесь есть вообще числа? Может один – это я, два – это Ариадна и три – это «Сон орхидеи» и всё... на этом числовой ряд исчерпывается... новый вид математики, оперирующий только тремя числами?.. Нет, впрочем же, есть ещё что-то, что нас атакует, но может оно вообще не подчиняется законам чисел...»)

- Ты опять за своё!
- Слушай, милашка, тебе этого не понять. Человек, в отличие от роботов и животных, не может только бдить, отбивать атаки и нападать, он...

В этот момент как будто бы сверкнула тёмно-тёмно серая молния (по другому не скажешь, хотя слово «сверкнула» здесь не подходит), и Ариадна исчезла, словно её никогда и не было. Я уже не знал происходит ли это в действительности или это только мои галлюцинации. Я приготовился к смерти или... Я чувствовал только биение своего сердца. Я слышал только его удары. Я видел пульсирующую алую бесконечность. Потом в ней образовался чёрный колодец, в который кто-то столкнул меня. Страх остановил пульсацию. Затмение уничтожило все чувства и мысли, но через мгновение оно и само исчезло.
 
Я шёл по узкому коридору, а по бокам бесконечными шеренгами выстроились человеческие скелеты. В основном они были коричневого цвета, но попадались и золотые и пурпурные. Коридор поворачивал влево, затем ещё раз влево, потом направо, влево... тупик... Я попятился и понял, что нахожусь в лабиринте. Тусклое освещение становилось глуше и наконец превратилось в красный туман. И тут скелеты начали падать на меня с обеих сторон. Падали и рассыпались в прах. Я задыхался, бежал, отбивался, пытался увильнуть от рушащихся костей, но лабиринт не кончался, а скелеты падали и падали. В отчаянии я закричал и... очнулся.

Вокруг был красновато-синий туман. Своего тела я не видел, но ощущал его. Однако ощущал его очень странно, как-то схематически-примитивно, как маленькие дети рисуют человечков: кружок, вертикальная палочка, её пересекает перпендикулярно горизонтальная, а снизу расходятся две диагональные. Вот такой человечек то ли лежал, то ли висел в пустоте, то ли плавал в густом тумане... Кроме тумана я ничего не видел. Вдруг до моего слуха донеслись знакомые звуки. Слов невозможно было расслышать, но интонация, тембр, шелковистость, если можно сказать... голос Ариадны. Его ни с чем не спутаешь.

 Я хотел было ответить – но не чувствовал не только языка, но и губ и челюстей. По изменившимся нюансам её голоса, я понял, что она услышала меня, мои мысли, мои желания... И тогда моё тело стало словно выныривать из тумана, из схематической ипостаси и обретать совершенно непривычные для меня контуры, формы, размеры, плотности, массу и ощущения. Оно становилось качественно другим, его пластика, упругость, эластичность, гладкость приобретали иные, совсем не биологические характеристики. Я преображался, подвергался метаморфозе, и с точки зрения религиозного человека, можно сказать, воскресал, хотя ни о каком воскресении не просил. Весь процесс был настолько необычным, что подыскать слова для адекватного описания очень сложно, потому что это было нечто совершенно новое. Все мои слова соответствовали другому опыту. Здесь следовало бы придумать по меньшей мере несколько тысяч новых слов, разработать новую грамматику и только затем попытаться, только попытаться... Сознание взрывалось...

                -3-

- Зэт Хор, вас вызывает начальник, - сообщили из приёмной по громкоговорящей.
«Ну что, готовься услышать «благую весть». Или ты думаешь тебя повысят в должности?..»
Едва переступив порог кабинета начальника, Зэт Хор услышал то, что ожидал: - Вы уволены с сегодняшнего числа без выходного пособия. Надеюсь, объяснять не надо за что.

«Конечно, можно было бы послушать официальную версию, но после сказанного не хотелось даже слышать звуки колыхающихся занавесок в этом кабинете».
Зэт Хор молча развернулся и вышел. «После 33-го китайского предупреждения, как принято говорить (интересно, откуда берёт происхождение этот странный оборот), наступает расплата. «Вы используете рабочее время в личных целях, Зэт Хор. если вы пишите романы,тогда становитесь профессиональным писателем и не воруйте наше драгоценное время. У вас что дома времени не хватает?»

 Он говорил это ещё в прошлый энфрон. Конечно не хватает, если я буду писать по ночам, на работе придётся спать, а это чревато не только увольнением... Ну разве ему это скажешь... Становитесь профессиональным писателем... Чтобы понравиться издателям, надо написать что-то попсовое, актуальное, злободневное, модное...»

Зэт Хор спустился по аварийной лестнице на первый этаж ( на лифте теперь, после увольнения, ездить дорого – одна поездка в лифте это две чашки кофе), вышел на улицу и пошёл пешком по туннелю (мобб теперь тоже был не по карману). В пешеходных туннелях было пустынно – два-три человека на триста метров. Бедняков и безработных на Филлне после так называемого Круглого Переворота осталось мало. Тотальный контроль, тотальная работа на космос и на науку. Все при деле. Остались, конечно, маргиналы, бунтари, тунеядцы и паразиты. Поначалу с ними боролись, но это только увеличивало симпатии к ним. Тогда их оставили в покое, объявив им всеобщее презрение.

Чтобы долгое время оставаться безработным, надо было постараться. Зэт Хор знал, что без работы он не останется. Вопрос в том, какая работа. Работать только за еду целый день его не устраивало. Ему нужна была работа, которая бы оставляла время для творчества, но именно с такой работы его уже не раз увольняли. Он шёл по неуютному, плохо освещённому пешеходному туннелю и думал... нет не о новой работе, а об размышлениях главного героя нового рассказа, который он начал сегодня, и за который собственно и схлопотал увольнение. Вдруг он не услышал, а почувствовал затылком, что кто-то подкрадывается к нему сзади. Он развернулся и чуть не напоролся на заточенную арматурину. Перед ним стоял взлохмаченный черноволосый дебелый тип с мрачным крокодильим взглядом.

- Выворачивай карманы, - процедил он сквозь зубы.
Зэт Хор был крайне удивлён. В пешеходных туннелях не совершали ограблений просто потому, что там некого было грабить. Отбирать последние гроши у бедняков, на которые можно заплатить за вход в кафе и выпить пол-стакана воды, просто глупо и не рентабельно. Иногда в туннелях происходили изнасилования или пьяные драки, но не более.

Зэт Хор пожал плечами, вывернул карманы брюк и куртки и протянул громиле две маленькие розовые карточки.
-Это всё? – выпучил глаза грабитель.
Зэт Хор рискнул задать вопрос:
- Вы, наверное, не местный, здесь пешком ходят только бедняки?
- Ты вышел из Министерства Межгалактической связи, не прикидывайся дураком, там бедных не бывает.
- Меня уволили, а сбережений я никогда не делал...
Тип приставил острие к солнечному сплетению Зэт Хора.

                -4-

Было такое ощущение, что я обретал нечто родное, очень близкое и не подверженное внешним изменениям. Но самым интересным было чувство слияния и обретения единства. Слияние чего? Неизвестно. Только смутное расплывчатое и тонкое чувство слияния чего-то разрозненного, рассечённого, разъединённого, отдельного в абсолютно цельное, в совершенно круглое, без каких-либо намёков на разграничение, без даже бледных контуров, намечающих раздел на части. Я чувствовал как превращаюсь во что-то удивительно однородное, стабильное, неантогонистичное, согласное в самом себе, невероятно сложное в своей непротиворечивости и полноте.

 Моё тело... Не было ощущения биологического тела. Тело казалось бесконечным, безмерным, безграничным и сверхчувствительным. Было ли это вообще тело? Можно ли это вообще назвать телом? Может это была колоссальная мощная масса энергии? Неохватная, непостижимая, неисследимая твердь, распространяющая свою мощь беспредельно и не нарушающая своей собственной гармонии? Осознание «Я» было абсолютным. И даже было подозрение, что кроме моего «Я» вообще ничего не существует. Но постепенно это подозрение сменялось уверенностью, что я  не один. Таких как я было много, если не бесконечно много, но все они были очень далеко, если вообще можно говорить о расстояниях в... или где... Что делать? Такого вопроса не было. Я уже делал. Ощущал свою неисчерпаемую энергию, играя ею – я уже делал. Это и была главная деятельность, а второстепенная...

                -5-

Зэт Хор замер. «Может это просто сумасшедший? Но мне от этого не легче... Умереть так глупо... А как не глупо? С мечом в руке, как умирали древние викинги на планете Земля, чтобы попасть в некое абсолютно счастливое место под названием Валгалла? Умирать вообще глупо. И вообще смерть, наверное, самая глупая вещь из всех существующих...» Он почувтствовал, что нажим острия ослабевает. Грабитель передумал убивать  Зэт Хора, а может и не думал об этом вовсе. Как бы то ни было, он ретировался, оставив Зэт Хора в полном недоумении.

«Поразительно! Люди осваивают другие галактики и вместе с тем бродят по грязным вонючим пешеходным туннелям с заточенным куском железа для удовлетворения самых элементарных животных потребностей». Зэт Хор почувствовал в себе некую энергию. Озарение хлынуло на него подобно водопаду, и он едва не задохнулся от потока новых мыслей и интуиций, от совершенно иррационального чувства всепроникновенности.

«Всё это изучение и освоение космоса – та же борьба за существование, это пролонгирование биологических инстинктов на мегапарсеки и не более. И чем лучше мужественный капитан звездолёта, выходящий на незнакомую планету, вот этого сумасшедшего с куском арматуры в руке? И тот, и другой хотят есть, хотят утвердить себя за счёт другого, подчинить своей воле, господствовать, по возможности расширяя свой ареал. А потом умереть – спокойно или неспокойно, достойно или ничтожно, героически или предательски, но умереть. Что-то оставить после себя или ничего не оставить... Появиться, чтобы исчезнуть...

 Но нет! Никто не хочет исчезать,  и поэтому... Нужно захватывать новые территории, продолжать экспансию всё дальше и дальше, покорять новые миры и там утверждать своё смертное существование, любой ценой, абсолютно любой. Достигнув апогея на одной планете, и исчерпав все ресурсы, перекинуться на другую. Так было с планетой Земля. Когда несчастную планету выжали как губку, переметнулись на Марс, а дальше... и вот мы далёкие потомки землян уже на Филлне. Мы продолжаем осваивать Вселенную в поисках новых миров куда бы можно было забросить наше энтропийное биологическое барахло.

 Все красивые слова о прогрессе, о разуме и человеке не более чем прикрытие алчности и распространения до бесконечности его вожделения к пожиранию и смерти. И вся глыба науки нужна лишь для того, чтобы сохранить код смерти. Мы подобно плесени расползаемся во Вселенной, оставляя за собой кладбища. Мы движемся по кругу, как и миллионы лет назад, и не можем победить смерть. Чего стОит вся наша цивилизация? Смерть по-прежнему является частью жизни, тогда как у жизни вообще нет частей.

 Все наши усилия направлены не в ту сторону. Мы сохраняем смерть, находя новые ходы и коды в сложной цепочке круговорота, а нам надо раскодироваться. Не изменить код, а уничтожить его. Каким образом? Путь откроется, если мы начнём его искать. Придёт озарение. Вот как сейчас оно пришло ко мне. Это совершенно неконтролируемое, невычислимое озарение. Оно нечто совсем другое, чем вещество космоса. Его невозможно осмыслить и узнать источник его происхождения. Вот будто вылупляешься из яйца, а яйцо – это космос, и проникаешь в нечто непередаваемое... незнакомая, неведомая, взрывная радость... и сознание чего-то несокрушимого...»
 
Придя домой, Зэт Хор сел за письменный стол, его любимое место во Вселенной, и стал писать. Так ему ещё никогда не писалось. Он не писал, а летел, левитировал, он катился неослабной волной навстречу чему-то новому, не забытому, а именно совершенно новому, с чем человечество не хотело встречаться.

                -6-

Я не видел себя. Да и зачем? Я видел такие красивые миры, которых ещё никогда не видел. На алом фоне тончайшее, филиграннейшее переплетение нитей, псевдогеометрических форм, размытых абстракций, образующих приятные, нежные, спокойные композиции, ирреальные пространства... но вполне реальные, нет, абсолютно реальные, потому их создал... Я? ЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯ... ... ... ... Это был голос Ариадны? Или всё же это был мой голос? Будто застывшие полупрозрачные волны всех оттенков красного, малинового и розового окружали меня со всех сторон. Изменялись во все оттенки сапфирного, и я будто продавливал их, словно толкая вперёд нечто большое и массивное. Растворялся в них и вновь сжимался в точку, устремляясь множеством лучей, заполняя однородным полем всё-всё-всё. Приближался к чему-то и смутно осознавал, что это нечто отличное от меня, но не враждебное.

                -7-

Впервые Зэт Хор писал не то, что запланировал написать, а то что выходило из-под руки, будто рука была отдельным универсумом. Герой его рассказа готовился к полёту на седьмое небо. Не в переносном, метафорическом и не в метафизическом смысле, а в самом прямом. Седьмое небо было открыто астрофизиками, но на этом вклад науки в изучение его был закончен. Собственно, его невозможно было изучать вообще. Его нужно было только созерцать. Любые попытки изучения натыкались на абсолютную алогичность, аноминность и иррациональность.

 Одна экспедиция отправлялась за другой, и все возвращались в растерянности. Понять что-либо было просто невозможно. Что такое вообще было это седьмое небо? За гранью тёмной материи учёные обнаружили шесть уровней антиматерии и вот... седьмой. Был ли это вообще седьмой уровень? Так его назвали, но так его не понимали. Его вообще никак не понимали. Финансирование экспедиций было прекращено в связи с бессмысленностью и бесполезностью исследований. Одиночки-энтузиасты хоть и полны были желанием совершать полёты на свой страх и риск, всё же не могли потянуть огромные издержки на организацию экспедиции даже очень скромной, с минимальной комфортностью и безопасностью.

Зэт Хор изобрёл совершенно новый, малозатратный способ достижения седьмого неба. Но и безвозвратный. Абсурдность этого способа граничила с самоубийством. Нужно было сфокусировать на себе тетроэлектрическое поле, что достигалось при помощи 24 макрофайроэлектрогенераторов, расставленных в определённом порядке и работающих в разном диапазоне. Здесь была не так страшна физиологическая смерть, как психическая. И в этом плане была очень важна психологическая подготовка. Она занимала большую часть дня, который на Филлне несколько короче ночи, вне зависимости от сезонов, которых, по сути, и не было, так как планета вращалась почти по идеально круговой орбите вокруг затухающей оранжевой звезды под названием Енццлос.

                -8-

Всего было семь рядов. В каждом из рядов было по семь единиц. Таким образом, всего должно было быть 49 единиц. Но их было 92. Они были удивительно разнокачественны. Их нельзя было объединить в некие множества, классифицировать... Даже представить их себе было трудно. Распределение их в семи рядах по семь единиц было, пожалуй, единственное, что как-то связывало их с математикой. Но ни о какой математике здесь и речи быть не могло. В этих семи рядах по семь было что-то уплывающее, уходящее и отдаляющееся. Переходящее в другие числовые качества. Цельной картины не получалось. Числовые ряды переходили в числовой хаос и снова в другие числовые ряды или... античисловые. Непонятно как всё это структурировалось и выстраивалось. Скользило легко и непостижимо. И мы скользили вместе с ним. Или в нём? И это, собственно, и была вся наша деятельность, вся наша динамика, не считая всё усиливавшейся радости и эйфории. Правда, я не могу поручиться за Ариадну. Кто знает что испытывают роботы. И, наверное, я этого никогда не узнаю, потому что Ариадна...

                -9-

 Зэт Хор дописал рассказ. Чувство полной удовлетворённости и счастья разливалось по всему телу и вытесняло из головы все мысли, видения, их фрагменты и остатки. И всё превращалось в невесомую снежинку, парящую неизвестно где. Упав в бездну, перепрыгнув через неё, Зэт Хор стал подготавливать приборы.

Пришлось повозиться. Времени улетело... Однако неважно сколько. Возможно, это было последнее соприкосновение со временем – так что пусть бы оно летело и летело, летело и летело хоть в тартарары...

Зэт Хор включил аппараты. И опять время долго и долго уходило в прошлое, унося с собой настоящее. Ничего не происходило. Никаких изменений.

Изменения произошли незаметно. И самое поразительное, что никакой второстепенной деятельности не было. Вообще не было ничего второстепенного. И не было Ариадны. Точнее не было робота-хранителя под названием Д 11 с его функциями оберегания, опекания и спасения. А была... Или был? И можно ли и к себе поставить вопрос «был»? Ведь уже не осталось никаких ни биологических, ни белковых, ни вообще молекулярно-структурированных признаков, но зато ощущение своей личности и своей неповторимости-уникальности не оставляли ничему места, кроме... такой же личности Ариадны. Совершенно новой Ариадны. В ещё не до конца осознаваемом новом себе бесконечном световом потоке я остро и тонко чувствовал другой световой бесконечный поток Ариадны.

                -10-

Зэт Хор оказался в открытом космосе. Но это невозможно! У него не было скафандра! Это герой одного из его рассказов оказывался в открытом космосе со своим преданным роботом-хранитилем. Что же это за состояние? Как будто бы и в открытом космосе, и... Зэт Хор увидел, что справа к нему приближается-подлетает человек в скафандре. Неужели это герой его рассказа? Удары сердца стали ускорятся, ускорятся... Человек подлетал к нему спиной, и когда расстояние между ними стало чуть меньше вытянутой руки, резко развернулся.

 У Зэт Хора перехватило дыхание. Такое можно увидеть только во сне. Через стекло скафандра на него смотрела она. Замершее на мгновение сердце, снова бешено заколотилось.

Конечно, он часто вспоминал о ней, она часто приходила к нему в сновидениях... Он потерял её ещё семь лет назад. Туристическая база в горах. Отпуск, насыщенный интересными событиями, подходил к концу. Снежная лавина неожиданно ночью накрыла лагерь. Тело её так и не нашли.

Зэт Хор поставил себе табу на это воспоминание. Он вспоминал только то, что было до этого. Может и сейчас он только грезит, галлюцинирует под воздействием тетроэлектического поля? Нет. Сознание обстановки было очень чётким. Все чувства были абсолютно реальны, ясны, выпуклы.

 Зэт Хор прикоснулся к стеклу скафандра и улыбнулся. Ариадна улыбнулась ему в ответ. Мощный поток света ослепил Зэт Хора.

Герой одного из его рассказов, бывший астронавт, решил навсегда покинуть свою родную планету вместе со своим персональным роботом-хранителем Д 11. Что же послужило причиной? Непонимание окружающих? Но это было совершенно обыденной вещью с самого детства. К этому он уже давно привык. Просто с этой планетой его больше ничего не связывало. Он потерял любимого человека, своего единственного друга и подругу в одном лице. Теперь только роботу-хранителю он поверял все свои чувства, и тот стал ему необычайно близок, но конечно не мог заменить...

Зэт Хор видел... Что же на самом деле он видел? Он ощущал объёмные, плотные, сильные волновые накаты восхищённой окрылённости, пронизывающей его до последнего атома, вздымающей его на гребни и несущей... на встречную волну, вливающуюся в него, сметающую его и концентрирующую себя в нём. Что-то в нём наклонялось, выравнивалось, росло, взлетало, смешивалось, распылялось и уплотнялось, приобретало тонкую абсолютную несокрушимость, бесконечную гибкость, пластичность, неубываемость, неиссякаемость, взрывчатость и всераспространённость. А что же он видел? Только глаза Ариадны.

                -11-

Я заканчиваю писать свои мемуары. но мне не хочется останавливаться, я не чувствую усталости, не чувствую опустошённости и завершённости. Спокойная, уверенная, неослабная левитация несёт меня...
Ариадна спит, рассыпав вокруг себя шелковистые травы и золотистые лучи волос. Левитация её безмятежного сна сливается с моей левитацией в самой ближайшей точке нашего внутреннего пространства, и в бесконечной его точке параболическими руками-взлётами охватывает никогда не очерчивающуюся в своей закруглённости тайну.